- Вот когда твой черёд придёт, тогда провожу, - фыркает авгур, щурится недобро, но не спорит: такое, ершистое и активное состояние брата нравится ему намного больше и аввар демонстративно и сладко зевает: в конце концов короткий отдых первой ночи с братом совершенно не скомпенсировал предыдущих нервных ночей в лисьей шкуре и с пустым животом, так что спать Аэдхан совершенно не против и, если некоторые тут уже закончили помирать... Авгур неторопливо обнимает брата-грелку и преспокойно укладывается. Еда пока есть, даже вставать не надо, лечебное пойло тоже на расстоянии вытянутой руки - спать пора.

Колких или едких фраз в ответ не последовало, Руадх молча дожевал мясо, не без труда проглотил его и улёгся спать — единственное "полезное" занятие, доступное ему на некоторое время.

10-е Парвулиса, 9:41 ВД
В пещере пришлось задержаться на пару дней, покуда распростывшийся аввар не смог твёрдо стоять на ногах. Сказать, что Руадхан полностью выздоровел нельзя было, но идти мог, и не закашливался через каждые три минуты, норовя вывернуться наизнанку.
Двумя днями ранее, с обессилевшим братом-лисом на руках, Аэдхан забрал восточнее от того маршрута, который изначально наметил второй близнец, а теперь они шли на восток с уверенностью, что только так смогут обогнуть раскинувшуюся на пути горную массу — штурмом белопикого гиганта с началом зимы не взять. Спустившись ниже, как и планировали, Руа отправился искать следы животных, да хворост, без которого, как уже пришлось убедиться, наверх лучше не соваться.
В ложбинах гор скапливался каждый год так называемый мусор — оползневые осколки, насты земли, изломанные деревья, здесь же, в обилии мягкой почвы и битого камня, в достатке рос мох и неприхотливые к температуре травы, они-то и привлекли внимание очередного мохнатобокого друффало, при виде которого Руадхан замер, не смея сделать шагу. Завороженно смотря за медлительными особями, он так же высматривал, как бы их обойти, чтобы не спровоцировать. По всему выходило, что только по груде осколков лезть, слишком уж узка ложбина.

- Прекрасный, да?
Шёпот Аэдхана долетает не сразу и откуда-то сверху - авгур лазал по расщелинам, добывая то, что лежало там, дожидаясь авваров: выбеленное ветром и дождём дерево, останки бывших веток и шишек, просто всякий сор, копящийся если не десятилетиями, то годами. Сор горючий и значит полезный.
- Смотри, какой он восхитительно мохнатый!
Сам Аэ стоит на незаметной снизу ступеньке и опоре под пальцы левой руки - чтоб передвигаться дальше аввару нужна третья точка опоры, а она пока что не находится, подмерзшая вода на камне заставляет быть переборчивым, сползать по скале обратно вниз Аэдхану не хочется, даром что тут не созтязания в честь Хозяйки. Раз уж братья аввары пережили первое случившееся с ними неудачное событие и всё еще были живы, разбрасываться шансами на огонь и тепло не слодовало - иногда и горсть горючего сора - сокровище. А еще аввар думал о том, что друффало редко, очень редко встречается сам по себе так низко и если эти друффало - чьи-то, хорошо бы не прошляпить появление хозяев. А то можно раздобыть к дровам впридачу стрелу в спину.

