За спиной остался Редклиф, полный страхов и надежд тех, кого Гаррет еще совсем недавно звал своими союзниками, а мысленно числил чуть ли не подопечными. Теперь эти люди были сами по себе, он - сам по себе, и, кажется, не осталось ничего важнее, чем выбраться в теплые края, увести с собой Фенриса, повидаться с сестрой, а потом найти тихое место на двоих где-нибудь в Марке, а то и в Ривейне и на этом закончить бесконечный путь. Наверное, так себя должен чувствовать солдат, которого уволили со службы по старости или по ранению, и теперь ему надо искать себе дом, который он ни строить, ни вести никогда не умел. С уверенностью судить Гаррет, конечно, не мог, но, кажется, слышал что-то такое от военных ветеранов разных мастей. Уволить себя самого было странно, но он впервые в жизни не задумывался о том имеет ли право уйти: имеет, большего он уже не сделает и даст от ворот поворот всякому, кто явится его упрекнуть.
  Путь был медленным, южная осень - безрадостной, а Ферелден казался до того измотанным, опустошенным войной, что это наводило на воспоминания о временах Мора. Разбойники и мародеры, озверевшие храмовники, опьяненные свободой и властью отступники, наемники, в отсутствие нанимателей все больше превращавшиеся в обычных головорезов - все они заполонили переживающую очередные нелегкие испытания ферелденскую землю, и встреча с любым из них могла бы стоить в лучшем случае кошелька и коня, в худшем - жизни. Гаррет, уже повидавший все это по пути из Хайевере в Амрантайн и из Амарантайна в Редклиф, научился прямо-таки чуять опасные места и засады и старался по возможности избегать нежелательных встреч. Именно поэтому - да еще потому что ему не хотелось для Фенриса лишнего внимания - шли все больше проселками и ночевали у дороги и на опушке леса.
  Шли в основном пешком: Гаррету не хотелось устраивать Фенрису лишние испытания верховой ездой, а самому казалось правильным чувствовать под ногами землю. Во многом потому что он прощался: он сюда не вернется, это последняя безрадостная прогулка по ферелденским дорогам, нет ничего, что держало бы его здесь.
  К тому времени, как добрались до Баннорна, Гаррет уже начал подумывать, что пора бы все-таки сесть в седло и прибавить ходу до Хайевера: с каждым днем южная осень становилась все суровее и суровее, и больно было смотреть на то, как Фенрису даются здешние холода. Когда вечер седьмого дня их путешествия небо затянуло тяжелыми тучами, явно сулившими дождь, а то и град, единодушно было решено эту ночь все-таки провести в тепле.
  Трактир был не из лучших, однако крыша над ним не протекала, тухлятиной с заднего двора не несло, а посетители больше напоминали путников да окрестных фермеров, чем разбойников или дешевых наемников. Косые взгляды - десятое дело, когда есть что-то более насущное вроде миски горячей похлебки и возможности провести ночь под крышей. К тому же Хоук чуял, что в воздухе пахнет дождем и совсем не хотел встречи Фенриса с осенним ферелденским ненастьем.
  Расположившийся в таверне народ посмотрел на новых посетителей не слишком тепло, а местом у очага делиться не пожелал, но Хоук рассудил, что пока все тихо, то и ладно. Выбрав им с Фенрисом стол чуть поодаль, он склонился над миской жидковатой похлебки с требухой и придвинулся поближе к эльфу.
  В камин подбросили поленьев, понемногу становилось теплее, но пока не в их углу. Гаррет, с тревогой посматривавший на то, что Фенрис едва не дрожит, до того промерз, как раз потянулся к дальнему концу скамьи, чтобы достать свой плащ и накинуть его любимому на плечи, когда за соседним столом подали голос. 
  "Ножеухая шавка", значит. Хоуку показалось, что ему помоями в лицо плеснули. Впрочем, не ему - Фенрису, а за такое разговорчивым обычно и платить приходится дороже. Гаррет мягко коснулся руки Фенриса, потом обвел здоровенного детину, заговорившего первым, и его приятели, задумчивым, оценивающим взглядом, будто эти двое были молодыми деревцами, которые требовалось срубить хорошим ударом топора.
