— Оставлю след, — долгих прощаний ученики усопшего Старого Жёлудя не заслуживали, но никто, даже самые свирепые охотники клана, не могли лишить авгура последних минут прощания с родным братом, чья тропа резко уходила в сторону, удаляясь от проторенной дороги, по которой шёл клан. — Смотри на кору деревьев.
Следы на земле смоет дождём, — хотел добавить он, но промолчал. Не ему рассказывать брату о причудах погоды.
Больше он ничего не говорил, взглянул тяжело на близнеца и, помедлив, вышел прочь — к лесу, к горным изломам и бурным рекам, к воздуху, наполняющему лёгкие, к тяжести вины и бесконечным потокам бессмысленных волнений, в которых пройдёт весь последующий месяц.

Склон горы рябил от смены листвы на деревьях, вызывающий багрянец спорил с золотом быстро приближающейся осени, заслонял собою тёмную, отходящую зелень. Картина леса менялась с каждым днём, холодный южный ветер нёс на перстах знамения о скорой смене погоды: вот-вот пойдут дожди, и будут лить до тех пор, покуда вода не смоет накопившуюся за лето грязь, подготавливая камень к долгой суровой зиме. Руадхан склонился над шумной речушкой, почерпнул воды в бурдюк и замер, прислушиваясь к посторонним звукам. Полный звуками, горный лес, тем не менее, изменил тональность; замолкли травы на севере, с запада повеяло теплом, — что это, саднящее разбуженное желание, или долгожданная реальность? Обернувшись, Руа потянул воздух носом: пряная осень ударила по ноздрям, но было в спектре обыденных ароматов что-то, что заставляло вставать волосы дыбом и покрываться кожу мурашками, сжимать бурдюк с водой сильнее необходимого, не замечая сего жеста, смотреть вдаль, норовя определить сторону. И стоять, стоять так, покуда не придёт знание о ложности или достоверности чувств.
Показалось... — заключил он в итоге и не без разочарования направился к месту стоянки.
Лагерь в пещере, защищённый от ветра, с какой-никакой крышей над головой, исключал возможность промокнуть ночью в случае дождя, походил на имитацию человеческого жилища, а после разведения огня вовсе становился уютным. Света хватало: глубоко в нутро горы Руадх забираться не стал, не опасался хищников, расставив вокруг укрывища ловушки, не любил кромешную тьму при дефиците топлива для факела, не собирался оставаться на месте дольше необходимого.
Брату он, если тому посчастливится выбраться из лап соседнего клана, оставил пометки на древесной коре — лисьи когти не волчьи, не медвежьи, но для путевых знаков, понятных одному-единственному человеку, годны.
Думать о неудачных переговорах между кланами Руадхан себе запрещал.

Отредактировано Руадхан (15-09-2016 00:22)

Дым перебивает запахи с улицы, не позволяет слабому, в сравнении с лисьим, обонянию уловить тонкую нить. На камень падает первая крупная капля, и Руадх смотрит на кляксу, затем на ещё одну, ещё; шумный выдох перед полной остановкой дыхания — показалось? Слуховые галлюцинации? Он привстаёт, подходит к краю пещеры, укрытой пышнокроными деревьями, прислушивается к малейшим шорохам, покуда их не погребла под собою дождевая дробь, всматривается вдаль.
Непогода не спешила, слух аввара отчётливо улавливает жалостивое тявканье зверя, спутать которое со случайно заблудившимся хищником невозможно. Ответом имитированный лисий клич, как тот, что издаёт забредшая в усеянный ловушками участок лисица, и скорые шаги навстречу тому, кто заступил на границу силков и капканов. Его не особо волнует тот факт, что брат-то, его родной единоутробный брат, в курсе, как, какие и на кого ловушки ставит второй близнец, не мелькает мысли, что, возможно, на поводу у желания, он стремглав несётся навстречу дикому хищнику, Руа и оружие с собой не берёт, забывает о нём, стрелой метнувшись на звук лисьих позывных.
Загодя отведя пышную хвойную ветвь, что норовила хлестануть аввара по лицу, Руадх выходит к животному, в котором тотчас же опознаёт ни много ни мало — авгура клана Топхолд. Вопреки ожиданиям, никакой радости при виде грязно-рыжей тушки он не испытывает: хмурится всё то время пока обходит ловушки, склоняется, хватает в охапку Аедхана в некрупной псовой ипостаси.
— Тощая твоя шкура, — нос к носу  — вместо приветствий и вопросов: жив, цел, относительно здоров. О большем изгнанник у Хозяйки Небес просить не посмел бы.
Для брата у него сыщется тепло и еда, пойманная и готовая, место, защищённое от небесных слёз, чистая вода и свежая одежда на смену. Аэ он уносит незамедлительно, не позволяя вдобавок к усталости ещё и вымокнуть, замёрзнуть — дождь набирает силу с каждым ударом сердца, гонит прочь, в сумерки обжитой пещеры.