- Цел, - Аэ медлит самую малость, - прикосновение теплых ладоней приятно и хочется, как самой стылой зимой, "ещё капельку". Место для обращения, тем не менее, брату он даёт, зорко посматривает вокруг, чтоб чего не случилось: хоть и краток миг переворота, а в него оборачивающийся всегда беззащитен, так что он присмотрит за братом с земли, а тот, потом, за ним с неба. По очереди. И теперь очередь - его.
Аэдхан подходит к краю скалы, заставляет себя почувствовать, как ветер ерошит перья, как зовёт поющий неслышно для двуногого воздушный поток, как манит за собою - со скалы он срывается уже оперённым, падает сперва, выискивая то воздушное течение, что ему по нраву, потом, распростёрши крылья, - парит и потом только отвечает близнецу криком. Круг и второй он закладывает над маленькими теперь отрогами гор, где коричневой кляксой виднеется друффало, делает круг шире и неторопливо просматривает с высоты Хозяйки Небес владений владения Хозяина Гор.
Западные пики ему не нравятся и беркут-аввар забирает правее, туда, где чуется присутствие человека - дым многих костров и смрад многих жилищ.
Вот только снижаться Сыну Гор не с руки, аввары там живут или низинники, а может и ещё кто, а только чужая стрела им с братом совсем не нужна.
Своих довольно, и беркут, призывно крикнув, идёт на новый круг, щурится против ветра, высматривает заранее место, где было бы хорошо двум двуногим после полёта.

Скалы с белоснежными шапками сменяются каньонами, растительность множится и вихрится под размахом крыл - далеко внизу раскинулась холмистое предгорье. Не обжитая местность приобретала ухоженный вид: дом лесника, печной дым вдалеке, а перед глазами - добротная ферма с плодородными землями. Туда Руадхан не летит, метит южнее, ловя поток ветра, к воде. Чем ниже спускается перевёртыш, тем отчётливее слышит шум быстротечной реки, борьбы воды и камня. От хищных птиц в разные стороны разлетаются мелкие пичуги, каменный берег пуст и тем нравится опустившейся на землю птице.

Выбранное место Аэ не нравится - не взлететь, если что, лисой по берегу - мокро, козлом - скользко, человеком - холодно при большой влажности, и шумно. Ничем место ему не по нраву и авнур кружит, медлит приземлиться и перекинуться, нарезает в воздухе круги, словно примеряясь для выражения своего птичьего негодования естественным путём, а потом и кричит, недовольно и коротко, выпуская в полёте когти, налетая на брата, но перед тем, как сцепиться, снова уходя вверх, на новый круг.

Пернатый аввар тоже вот вполне двуногий, но умывание терпит стойко, нежно прислоняется к брату, а в ответ на речь смотрит долго, немигающе. Рыба, это, конечно, не заяц, или, к примеру, белка, - ловить её с полёта сложнее, но и еда из неё пристойнее, чем из мышей и прочей мелочёвки, большое двуногое тело так просто мышами не прокормишь. Беркут вздыхает - перья вздымаются, топорщатся на миг на крапчатой груди, а потом Аэ подпрыгивает и тяжко, с плеча так просто не взлетишь, поднимается в воздух. С высоты полёта видно, что река течёт по-разному, а тёмные тени рыб мелькают в глубине, меж камней, куда неловким человеческим копьём не вдруг попадёшь, даже если до тех камней доберёшься. Аэ смотрит и не торопится, выбирает тень побольше, кружит беззвучно, чтоб наверняка, а потом - налетает стремительно, так, что толстой головастой рыбине некуда деться. У рыбы, правда, на этот счёт своё мнение и борьба в воздухе занятной могла бы быть... для того, кто не голоден. Аэдхан же не прочь поесть, так что в полёте пытается нахалку добануть клювом, чтоб не вырывалась... эквилибристика его кончается относительно неудачно - со следами когтей добыча таки выскальзывает из непривычных к такому трофею лап, бьётся шумно в кустах выше по берегу. Был бы беркут один - остался бы без еды, а тут нет, кружит над кустом, зовёт того, кому по силам из зарослей тонких веток рыбину вытащить, клёкотит с воздушной верхотуры.

Руадхан провожает беркута взглядом и уходит от берега: покуда один пытает счастье средь беснующихся вод горной реки, второй занимает себя поисками растительной пищи. По осени множество растений готовы подарить сытный ужин внимательному, способному отличить ботву корнеплода от сорняка, ядовитое от полезного. Вода питает берега и зелени кругом до горизонта: тут корень подкопнуть, там дикого гороха веточки сорвать, а дальше душистых листьев отщипнуть от базилика. Сумки аввар оставил на берегу, они ему в поисках не помеха, взмах крыл достигают слуха, так что в общем-то причин для беспокойств у него нет, вот и ходит себе недалеко от воды вплоть до момента, покуда близнец не просит о помощи. Итоги неравной борьбы, барахтающиеся в кустарнике, на лицо: жирная рыбина, живучая, но, увы, обречённая; из рук пытается вырываться, но слабеет с каждым новым движением.
Разводить костёр и готовить на берегу опасно, хоть не видать никого вокруг, земли авварам незнакомые, враждебные. Вот и повод у парящей птицы жестом попросить осмотреться с небес, поискать ночлежку поукромнее, пока сам он собирает добычу и прилаживает к сумке - с собой унести.

