Казалось, одних только стонов, бессвязных выкриков Ниалла и ощущения того, как он сжимает в себе член любовника, хватит для того, чтобы взворваться наконец долгожданным удовольствием. Кусланд жадно слушал каждое слово, забывая дышать и только все крепче прижимая к себе юношу, словно добычу, которую разорвет через мгновение. Эти мольбы, это послушание, это отчаянное желание принадлежать приводили его в восторг, заставляли дрожать от возбуждения, замешанного на чем-то темном и жадном. Как будто он присвоил молодого любовника, сделал его своей собственностью - от кончиков волос до кончиков пальцев, и это пьянящее чувство власти над горделивым эрлом ударяло в голову похлеще хмельного.
   "Ты и так мой", - промолчал Кусланд и так же медленно вышел из Ниалла, только для того, что тут же ворваться в его тело резким, болезненным толчком. И на этом закончились игры и пытки, промедление и истязание. Теперь он брал любовника быстрыми и сильными движениями - так, как хотел с самого начала, не давая ни себе, ни ему ни одной лишней секунды на то, чтобы перевести дух. До крови впиваясь пальцами и ногтями в его плечо, он яростно терзал его тело, каждым толчком словно пытаясь вбить себя в него так, чтобы тот прочувствовал его вторжение всем своим нутром.
   Если прежде Вулфф хотел заслонить собой для принца все вокруг, теперь ему это и в самом деле удалось. Ничего не осталось, кроме его обжигающего тепла, кроме его податливого тела, которое хотелось разорвать на части просто оттого, что иначе не выразить эту лишающую рассудка страсть. Обычно тихий и сдержанный Оливер сейчас хрипло, отрывисто стонал, то и дело срываясь на какое-то нечеловеческое рычание. Стены могли бы обрушиться, подставив их досужим взглядам, все призраки этого проклятого места могли бы явиться в купальню, да хоть сам Создатель мог бы объявить благую весть о своем возвращении - ничего из этого не смогло бы заставить Кусланда остановиться. Ничего не имело значения, кроме возможности быть в Ниалле, слышать его крики, дышать им.
   - Сейчас, - хрипло выдохнул принц, когда знакомая темнота подобралась к нему вплотную и все тело налилось нестерпимым жаром. - Сейчас! - громче повторил он, снова сжимая возбужденную плоть любовника в ладони и грубо лаская его вслед за своими яростными движениями.

   Собственное имя, прозвучавшее таким отчаянным, пронзительным криком, словно высекло последнюю искру. Сжимая любовника мертвой хваткой, Кусланд почувствовал, как тот вздрагивает всем телом, кончая, и в тот же миг окончательно отпустил себя. Наслаждение кипящей лавой пронеслось по жилам и нервам, скрутило мышцы в сильнейшем спазме и оглушительно взорвалось, достигнув высшей точки. Как будто отвечая на вопль Ниалла, принц выкрикнул хрипло "Да!" и на мгновение действительно почувствовал, как удовольствие его и любовника сливается в одно, сплавляя их между собой намертво.
   Когда к Оливеру вернулась способность дышать и видеть, он обнаружил, что не только не вышел из Вулффа, но и продолжает двигаться в нем, медленно и осторожно, чувствуя, как влажно стало у него внутри от его собственного семени. Из объятья, больше похожего на захват, он его тоже не выпустил, хотя и ослабил его, теперь просто удерживая любовника рядом с собой. Теперь, когда безумный голод был утолен, когда они разделили на двоих эту головокружительную вспышку, принц не мог заставить себя отстраниться от Ниалла, как будто вот так чувствовать его было жизненно необходимо.
   - Не хочу отпускать тебя, - тихо выдохнул он на ухо юноше, прежде чем сообразил, что говорит это вслух. - Хочу, чтобы мое семя оставалось в тебе, - он ведь совсем не пил, так какого же демона у него так развязался язык?! - Чтобы ты был отмечен мной, пах мной.
   Кусланд всегда находил ревность смешной, а собственничество бессмысленным. Но сейчас, сжимая в руках своего молодого любовника, понимал, что не позволит ни одному мужчине прикоснуться к нему так же, как это делает он. По крайней мере, до тех пор, пока не пройдет это временное помутнение рассудка. Или - что, возможно, наступит еще раньше - Зов не уведет его в последний путь.
   "А до тех пор ты мой, поглоти тебя Бездна".