- Ты бы поосторожнее со словами, брат, - заговорил он, разом перекрыв шум разговоров в обеденном зале. - Люди разные по дорогам ходят, есть и мирные, но и они в свою сторону дряни не любят. Мы вот мирные, никому не помешаем, если нам не помешают, - полузабытый ферелденский выговор вдруг сам собой прорвался в голосе. Усмехнувшись в бороду, Гаррет посмотрел на второго говорившего: - А о болезни говорить - беду приманивать. Не надо бы так, - говорил он спокойно, сдержанно, на первый взгляд даже добродушно и угрозу во внимательном, заметно потяжелевшем взгляде рассмотрел бы только тот, кто хорошо знал бывшего Защитника.

По-хорошему не получится - это Хоук понял, едва услышал стук, с которым его непочтенный собеседник отодвинул от себя миску. Наблюдая за тем, как дюжий детина поднимается из-за стола, Гаррет то и дело с тоской косился на миски, свою и Фенриса, и с тоской думал о том, до чего же не вовремя иногда приходится ломать носы и ребра за свою честь и до чего жалко недоеденного ужина, отданных за него монет и ночлега под крышей, с которым теперь придется попрощаться. Вдвойне жаль всего этого было потому что сам-то он - ладно, и не такие холода и дожди повидал, да и вообще почти не мерзнет, а вот голодный и продрогший Фенрис - это уже куда как хуже. Надо будет что-нибудь придумать, когда кончится свалка, которая сейчас начнется.
  Когда разговорчивый детина, демонстрируя весь свой внушительный вид, уперся обеими руками в стол и склонился над ним, Хоук поднял взгляд, посмотрел на невежливого собеседника снизу вверх и мягко, почти ласково ему улыбнулся.
- Я-то кто? - по-прежнему невозмутимо уточнил он и хмыкнул в бороду. - Наполовину ферелденец вроде тебя, хоть и не местный, тут твоя правда. А что сказал - то ты хорошо слышал. Вежливость - она такая: как ей не поучить, если кто такой здоровый вымахал, а вот беда - совсем неученый, - Хоук улыбался, но в глазах его улыбки не было, и понемногу разгорался недобрый, так и вспыхивающий на самом дне огонек. - Так что ты бы не шумел, друг. Ты бы лучше потише.
  Миролюбивый и сдержанный по натуре, Гаррет никогда не любил свар и драк и ввязываться в них избегал, но бывало так, что не ответить все же не мог. Оскорбления в адрес Фенриса тут делали свое дело гораздо надежнее, чем в его собственный, а уж если не в меру языкастые обидчики упорно не желали униматься, разговор очень быстро превращался в рукопашную. Сейчас Хоук прекрасно чувствовал, что схватка - вот она, уже на носу. Он мягко коснулся руки Фенриса в ответ, хотел было откликнуться, когда нелюбезная компания снова подала голос.
  Хоук недобро сощурился на прыщавого, теперь уже без тени улыбки, а потом встретился взглядом с заводилой. Хватило одного слово, чтобы глухое раздражение и недовольство разом превратилось в слепящую ярость, которая мгновенно поднялась в груди, как волна раскаленной лавы. Хоук нахмурился, его лицо окаменело.
- Уважаемые люди, говоришь, отдыхают? - негромко, будто задумчиво переспросил он. - Ну вот я им и расчищу место для отдыха, - подавшись вперед и вверх, он ударил заводилу головой в челюсть, а когда тот шарахнулся назад, подхватил тяжелый, широкий стол и одним широким ударом добавил и ему, и стоявшему рядом прыщавому.
  Послышался визг подавальщицы, испуганный возглас хозяина, стук табуретов и скамей, отодвигаемых теми, кто спешил убраться с дороги. Кажется, им все-таки не позволят здесь заночевать, даже в сарае.

Гаррет никогда не был любителем подраться: не видел в этом ни удовольствия, ни, как сказали бы люди военные, чести. Вот только любишь или нет, а без такого умения не проживешь ни хорошо, ни долго что в ферелденской глуши, что в Нижнем городе и Клоаке, так что пришлось не только научиться, но и развить в себе такие таланты, чтобы даже в таких местах недоброжелатели без дальних разговоров убирались с дороги. Сейчас таланты очень даже пригодились: Гаррет удовлетворенно ухмыльнулся при виде удивления на лице своего противника, а потом еще раз - когда у того на пути оказался Фенрис.
