Ниалл думал, что он крепче. Крепче, жёстче, злее, а главное - беспощаднее к себе и к другим. Что он огрубел достаточно, чтобы потери стоили ему не слишком дорого, не дороже пары бутылок и одной бессонной ночи наедине с самим собой. Он был уверен, что пережил и сделал достаточно, чтобы ни за что больше не пришлось платить по более высокой ставке. Тем неожиданнее оказалось разом потерять способность говорить и дышать, услышав от бледного и явно перепуганного своим же собственным известием гонца, что "его светлость господин канцлер" погиб при штурме крепости Адамант, пропал в Тени.
  Сначала Ниалл не поверил. Не смог поверить. Как так, это же Оливер, он всегда выживает и не умеет не выпутываться из капканов, которые на него расставляет жизнь, ему же даже тогда, когда аввары уже собирались позабавиться с ним, как с охотничьей добычей, хватило живучести дождаться тех, кто совершенно неожиданно пришёл ему на помощь. Это же Оливер. Он должен вернуться, ему есть зачем возвращаться, он же ещё должен криво усмехнуться при виде перевёрнутых лиц всех, кто его "похоронил".
  Несколько запредельно долгих секунд Ниалл молча смотрел на гонца и ждал. Ждал, когда тот объяснит своё странное донесение, когда по-настоящему станет ясно, что имелось в виду, когда разъяснится это краткое недоразумение. Потом понял - не разъяснится. И гонец ничего не объяснит, он уже сообщил всё, что мог, и сам потрясён собственными словами. И надо немедленно собраться, потому что на сенешаля сейчас смотрят почти так же внимательно, как на молодого короля: только очень ленивый стервятник в Денериме ещё не знал, что связывает эрла Вулффа с "его светлостью канцлером".
  Ниалл собрался. Заговорил. Слушал со стороны свой голос и удивлялся тому, как уверенно и спокойно, хоть и скорбно он звучит. Думал про себя, до чего же невозмутимый всё-таки сукин сын этот новый королевский сенешаль - и никак не мог узнать в нём себя. Потом почтительно смолк, предоставив сказать всё приличествующее его величеству Дилану. А потом официальная аудиенция закончилась, они с молодым королём остались наедине, что-то, кажется, говорили друг другу, но в памяти оставалось только самое важное: траур, посмертное чествование, сообщить Ордену, сообщить посольствам, устроить прощание с Героем во дворце. Всё это дело сенешаля, никто не должен считать, что он посмел так распуститься и раскиснуть, чтобы пренебречь своими обязанностями, никто не должен видеть их слабыми именно сейчас, когда молодой династии ещё и нескольких месяцев не исполнилось.
  Ниалл обо всём этом говорил, думал, старался не упустить ни единой мелочи, а сам всё удивлялся: и как это у него на всё это хватает дыхания? И почему он не умер? И не мчится верхом без отдыха в этот демонов Адамант, чтобы искать там вход в треклятую Тень или, если не получится, просто разбить там голову о камни?..
  Потом он, наконец, остался один. Рухнул на колени перед распахнутым в холодный денеримский день окном, хотел завыть в голос, по-волчьи, но вспомнил, что это дворец, и тут всё хоть кому-нибудь да слышно. И завыл немо, без голоса, впившись зубами до крови себе в ладонь. Вкус крови не отрезвил, но на какие-то мгновения отвлёк и стал утешением. Несколько секунд Ниалл скользил языком по собственной ладони, потом тяжело поднялся, вытащил короткий засапожный нож, с которым не расставался даже во дворце, и принялся коротко, неровно срезать распущенные волосы. Ночь застала его за бутылкой неразбавленного бренди. Утром он встал бледным, как смерть, и с несколькими седыми прядями в волосах.