Беркут же удовлетворён - злокозненная рыбина в надёжных руках и теперь не спасётся от того, чтоб наполнить пару авварских желудков, впору петь с небес песнь победы, только сперва найти место под ночлег. Птичье зрение прекрасно, но прилагается к опернатившейся голове - место, над которым беркут в итоге кружит больше походит на старые развалины, чем на природный холм: в одной из стен полупещеры можно ещё различить следы старой каменной кладки, да и потолок походит на дерновину крыши, основательно заросшую травой и порослью деревьев. С высоты оно больше похоже на нору, но когда птица садится неуклюже на корягу, убежище больше походит на землянку. До самого прихода Руадхана беркут не оборачивается - пусть с такого низкого насеста беркуту и не взлететь, а всё же птица чувствует себя спокойнее оперённой.

Отредактировано Аэдхан (08-11-2016 23:15)

- Туман уйдёт и запахи вернутся, - с некоторым сомнением в голосе говорит авгур, приготовляя в убежище огонь и тёплую пищу из найденых братом кореньев. Часть Аэдхан отделяет, чтобы запечь с ними рыбу. Часть - готовит отдельно, щедро сдабривая водой из реки и загоняя заапахт в пещеру. Запахов много, брат зря волнуется и ожидает обонятельной тишины, - запахи прямо-таки стучат в набат, утверждая: "здесь огонь и еда, здесь готовят еду, здесь -   люди, опасно, опасно!"! Готовка делает всякую утайку бессмысленной, но это - часть игры, демонстрация того, что братья предпочли бы быть неузнанными.
- Есть готово. Я бы накопал кореньев на потом, - они сочнее, чем привычные нам, но и более пряные на вкус. Смотри! И рыба скоро будет, и угли готовы
Плащом накрыта груда камней, изображающая сиденье на расстоянии вытянутого копья от пламени.
- Садись!

Запахи от костра притягивают голодного аввара, указок не требуется, чтобы усадить себя после того уж, как сподобился сгрузить найденное и помочь с огнём и едой. Никаких ухаживаний со стороны брата Руа не признаёт, накладывает сам, сам же и за костром следит - нечего авгурской голове думать о повседневных мелочах, будь Аэ хоть трижды сыном гор, выбранный на должность богами, он по-прежнему остаётся лидером в вопросах их будущего, а не что и как накладывать и где искать пропитание. Разделение настолько чёткое, очевидное, что вопросов о правильности не возникает, как не возникает сомнений по поводу собственного пола или, например, имени, данного при рождении. Для перевёртыша даже тот факт, что он и сам не лыком шит, даром не обделён, а в некоторых вопросах помудрее брата будет, не повод ставить под сомнение роли.
- Спать нам по очереди - земля носит хозяев, следы их везде вокруг, - проглотив кусок, Руадхан вспоминает о насущном, важном и сиюминутном. - Укладывайся первым, я первую стражу возьму, - он ненавязчиво касается пальцами локтя близнеца, второй придерживая импровизированную посуду из куска наспех отысканной коры, но головы не поворачивает.

