Сюжетный квест "Смерть - это только начало", избранное

Доран поднял глаза на Гаспара дель Фиатте и промолчал. Неясно было, чего хотел добиться этим этот сухой человек, в котором трудно было заподозрить хотя бы одну яркую, истинную и искреннюю эмоцию, как трудно предположить, что внутри бурдюка, ссохшегося от жары и пустоты, есть хоть капля свежей воды.

Говорят, что умирать обидно в любую погоду: в пасмурную оттого, что в последние свои минуты не видишь солнца, в солнечную оттого, что уходишь в такой прекрасный день.
    Что же, герцог, несомненно, выбрал самое лучшее время для смерти: вероятно, стоит надеяться, что хотя бы там найдется тенек, в котором можно будет спрятаться от этой невыносимой, иссушающей духоты.

Перед маленьким домашним алтарем густо клубился ароматный дым можжевеловых свечей, поминальный дым за упокой души того, с кем сегодня прощаются в Веленском соборе на глазах у всего мира — он изначально был против пышных похорон, но признал право людей попрощаться с человеком, которого вся Иверия любила, чуть ли не боготворила. Вопреки запретам Церкви, в обход ее постулатов не вручать земной душе больше власти, чем она может вынести на своих бренных плечах, ибо человек смертен, и, уходя, он заберет с собой и возложенную на него надежду.

Пронзительно-тревожно было, но не за себя, за брата, который, хоть и старался выглядеть хозяином положения, таковым не был. Это наверняка замечала не только она, к Адриану то и дело подходили новые гости, но во всех их словах, холодно-сочувственных или кисловато-угодливых, ей чудилась фальшь, кому они могут довериться?

Они с Мораном подошли ближе к возвышению, на котором стоял гроб герцога. Сильвия молчала и слушала пение - высокое, нежное и невыразимо печальное, словно плач был не только о герцоге, плач обо всей иверийской земле, о каждом несчастном, которому довелось жить в эпоху перемен и переворотов. Асгарта печально смотрела на них сверху, Забирающая, Дающая жизнь, вечная мать и вечная жена, скорбящая о каждом своем ребенке - страдающем, заблудшем или погибшем.

Лорене совсем не нравилось в Веленсе. Она помнила город другим и сейчас проезжая по его улицам с сожалением думала, что скорбь мало кого красит. И уж точно она не в силах украсить полнокровную южную красотку, в чьем звонком смехе безумно пленительной смесью переплелись запахи костра, вина и царапающие душу переборы гитары. Сейчас смех был мертв и траур крепко опутал город своими черными тряпками, тихими причитаниями, запахами церковных благовоний и возвышенными страданиями церковного же хора. Веленса скорбела. Веленса задыхалась от духоты и пыли. И, казалось, сладкий запах разложения ее правителя, проник в каждый дом, каждую пустую подворотню, молчаливым напоминанием, от которого нельзя отмахнуться.

Фон Хаймар умела вызывать к себе стойкую неприязнь одним своим видом, чему Львёнок не переставал удивляться. Единожды увидев, как она расправляется с глупцами (или храбрецами), недоуменно кривя красивые губы, желание залезть ручонками под китель пропадало навсегда. Лорену уважали за мастерство, за выучку, но водить близкое знакомство почитали излишеством. А кроме всего прочего, глубоко внутри, ему продолжало казаться, что женщина с капитанским патентом — это нонсенс.
По глазам было заметно, что не поверила, но Дитрих не обиделся. Он прекрасно знал, что из себя представляет начальник охраны и каков круг его обязанностей. Обидчивых в дипломатическом корпусе не держали. Глупых и доверчивых, кстати, тоже.
— У нас был шанс и мы его упустили. Теперь взрывника не найти, даже брось мы на поиски караулы, конюших и кухарок... — к усталости в голосе добавились нотки сарказма. — А в гвардию я не верю.
Он избегал произносить имя вслух. Суеверие? Ввиду последних событий — разумная предосторожность.
Всё складывалось один к одному. Зачастившие дельцы из Аверена. Переписка с Марселом дель Фиатте. Труды историков вперемешку с церковными записями, завалившие кабинет патрона. Первые ходы в большой игре делались ещё весной... но взрыв на похоронах больше походил на попытку опрокинуть шахматную доску.
Так чей же теперь ход?

"Лотринское чудо." Автор неизвестен.
Имперская галерея искусств. 1558 г.