  Потекли похожие друг на друга дни и ночи: днём Ниалл неукоснительно выполнял обязанности сенешаля и старался по-прежнему быть опорой Дилану, ночь пил вмёртвую, не пьянел и не мог заставить себя заснуть. К исходу второй недели, когда все траурные мероприятия были завершены, он впервые за много дней внимательно посмотрел на себя в зеркало и увидел, до чего же стал похож на призрака - безнадёжного, мрачного и недоброго. Вряд ли от него такого было много пользы что королю, что Ферелдену и, как волк заползает в логово зализать глубокую рану, так и Вулфф решил, что если он где-то и сможет понять, как и чем жить и дышать дальше, то дома, в Западных холмах. Дилан дал разрешение уехать на время удивительно легко, и молодой эрл сорвался в горы прямо по весенней распутице. Сопровождали его всего двое лучников из родного эрлинга и мабари Тарьен, с которым Вулфф все эти недели проводил больше времени, чем с кем бы то ни было другим.
  Когда за ним закрылись тяжёлые ворота Вулфхолла, Ниалл привычно ощутил безопасность, вот только покой вместе с этим чувством не пришёл: здесь всё ещё острее напоминало о том, о чём вспоминать было нельзя, ещё острее резала грудь звериная тоска, ещё больше хотелось выть волком по ночам, ещё тяжелее давило на плечи низкое свинцовое небо.
  Очень скоро в округе тихо заговорили, что молодой эрл в столице, похоже, сошёл с ума. Надо сказать, у людей были причины так говорить: бледный, исхудавший, осунувшийся, Ниалл напоминал тень себя прежнего. Он больше не заглядывал в караульную замка и не вёл задушевных разговоров со своими разведчиками, стал небывало скор на расправу над провинившимися, а спрашивал с людей по непомерно высокой мерке. О нём и раньше знали, что до отцовской мягкости ему далеко, но теперь будто река выплеснулась из берегов: распоряжения о телесных так и слетали у него с языка, он, как к бутылке, пристрастился к охоте на крупного зверя и к тому, чтобы самому свежевать добычу, будто кровью отпивался от боли, а из его спальни то и дело неслись такие крики и стоны, словно там удовлетворяли страсть не к плотской любви, а к чужим мучениям.
  Думавшие о молодом хозяине Вулфхолла худшее во многом были правы: Ниалл находил странное отдохновение во вкусе и виде крови и упивался этим, пытаясь хоть так отогнать звериную тоску по потерянному любовнику, а всякий раз, когда он брал кого-то так, будто рвал в клочья, это становилось чем-то вроде возмещения за то, что сам он уже никогда не получит того, без чего, кажется, и дышать по-настоящему не может. В самые глухие ночи, когда не было место ни крови, ни постельным пыткам, а бренди терял свою силу, он оставался один на один с чёрным провалом окна и весенним штормовым ветром с гор. А ещё - с огнём в камине и любимым кинжалом, и тогда на руках и ладонях, раньше совсем гладких и чистых, раз за разом прибавлялось ожогов и шрамов.
  Это утро обещало быть таким же, как и все прочие, разве что сегодня его должны были ждать банны, желавшие обсудить летнюю оборону эрлинга, и по этому случаю Ниалл заставил себя гладко выбриться и выглядеть несколько приличнее обычного. Тем удивительнее оказалось увидеть в главном зале вместо баннов молодого Аркилла, ученика авгура из оплота Каменного медведя. Изо всех сил помогая себе жестами, он принялся объяснять "низинному тану", что у них в оплоте завёлся "сумасшедший низинник, упавший с неба", который ничего не говорит, сам не авгур и только "низинного тана к себе зовёт". А потом немного неуверенно шагнул вперёд и протянул Ниаллу на раскрытой ладони стражеский амулет.
  Стало вдруг удивительно тихо. Ниалл уже не слышал рассказов о том, как авгур и Зигрид нашли "сумасшедшего низинника", как тан Свара беспокоится, как бы он не навлёк беду, как весь оплот решил, что надо бы, чтобы его свои забрали, "раз уж никто с низинным таном не ссорился". Ничего он больше не слышал и не видел, кроме одного: только один человек носит стражеский амулет и знает о том, каковы его связи с авварами. Только один человек способен даже из Тени вернуться, чтобы с кривой усмешкой посмотреть на перевёрнутые лица тех, кто его "похоронил".
