Ниалл шало усмехнулся, поблескивая глазами в мягком полумраке купальни, а потом резко подался ближе к Кусланду и прошептал ему в самое ухо:
- Твой член - это лучшее, что я могу себе пожелать, - и, лизнув ему мочку уха, снова отстранился. - А комплиментов мне, пожалуй, нужно побольше, их всегда не хватает, - он лукаво сощурился.
  Бритва в руках, близость любовника, отчетливое, щекочущее нервы понимание того, что сейчас, в общем-то, только от него, Ниалла, зависит, выйдет ли Оливер отсюда живым и не обзаведется ли новыми украшениями вроде того, что уже носит на лице - все это будоражило, пробирало каким-то особенным азартом. Хотелось поиграть, походить по самому краю, и любовника с собой повести. И выступившая на щеке у принца кровь только сильнее подстегивала потакать своим желаниям.
  Несколько секунд Ниалл завороженно смотрел на красный след на пальцах Оливера, потом взял его руку, поднес к губам и слизнул солоноватую каплю, а потом стер пену и прошелся по скуле любовника, снова пробуя его кровь на вкус. Отчего-то вспомнился самый первый поцелуй, еще в Вулфхолле, когда Ниалл пустил в ход зубы и впервые распробовал королевскую кровь. Сразу захотелось большего, и пришлось приложить усилие, чтобы все-таки отстраниться, удержать внутреннего зверя на цепи.
- Может быть, и хочу, - Ниалл неопределенно улыбнулся, поглаживая шрамы Оливера - старый и совсем недавний, тот, что оставил сам, швырнув в принца тяжелой чернильницей. Придвинувшись он заглянул ему в глаза: - Как думаешь, тебе пойдет шрам вот здесь? - лезвие коснулось скулы высоко, почти под глазом. - А здесь? - теперь это был висок. - Или, может, где-нибудь здесь? - Ниалл обвел бритвой губы Оливера, как художник, прикидывающий, как лучше набросать эскиз, а потом снова приник к уху любовника: - Мне так нравятся твои шрамы, что я обязательно бы тебя разрисовал, - наверное, чтобы болтать что-то такое надо бы сперва напиться, но он сейчас и без вина пьян, и вряд ли что-то может быть лучше этого хмеля.

Ниалл только тихо, прерывисто вздохнул, когда руки любовника легли ему на бедра. Разом по телу прошлась приятная теплая волна, будто отгонявшая последние остатки расслабленности. Это еще не настоящее возбуждение, но будто бы его предвестник, и приятно чувствовать, приятно поддаваться и ощущать, как оно постепенно берет свое, понемногу разгораясь внутри - напоминает обещание наслаждения, даже большего, чем недавно испытанное. Ниалл улыбнулся и слегка двинул бедрами под ладонями любовника, безотчетно придвигаясь ближе. А потом замер, всматриваясь в Оливера расширенными глазами, чуть склонив к плечу голову и вслушиваясь в каждое его слово.
  Шрамы, по которым скользили пальцы, будто отзывались легкими электрическими импульсами, и рука Ниалла чуть подрагивала в ответ. Это казалось еще одной гранью удовольствия: рассказывая о старых ранах, Оливер рассказывал о себе, пусть даже и не слишком много говорил о том, как они были получены, и Ниалл даже дыхание затаил.
  Несколько секунд он молчал, разглядывая принца со странным, задумчивым выражением лица, потом проследил взглядом путь бритвы, хищно блеснувшей совсем рядом с его лицом, и покачал головой.
- Наполовину - это никуда не годится, я закончу, - отозвался Ниалл покусывая губу, принял бритву из рук Оливера, и лезвие снова прошлось по коже. - Вот только почему ты думаешь, что у меня нет повода для новой отметки? - в негромком голосе слышалась улыбка, молодой эрл лукаво щурился. - Я мог бы расписать тебя в память о нашем прощании в конюшне. В честь встречи в столице. По случаю того, как мы чуть не погибли в Хайевере. И того, как почти выжили, - он говорил, а бритва так и летала в руках, задевая чувствительно, но шрамов пока не оставляя. Ниалл подался еще ближе и вполголоса проговорил принцу на ухо: - А если эта игра, как закон, не имеет обратной силы, то по случаю сегодняшнего проигрыша. Терпеть не могу проигрывать, - усмехнувшись, он отстранился, полюбовался своей работой и смыл мыльную пену с лица принца. А потом прибавил будто бы между прочим: - А что это за история с Защитником Киркволла? Что вас связывает, что он даже оставляет тебе шрамы? - наверное, это какая-то странная постановка вопроса, и шрамы совсем не показатель связи между людьми, но Ниалл сейчас совершенно не замечал этого, его занимало другое.