   Оправдывая репутацию отменного лучника, Ниалл не промахнулся и теперь: сказал ровно то, что Кусланд хотел услышать. Тот в ответ только крепче прижал к себе любовника и прикоснулся губами к его шее, целуя взмокшую кожу и щекоча ее своим дыханием. То, как открыто Вулфф признавал свою принадлежность, поражало принца, почти смущало и в то же время вызывало чувство болезненной нежности. Все еще не отстраняясь ни на дюйм, он стал гладить тело юноши, но теперь в этих прикосновениях не было желания раздразнить или возбудить, только прочувствовать его так, как, возможно, никогда прежде.
   Отвечать что-либо на признания Ниалла Кусланд не стал - он и так уже сказал больше, чем когда-либо слышали от него его любовники или любовницы. Странным образом - как будто вовсе не прикладывая к этому усилий - Вулфф раз за разом вынуждал его открываться, показывать то, что давно уже было скрыто от чужих глаз. Нежность, от которой в горло возвращался мешающий нормально вдохнуть ком; потребность в ком-то рядом, с кем было бы легко и кто одним своим присутствием избавлял его от привычного и прежде комфортного одиночества.
   Страж по-прежнему считал, что ему было бы лучше одному: так спокойнее и безопаснее. Привязанность к кому-то - это слабость, а слабостью легко воспользоваться в каких угодно целях. Наверное, человек, не имеющий врагов, может позволить себе не думать об этом, но может ли позволить себе такую роскошь принц-консорт? Покрывая поцелуями плечи любовника, Кусланд отстраненно думал о том, насколько было бы проще, если бы Ниалл просто... исчез. Терять людей все же намного проще, чем терять контроль над собственной жизнью.
   Обмякшая плоть все же выскользнула из тела Вулффа, и для Оливера это словно стало сигналом, что с сантиментами пора завязывать. Он сжал в кулаке волосы любовника, вынуждая его повернуть и запрокинуть голову, и поцеловал его, прикусив напоследок нижнюю губу так, что она просто не могла не распухнуть.
   - Ступай первым, - негромко произнес он, отстраняясь, - я подойду чуть позже, - и, усмехнувшись, добавил: - Не то, чтобы в этом было много смысла после концерта, который ты устроил, но попробуем соблюсти видимость приличий - хотя бы ради спокойствия сиятельного тэйрна.
   О собственном вкладе в этот "концерт" Кусланд скромно умолчал, как и о том, до чего редко у него прорезается голос в такие моменты.
   - Ступай, - повторил он и скользнул цепким взглядом по обнаженному телу Ниалла - его вид пробуждал в нем желание даже сейчас. - И приходи ночью.
   После этого принц прикрыл глаза, точно избавляя себя от искушения, и снова опустился в воду - та успела уже стать совсем холодной, но сейчас это было уместно, как никогда.

   После пережитых ярких впечатлений и ощущений больше всего Кусланду хотелось завалиться спать, но оставлять Ниалла одного на растерзание Фергюсу и его супруге было бы слишком жестоко. К тому же, уже одевшись и пытаясь хоть немного привести в порядок непослушные волосы, он обнаружил, что зверски голоден. Хотя и предпочел бы вкушать мясо и хлеб без приправ в виде обязательных застольных бесед и ядовитых взглядов тэйрны, от которых мухи умирали на лету.
   Едва войдя в главный зал и увидев лица Фергюса и Милены, принц понял: они все слышали. Ничего удивительного, конечно - вопли Вулффа должны были бы услышать даже почтенные предки в семейной усыпальнице. Фергюс, хоть и улыбался, избегал смотреть брату в глаза, а на лице тэйрны сквозь маску любезности просвечивало выражение гадливости, точно Кусланд явился к ужину в сапогах, измазанных лошадиным навозом.
   Впрочем, он догадывался, что она предпочла бы навоз.
   - Боюсь, мне не так повезло, как вашему молодому гостю, и отдохнуть мне так и не удалось, - одарив всех присутствующих разом широкой улыбкой, Оливер уселся за стол и первым делом подставил чашнице кубок, чтобы та наполнила его вином. - Я развлекался с вашей кухаркой, - невозмутимо заявил он и сделал несколько жадных глотков, как человек мучимый жаждой.