- Тарьен! - от этого крика вздрогнули непробиваемые стены Вулфхолла. - Едем за ним! Сейчас же! Аркилл! - молодой аввар встревоженно вскинулся. - Тану твоему и оплоту право лучшей торговли с эрлингом! Если... если только это тот, о ком я думаю. Элрик! - лейтенант мгновенно выступил из тени. - Коня мне! Сам со мной! Освин и Родерик - тоже!
  Дорогу до оплота Ниалл толком не запомнил, благо его конь знал здешние места не хуже, чем он сам, и попросту нёс его вперёд. О том, ошибся он или нет, молодой эрл тоже не думал, мыслей не было вообще, он будто весь превратился в устремлённую вперёд стрелу, которая не может остановиться, пока не достигнет цели, и всего остального мира не стало.
  Солнце уже поднялось высоко, когда он влетел на землю оплота, бросил поводья Элрику и в сопровождении Тарьена ворвался в приземистую авварскую юрту, путь к которой указал Аркилл, предусмотрительно убравшийся с дороги.
- Я - низинный тан! - хрипло выдохнул Вулфф и не узнал свой голос. - Поди прочь, авгур! Сейчас! Прошу! - и, как только тот убрался, сделал несколько шагов к невысокому деревянному настилу, покрытому шкурами. И тут силы, которых будто бы было достаточно всё это время, одним махом оставили Ниалла.
  Он тяжело опустился на край нехитрого ложа подался ближе - и узнал, убедился, что не ошибся, не спит, действительно видит того, кого ждал. Исхудавшего, полностью седого и, кажется, еле живого, но - его. Ниалл выдохнул хриплый, гортанный звук вместо крика и уткнулся лбом своему найденному любовнику в грудь.
- Оливер, - почти беззвучно прошептал он и за этим шёпотом последовало что-то, больше похожее на стон: - Оливер! - пальцы рефлекторно сжали плечи Кусланда. С другой стороны постели к "находке" жадно потянулся Тарьен.

Ниалл вздрогнул всем телом, почувствовав руку любовника у себя на затылке. На мгновение его плечи напряглись, как будто в каком-то невероятном напряжении, а потом мягко расслабились и опустились: всё теперь хорошо, всё в порядке или будет в порядке совсем скоро. Никто не ошибся, никто ничего не перепутал, невозможная надежда оказалась самой что ни на есть правдой, и Оливер снова здесь, он действительно дышит, действительно среди живых. Действительно с ним, а пока это так, всё остальное не слишком и важно, всё на свете может катиться в Бездну.
  Ниалл хрипло, прерывисто перевёл дух, чувствуя, что вспомнить сейчас человеческую речь будет непосильной задачей и борясь с желанием не то завыть, не то заскулить, совсем как Тарьен. Мягко подтолкнул затылком руку Оливера, перебиравшую его волосы, а потом поднял на него взгляд - и в следующую секунду замер, не веря своим ушам. А потом рассмеялся, надтреснуто, глухо, хрипло, и смех почти моментально сорвался, стал беззвучным.
- С волосами?.. - Ниалл провёл рукой по криво обрезанным и уже немного отросшим лохмам с проседью. - С волосами?.. Я их обрезал. Взял нож и срезал. Почти под корень, уже отросло... - он коснулся своего затылка, и на его лице на секунду отразилось удивление, как будто это вовсе и не он сам устроил себе эту траурную стрижку и как будто удивлялся тому, как быстро она потеряла прежний вид. - Сказали, что ты умер, и я взял нож, - теперь голос прозвучал негромко, задумчиво, словно Ниаллу трудно было восстанавливать в памяти события тех дней. Потом он встряхнулся и улыбнулся Оливеру, слабо, но так тепло и мягко, как не улыбался больше никому в мире. - Я настоящий, - тихо сказал он, гладя любовника по щетинистой, заросшей щеке и обводя пальцами знакомый шрам. - Такой настоящий, что больше и быть не может. Больше никаких снов, хватит снов, - склонившись ниже к Кусланду, он коснулся губами его скулы, потом виска, а затем чуть отстранился и быстрым взглядом обвёл авварское жилище. - И тем более тебе хватит спать здесь. Поехали? Они приготовят носилки. Вулфхолл по тебе соскучился, - на губах Ниалла появилась тень прежней улыбки, и сам он на мгновение стал очень похож на того человека, который всего полгода назад подобрал его высочество принца-консорта на горном перевале. Вот только сейчас он чувствовал себя не столько хозяином земли, принимающим гостя, сколько псом-поводырём, ведущим домой своего человека.