- Хоть дожевать дай! - Аэдхановы интонации предательски ползут вверх, словно недовольное лисье "вяяя", на пальцы капает вкусным островатым соком - смесь сочной рыбы и пряных корешков, и аввар торопливо подлизывает тёплое вкусное лакомство - терять его жалко. В качестве протеста авгур пристраивается брату под бок, аккуратно и торопливо доедает кусок, облизывая начисто пальцы, водит носом по-через влажный воздух, медлит, а потом возвращается к трапезе, не мешая брату, но и есть не мешая - в этот раз излюбленный трюк брата "я не голоден" не пройдёт - кое-кто только выполз из болезни и всё ещё тащит её за собою на хвосте. Экономить еду незачем - река вон, под боком, ещё не замёрзлая, щедрая.
- Не забудь разбудить.
Охапка листьев перекочёвывает поближе к брату, авгур вертится, пристраивается поудобнее, сопит и шумно привередничает, взбивая листья и укладываясь так, чтоб острые камни и цепкие корни не впивались в бок, старается весь скрыться в широком меховом жилете. Лбом он при этом утыкается Руадхану в бедро, туда же сопит, прикрывая глаза. Аэдхан мастак спать на закате, так что стоит только глаза закрыть, как....

Ничего, — так думает его близнец, строгая топором досточку и, отвлекшись от этого занятия, осматривая всё вокруг: шорох от проснувшегося под одеялом лиса (сибарит какой. и одеяло ему и мех!) заставляет сперва цепко оглядеть сонные предрассветные окрестности. Река как спала, так и спит, втянув в себя туман. Далеко по воде разносятся звуки — ниже по течению шумит по берегу сучьями, а потом чавкает характерным всплеском поплавок. Утренняя зорька, голодное для рыбин время, которым всякий знающий пользуется.
— Можно ещё поспать, — Аэдхан предпочитает попользоваться таким удобным укрывищем по полной программе, да и, сказать честно, перспектива общаться с низинниками его отталкивает. Не хочет аввар. Крепко не хочет.
А значит можно и помедлить, тем паче, что от других человеков шума пока нет — вроде и спят все, незачем обувку росой мокретить.
—  Река и дол спят.

Ответ — фырчание: Руадхан жмурится, накрывает нос лапой, смотрит на брата украдкой. Вставать он не спешит, навостряет уши, прислушивается к новым звукам — чужаки поблизости его беспокоят, но не настолько, чтобы подрываться и паниковать. Потому и лежит себе, поглядывает в сторону близнеца, молчит.
— Аф... — выбравшись из-под одеяла, лис выгибается в спине, тянет лапы в сторону брата, будто пытаясь дотянуться. — Ф-ф-ф... — мохнатый хвост описывает дугу, шлёпает по одеялу как веник, ровно за мгновение до прыжка: шерстяная тушка приземляется на коленях авгура. Мокрый нос утыкается в шею: лис трётся скулой, когтится несильно.

— Ффя, — так и дразнит аввар  братика-лисика, шорсть ерошит, выгоняет авгур сонное тепло дремотное из лисьей шубейки, — фффяр, — об лиса-то притирается сам, да подбирается рукой свободной к белому флажку на хвосте, играть, так играть, да! Пока утро в права не вступило можно и с братом повозиться, в шершавый нос лизнуть, пузо лисье, светлошёрстнное, почесать коварно.

На коленях неустойчиво, Руа то и дело качается из стороны в сторону, балансирует, но не падает — надёжность опоры не позволяет, да лис и не спешит слезать. Забраться бы брату на плечи меховым воротником, заставить отклониться назад и так сидеть, но коварство авгурово за пределами понимания перевёртыша, и стоит Аэ начать чесать лисье пузо, как Руа переворачивается на спину, распластавшись на коленях, тонко скулит, мол, ну взяла твоя, взяла, пусти уже!

Прижимать тонкокостного лисика Аэдхан не прижимает — только наклоняется на миг, выдыхает тёплым дыханием в пузо, да открениваеь назад, оставляя руку у колена если брат всё же решится на коварный взбег на плечи. Неволить четверолапого ему и в голову не приходит — игра же, и он, подзадоривая, сам тихонько подвзвизгивает, азартно выдыхая, как только может выдохнуть по-лисьи человек.
—  Фьяф!