   Два возгласа раздалось одновременно:
   - Оливер! - укоризненный взгляд Фергюса творил чудеса - был устремлен на Кусланда и в то же время косился на Вулффа, будто говоря о том, что надо держать себя в руках в присутствии посторонних.
   - У нас нет кухарки, у нас повар! - Милена явно пыталась поставить этим принца на место, но тот только пожал плечами, отрезая кусок мяса:
   - Надо же, а я не заметил разницы. Как вам нравится Хайевер, эрл Ниалл?
   Скрежещущий звук, заглушивший даже голос Кусланда, мог исходить только от зубов тэйрны.
   - Я не знаю, как принято вести себя в столице...
   - Дорогая, пожалуйста, не нужно, - миролюбивый Фергюс все еще надеялся уладить назревающий скандал. - У нас ведь гость...
   - Милена, ты сегодня прекрасно выглядишь, - перебил брата принц, ухмыляясь так нагло, словно кто-то мог не распознать сарказм просто по его голосу. - Так и сияешь!
   Тэйрна, которая после рождения двух детей скорее высохла и еще больше вытянулась, чем расцвела, одарила принца взглядом, полным презрения.
   - У нас сегодня два гостя, - чопорно поджимая губы, поправила она мужа. - И твоему брату следовало бы помнить о том, что он не дома.
   - Моя дорогая Милена, я здесь больше дома, чем ты, - закусивший удила Оливер, казалось, забыл и о присутствии Вулффа, и о том, что еще пять минут назад у него было прекрасное настроение. На лице у него блуждала лукавая ухмылка, но глаза сверкали совсем недобро.
   - Вы забываетесь, ваше высочество, - процедила сквозь зубы Милена. - Я - тэйрна Кусланд!
   - Нет, душа моя, ты всего лишь супруга тэйрна Кусланда.
   - Значит, то же самое можно сказать и про вашу матушку? - вкрадчиво, с елейнейшей из своих улыбок, отозвалась тэйрна.
   Кусланд, до этого расслабленно откинувшийся на спинку высокого стула, разом подобрался и выпрямился, сжимая в ладони нож так, точно готов был сию же секунду метнуть его в глаз любимой невестке.
   - Недостаточно нарожать моему брату детей, чтобы сравнивать себя с настоящей тэйрной Кусланд, - его голос звучал глухо и угрожающе. - Будь Элеанора Кусланд жива, она бы и на порог не пустила такую ш...
   - Хватит! - к громогласному оклику Фергюс добавил и удар кулака по столу - посуда издала жалобный звон, кубок тэйрна опрокинулся, заливая скатерть вином, но затем и в самом деле наступила тишина. - Создателя ради, если больше ничего не может заставить вас замолчать, вспомните о приличиях!
   Добродушное лицо Фергюса покраснело и исказилось от гнева, и вместе с тем на нем отражалась такая усталость, что становилось очевидно - подобные склоки происходят между его женой и братом не впервые. Пересилив себя, он все же улыбнулся и повернулся к Ниаллу:
   - Я прошу прощения, милорд, за то, что вам пришлось стать свидетелем этого... разговора, - пытаясь преодолеть неловкость, он вымученно рассмеялся: - Не зря все же отец называл Оливера Волчонком - нрав у него дикий! Хотя порой мне кажется, что он скорее жалит, чем кусает...
   Даже хваленая выдержка не помогла Кусланду сохранить лицо: он вздрогнул, точно его ударили, а затем залпом осушил кубок, почти до краев полный вина.
   - Унеси это, - сухо и отрывисто велел он чашнице, не поднимая ни на кого взгляд. - И принеси бренди. Целую бутылку.
   До конца ужина принц не проронил больше ни слова.

   По-своему Кусланд был даже благодарен Ниаллу за то, что тот развлекал хозяев весь остаток ужина. Тэйрна Милена сменила гнев на милость и смотрела на юного эрла почти благосклонно - ей нравилась его любезность и внимательность, хотя на дне этого взгляда все еще можно было рассмотреть брезгливость. Фергюс был просто рад тому, что ссора прекратилась и за столом снова воцарились улыбки.
   Улыбались все, кроме Оливера, на которого, к счастью, почти не обращали внимания. Потеряв интерес и к разговору, и к еде, он налегал на бренди, опрокидывая в себя кубок за кубком, как воду. Пить натощак принцу было не привыкать, тем более что единственной его целью было напиваться так до тех пор, пока голоса не превратятся в неясный шум, а лица расплывутся в нечто размытое и желеобразное.