Отредактировано Руадхан (15-09-2016 17:59)

В личное пространство брата аввар вторгается только когда находит в вещмешке довольно примитивный гребень из кости, прихваченный им из дома месяц назад, и с особым тщанием принимается вычёсывать склокотавшуюся лисью шерсть. Так посмотришь — в чём прелесть формы: тощее тело, тонкая кость, малый рост, клыки не внушительные, когти — смех один, ан нет, выбрали же, выслеживали рыжих пушистых лисиц в горах, часами напролёт изучали их повадки, копировали и радовались, точно зелёные сопляки, когда удалось обернуться.
Проводя свободной рукой вслед за гребнем, Руа вспоминал первые месяцы в лисьей шкуре, бег по лесам, переправы через реку, когда один нос торчит, а лапы загребают ледяную воду, ощущение влажной шерсти и по-летнему ласковое касание лучей солнца, обострившееся обоняние и попытки воспроизведения издаваемых лисами звуков, поначалу больше похожих то на писк мыши, то на кашель выдры. Да, — думает он, проводя ладонью по меховому боку лиса, — нескоро всё встанет на круги своя.
Разверзшаяся рана над головами, видимая, казалось, из любой точки в горах, приближающиеся холода, покрытое патиной прошлое и беспроглядное, тёмное будущее, от дум этих энтропист замер, ушёл из мира физического в мир мысленный, уставился светло-серыми глазами в одну точку. Что бы не ждало близнецов впереди, его, Руадхана, задача — сохранить брата-авгура, увести его подальше от навивающих тяжёлые воспоминания гор, где им оставаться опасно, не дать сгинуть там, внизу.
Руадхан переводит взгляд на брата затем лишь, чтобы почти виновато улыбнуться за прошлую ошибку — верно Аэ говорил, не стоило во всеуслышание голосить о Звере, вынуждать брата справляться с последним и самым сложным этапом в одиночку, не иметь возможности подставить плечо...

Липкое холодное ощущение вины не рассеивается насовсем, его заменяет внимание — внимание принявшего человеческий облик перевёртыша, как две капли воды походившего на самого Руадха. Не проходит бесследно мысль — от неё за версту несёт смрадным дыханием кары всевышних — о предательстве, как если бы оплотный зверь помер не по воле богов, а с помощью второго близнеца. Но нет, чужой вины Руа не берёт, смотрит на брата прямо, склоняется послушно, повинуясь напору руки на затылке, но вот спросить, как Аэдхан справился, тяжело ли ему было одному, как принял новый клан их соплеменников, не осмеливается.
Прошлое прошлому — очень скоро он и сам позабудет об оплошностях, оставит грызущие его сейчас мысли позади, потому что там, в необозримом будущем, их ждут заботы поважнее дохлых птиц и слившихся кланов.
— Я в порядке, — твёрдый голос и упёртое, непроницаемое выражение лица, будто вопрос о секундной слабости оскорбителен и оттого нелеп. — Уходить придётся сразу же, день-два в запасе, но дальше... дальше тянуть не выйдет: с юга дует колкий ветер, ещё неделя-другая и холода закуют горы в предзимние тиски. За пиком земли нам незнакомые, и я бы хотел пройти их до белой смерти, — выдох и ладонь на плече Аэ: вместо увещеваний. — За спиной история, перед взором — события. Не думай, что отмершее время заставит меня свернуть, усомниться, встать на месте. Я в порядке, — повторяет аввар для закрепления, чтобы брат-авгур запомнил наверняка.
Отстраняться Руадх не спешит, рассматривает вблизи близнеца, вдруг что-то изменилось — во взгляде, надбровной душе, абрисе губ, но не замечает явных перемен и успокаивается. Вблизи от застывших людей потрескивают сухие ветки, за пределами пещеры хлещет по листве и камню ливень, у стены покоится лук и колчан со стрелами, меховой тёплый плащ свернут как попало, будто никто никуда не уходил, будто всё это — очередная вылазка.