Рассматривая Оливера, Ниалл улыбался, лукаво и плутовато, совершенно по-мальчишески. На его взгляд, именно так это и работало: памятный момент - шрам, а если он придется на видное место, то так будет даже лучше, так он будто пометит принца, еще больше сделает его своим, и неважно, что никто посторонний не узнает об этой принадлежности, вполне достаточно, что знать будут они двое.
- То есть, я должен дождаться, когда ты чем-нибудь настолько меня разъяришь, что мне снова случайно захочется метнуть в тебя что-то острое и тяжелое и таким образом тебя отметить? - Ниалл тихо фыркнул. - Плохая идея: я довольно редко промахиваюсь, и кончится это может совсем не шрамом, - он скользнул пальцами по тонкому рубцу на виске принца. - Впрочем... ты - сплошное подтверждение моих неудач, так что, наверное, стоит попробовать, - юноша хотел еще что-то прибавить, но так и замер на полуслове, услышав рассуждения его высочества о выигрыше и проигрыше. Помолчал секунду-другую, а потом вскинул брови в веселом недоумении: - Если я твердо уверен, что выиграю, азарта как не бывало. Лучше пусть мне наступят на хвост, чем дадут заскучать, - подавшись ближе к любовнику, он коснулся его губ быстрым поцелуем и снова отстранился. Ладони Оливера уже не согревали даже - почти обжигали, и сильнее подаваться назад совсем не хотелось.
  Слушая рассказ о Кинлохе, о Защитнике и чудовищной операции, Ниалл невольно посерьезнел, всмотрелся в Кусланда напряженнее и внимательнее. От этого рассказа как будто потянуло холодным, бесприютным ветром бесконечной войны, который так и гулял сейчас по Ферелдену, а еще - чудовищной болью, которую юноша, пока счастливо избегавший серьезных ран, даже представлять себе не хотел. Впускать все это в теплую, полную расслабленности и удовольствий купальню он не хотел тоже, поэтому решил обойтись без лишних вопросов, только скользнул ладонью по плечу Оливера, на котором красовался уродливый шрам, и тихо откликнулся:
- Надеюсь, и для тебя все ограничится одной-единственной пробой, - а потом, чуть усмехнувшись, добавил: - Вполне обычный вопрос, говорят же, что молодость любопытна, - улыбка должна была быть открытой и светлой, но, кажется, вышла чересчур хищной, - особенно в адрес того, с кем делит постель.
  То, как принц подставил ему горло, навело на мысль совсем не о бритье. Несколько секунд Ниалл просто молчал, крепко сжимая в руке бритву, жадно раздувая ноздри и неотрывно следя за тем, как едва заметно пульсирует жила у Оливера на шее.
- Сейчас, - негромко и немного хрипло отозвался Ниалл. - Я ведь могу потратить полминуты на подготовку, верно? - это прозвучало еще тише и глуше.
  Подавшись еще ближе, он склонился к Оливеру, слабо прикусил кожу там, где билась жила, потом скользнул по ней языком, а затем стал длинными движениями вылизывать любовнику шею и то и дело пускать в ход зубы, с каждым разом все сильнее.

На секунду оторвавшись от своего занятия, Ниалл вскинул на принца взгляд, в котором так и вспыхивали искры, одновременно лукавые и голодные.
- Конечно, я азартен, - негромко отозвался он, поглаживая шею любовника чуть подрагивающей рукой. - Я же охотник, а разве бывают охотники, которые хоть иногда не теряют голову в погоне за добычей? - юноша улыбнулся, слегка сжал рукой горло принца, а потом приглушенно, чуть хрипловато рассмеялся: - Что мне за дело до Тэйрна-предателя, если я и так могу представить, что между вами и чего быть не может? Интереснее то, что не так очевидно, - снова подавшись ближе к любовнику, Ниалл слегка прикусил ему кожу под челюстью и тут же отстранился. В глазах ярче прежнего плясали демоны: - Но я, кажется, совсем забыл об обязанностях камердинера. Надо исправиться, верно? - он хотел еще что-то прибавить, но только тихо ахнул, когда руки Оливера до боли впились в ягодицы.