   Именно в таком состоянии он пребывал, когда ужин, наконец, подошел к концу. Он поднялся из-за стола, едва слуги стали подавать десерт, неопределенно кивнул, что можно было принять и за извинения, и за пожелание всем и сразу отправляться в Бездну, и вышел, едва заметно покачиваясь на ходу.
   Вооружившись еще одной бутылкой бренди, которую с благоговейным ужасом вручил ему один из лакеев, Кусланд отправился в замковую библиотеку, рассудив, что там никто не станет его искать. Так как время было позднее, в огромном помещении, заставленном книгами, уже никого не было, а единственного слугу, заглянувшего узнать, "не надо ли чего милорду", принц быстро спровадил.
   В библиотеке было несколько стеллажей, отведенных под генеалогию, истории о славных предках и даже карты, на которых обозначалось изменение границ тэйрнира с момента его основания и до начала девятого века, когда в Хайевере снова появился тэйрн. Из этих книг, свитков и писем можно было почерпнуть всю историю рода, начинавшуюся еще во времена Каленхада. Еще в детстве Оливеру нравилось перечитывать все это и снова, понемногу проникаясь ощущением того, насколько стара его кровь.
   С одной из таких книг - точнее с обшарпанным дневником в кожаной обложке - Кусланд и уселся сейчас на пол, бездумно переворачивая страницы и то и дело прикладываясь к бутылке. Ему очень хотелось вытравить из памяти этот семейный ужин: то, как постыдно он потерял лицо, а главное - напоминание Фергюса о прозвище, которого он не слышал в свой адрес уже больше десяти лет. И которым, совершенно не думая в этот момент об отце, наградил молодого любовника.
   "Единственное, что может быть хуже Штормового великана - его дочь. Морская волчица стократно превосходит своего отца свирепостью, и как только она впивается своими клыками в корабль, его можно сразу считать потерянным. Какой флот нужно снарядить, чтобы сразиться с монстром?"
   В руках у Кусланда был обрывок старого письма, которое он прочитал так же машинально, как и предыдущие страницы, и только потом понял, что оно было на орлесианском. Это было, мягко говоря, странно, но, кое-как разобрав подпись, принц понял, что письмо было написано одним из орлесианских адмиралов и так и не дошло до адресата. Может, его корабль потопили, может, его взяли в плен, а истертое письмо попало в архивы Кусландов.
   О Штормовом великане и Морской волчице знали все дети Прибрежных земель - о них пели песни и пересказывали совершенно безумные, но славные истории. Когда Мэрику Тейрину удалось занять столицу, все знали, что ответный удар орлесианцев последует с моря, и тут-то и пригодилась флотилия Штормового великана, легендарного героя со Штормового берега. Отец как-то обмолвился, что тоже участвовал в этой битве, но тэйрна Элеанора только кинула на мужа суровый взгляд, и больше из него нельзя было выжать ни слова, как Оливер не пытался.
   До этой минуты Кусланд даже не задумывался, что никогда не знал имени Штормового великана или его знаменитой дочери. Теперь он с новым тщанием стал перелистывать страницы дневника, пытаясь отыскать ответ на этот вопрос - искренний интерес смог заглушить даже хмель, плотно охвативший его голову. Дневник, похоже, принадлежал одному из офицеров Брайса Кусланда, и скоро он смог пролить свет на участие будущего тэйрна в битве за гавань Денерима, о которой он так не хотел говорить. Выходило, что отец оказался не просто на одном из кораблей, а на корабле той самой Морской волчицы, и их знакомство, судя по туманным намекам офицера, прошло бурно и довольно пикантно.
   Принц невольно усмехнулся, читая это, хотя в то же время ему стало и не по себе: странно было представлять Брайса Кусланда с другой женщиной, кроме Элеаноры. Но тут его взгляд выхватил еще одну строчку, и оставалось только порадоваться, что он уже сидит на полу и падать просто некуда.
   "...  девица МакЭнриг, дочь знаменитого Штормового великана. Если кто из солдат и пытался протестовать тому, что судном управляет женщина и приходится слушаться ее команд, его быстро заставили умолкнуть..."
   Выходит, что Штормовой великан - это его дед, Ферхар МакЭнриг? Кусланд почти ничего не знал о нем - Элеаноре было слишком тяжело говорить об отце, и он никогда не настаивал. Но ведь тогда получается, что "девица МакЭнриг" - это дочь банна Ферхара. А дочь, это Оливер знал наверняка, у него было только одна...