  С недоброй улыбкой наблюдая за тем, как эльф учит их обидчика хорошим манерам, он на секунду замешкался, едва не пропустил удар по голове и только благодаря окрику Фенриса обернулся как раз вовремя, чтобы лицом к лицу встретиться с новым противником. Хоук увернулся от попытки огреть его кувшином раз, потом второй, на третий сделал ложное движение в сторону, перехватил вконец развоевавшегося драчуна покрепче и от души приложил головой о стену. Растеряв и пыл, и даже способность двигаться тот охнул и мешком сполз на пол. Со стороны кухни кто-то снова испуганно взвизгнул, захлопала входная дверь: некоторые свидетели потасовки явно пришли к мысли, что перспектива ночевки где-нибудь на лесной опушке приятнее вероятности быть втянутыми в общую свалку. Прибыль трактирщика за сегодняшний вечер явно таяла на глазах.
  Переведя дух, Гаррет огляделся по сторонам, встретился взглядом сперва с перепуганными подавальщицей и кухаркой, жавшимися у двери в кухню, потом с хозяином, побагровевшим, похоже, разом и от страха, и от злости, и, наконец, высмотрел Фенриса, нависавшего над своим противником, явно не жаждавшим извиняться перед "остроухим".
- Пошел ты... шваль ножеухая!.. Подстилка расписная... - он судорожно кашлянул и сплюнул на пол. - Сейчас набегут ребята... так тебя... отделают... - и он снова зашелся кашлем. Было видно, что, как бы он ни храбрился, досталось ему крепко и долго "держать лицо" он вряд ли сумеет.
  Гаррет пересек разгромленный зал, склонился над дебоширом и негромко, с тихой угрозой произнес:
- Тебе все-таки лучше взять свои слова назад самому. А потом извиниться. Тоже самому, - как и в самом начале разговора, говорил он мягко, почти кротко и только в глазах застыло недоброе, холодное выражение. Только Фенрис здесь и знал, что извинения действительно лучший выход, для всех, потому как еще одна такая фраза - и вся деревня будет разыскивать Хоука не за погром в деревне, а за кровавое убийство.

Окружающие пока ближе подступать не решались, но Хоук не был уверен, надолго ли хватит их благоразумия. Может быть, оно и вовсе возьмет в них верх, и они предпочтут не вмешиваться в свару, на глазах становящуюся все более опасной и серьезной, а, может, возобладает желание постоять за своих и за ферелденские устои, и тогда велик шанс, что дело обернется совсем плохо. Привычное добродушие почти оставило Гаррета и сейчас он был готов к любому раскладу и, пожалуй, не стал бы возражать против продолжения побоища, даже несмотря на то, как трудно им с Фенрисом будет найти новое убежище на время.
  Между тем, дебошир, которому предложили решить дело миром, подал, наконец, голос, вот только словам Хоука явно не внял. Гаррет нехорошо сощурился, слушая злобные выкрики детины. "Грязный остроухий", "остроухая шавка", еще раньше "шалашовка" - даже одного из этих "лестных" эпитетов в адрес Фенриса сполна хватило бы, чтобы заставить обычно добродушного и несколько флегматичного Защитника озвереть. Сейчас было сказано уже слишком много, и у Хоука внутри будто лопнула какая-то невидимая узда, сдерживавшая его и не раз спасавшая многих его поверженных противников от смерти.
  Сумрачно нахмурившись, Гаррет обошел Фенриса - сейчас ему уже совсем не хотелось, чтобы тот вмешивался, слишком уж чесались собственные кулаки, и не давало покоя желание лично объяснить дебоширу, в чем и почему тот не прав - в пару широких шагов оказался рядом с детиной и нанес ему тяжелый удар в челюсть. Едва противник отлетел к стене, Хоук схватил его за горло и ударил снова, теперь уже в челюсть, затем еще раз и еще, а потом удары посыпались один за другим, без пощады и без разбора, словно Гаррет вознамерился незадачливого ревнителя ферелденской гордости насмерть забить.
- За слова. Надо. Платить. Драный ублюдок! - хрипло выдыхал он сквозь зубы и сам не узнавал свой голос, яростный, низкий, полный глухой ярости, готовой в любой момент прорваться еще большей жестокостью.
  О том, чтобы остановиться или вспомнить о последствиях, Гаррет сейчас не думал. Он вообще думать способен не был, и вряд ли хоть кто-то, кроме Фенриса, в разгромленной таверне смог бы его остановить и образумить.