  На секунду отчаянно захотелось послать и бритье, и затеянную игру к демонам, снова податься как можно ближе к любовнику, прижаться всем телом, заставить взять его здесь, сейчас, скорее. Заново пробуждающееся возбуждение казалось почти мучительным, и так и тянуло превратить это мучение в удовольствие. Останавливало только одно: сейчас может быть хорошо, но потом, если еще разжечь и Оливера, и себя - два раза лучше.
  Бритва снова тускловато сверкнула в приглушенном свете купальни, Ниалл улыбнулся и прошелся полной пены ладонью по шее принца. Лезвие скользнуло вслед за слегка дрожащей рукой, и это прикосновение оказалось жестким, почти болезненным. Ниалл, щурясь, сверкнул глазами и коснулся поцелуем того места, по которому только что прошелся холодный металл. И так и пошло дальше: взмах бритвы, резкий, почти небрежный, а за ним осторожное, почти нежное прикосновение губ. Если под лезвием выступала капля крови, Ниалл давал себе волю совершенно на звериный лад, и принцу доставался легкий, но вполне ощутимый укус. От смеси риска и ласки самого "камердинера" слегка потряхивало, и взгляд, который он то и дело поднимал на Оливера, туманился хищным удовольствием.

Вряд ли можно было ждать от его скупого на комплименты высочества большей похвалы, и Ниалл улыбнулся в ответ. Вышло по-мальчишески лукаво, он хотел прибавить к улыбке пару слов, но так и не успел ничего сказать: не хватило воздуха, принц вжал его в борт ванны, сминая ему губы жестким поцелуем. Бритва жалобно чиркнула по краю и едва не полетела в воду.
- Очень надеюсь, что тех, кто к тебе на службу все-таки попадает, попадают туда не потому что прошли такие испытания лучше, - задыхающимся полушепотом отозвался Ниалл. По телу снова прошла волна приятной дрожи, он нетерпеливо повел плечами и откликнулся: - Надо. Вода скоро станет ледяной. Наверху согреемся: мне топят камин так жарко, что кажется будто Фервентис наступил в Кассусе, - он выбрался из ванны следом за Кусландом и огляделся в поисках сухой одежды.
  Насчет камина Ниалл не солгал: в спальне и в самом деле было так натоплено, что жарко могло стать даже в тонкой сорочке. И тем больше причин обходиться вовсе без сорочки, да и без любой другой одежды тоже: плотно закрыв за собой дверь, Ниалл шагнул к камину и сбросил на пол тяжелую саржевую мантию, в которую кутался, пока они поднимались сюда. Длинные волосы упали на плечи тяжелыми влажными прядями, и он откинул голову, чтобы жар, так и шедший от камина, поскорее их высушил.
  В спальне горело всего три свечи, стоял полумрак, и от этого выражение лица принца казалось ему смутным, словно бы немного неясным, зато улыбка в глазах была донельзя знакомая, и, как всегда, будила разом предвкушение, азарт и странное желание не то раздразнить, не то сделать так, чтобы дразнили его самого.
  Негромко, хрипловато рассмеявшись, Ниалл шагнул к широкой постели, опустился на край и вскинул на Оливера смеющийся взгляд.
- Как глубоко посвящен в твои дела этот убийца из Антивы, раз советует тебе такие средства, - Ниалл тихо хмыкнул: - Не предлагай. Лучше расскажи, - он сверкнул глазами, - он был хорош? Так хорош, что с ним были нужны эти корешки? - Вытянувшись на постели, он подался к тому краю, что был ближе к Оливеру, снизу вверх взглянул ему в глаза. - Не глядя, готов сделать лучше! - разглядывая любовника, он тихо фыркнул от смеха и совершенно по-мальчишески закусил губу.

Стоило принцу заговорить об антиванском убийце, как взгляд Ниалла мгновенно вспыхнул ревностью. Если поначалу молодой эрл еще забавлялся этим разговором, то теперь в его глазах появился совсем недобрый блеск. Меньше всего на свете ему хотелось слушать, как Оливер вот так соловьем поет о каком-то остроухом проходимце, которого, судя по всему, не забыл! И не только не забыл - говорит о нем с удовольствием и явной ностальгией, несмотря на то, что речь идет явно о давнем знакомстве!