Ниалл смотрел на Кусланда расширившимися, блестящими, немного безумными глазами и разом слушал его и не слушал. Ничто не имело сейчас значения, кроме его голоса и в то же время казалось мучительно трудным улавливать смысл слов, отчаянно не хотелось, чтобы он умолкал и при этом было никак не понять, что же сейчас нужно говорить. И молодой эрл молчал, всё так же не сводил со своего принца - по-прежнему принца и сеньора, никак иначе - полубезумный взгляд и то и дело отстранённо ловил себя на том, как странно время от времени сбивается дыхание.
- Не буду так больше, - хрипло откликнулся Ниалл и кивнул. - Хотя мне нравится сходство с тобой, - он усмехнулся и тут же невольно потянулся ближе при виде того, как Кусланд прикрыл глаза. Он хотел ещё что-то прибавить, кажется, на этот раз о Вулфхолле и о ранах, кажется, но не успел, прерванный появлением авгура и издевательским приветствием, которое его любовник адресовал своему спасителю.
  Короткой перепалке между ними Ниалл только усмехнулся, втайне едва не задохнувшись от высокой волны радости: Кусланду хватает сил чесать языком, а, значит, у него не только есть силы и воля к жизни - он совсем не изменился, и его по-прежнему не получат просто так ни демоны, ни Создатель, ни Тропы, ни Бездна.
- Он сейчас лучше, чем когда бы то ни было, почтенный авгур, - Вулфф слегка улыбнулся магу. - Прими мою благодарность и передай не меньшую своему тану. Скажи ей, за мной долг, но я верну его ещё в эту луну. А теперь... - он бросил быстрый взгляд на любовника, потом снова посмотрел на авгура. - Ты много сделал, но сделай ещё одно: дай нам хорошие носилки и повозку. Нам пора, - обернувшись к Кусланду, Ниалл секунду-другую смотрел на него, потом перехватил за запястье его руку и быстро коснулся губами грязной, шершавой ладони. - Да, - совсем тихо откликнулся он, - поехали домой.

  Обратная дорога из-за того, что пришлось везти с собой беспамятного раненого, оказалась медленной и долгой. Ниалл коршуном следил за тем, чтобы Кусланда в пути лишний раз не встряхивали и вообще были с ним предельно бережным и то и дело яростно налетал на сопровождающих, если они оказывались недостаточно аккуратны, демонстрируя при этом манеры, которые больше шли бы Тарьену, чем ферелденскому эрлу.
  Когда солнце почти склонилось к горам, кортеж, наконец, въехал во двор Вулфхолла. Будто напрочь забыв о присутствии Ательстана, Ниалл сам принялся устраивать своего гостя и провёл на ногах несколько часов: в разговорах с замковым лекарем братом Берченом о его состоянии, просто рядом, пока ему готовили ванну и промывали раны, в приготовленных для него комнатах, чтобы проверить, всё ли в порядке. Одним словом, молодой эрл был так же неотступен, как сосредоточенный и деловитый Тарьен, и отогнать его от Кусланда стало бы такой же опасной задачей, как спровадить мабари прочь от хозяина. Угомонился он только тогда, когда Кусланда уложили спать и стало абсолютно ясно, что ничего полезного предпринять больше нельзя.
  Некоторое время Ниалл беспокойно дремал в кресле у камина, то и дело вздрагивая и прерывисто вздыхая, и проснулся за несколько минут до того, как открыл глаза его гость. Как только Кусланд открыл глаза, он выпрямился и так и подался к нему.
- Как ты себя чувствуешь? - голос от усталости и тяжёлого сна звучал хрипло. - Брат Берчен сказал, что тебе пока ничего крепче гипокраса нельзя. Зато гипокрас ещё очень горячий, - губ Ниалла коснулась непривычно мягкая улыбка. С усилием поднявшись, он пересел на край кровати. - Тарьен здесь, - казалось, что сейчас в первую очередь нужно говорить о самом важном.

