Отстраняться отчаянно не хотелось, казалось невозможным отпустить от себя любовника, и когда Оливер подался назад, Ниалл безотчетно потянулся следом. И хрипло выдохнул сквозь зубы, когда Оливер коснулся лбом его лба: у них сейчас был один на двоих жар, и Ниалл испытывал хищное звериное наслаждение, впитывая его всем своим существом. Он отвечал легкими щекочущими поцелуями на прикосновения пальцев Оливера к губам, вбирал их в рот, чуть покусывая, будто пытался так хоть немного утолить свой неуемный голод и не сдержал досадливого стона, когда любовник сперва окончательно отстранился, а потом и вовсе отступил. Наслаждение все больше превращалось в какую-то изощренную сладкую пытку, хотелось, чтобы она уже поскорее достигла пика, и невозможность этого добиться, потребовать, перехватить инициативу, наконец, одновременно изводила и многократно добавляла удовольствия.
  Ниалл мгновенно изогнулся под руками Кусланда, когда почувствовал, как тот сперва небрежно поглаживает, а потом ласкает будто зверя, подался назад, снова открываясь, и слабо, судорожно усмехнулся в ответ на похвалу, высказанную таким мечтательным голосом, какой, кажется, и слышать не доводилось из уст Оливера. Он хотел найти слова, чтобы хоть что-то ответить на слова Оливера, но сделать этого так и не успел: сильный, неожиданно болезненный рывок за руки заставил вскрикнуть и начисто вымел из головы любые мысли. Ниалл уткнулся лицом в постель и тихо застонал сквозь зубы, чувствуя, как плотная ткань обвивает запястья.
  Теперь он окончательно был беззащитен и беспомощен. И все так же открыт перед любовником, которому принадлежал всем своим существом.
- Да, - тихо откликнулся юноша, облизывая пересохшие губы и сильно вздрагивая под прикосновениями. - Да, хотел... - он с трудом перевел дыхание, - отметь меня, - укус кольнул резкой, острой болью, но застонал он от удовольствия.
  То, что началось дальше, окончательно убедило Ниалла: его не ласкают - пытают, и если происходящее с ним прямо сейчас не дойдет до пика, он попросту сойдет с ума. Ни жадные прикосновения языка любовника, ни его неторопливая ласка не подводили вплотную к разрядке, и Ниалл задыхался, изгибаясь и заходясь протяжными, совершенно животными стонами.
- Пожалуйста! - вдруг в голос вскрикнул он. - Оливер, пожалуйста!.. Не... надо так! Не делай так... Сильнее, пожалуйста, сильнее! Больше... Еще! Дай мне!.. - крики выходили бессмысленными и бессвязными, но то, как бесстыже Ниалл прогибался, как подавался навстречу любовнику, достаточно ясно говорило, о чем именно он умоляет.

Ниаллу казалось, что еще немного - и он окончательно не выдержит: захлебнется собственными криками, срывающимся дыханием, звериным рычанием, так и клокотавшим в горле. Он то безотчетно сжимал в кулаки связанные руки с такой силой, что ногти болезненно впивались в ладони, то прогибался так глубоко, как, казалось бы, даже не был способен раньше, то в кровь кусал пересохшие губы - и все никак не мог обуздать себя хоть немного, остановиться и перестать бессвязно умолять.
- Пожалуйста... Пожалуйста, пожалуйста! Давай же! Бери меня!.. - отчаянный, жадный вскрик превратился в сдавленный хрип, когда любовник, наконец, отозвался на мольбы и сильным, грубым движением вошел в него.
  На секунду от боли потемнело в глазах, показалось, что немеет все тело, что его изнутри ножами режут - почти как в первый раз, только сейчас беспощаднее и грубее. И как и в первый раз, вслед за этим почудилось, что там, за этой болью, будет запредельное удовольствие, надо только погнаться за ним, дотянуться, протащить себя через эту пытку.
  Неловко запрокинув голову, Ниалл открыл рот в немом крике, и тут же закричал уже в полный голос: Оливер по-прежнему не собирался его жалеть и, кажется, был намерен без всяких его стараний полной мерой отмерить ему и боли, и удовольствия, ни за чем не надо было гнаться. Ниалл задохнулся, попытался восстановить дыхание, так и не смог этого сделать и стал вскрикивать болезненно и хрипло в такт каждому грубому толчку любовника. Боль и удовольствие сплелись так крепко, что одного без другого не было, и хотелось продолжать как можно дольше.
- Еще!.. - жадно, не своим голосом рыкнул Ниалл и прогнулся, бесстыже подставляясь любовнику и чувствуя, как тот метит его синяками и кровоподтеками. - Еще, мать твою! Сильнее!.. Насквозь, до глотки!.. - он зашелся коротким хриплым смехом. - Еще... Оливер!.. - как всегда, под конец с языка сорвалось имя любовника, а дальше Ниалл уже только кричал, бессловесно, по-звериному, то и дело вцепляясь зубами в покрывало на постели и податливо отзываясь на каждое движение любовника. Ничего не осталось, кроме них двоих, удовольствие, замешанного на боли, и темноты, окружавшей Ниалла сейчас.