  Ниалл оперся на локоть, хотел уже обернуться и вскинуться с каким-нибудь ядовитым замечанием, когда принц огорошил его словами о том, каким именно было знакомство с этим неповторимым убийцей во времена Мора.
- Да чтоб ты неладен был! - зашипел Ниалл, стряхивая с себя коснувшуюся волос руку. Впрочем, он почти сразу усмехнулся: - Соревноваться с эльфом по части ловкости и гибкости было бы достойным вызовом. А вот по части искусности я бы точно проиграл остроухой шлюхе, - это была совершенно ненужная колкость по отношению к незнакомцу, но удержать свой яд при себе оказалось невозможно, и Ниалл не стал пытаться.
  Гибко потянувшись, он хотел перевернуться на спину, чтобы дальше разговаривать, глядя Оливеру в лицо, но так и замер неподвижно, когда на глаза легла мягкая ткань. На секунду Ниаллу показалось, что он забыл, как дышать: ничего не видеть было немного страшно, по-своему приятно, потому как будто бы еще больше отдавало его во власть любовника, и оттого вдвойне волнующе.
  Вздрогнув всем телом, когда шепот Оливера прозвучал над самым ухом, юноша невольно потянулся навстречу.
- Это уже ночь желаний, - вполголоса откликнулся он. - Но проигравшие ведь не спорят, верно? - Ниалл слегка изогнулся, почти физически ощущая на себе взгляд принца. - Конечно, продолжим. Чего тебе хочется теперь? - и он не сдержал глубокого, прерывистого вздоха. По телу прошла дрожь предвкушения.

Ниалл не мог видеть, но из-за этой временной слепоты будто многократно обострились все остальные чувства: ему казалось, что он почти осязает скользивший по его телу взгляд Кусланда, слышит каждый его вздох, шестым чувством ощущает его близость, само его присутствие. И чем острее и ярче становились эти ощущение, тем больше разгоралось возбуждение, окатывавшее все тело жаркими волнами.
  Ниалл то и дело облизывал пересохшие полуоткрытые губы, и, продолжая себя ласкать, невольно тянулся к Оливеру, как будто так можно было вернее пробить стену его сдержанности, заставить отбросить игру и еще раз заявить на него права. Юноша сильнее выгнулся, в очередной раз демонстрируя любовнику открытость и послушание да так и замер, услышав новый приказ: говорить? Сейчас?! Он усмехнулся, судорожно сглотнув, тяжело перевел дух. Что говорить? Как уложить в слова жадные, бесстыдные желания, которые одолевали его сейчас? Ниалл никогда не был скромен и застенчив, а уж с тех пор, как сошелся с Кусландом, не раз демонстрировал, до чего грязный у него язык, но обычно он давал себе волю либо тогда, когда уже себя не помнил от удовольствия и возбуждения, либо когда наоборот все еще сохранял самообладание и хотел раззадорить любовника. Сейчас все было иначе: на язык просились непристойности одна другой откровеннее, но при этом он все еще сохранял достаточно здравый ум, чтобы понимать, как выглядит эта сцена.
  Смущение окатило волной удушливого жара, и Ниалл закусил губу, чувствуя, что краснеет, как мальчишка, вчера распрощавшийся с невинностью. Он глубоко вздохнул и отозвался глухим, хрипловатым голосом:
- Говорить... - получилось тихое эхо слов Оливера. - Мне хочется... хочется и дальше тебя не видеть, не знать, что ты собираешься сделать, выполнять твои приказы, - кажется, в такой момент совсем невозможно хоть сколько-то лгать. - Хочется, чтобы ты меня взял, сейчас, скорее, так, чтобы это было глубоко, сильно... Хочется... чувствовать боль, сильную, всерьез. Хочется, чтобы ты оставил мне следы, и они бы долго не сошли. Хочется отметить тебя, и чтобы не сошло никогда, - это прозвучало почти со злостью. А потом Ниалл перевел дух и, слабо усмехнувшись, прибавил хриплым полушепотом: - А чего хочется тебе? - получилось лихорадочно и требовательно, и он даже не заметил, как, приподнявшись на локте, подался еще ближе к Оливеру.
  От возбуждения, напряжения, от смущения, неожиданно острого и сильного, его так и трясло.