Неподалёку, севернее от стоянки, ютилась ферма — немногочисленные дома, разбросанные между загонами с животиной, огородами и дорогами. Добротная конюшня на въезде, двухэтажный, богатый на фоне остальных, дом следом — сразу видно, хозяйский. С другой же стороны — каменные клыки или скорее сгнившие зубы: больно уж неровные пики у скалистых холмов, все разной высоты, диаметра, степени растительности на бочинах. И среди них пролегали хоженые тропы, то широкие и хорошо заметные, то узкие и неприметные неопытному глазу.
По левую руку от авгура шумела река, впереди слышались звуки топора, всхрапывали кони вдалеке, лаяли собаки, почуяв новые, незнакомые запахи чужаков. До фермы оставался один поворот, когда на дорогу, заприметив издали, вышел человек с топором лесничего наперевес.
— Кто такой? — взгляд низинника упал на оружие пришлого, затем на необычный, слишком пышный и объёмный для простой шкуры ворот, а только после на одежду. — С какой целью здесь?
Воротников на авваре могло быть и несколько врасподдёвку, а вот оружие, оружие не скроешь - тяжёлый, совсем не как у лесника, топор, да и копьё такое, что впору на медведя ходить... или человека убивать. Только вот меньше всего утренний гость был похож на первую волну набега. Да и то, в эти-то деревеньки аввары давненько не набегали - не то нашли себе своих дел, не то брать тут особо нечего было.
— Я Аэдхан, брат своего брата из племени аввар. С горы спустился.
Нет, ну а что ему ещё? Были б это свои, Аэдхан обстоятельно бы объяснил, кто он, какого роду-племени, а там и до имён бы дошло, а тут как?
— Жить.
Уточняет Аэ, наблюдая перемену цвета лица у низинника — не пугается пусть, аввар "жить" пришёл, не грабить.
— Нам своих голодных ртов хватает. Хочешь — ступай в город эрла, ищи жилья у них, — про сложности, сопряжённые с дорогой до города, сельчанин молчит, видать заранее решил, что аввар сгинет между магами и храмовниками и тем избавит мир от себя самого.
Позади низинника видится дым от печи, запахи свежего хлеба и наваристой похлёбки кого угодно завлекли бы, а уж беженцев и путников тем более. Человек напряжённо разглядывает пришлого, но не спешит гнать совсем, видно ещё слишком живо помнит о чём-то, что заставляет медлить и внимательно вглядываться в аввара. Да и по деревянной вышке на холме судя не дружелюбная атмосфера в этой их низине.
— Хочешь переночевать — спроси хозяйку. Но дармоедов здесь не держат!
Аввар-то стоит спокойно, носом не ведёт, только щурится, но оскорблений вроде как не прозвучало, так что за топор хвататься — все равно что развернуться и уйти в горы. Гордо, по-авварски сгинуть там с братом на пару. Нет уж.
— Жить пришли, не побираться, — уточняет напряжённо Аэдхан, от низинного взгляда не отводя. Озвученные брату торговые планы тают под натиском реальности, снегу бы так таять.
Не выдавая себя и вслушиваясь, лис мысленно готов откусить голову незнакомцу, пускай тот и не выказывает явной враждебности, недоверие витает в воздухе и оседает грузно на кончик носа запахом страха. Человек их боится, хоть и не видит, что авваров двое, пока не видит. И смотрит на авгура долго, чрезмерно долго, будто решая, стоит его вести к упомянутой ранее хозяйке или доверять горнякам глупо и опасно. Руадхан готов был уже перекинуться и стрясти с медлившего ответ, когда низинник таки ответил:
— Идём.
— Идём, — подтверждает согласие аввар и свободной от топора рукою гладит воротник где-то за ухом: не то пальцы от холода обтирает, не то поправляет съехавшую из под пушистого хвоста лисью морду. Непрактичное у него украшение, но тёплое. А вот шагов зато за поступью лесного человека и не услышишь, по дороге то, бесшумно идёт аввар, головою не вертит, гордый, а глаза всё же скашивает, косится то есть и на-через изгороди, и по домам взглядом скользит, и по загонам вонючим для зверья. Разве что поле аввара не интересует — травы-то саженой он и раньше видал, тоже вот диво нашлось, эвон.