Ниалла трясло - от боли, от удовольствия, от напряжения, которое все нарастало и не разрешалось. Ощущение, что его пытают, изощренно и жестоко, становилось все сильнее с каждой минутой, и с каждой минутой все больше хотелось, чтобы пытка стала еще нестерпимее, невозможнее. Оливер же не будет изводить его бесконечно? Он ведь доведет его до края и сам толкнет за грань, как и обещал? Ниалл застонал и зашелся очередным хриплым криком: не понимание даже - знание, что так и будет, многократно добавило удовольствия. Он принадлежит любовнику - и именно поэтому все получит, все, до конца.
  Услышав слова Оливера, Ниалл снова рассмеялся, глухо, почти безумно, и вскрикнул, когда тот сильнее впился пальцами ему в бедра. Много боли, а хочется только больше, и невозможно остановиться, невозможно сдержаться. По всему тело прошла волна дрожи, Ниалл снова со стоном запрокинул голову, попытался шире раздвинуть бедра, почувствовав движение у себя за спиной - и только тихо ахнул, когда любовник с силой прижал его к постели, входя особенно глубоко.
- Не могу!.. - отчаянно вскрикнул он, ощутив вес чужого тела, а потом слабо повел плечами, когда Оливер уткнулся лицом ему в спину. И зашелся обычным своим криком: - Еще!.. Еще, еще! - теперь уже они с любовником вторили друг другу.
  Ничего не осталось, кроме ощущения полной подчиненности и принадлежности, кроме удовольствия, волнами разливающегося по телу и заставляющего с каждым толчком содрогаться все сильнее, кроме чувства наполненности, такого, будто не осталось больше в нем, Ниалле, ничего, к чему Оливер не прикоснулся бы, чем не овладел. Юноша сильно вздрогнул, когда зубы сомкнулись у него на шее, а рука любовника мертвой хваткой стиснула бедро, отчаянно вскрикнул и выдохнул хриплым полушепотом:
- Оливер!.. - а затем громче и пронзительнее: - Оливер! Оливер, Оливер!.. Я... Бери! Твой! - и Ниалл задохнулся очередным стоном, утопая в наслаждении и боли и чувствуя, как уплывает помутившееся сознание.

Тело, досуха выжатое наслаждением и болью, казалось, уже ничего неспособно сейчас испытать, но Ниалл все равно вздрогнул и едва не задохнулся от волны сладкой дрожи, когда услышал глухо прозвучавшую над ухом угрозу любовника. В эту секунду он всем своим существом и в самом деле верил, что Оливер вполне способен его убить, больше того - что именно это он и сделает: прикончит свою добычу, как только достигнет пика наслаждения. И не было страшно, совершенно не хотелось сопротивляться. Приставь сейчас любовник его горлу нож - Ниалл только сильнее запрокинул бы голову, открывая шею: никуда не делись ни послушание, ни чувство, что наслаждение уже никогда не сможет стать острее и больше.
- Да... - хриплым полушепотом отозвался он. - Да... - голос звучал надтреснуто и глухо. - Давай, сейчас... - и Ниалл действительно дернулся, чтобы запрокинуть голову, не дала только рука Оливера, намертво вцепившаяся ему в волосы.
  Отяжелевшее, ослабевшее тело принимало в себя любовника, несмотря на боль, несмотря на то, что уже невозможно было по-настоящему отозваться. Ниалл вздрагивал, тяжело дышал, кусая губы, и не мог отделаться от ощущения, что Оливер наполнил его собой полностью, до конца, до последней поры - и растворялся в этом чувстве.
- Ты и правда меня... убьешь, - выдохнул он тихо и неожиданно отчетливо. - Однажды - как сейчас. И пусть, - с губ сорвался еще один вздох, негромкий и совершенно блаженный, и Ниалл уткнулся лбом в постель, отзываясь легкой дрожью на толчки, которыми Оливер все еще терзал его измотанное тело.