Ниалл вздрогнул всем телом, сильно прикусил губу, с трудом сдерживая нетерпеливую дрожь. И само обещание, и голос, в котором так отчетливо прозвучала усмешка, и само упоминание о послушании, о приказах, которые ему предстоит выполнять и дальше - все это многократно подогревало возбуждение, а еще никак не давало унять смущение, по-прежнему прямо-таки сжигавшее его внутренним жаром. Кажется, никогда еще чувство подчиненности и беспомощности не было таким острым и никогда не вызывало такого острого, почти мучительного удовольствия.
- Я и не посмею, - отозвался Ниалл все тем же лихорадочным полушепотом. - Только то, что ты скажешь... как захочешь... - жалкие остатки самообладания стремительно улетучивались, и слова будто сами собой срывались с губ. - Пожалуйста... - к чему относилась эта, самая первая просьба, он не смог бы сказать, даже если бы еще отдавал себе отчет в том, что говорит, и только выдохнул приглушенный, полный отчаянного нетерпения стон, а потом потянулся к Кусланду, по голосу и движению воздуха определив, где и насколько близко тот оказался сейчас.
  Когда ладонь любовника прошлась над животом и грудью, Ниалл тихо ахнул и выгнулся, наугад подался навстречу в погоне за первым прикосновением и лаской, а потом разочарованно застонал, так и не получив желаемое. Хотелось схватить Оливера за руку, прижать ее к себе, урвать для себя еще удовольствия, но каким бы нестерпимым ни было это желание, физически невозможно было ослушаться приказа и начать самовольничать.
- Я... так буду умолять, что меня на небесах услышат!.. - хрипло выдохнул Ниалл, судорожно усмехнувшись, а потом послушно развел бедра шире, когда их коснулись горячие ладони. - Я... да, готов!..
  Приказ остановиться показался невозможным, почти издевательским при том, как его сейчас колотило от возбуждения. Ниалл протестующе вскрикнул, на секунду замер, будто колеблясь, а потом убрал руку и так и раскинулся под взглядом любовника, дрожа от нетерпения и неизбытого возбуждения.
  На секунду показалось, что Оливер хочет закончить сам, и Ниалл с готовностью толкнулся ему в руку, но любовник почти сразу отстранился, отдав перед этим еще один приказ, так и обжегший отчаянным жаром. Не было мысли не послушаться, зато была другая - о том, что он сейчас и сгорит под этим изучающим, словно бы ощупывающим взглядом.
- Мать твою, что же ты делаешь... - не помня себя, прошептал Ниалл, помедлил еще секунду, потом сделал то, что велели: встал на колени и развел руками ягодицы, полностью подставляясь взгляду Оливера.
  От ощущения своей подчиненности и понимания, что он сейчас позволит любовнику все, чего бы тот ни пожелал, шла кругом голова. Было мучительно стыдно, и от этого - так отчаянно хорошо, как вряд ли когда-нибудь бывало.

Ниалла так и трясло. Все тело звенело и ныло от возбуждения, настойчиво требовало разрядки, требовало сделать хоть что-нибудь, чтобы время, тянущееся так мучительно медленно, хоть немного ускорилось, чтобы прекратилась эта мучительная пытка удовольствием. Но какими бы ни были собственные желания, они сейчас не имели значения, поскольку не могли быть удовлетворены раньше, чем захочет тот, кто отдает ему приказы.
  Странная похвала, в которой, кажется, поровну было и легкой насмешки, и какого-то хищного голода, едва не заставила вскинуться. Обычно Ниалл и вскинулся бы, не сдержался, но сегодняшняя странная ночь ничем не была похожа на другие, вспышки, которая в другое время была бы для него естественной, не последовало - он только напрягся всем телом, чувствуя, как мышцы скручивает напряжением, и выдохнул в ответ полустон-полурычание.
  Когда Оливер оказался у него за спиной, он затаил дыхание в предвкушении и отчаянной надежде, что игра сейчас примет совсем другой оборот, затаил, да так, кажется, и не смог вспомнить, как дышать, слишком уж глубоко в душу проникали слова любовника.
- Да, - совсем тихо, едва слышно выдохнул Ниалл и прогнулся сильнее, повинуясь рукам Оливера. - Да... - еще тише, будто бы растерянно в ответ на гипнотизирующие интонации. - Ничего, кроме... - не договорив, он сорвался на слабый стон и подался навстречу ласкающей руке. - Ничего!.. - и шепот превратился в короткий хриплый вскрик.
