В комнате, дверь которой Гаррет приоткрыл так осторожно и тихо, словно боялся кого-то разбудить, было темно, тихо и душно. Так бывает там, где отдыхает больной, измученный тяжкими недугом, изматывающим его душу и терзающим тело. Стоило об этом подумать, как Хоук вспомнил, что больной в этой комнате и в самом деле есть: с тех пор, как с делами восстания было покончено, и они с Фенрисом перебрались в эту ривейнскую глушь, эльфа вдруг одолела странная болезнь, природы которой Хоук поначалу не понимал. А потом увидел закономерности: сперва лириумные клейма стали вспыхивать в ответ на малейшее волнение или напряжение нервов, потом боль стала являться стоило прикоснуться к голубоватым рисункам, а после и вовсе стала постоянным спутником Фенриса или, во всяком случае, Хоуку так казалось.
Когда это было? Как давно они поселились здесь, решив, что заслужили покой и солнечный свет круглый год? И как давно и этот свет, и громкие звуки, и острые вкусы и запахи превратились для Фенриса в пытку? Сколько он, Гаррет, уже пытается найти исцеление от того, что назвал про себя "лириумной болезнью"? И когда, наконец, признает поражение и просто поможет любимому тихо уйти? Он ведь хороший целитель, хорошо выучился и знает, что ничего невозможно поделать: Фенрис теряет силы и почти теряет рассудок. Так разве не сейчас ему нужно помочь?
"Нужно помочь..." - мысль болезненно ввинтилась в сознание, и Гаррет тряхнул головой, как будто пытался отогнать назойливое насекомое. - "Да... Да, я могу ему помочь. Должен найти его... Но он же здесь, со мной, в Ривейне, зачем искать?.. Мы не в Ривейне. Разве нет?.." - сильнее заболела голова, темная комната покачнулась перед глазами, а потом все стало на свои места.
В темноте, чуть впереди кто-то шевельнулся, и Гаррет торопливо, вслепую шагнул туда.
- Фенрис, хороший мой, это я, - окликнул он охрипшим от напряжения голосом. - Прости, что так долго. Я принес тебе настойку, - по комнате поплыл мягкий запах эмбриума.
Шевельнувшаяся в темноте тень метнулась в сторону, точно пытаясь укрыться, но ярко вспыхнувшие клейма выдали ее. Фенрис тихо зашипел, подался назад, вжался в угол, как разъяренный пес, ожидающий, что хозяин снова ударит его. Его все еще не было видно, но Хоук и так знал, как выглядит его эльф: глубокие тени под глазами, впалые щеки и опавшая грудь, посеревшая без солнца кожа обтягивает кости, волосы отросли и свалялись в нечесаное гнездо, даже зеленые глаза стали тусклыми.
Единственным ярким пятном оставались лириумные метки, которые наливались болезненным голубым светом все чаще день ото дня. Фенрис больше не контролировал их, не управлял силой, которую давал лириум, и та пожирала его - медленно, но наверняка.
Мягкий запах эмбриума, казалось, подействовал успокаивающе: свечение меток чуть приглушилось, и эльф перестал забиваться в угол. Но потом Гаррет сделал еще один шаг, и это словно порвало тонкую нить, хоть как-то еще удерживавшую самообладание Фенриса. Ни скорости, ни силы он не растерял; быстрой тенью метнувшись к Хоуку, он в мгновение оказался за его спиной и предплечьем обхватил его горло.
- Все же вернулся за мной? - горячечный шепот вместо голоса. - Пришел вернуть меня в цепи? - нажим на горло Гаррета становился все сильнее. - Я больше не твой, Данариус!
Ярко вспыхнувшее бледно-голубое свечение заставило приостановиться, а потом и вовсе неподвижно, настороженно замереть. Хоук уже давно успел запомнить безрадостную закономерность: если Фенрис не спит, клейма почти наверняка полыхают сильнее свет-камней, и этот знак никогда не бывает добрым, он всегда говорит только об очередном всплеске безумия, подталкивающем его эльфа напасть, броситься даже на того, кто ему близок, как на врага. Он больше не управляет ни своим разумом, ни своей силой, она уничтожает его, будто бы пожирая, выедая изнутри. Пока Фенрис еще не был безумен, они оба искали средство от этого, но так и не смогли ничего сделать, а теперь поздно, надо проститься с последними шансами, перестать обманывать себя.
Отчаяние сжало сердце хваткой холодной рукой. Гаррет приложил руку к груди, словно пытаясь отыскать в себе хоть какую-нибудь живую искру, и неожиданно та отозвалась, вспыхнула внутри.
"Это не так. Это неправда. Все ложь. Мы справились. Лириум больше не вредит ему."
На секунду темная комната вокруг дрогнул, и сам воздух пошел рябью. Гаррет тряхнул головой, как человек, отчаянно пытающийся стряхнуть с себя остатки сна, но в следующую секунду мощный захват сыграл роль капкана, и рябь прекратилась.
Гаррет дернулся, безотчетно хватаясь за руку Фенриса, судорожно попытался вздохнуть, а потом замер, вслушиваясь в его слова.
"Но ведь столько лет уже нет никаких цепей... Нет, но, может быть, это просто горячечный бред безумца? Нет. Он не бредит. Он стал намного спокойнее в последние годы. Особенно с тех пор, как Данариус мертв. Данариус мертв. Все старое умерло. Он не вспоминает. Ему теперь хорошо. Ему хорошо."
- Ему хорошо! - сдавленно выдохнул Гаррет, сильнее сжимая руку Фенриса и силясь оторвать его от себя. - Фенрису хорошо! Я все помню! Это ложь. Лириум... не... опасен... - последние слова дались особенно трудно, но после того, как их удалось-таки произнести Гаррет, наконец, сумел вздохнуть полной грудью. И сразу вслед за этим снова возникло чувство, что все вокруг идет рябью, распадается, плавится, как во сне, в бреду или в Тени.
Совместно с Фенрисом.