Наверное, если бы Кусланд сейчас выказал тепло, нежность, благодарность или ещё какие-то странные эмоции в том же духе, молодой эрл не узнал бы своего любовника или просто решил бы, что тот всё ещё бредит. Однако ничего странного, ничего необычного: его светлость Лорд-Канцлер был узнаваем в каждом слове, и Вулфф только удовлетворённо хмыкнул в ответ, откинувшись на столбик кровати.
- Видел бы ты себя в зеркале - не говорил бы так, - усмехнулся Вулфф, лениво наблюдая за тем, как Тарьен взбирается на постель. - Да и вообще по сравнению с тем, что было ещё вчера, я юн и свеж, как будто мне шестнадцать, - его губы скривились в иронической улыбке, которая почти сразу исчезла. Посерьёзнев, он только коротко кивнул в ответ: - Не благодари, - Ниалл легко погладил мабари по лоснящемуся боку. - Он был главным, что осталось от тебя, я не оставил бы его в любом случае, - память с поганой услужливостью подкинуло воспоминание о дне, когда он увёл осиротевшего мабари в свои денеримские покои, и горло мгновенно свело судорогой. Ниалл болезненно нахмурился, уже хотел было отвернуться или подняться на ноги, чтобы скрыть этот приступ боли, ставшей уже такой привычной, но так и замер, почувствовав, как Оливер коснулся его ладони. Несколько секунд он молчал, глядя в лицо любовнику, потом улыбнулся, и в этой улыбке снова проскользнула непривычная мягкость. - Обычно мне не нравятся его шутки, но эта удалась, - он тихо хмыкнул. - Чем-то похожа на подарок на Первый день, - и на секунду он до боли крепко сжал руку Кусланда, как будто испугался, что если отпустить её хоть ненадолго, любовник попытается сбежать или вовсе дымом развеется.
  Впрочем, нескольких минут хватило на то, чтобы стало ясно: его светлость далёк от эфемерности и от таких сентиментальных, романтических действий, как обращение в дым или развеивание, Ферелден, корона, государственные дела и прочее в том же духе представляют для него гораздо больший интерес.
  Ниалл несколько секунд молчал, неопределённо улыбаясь узнаванию и тому, что человек, которого он знал, оплакивал, а теперь заполучил обратно, ничуть не изменился, потом коротко вздохнул и стал по очереди отвечать на вопросы, с такой обстоятельностью, как будто явился к Лорду-Канцлеру с докладом.
- Отпели, - Ниалл чуть усмехнулся, припомнив пышную церемонию. - Было красиво и очень торжественно, организовывал я, Дилан произнёс прекрасную речь, - на секунду он снова смолк, как будто всё ещё прислушивался к отголоскам этой речи, потом негромко, медленно продолжил: - Сейчас весна, уже Элувиеста. В Денериме всё спокойно. Баннам нравится Дилан, они, похоже, считают его своим, плоть от плоти. Мне кажется, им импонирует воспитание старого Бартоломью, а фамилия Кусландов греет душу. По их мнению, теперь всё правильно: одна древняя династия сменилась другой, новый век, - Ниалл слегка улыбнулся и снова смолк, теперь надолго. Мысль о том, что он должен быть в Денериме и поддерживать Дилана то и дело точила его и самого, и он почти не сомневался, что его отсутствие там Кусланду совершенно не понравится, однако аргументы против тоже казались ему весомыми. Встретившись взглядом с Оливером, он после затянувшейся паузы откликнулся: - Я у себя в эрлинге, потому что там я в таком состоянии не нужен и даже опасен. Я был слишком не в себе, чтобы не стать уязвимым для возможных недоброжелателей Дилана или не сделать что-то такое, что бросило бы на него тень. И то, и другое - последнее, что сейчас нужно молодому королю. Кстати, - стоило обратиться мыслями к насущным делам, как они мгновенно увлекли Ниалла, - я почти подобрал ему невесту, только пришлось отложить эти дела из-за траура, - говорить о трауре тому, по кому он был объявлен, оказалось удивительно странно.