Ниалл только рассмеялся, слабо и хрипло, наслаждаясь прикосновениями принца и по-прежнему не делая ни единой попытки высвободиться из его хватки.
- Конечно, продолжу, - тихо произнес он и поймал себя на том, что голос кажется чужим. - Как не орать "еще", когда так хочется получить побольше? - он повел немеющими плечами. - Ты сам меня избаловал, - из горла вырвался негромкий, почти беззвучный смех, а потом Ниалл прибавил неожиданно громко и резко: - И никаких пари. Хватит с меня проигрышей.
  Не хотелось, чтобы Оливер отстранялся. Не хотелось шевелиться. Не хотелось, чтобы прекращалась эта бесконечно сладкая разделенная на двоих истома. Пусть все так и остается, пусть они и дальше не разделяются. Час, другой, до утра - столько, сколько будет возможно.
- Мне так хорошо, - тихо и как будто бы удивленно проговорил Ниалл. - Мне так еще ни разу не было. Ни с кем. Хорошо... - он тихо вздохнул.
  И совершенно неважно, что ноет все тело, что руки то и дело пробирает тонкой резкой болью, а плеч он почти не чувствует. Лучше быть не может.

- Если все дело в "побольше" - тебе обязательно надо попробовать с кунари, - не смог не съязвить и не спошлить в ответ Кусланд. - Ну или конем, - коротко рассмеявшись, он снова ласково коснулся губами укуса на плече любовника - тот кровоточил.
Перебрасываться шутками и колкостями было куда проще, чем ответить на следующие слова Ниалла, и принц промолчал. Погладил юношу по спутавшимся волосам, на мгновение прижался к нему всем телом, словно впитывая его тепло и близость, а потом все же отстранился и с трудом поднялся на ноги. Он мог бы повторить сказанное Вулффом, и это было бы правдой, но теперь, когда голова снова была ясной, подобные слова просто не шли с языка.
- В Вулфхолле в это время прислуга уже ломилась к нам, чтобы узнать, не убили ли тебя, - на подгибающихся ногах он добрался до окна и распахнул его, с удовольствием вдыхая холодный воздух. - Здешние слуги для этого слишком тебя боятся? Или просто втайне надеются, что так и есть? - ухмыльнувшись, Оливер зачерпнул горсть снега и растер им лицо, даже застонав от блаженства - ему и впрямь казалось, что еще немного, и он воспламенится, как сухостой на солнце. Следующая горсть отправилась на грудь и плечи, и только освежившись, он вспомнил, что Ниалл по-прежнему связан. - Может, оставить тебя так и отправиться домой? - хмыкнул он, возвращаясь в постель.
С узлом пришлось повозиться, но через несколько секунд руки Вулффа были свободны, а потом исчезла и повязка с глаз, возвращая ему зрение.

Ниалл только фыркнул в ответ на щедрое предложение.
- А не пошел бы ты, а? - несмотря на слова, сам тон был беззлобным. - Даже моя жадность не так неуемна, чтобы заставить меня отправиться в постель со скотиной, неважно копытной или рогатой, - он хмыкнул, хотел было все-таки дернуться, но вместо этого только подставил плечо губам любовника.
  Того, что Оливер не ответил на его признания, он даже не заметил: они не для того делались, чтобы услышать взаимные признания, это были просто слова, которые сами собой рвались с языка, и Ниаллу хватало того удовольствия, которое он испытывал, давая себе волю и произнося их.
  Тяжесть чужого тела исчезла, и, неловко повернувшись, Ниалл сел на постели и наугад подался на звук голоса Оливера.
- Здешние слуги иначе вышколены, - он усмехнулся. - Леннокс умеет быть слепым и глухим, когда надо, и не считает, что я бедный мальчик, который не в силах о себе позаботиться, - от окна потянуло холодом, и Ниалл потянулся навстречу этому дуновению. - Открой пошире, - попросил он, вдыхая зимний ветер, влетевший в комнату.
  Мысль о том, чтобы так и остаться связанным в собственной постели, показалась неожиданно забавной, и Ниалл рассмеялся, разминая безнадежно затекшие руки и щурясь на отблески огня в камине.
- Это стоило бы самой изощренной мести, какую я только способен изобрести, - сказал он, с наигранной серьезностью глядя на Кусланда. - А способен я на многое, особенно после того, как потратил несколько часов на то, чтобы освободить руки. Или решить, стоит ли прикончить собственного дворецкого после того, как он нашел меня таким и освободил. Не делай так, - подавшись ближе, он крепко поцеловал любовника в губы. - Тем более, что со мной можно придумать много чего еще, - Ниалл лукаво улыбнулся, а потом, неловко пошатнувшись, поднялся с постели. Ноги не держали, но нестерпимо хотелось выпить. - Хочешь вина? - он обернулся к Оливеру. - Или, может, хочешь спать? Или еще чего-нибудь? - Ниалл рассматривал любовника так и поблескивающими в полумраке глазами и думал только об одном: как хорошо, что до рассвета еще так далеко.
Совместно с Оливером.