   Грязно и витиевато выругавшись, Страж отложил дневник и сделал несколько жадных глотков. В его изрядно разыгравшемся от выпитого воображении невольно оживали сцены морских баталий. Сошедшиеся для абордажа корабли, и на борту одного из них - его мать. Женщина, которую он боготворил всю свою жизнь, с которой сравнивал всех женщин, с которыми ему доводилось иметь дело.
   Кусланд чувствовал себя обманутым. Дело не в том, что он узнал "ужасную правду о своей матери" - о, наоборот, в другое время такие сведения привели бы его в восторг. Но сейчас ему вдруг показалось, что близость, которой он так всегда дорожил, была ненастоящей, неполной - у матери были от него секреты, и женщина, которую он так любил, на самом деле была совсем другой. Или хотя бы не совсем такой, какой ее знал он.
   Жгучая, почти детская обида захлестнула Оливера с головой. Со злостью оттолкнув от себя дневник, он потянулся к бутылке и обнаружил, что она пуста - в следующее же мгновение она с грохотом разлетелась о стену. С трудом поднявшись на ноги - и попутно уронив стеллаж с драгоценными книгами - он побрел прочь из библиотеки, то и дело спотыкаясь и что-то бормоча себе под нос.
   Куда он идет и зачем, Кусланд не знал и сам - похоже, ему просто нужно было найти кого-то, на ком можно было сорвать злость. Ну или еще одну бутылку бренди. К несчастью, первым на глаза его пьяному вусмерть высочеству попался Фергюс, уже поднимавшийся в свои покои: едва заметив брата и его добродушную улыбку, он в два нетвердых шага оказался рядом и схватил того за грудки:
   - Дубина! Ты-то мне и нужен, - зачем ему нужен брат, Оливер еще не придумал, но зато знал, что никто не подходит на роль козла отпущения так, как он. Смотреть на Фергюса приходилось снизу вверх, и от этого знатно мутило. Того, что он не столько держит брата за отвороты дублета, сколько держится за него, принц не замечал. - Скажи мне, Дубина, - проникновенно начал он, едва ворочая заплетающимся языком, - знал ли ты, что маша нать... нет, наша мать! Так вот - знал ли ты, что наша мать была прославленной Морской волчицей? И вот еще что мне скажи... Если она была пираткой, почему у нее было два глаза? О! - воскликнул он, захваченный новой идеей и воодушевленно постучал Фергюса по плечу. - Представь себе, нет, ты только представь - может, тебя и зачали на корабле! - выдавив из себя глумливый смешок, Кусланд мгновенно посерьезнел и поднял на брата мутный взгляд, в котором смешались пьяная удаль и непомерная злость. - И почему, дерьмо нажье, я ничего об этом не знал все тридцать восемь блядских лет своей жизни?! - заорал он, брызжа слюной в лицо Фергюса.

   Как и всегда в те редкие моменты, когда Кусланд все же выходил из себя, ничего не могло взбесить его больше, чем спокойный, уравновешенный тон собеседника, его хладнокровие и рассудочность. Это мгновенно вызывало желание задеть побольнее, уколоть так, чтобы и у него тоже руки дрожали от злости и невозможности себя контролировать. Оливер уже прикидывал в уме две-три фразы, которые могли бы пронять непрошибаемого с виду Фергюса до печенок, когда эти намерения разом потеряли значение и вылетели у него из головы.
   - Знал? - растерянно переспросил он, с самым тупым видом уставившись на брата.
   Нет, он что-то не понял, это, должно быть, какая-то ошибка. Ведь быть не может, чтобы Элеанора была откровеннее со своим старшим сыном, чем с ним. Ведь он был ее мальчиком, ее сокровищем - никто не понимал ее так, как он, даже отец!
   - Что здесь происходит? - донесся сверху глуховатый голос заспанной Милены, которая взирала на безобразную сцену с тревогой и вечным выражением брезгливости на лице.
   Она была последней, кого сейчас хотелось слышать Кусланду: не пытаясь вырваться из хватки брата и в то же время не отпуская его и сам, он зло ощерился на невестку и рявкнул еще громче, чем прежде кричал на Фергюса:
   - Отъебись, Милена! Займи себя чем-нибудь и дай мужчинам поговорить!