Говорить о дороге вот так, лоб ко лбу, неудобно, и Руа всё же выныривает из-под руки, встаёт во весь рост, смотрит на серый водяной полог пещеры, а затем в обратном направлении, на прикрытые тканью припасы.
— На первое время еды хватит, — он потирает пальцами ладонь, которую только что касалась щека брата, запоминает ощущение, но не даёт сбить себя с толку: месяц — немалый срок, проведённый в ожидании и неведении, чтобы теперь прислушиваться одновременно к брату и к собственному внутреннему голосу. Птицею многого не выведать, надолго не задержаться над головами бредущих по горным тропам, и он не рисковал зазря — у авварских племён меткие стрелки.
— Первый отрезок лучше пройти налегке: дожди, небось, зарядили не на один день, почва поедет под подошвами сапог. Птицею в непогоду не полетишь. 
Времени даром Руадх не тратит, говорит и раскладывает нехитрую посуду перед близнецом, кладёт мясо в плошку, наливает травяного бульона и протягивает лепёшку из корневищ — хлебов в лесах не сыскать, придётся перебиваться чем богата природа вокруг.
— С гор мы рано или поздно спустимся, сомнений нет. Дальше-то что? Я бы действовал по ситуации, но... — пауза означает, что за годы, проведённые бок о бок, Руадху не приходилось наблюдать импровизацию в исполнении Аэдха, если кто из них двоих и прыгал с места в карьер, то это он, а не брат-авгур. — Решать тебе, — а раз уж думать из них двоих выпало на долю Аэ, то можно снять с себя эту порцию ответственности. Свою часть он выполнил: дождался, приготовил припасы в дорогу, разведал в облике беркута направление.

Улыбкой Руадх не обманывается: знает повадки близнеца лучше, чем порой свои. Изгнание не внесло коррективы в историю братьев, её заполнило время неудач, публичной жизни на виду у клана, усталые безучастливые взгляды и дежурные фразы.
Хочешь быть ближе к своим — будь как они. Вот Руадх и был... авваром.
Он спокоен и не принимает участия в немом разговоре, занятый делами насущными, Руа запрещает себе всякие эмоции и думы, могущие поколебать равновесие. Тяжело, слов не помнит, потому огрызается бессильно — там губы скривил, здесь смотрит косо, но ни в коем разе не перечит, не идёт поперёк желаний авгура. Что ни случись с кланом, для него близнец как был авгуром, так им и останется до тех пор, покуда сердце гонит кровь по венам, а ноги носят по земле. Садится — а куда ему деваться — но есть не спешит: не голоден, выдаёт тихое фырканье, не настроен на праздность.
— Где ж его сыщешь, низина, говорят, необъятна — попробуй-ка узнай того торговца, — брата он обходит, устраивается по старой привычке ближе к выходу, словно охранный пёс, застящий хозяина от любой, пускай даже мнимой, угрозы да от того же ветра. Тёплый плащ перекочёвывает на плечи Аэдху, а сам энтропист опирается спиною на стену, смотрит на огонь, размышляет о дороге.
Съестного им хватит с лихвой — на первое время, а потом придётся вставать на крыло или рыскать носом в землю, искать пропитание. Усталому голодному близнецу, конечно, достаётся полная порция, но обеспечить и впредь сытый обед Руадх не обещает, разве что станет экономить на себе, отдавая брату большую часть.
— Толков после очередного визита низинных много ходило, о разном судачили. Небылицы по-моему. Больно уж сказочные вещи рассказывали о мироустройстве внизу: о воинах их, числом как все наши племена авварские, о проводниках в оковах, точно они звери какие, о городах на тысячи душ из камня и дерева.

— Спи. Я отоспался за последнюю неделю на полвека вперёд. Да и свищет эвона как, дай ветер обратное направление, ручьями по камню потечёт.
Заграждение из переплетённых веток, приставленное ко входу, изначально предназначалось для маскировки, а не как защита от непогоды, но альтернативы им не предоставили, что есть, тем и довольствуйтесь. Подрываться и бежать закрывать вход прямо сейчас, когда близнец прибился под бок и делится с братом его же плащом? — двигаться лишний раз и то казалось кощунственным. Правда, еду Руа всё-таки отодвигает, качает отрицательно головой — правда же не голоден — а заместо миски притягивает брата-лиса к себе потеплее, но так чтоб не мешать чинить одёжку.
Всю тираду про города он слушает с вниманием и лёгкой улыбкой, однако отвечает только на последнюю реплику о выборе направления:
— К раскрытой пасти небесной? — сомнение в голосе мешается с опасением: трусом Руа не назвать, и хорошо знакомый, такой как Аэ, сразу изобличит в тоне неладное. — Холод и нужда были только началом, настоящая беда пришла в тот момент, когда над горами образовалась воронка. И ты предлагаешь заглянуть в сам корень этих бед? — он в равной мере хотел и опасался слышать ответ: скрыть брата от стужи, заслонить от удара копья, не позволить сгинуть в горном массиве — всё это он мог, ко всему был готов, но защитить от демонов?.. За время блужданий по окрестным лесам магу встречались зеленоватые колеблющиеся участки воздуха, их он, нутром ощущая угрозу, обходил стороной; пару раз слышал завывания, принадлежавшие не-человеку, ибо ни одно человеческое существо не способно издавать таких звуков, оглядывался, всматриваясь в ночную темноту, когда будтозатылком ощущал смрадное дыхание. И это вдали от Воронки, на юге Морозных гор.