Добравшись до бутылки, Ниалл припал к ней прямо-таки с жадностью и только после нескольких больших глотков, рассмеялся, вытер губы тыльной стороной ладони и поднял на Кусланда смеющийся взгляд.
- Только в Амарантайне? - он с самым что ни на есть невинным видом вскинул брови. - Что ж так близко? Я уверен, что меня должно было быть слышно в самом Гварене! - и, тихо фыркнув, он снова приложился к бутылке.
  Вино согревало и приятно расслабляло, каждый глоток отзывался мягкой волной где-то внутри, и Ниалл все глотал и глотал чуть терпкую жидкость. Казалось, болит каждый дюйм до предела измотанного, прямо-таки измученного недавним наслаждением тела, но, несмотря на это, Ниалл невольно ощутил дрожь, услышав, как принц задумчиво рассуждает о том, что еще с ним можно было бы сделать. Юноша едва стоял на ногах, завтрашний день еще наверняка спросит с него по высокой ставке за сегодняшние развлечения, за малейшее движение приходилось расплачиваться болью и все-таки стоило подумать о том, чтобы снова принадлежать Оливеру или выполнять его приказы, как внутри что-то мгновенно отзывалось, причем в равной мере - готовностью, желанием и покорностью.
  "Сколько угодно раз, даже если назавтра вовсе не встану."
  Ниалл тихо усмехнулся и сделал еще несколько глотков: кажется, впервые мысль о том, чтобы умереть в постели, выглядит соблазнительной. Сделав несколько шагов к кровати, он опустился на колени рядом с принцем, протянул ему бутылку.
- Вот вино, - голос звучал негромко и все еще чуть хрипловато. - А вот я, - улыбнувшись, он придвинулся ближе, заглянул принцу в глаза и хотел еще что-то прибавить, но так и замер, ошарашенный новым желанием его высочества. - Горничной? - Ниалл удивленно вскинул брови, на несколько секунд в его глазах появилось выражение недоверия, но оно почти сразу сменилось лукавством: - Мне надеть платье? Сделать прическу? - он перекинул растрепанные волосы через плечо. - Ваше высочество желает на завтрак что-нибудь особенное? - это было даже более дико, чем играть в камердинера, но, как всегда, когда дело доходило до игры в перевоплощение, безмерно Ниалла увлекало.

Отредактировано Ниалл Вулфф (23-09-2016 21:45)

Ниалл только улыбнулся в ответ: как бы ему ни нравилась грубость любовника, порой доходившая до жестокости, нежность ему была по вкусу не меньше, и сейчас он с готовностью послушался и устроился у Оливера на коленях.
- Ты пахнешь потом, вином и... кажется, этими своими корешками, - неожиданно сообщил он, совершенно по-звериному потянув носом воздух, и уткнулся лицом любовнику в шею. Тело Оливера источало тепло, его запах разом успокаивал и пробуждал смутное пока внутреннее волнение, и меньше всего сейчас хотелось отстраняться. Как всегда, идя на поводу у своих желаний, Ниалл придвинулся ближе и прижался теснее. - Оставим, - покладисто откликнулся он, и по-собачьи лизнув любовника в шею, все-таки отстранился. Глаза ярко блеснули, когда он взглянул Оливеру в лицо и слегка подтолкнул головой его руку. - В самом деле, нравятся? Тогда я подумаю о том, чтобы пренебречь столичной модой и не стричься, - во взгляде юноши вспыхнули лукавые искры, он легко скользнул пальцами по щеке любовника, чуть задев шрам. - Поухаживать? - подавшись еще ближе, он взял лицо принца в ладони и заговорил совсем тихо, почти шепотом: - Думаю, у меня должно хорошо получиться, я ведь в каком-то смысле выходил тебя в Вулфхолле. Хочешь ростбифа? Я сам буду резать тебе мясо и кормит тебя с рук. Или гипокраса? Я обычно делаю его сам и знаю, какие пряности лучше бодрят, а какие дурманят, - Ниалл коснулся губами уха Оливера, обжигая горячим дыханием, и прибавил еще тише: - Чего еще желает мой принц?
  Можно ли болтовню о еде и питье превратить в двусмысленный любовный разговор? Раньше Ниалла наверняка рассмешила бы одна мысль об этом, сейчас он яснее ясного понимал, что можно.