   Тэйрна возмущенно ахнула, прижала руку к груди и тоже повысила голос, обращаясь к мужу:
   - И ты позволишь ему так... - но Оливер не дал ей договорить, еще сильнее вцепливаясь пальцами в дублет брата и, без особого результата, пытаясь его встряхнуть:
   - Нет, братец, я не хочу проспаться. Я не хочу говорить об этом завтра. Я хочу услышать от тебя сейчас - что это за "достойные причины"? - с каждой новой фразой он говорил все громче и эмоциональнее, отчего его голос звучал почти неузнаваемо. - Почему только я ничего и не знал? Она считала, что я слишком молод, чтобы понять?! Или боялась, что я брошу все и отправлюсь в море, повторять ее судьбу?! Какие еще причины были у нее, чтобы не доверять мне? Говори, мать твою!
   Кусланда колотило от злости и ненависти - острой, накрывающей с головой, которая сейчас была направлена на всех. На Милену, которая смеет называть себя "тэйрной Кусланд". На брата, который оказался осведомленнее, чем он. На мать, которая лишила его единственного идеала, единственного, что было по-настоящему свято для него. На себя - за то, что это было нечеловечески больно, хотя ему казалось, что он и неспособен уже испытать такую боль.

   Голова Кусланда нелепо дернулась, когда брат встряхнул его, и ему едва удалось вернуть ее в вертикальное положение. Хмель будто удесетерял злость, заставлял швыряться словами, которые в другое время он, возможно, предпочел бы оставить при себе. Сейчас же хотелось только, чтобы Фергюс ощутил хотя бы малую долю той боли, которая подкосила его самого.
   - Защищала?! - яростно оскалившись, принц тоже подался ближе и сверлил брата взглядом, полным горечи и злобы. - От чего защищала, Фергюс - от правды? От доверия?! Она лгала мне, так имей хотя бы мужество называть вещи своими именами - лгала, лгала, лгала! - заплетающийся язык с трудом справлялся с этим словом, но Оливер все равно раз за разом выкрикивал его в лицо брату. - У меня было лучшее - у меня была она! Потом у меня отняли ее, но у меня оставалась хотя бы память, а теперь... - не договорив, он осекся и скривил губы в уродливой, ядовитой ухмылке. - Чего не заслужила, Фергюс? - это прозвучало почти вкрадчиво. - Такого сына, как я? - Кусланда снова трясло, как будто его переполняла энергия, которая требовала немедленно выхода. - По-твоему, я позорю славное имя Кусландов, порочу ее память, да? - вкрадчивое шипение резко перешло в крик. - Да где бы ты был, если бы не я, сука!
   Резкий выкрик будто спустил тетиву, и Оливер рывком высвободил руку из захвата Фергюса. Замахнувшись, он попытался ударить его по лицу, но координация движений у него сейчас оставляла желать лучшего, и удар вышел смазанным, лишь скользнул по скуле тэйрна.

   Голова взорвалась болью, на мгновение показалось даже, что череп сейчас попросту треснет надвое. Удар у Фергюса был тяжелым и, в отличие от его пьяного брата, точным, вот только цели своей - отрезвить и привести в чувство - так и не достиг. Когда в глазах перестали плясать искры, Оливер уже собирался вновь ринуться на брата, надеясь в этот раз достать его, но его руки вдруг оказались заведены за спину и сам он не мог сдвинуться с места. В другое время он, может, и смог бы вырваться, но сейчас только и оставалось, что жалко трепыхаться в руках Вулффа.
   - Отпусти! Отпусти, я сказал! - в отличие от любовника, Кусланд, в его нынешнем состоянии, плевать хотел на условности, равно как и на присутствие сиятельной четы и прислуги, которая понемногу подтягивалась к месту событий, хоть и предусмотрительно держалась подальше. - Я остановлюсь, когда затолкаю ему эти слова обратно в глотку вместе с его же зубами!
   Ярость удваивала его силы, и принц все больше приближался к тому состоянию, когда и море по колено. Неизвестно, чем закончилась бы вся эта отвратительная сцена, если бы его слуха не достигли все же увещевания Фергюса. И дело было не в том, что он и впрямь тут же устыдился, а в том, что его разобрало неестественно громким, словно припадочным смехом.