— Умерших — нет, — короткий ответ аввар не поясняет, смотрит задумчиво перед собой, хмурится, и ведь есть отчего: вся суть его противится выбранному пути, интуитивно выбирая менее опасные тропы. Вниз, вниз, в долину! Дальше от разверзшейся бездны, дальше!
Спора нет и нет слов, способных заставить авгура передумать.
— Не со слов тебе судить нужно, а видеть самолично, и не по чьему-то рассказу видеть картину, но запечатлеть собственными глазами, — Руа кладёт ладонь брату на плечо, смотрит долго и тяжело. — Я видел, увидишь и ты.
Не опасности, подстерегающие путников на юге Морозных гор, повелели напрячься перевёртыша, прислушаться к предложениям, недовольство вкладывая в ответ, не страх неминуемой смерти грозился в выбранном братом пути, нет. Опасения иного толка вкладывали интонации в уста аввара, и их, не к ночи упомянутых, стоило приберечь на новый день.
В дороге, — думалось Руадху, — нас ждёт множество петель, многие мысли подстерегают за каждым поворотом. Эти мысли успокаивали и позволяли дать брату-авгуру время на выбор направления. И он кивает на предложения сна, поднимается на ноги, готовит место для ночного отдыха — себе и близнецу — подальше от входа.
— То, что я видел, не избавит тебя от желания воочию лицезреть результат гнева богов.
Вход в пещеру проверен и перепроверен, расставленные вокруг укрывища ловушки Руа снимет только с началом нового дня, ничто не мешает оставить на время тревоги, окунуться в омут спокойствия, хотя, это энтропист знал наверняка, во снах их поджидают испытания и множество дорог, ни одна из которых не может быть верной.

Хватило и короткого ответа: перечить Руа не станет, не сейчас, когда авгур в безопасной пещере в компании близнеца, не видит надобности сотрясать воздух зазря, а потому отступает, затаившись на время. Даст ли он сгинуть единственному родному существу? А если Аэ ступит в капкан по доброй воле? Такие вопросы витали в голове готовившегося ко сну превёртыша, пока он загораживал вход и тушил костёр, ответом на которые стали бессильная злоба и нежелание верить в неудачу.
Он не оглядывался на брата, видя его перефирийным зрением, не заводил разговоров — «милосердное» позволение отходить ко сну. Истекающая слезами ночь полностью в их распоряжении, и поэтому Руа, лишённый длительное время видеть и касаться брата, долго ещё не спит, рассматривает дорогие черты, слушает ровное дыхание, упивается живым теплом, а успокоившись окончательно, засыпает чутким лёгким сном.

Мгла отступала неохотно — утро уже или ещё ночь? — внутреннее времяощущение подсказало: подъём. Руадх слышал, как встал близнец, слышал лёгкие шаги, но не подскакивал следом, вспоминая ночной сон и дивясь его причудливости. Очень скоро становится холодно лежать одному, неуютно, так что к тычку он и сам собирается вставать, а после напротив замирает, вслушивается в интонации, нехотя размежая глаза.
— Вымокнем в любой ипостаси, — аввар приподнимается на локте, по привычке тянет воздух носом, морщится от сырости. — Но второй паре лап предпочту цепкие пальцы рук.
Сборы спорятся, привычные отработанные действия не вызывают трудностей у жителя гор, вон, уже и тетива с лука перекочёвывает глубоко в сумку, и копьё уходит за спину, и сапоги, в первую очередь, готовы к пути. Что заставляет остановиться, не решаясь шагать под проливной дождь, так это немой вопрос, обращённый к Аэ: готов?

Отредактировано Руадхан (26-09-2016 00:33)