Ниалл только беззвучно усмехнулся, а потом вздохнул, тихо и умиротворенно. Сейчас между ними не было ни напряжения, ни горячечного, лихорадочного возбуждения, никто не добивался грубости и не проявлял ее - и все-таки сейчас, не меньше, чем четверть часа назад, он принадлежал любовнику и был готов слушаться каждого его жеста и слова. И от этого становилось не менее тепло и спокойно, чем от охватившей их обоих нежности.
- Тобой, - тихим эхом отозвался юноша, а потом послушно запрокинул голову, повинуясь руке любовника. - Не обрежу. Как скажешь, - негромко отозвался он, открывая шею. - Как скажешь, - это уже в ответ на слова о еде, снова прижавшись теснее, обнимая принца за шею. - Все для тебя, - совсем тихо, на выдохе, уже откинувшись на спину и обнимая Оливера ногами и руками.
  Как всегда, когда между ними возникала эта тихая, какая-то звериная нежность, Ниалл и сам становился удивительно тих и немногословен. Он не позволял себе ни криков, ни стонов, весь растворялся в поцелуях и прикосновениях любовника и сам только ими одними и был занят, будто ничего другого, кроме Оливера и его близости, в мире и не существовало. Сейчас было так же и сейчас, не меньше, чем всегда, он прямо-таки плавился, откликаясь на ласки, пришедшие на смену грубости и боли.
  Прерываться не хотелось, казалось почти невозможным, совершенно не тянуло спать, и Ниалл все льнул и льнул к своему принцу и провалился в сон, только когда его, совершенно обессиленного, Кусланд крепко прижал к себе и лишил возможности даже шевельнуться.

  Спал Ниалл без сновидений, а проснулся внезапно, будто от толчка. И только глядя на луч бледного утреннего солнца, скользнувший по подоконнику, сообразил, что именно заставило его так вскинуться: желание. Желание его высочества, чтобы за ним "поухаживали". Проигравший платит, пытаться отвертеться недостойно - да и не хочется - и Ниалл, усмехаясь себе под нос, беззвучно выбрался из постели. Рассвело, судя по всему, совсем недавно, и времени на то, чтобы устроить все, как надо, у него было предостаточно.
  Ниалл повел плечами - тело недвусмысленно давало понять, как себя чувствует после ночных развлечений своего обладателя - встряхнулся и отправился приводить себя в порядок. Для того, чтобы умыться, облачиться в бриджи и сорочку и найти сапоги, в камердинере он точно не нуждался, и уже четверть часа спустя молодой эрл привел в смятение своим появлением на кухне повара и кухонную прислугу.
  Неизвестно, что потрясло несчастных больше - требование подать ростбиф на рассвете или намерение его светлости самолично заняться гипокрасом. В конце концов волнения улеглись - или были подавлены Ниаллом, ни в какую не желавшим покидать кухню - и каждый занялся своим делом.
  По прошествии немалого времени, потраченного на кулинарные труды, его светлость появился возле спальни с тяжелым подносом, на котором нашлось место ростбифу с кровью, нескольким ломтям хлеба и большому кувшину гипокраса, и толкнул дверь.
- Доброе утро, ваше высочество, - Ниалл широко улыбнулся принцу и мягко закрыл за собой дверь. - Надеюсь, вы хорошо спали? - в роль горничной вписаться не получилось, но роль лакея он играл очень старательно. - Ваш завтрак, - он пристроил поднос на умывальный столик. - Одну секунду - и я его подам, - не сводя с принца смеющийся взгляд, Ниалл неторопливо избавился сперва от сапог, а потом от бриджей и сорочки и только после этого снова взял поднос и шагнул к постели. - Я подумал, - он осторожно установил свою ношу на кровати, - что, раз у меня нет подходящей для такого случая одежды, лучше обойтись вовсе без нее. Ведь лучше? - в глазах у юноши так и плясали искры, когда он смотрел любовнику в лицо.