   - Приличия?! Да в задницу себе засунь свои приличия, Дубина! Думаешь, я стану стыдиться его? - неопределенный кивок предназначался Ниаллу за его спиной. - Ты просто слепой кретин, всегда таким был! Всегда закрывал глаза на неудобную тебе правду! Теперь еще лучше, да? Можно прятаться от нее под юбкой своей высохшей жены! Эй, Милена! - звучный голос Кусланда эхом отразился от стен. - Мой неуклюжий братец хоть раз ублажил тебя? Не упусти свой шанс, пока ваш молодой гость еще здесь - он того стоит, клянусь! - и он снова зашелся полубезумным хохотом.

   Как зачастую это случается с пьяными людьми, запал Кусланда стал понемногу сходить на нет, подменяясь навалившейся тяжестью и дурнотой. Не держал бы его сейчас так крепко Ниалл, он, может, и вовсе не устоял бы на ногах, а так только обмяк, и тащить его подальше от Фергюса и онемевшей от ужаса Милены стало легче. Но ноги заплетались, и это оказалось весьма медленным процессом, а потому тэйрн еще успел выступить с продолжением своей обвинительной речи.
   Оливер мгновенно снова забился в руках Вулффа, пытаясь вырваться и добраться все же до брата, который, будто нарочно, опять оказался на расстоянии удара. Не имея возможности сделать этого, принц продолжал бить словом:
   - Что? Ну что ты сделаешь? Выставишь меня из моего же дома? Тебе придется позвать для этого своих солдат, а ты не захочешь так позорить... честное имя Кусландов, - последние слова он произнес патетично, явно передразнивая Фергюса. - Ты жалок, Дубина! Посмотри на меня - я проснусь на утро в собственной блевотине, но из нас двоих жалок все равно ты! И не жди, что, протрезвев, я подожму хвост и сбегу обратно в столицу - я пробуду здесь столько, сколько захочу! Потому что это мой дом, МОЙ, ты понял меня?!
   Наверное, слова, сказанные Фергюсом о Ниалле (хотя тот и упрямо избегал не только называть его, но и смотреть на него), все же достигли охваченного хмелем и злостью разума Кусланда. Он притих, перестав биться в руках Вулффа, и только пробормотал невнятно и так тихо, что вряд ли его услышал кто-то, кроме любовника:
   - И пускай... Может, одумается.
   После этого он все же вырвался из захвата, но вместо того, чтобы кинуться на брата, неуверенно поплелся в крыло, где располагались отведенные ему покои, то и дело натыкаясь на стены.

   Кусланд не сразу понял, почему идти вдруг стало легче, а заметив, вяло попытался отмахнуться от помощи Вулффа - без особого результата. Перед глазами все плыло и двоилось, ноги подкашивались, а в голове творилось нечто настолько несусветное, что даже Зов испуганно поджал хвост и притих. Должно быть, последний раз принц так напивался года два назад, когда загул в борделе неожиданно закончился тремя неделями на пиратском корабле. А вот когда он последний раз так выходил из себя, вспомнить не удавалось.
   Впрочем, он и не особо пытался - тут бы имя свое не забыть. Обнаружив, что ноги - скорее чужие, чем собственные - все же принесли его в спальню, Оливер выхватил взглядом кровать и уже собирался направиться к ней, когда резкий толчок пригвоздил его к стене. Ниалл что-то говорил, и Кусланд сузил глаза, пытаясь сосредоточиться на его шевелившихся губах, но не успел - во второй раз за этот бесконечно долгий и странный вечер голова взорвалась болью от удара, на этот раз в челюсть.
   От выплеснувшейся вслед за этим ему в лицо воды голова не прояснилась, зато немного прояснился взгляд. Теперь он четко видел перед собой Вулффа, и от одного только вида его бледного от злости лица становилось тошно. Меньше всего Кусланду хотелось, чтобы в момент такой слабости на него смотрел молодой любовник. Вслед за этой мыслью пришла другая - злая, хлесткая, как пощечина: пусть смотрит. Пусть испытает отвращение и на утро сбежит; тогда, по крайней мере, не придется ломать голову над тем, что держит его рядом со стареющим принцем.
   Холодная вода стекала по лицу, но Оливер почти не чувствовал ее. Хотелось ударить любовника в ответ. Выгнать его. Рассказать ему все. Уехать самому. Выйти на балкон и от души проблеваться. Разбить себе голову об стену.
   - Еще, - хрипло сказал он, потирая ноющую после удара челюсть.