  Для Ниалла сейчас и в самом деле не осталось ничего, кроме того, что происходило с ним в этой спальне, и он наслаждался этим больше, чем бы то ни было другим, больше, чем сам от себя ожидал и мог представить. Казалось, скручивавшая его до сих пор стальная нить напряжения лопнула, и на смену ему пришла такая свобода, которой юноша никогда прежде не знал. Не было груза ответственности, не было необходимости что-то решать, пусть даже в мелочах, не было мыслей, не было гордости, у него даже имени сейчас не было - ничего, кроме ощущения непривычного спокойствия и странного полета, в котором теплый воздушный поток будто несет его сам по себе и ни о чем не нужно заботиться.
  Тихо вздохнув, Ниалл потянулся навстречу любовнику, когда почувствовал, что тот теперь напротив, по-звериному подтолкнул головой его руку, молча прося большего, и досадливо застонал, когда так и не получил желаемое. Короткая боль, когда Оливер крепко сжал ему волосы, заставила вздрогнуть и беззвучно ахнуть от неожиданности.
- Я... - пришлось сглотнуть, чтобы голос звучал хоть немного менее хрипло. - Я чувствую... что у меня не осталось никаких желаний, кроме твоих. Ни единого. Ничего. Чего хочешь ты, того хочу и я. Не глядя. Не спрашивая. Не споря. Я сделаю все, что ты скажешь, - голос, до того то и дело срывавшийся, теперь чуть подрагивал, но звучал неожиданно уверенно и ни на секунду не сбился.
  Почувствовав прикосновения к лицу, Ниалл прерывисто вздохнул и подался навстречу, а потом удобнее уперся руками в кровать и в который уже раз за эту ночь выполнил приказ: обхватил губами член любовника и пропустил себе в рот, а потом и глубже, в рефлекторно сжавшееся горло.

Тихий голос любовника был сейчас единственным, что в этом мире имело значение, кроме физических ощущений, и Ниалл жадно вслушивался, ловил каждое слово, каждую интонацию и наслаждался глуховатыми хриплыми нотами. Он и в самом деле не знал, хорош ли он и насколько, похвалы сейчас были не похвалами, а поощрением, которое еще больше подталкивало доставлять любовнику удовольствие, и юноша растворялся в этом желании, целиком ему отдавался. Все стало неважно, кроме того, чтобы Оливеру было хорошо, чтобы его стоны стали громче, чтобы можно было ощущать исходящий от него жар.
  С трудом переводя дух, Ниалл ласкал любовника ртом и был при этом так же жаден, как и старателен. Чужая рука крепко удерживала его за волосы, но не хотелось ни вырываться, ни отстраняться, казалось, что так даже удобнее, лучше: пусть его направляют.
  Он чуть больше запрокинул голову, пропуская Оливера глубже, и едва не задохнулся, когда тот придвинулся ближе и вошел ему в горло быстрым, грубым рывком. Теперь все изменилось: не осталось даже той малой доли свободы, которая у него была до сих пор, только и можно стало, что послушно подставляться, подаваясь навстречу каждому движению, да рефлекторно стискивать руками покрывало, если казалось, что воздуха вот-вот не хватит. А казаться то и дело начинало: Оливер сейчас совсем не был с ним бережен или ласков, и временами Ниаллу становилось почти страшно, что он сейчас задохнется, не выдержит, не справится. Но, получив возможность вздохнуть, он слабо вскрикивал или стонал почти болезненно, а потом снова с готовностью тянулся к любовнику. Хотелось получить как можно больше и отдать все, что пожелают взять, и хриплые, непривычно громкие стоны Оливера звучали музыкой.
  Все прекратилось даже неожиданнее, чем началось. Оливер отстранился, и Ниалл, растерянный и будто оглушенный, так и остался стоять на коленях, тяжело дыша и то и дело облизывая припухшие губы. Что случилось? Что-нибудь не так? Он неуверенно повел головой, наугад пытаясь определить, где любовник, но тотчас успокоился, когда тот коснулся его лица.
- Я... твой... весь твой, - отозвался Ниалл срывающимся полушепотом и жадно откликнулся на поцелуй, одной рукой обняв Оливера за шею.
  Ведь в самом деле - весь: как именно бы принц не пожелал продолжить так и будет. И мысль об этом наполняла тело таким возбуждением, что от предвкушения оно почти звенело.