Ниалл широко улыбался, щурясь на Кусланда, и то и дело покусывал губу в нетерпеливом предвкушении скорой увлекательной забавы.
- Надеюсь, как бы трудно ни было спать, ты все-таки достаточно отдохнул, чтобы тебе хватало сил любоваться этой неподражаемой красотой, особенно при том, что она способна не только ходить, но и делать другие вещи, даже более занимательные, - он помолчал несколько секунд, а потом, не сдержавшись, фыркнул от смеха и подался еще ближе к любовнику, так и подставляясь его рукам. - И чтобы поучаствовать в этих вещах, ваше высочество, - перешедший на удивительно назидательный тон Ниалл устроился на краю постели, - придется не пренебрегать уже не только сном, но и едой. Вам ведь нужны силы, верно? Так что, полагаю, нам обоим не стоит отвлекаться, - сохранять любезное, почти степенно выражение лица, когда рука любовника лежала у него на бедре, было почти мучительно трудно, прятать под ресницами так и плясавших во взгляде демонов - еще труднее. Тем не менее, Ниалл старательно удерживал невозмутимую мину, упорно не встречался с Оливером глазами и так увлеченно и сосредоточенно нарезал исходившее кровью мясо, словно вознамерился побороться за место первого королевского стольника.
  Это была уже знакомая игра: чужая роль, почти-настоящее-подчинение, попытки сделать все идеально, выполняя условия пари, которым обязательно постараются помешать. И Ниалл сам не заметил, как снова начал подбрасывать подачи, будто в игре в мяч: провоцировать помешать, пытаться не поддаться на ответные провокации и опять начинать по кругу. Казалось бы, это не может быть так увлекательно и волнующе, но ведь невозможно удержаться, когда сама близость Оливера так и подхлестывает что-то такое вытворять.
  Когда первые большие ломти были нарезаны, Ниалл подцепил на острие ножа кусок мяса и потянулся еще ближе к принцу.
- Мне покормить вас с рук, ваше высочество? - и, улыбнувшись, он вновь совершенно по-мальчишески закусил губу.

Это было приятно. Совсем иначе, чем то, что они вдвоем делали в постели, но все же удивительно приятно, будоражаще, а еще почему-то так непристойно, как и ожидать нельзя от обычного позднего завтрака, пусть даже сдобренного хмельным гипокрасом.
- Конечно, я говорю, как Джером. Я ведь должен позаботиться о его хозяине, пока достойный камердинер лишен возможности делать это сам и наверняка места себе не находит от беспокойства, - Ниалл лукаво щурился, по-прежнему широко улыбаясь и наблюдая за тем, как принц ест у него из рук. Вид кровавого сока на губах притягивал взгляд, и отводить глаза не хотелось.
  От скользнувшей по его бедру руки принца будто разошелся легкий электрический импульс, и Ниалл, едва заметно вздрогнув, невольно придвинулся еще немного ближе. Ему обычно удавалось очень неплохо и держать себя в руках, и обуздывать несвоевременные желания, вот только всякий раз одного присутствия и малейшего прикосновения Оливера хватало, чтобы эта способность исчезла, будто ее и не было никогда. Принц обладал какой-то удивительной, неестественной властью над ним, и проявлялось это всегда вот так до смешного просто. Даже не пытаясь сопротивляться самому себе, Ниалл придвинулся еще ближе, подцепил на нож еще один кусок.
- А я умею его готовить, - он тихо усмехнулся, глядя принцу в глаза. - Правда, иногда слишком увлекаюсь тем, чтобы в ростбифе с кровью осталось побольше самой крови. И тогда приходится рвать зубами почти сырое мясо. Хочешь когда-нибудь попробовать? - Ниалл протянул Оливеру мясо, а потом негромко хмыкнул: - А я полагаю, что самое непристойное еще впереди, - теперь в его голосе звучал тот же смех, что плескался в глазах принца. Ниалл медленным, длинным движением слизнул с ножа кровавый сок, улыбнулся любовнику, а потом, взяв кубок, пригубил гипокрас. - Очень пряно, - повлажневшие губы так и горели. Он подал кубок Оливеру: - Выпей - узнаешь мои мысли, - поговорка о том, что пьющие из одного сосуда читают мысли друг друга - смешная чушь, но сейчас Ниаллу хотелось, чтобы она была правдой.