Все краски, запахи и звуки оказались вдруг удивительно далеко, словно за густой красной пеленой, сквозь которую Хоук и не мог, и не хотел продираться. Хотел он только одного - снова и снова наносить удары по уже бесчувственному телу, которое уже не пыталось, да и способно не было сопротивляться, бить все жесточе и яростнее, вымещая всю свою ярость и омерзение, скопившиеся за последние месяцы и выплеснувшиеся теперь на голову ублюдка, который и не подозревал, на что нарывается, пытаясь проучить захожего "голубка". Едва вспомнив эти слова и плевок, доставшийся Фенрису, Гаррет по-звериному оскалился, хрипло зарычал и уже занес руку для очередного удара, когда почувствовал прикосновение к плечу. Первым движением было встряхнуться, отшвырнуть того, кто решился ему мешать, но потом озверевший Защитник узнал голос. Узнал и мысленно потянулся к нему, понемногу выбираясь из кровавого марева, откуда, казалось, не было хода. Тяжело, с хрипом переведя дух, он осмотрелся по сторонам, посмотрел на тело, безвольно сползшее по стене на пол, на свои окровавленные руки - и медленно, слепо отступил.
  Кто-то причитал, кто-то тихо ахнул и смолк, кто-то вовсе потерял дар речи от ужаса и теперь молча испуганно жался к стене, не в силах ни отвести взгляд от отвратительного зрелища, ни бежать прочь. Хоук медленно обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, не задерживаясь ни на ком конкретно. Темная ярость все еще клокотала внутри, и он почти хотел, чтобы нашлись желающие "держать ублюдка" и отомстить за убитого. Тогда можно было бы дать себе волю и в щепки разнести этот треклятый трактир.
  Глуховато звякнула перевязь меча, который взял в руки Фенрис, и отчего-то именно этот простой, тихий звук помог вернуться к реальности. Гаррет встряхнулся, сделал шаг назад, положив руку на эфес длинного кинжала, потом еще один и еще и, наконец, распахнул дверь в ненастный осенний вечер. Похоже, попытка отдохнуть закончилась так, что лучше бы они об этом отдыхе и не задумывались вовсе.
- Я знаю, - негромко откликнулся Хоук на слова Фенриса, отвечая на взгляд любимого. Помолчав, он негромко прибавил: - Прости. Мне надо было сдержаться, но... не после его слов. С тебя и без того достаточно, - в этих словах прозвучала глухая злость, обычно несвойственная тихому и незлобивому Защитнику и, будто исправляясь, он мягко улыбнулся Фенрису и сжал в ответ его руку: - Я-то в порядке, хороший мой. А вот тебе точно не стоит спать сегодня под открытым небом, ты и так выглядишь измотанным, - чуть сбавив шаг, Хоук огляделся по сторонам и задумчиво проговорил: - Когда я расплачивался с трактирщиком, он говорил с кем-то о брошенной деревне к северо-западу отсюда, за лесом. Говорят, ее бросили, когда в тех края храмовники столкнулись с беглецами из Кинлоха. Где деревня там и дома, так, может, попробуем добраться туда, пока не спустилась ночь? Переночуем у кого-нибудь в амбаре или даже поспим у очага, - Гаррет улыбнулся Фенрису. - Если поторопимся, может быть, за нами даже не увяжутся здешние мстители. Что скажешь?
  Кров и тепло в их положении дорогого стоили, и Хоук бы на край света пошел, чтобы обеспечить эльфу нормальный ночлег, что уж говорить о ночной прогулке до заброшенной деревни.

Хоук устало, и, несмотря на условия, в которых они оказались, умиротворенно улыбнулся Фенрису и крепко сжал ладонью руку, поглаживавшую его сбитые, окровавленные костяшки.
- Прибавим шагу, - негромко и немного хрипловато отозвался он и двинулся по лесной тропе, держась к своему эльфу так близко, словно готовился не то закрывать его собой, не то отражать какую-то неясную пока угрозу.
  Тропа петляла, ныряла глубже в чащу, снова выходила к опушке. Потяжелевшие от недавно прошедшего дождя ветви низко клонились к земле и, казалось, делали дорогу еще темнее и запутаннее. Гаррет, то и дело настороженно оглядывавшийся по сторонам, прислушивавшийся к малейшему шороху, временами почти готов был поверить, что высокие многолетние деревья - лесные хозяева, которые тянут к незваным гостям хищные лапы, чтобы удержать, не пропустить дальше, к сердцу леса, и эта дорога не кончится добром.
  Непрошеные мысли и чересчур живое воображение совсем не помогали при том, что приходилось блуждать в темноте, то и дело вздрагивая от пронизывающего ветра, пробиравшегося за шиворот, и, пожалуй, только понимание того, что даже если остановиться на ночлег, костер так и останется недоступной роскошью, гнало дальше. Он уже оставил Фенриса без теплого очага и крыши над головой на эту ночь, не хватало только, чтобы его несдержанность стоила эльфу воспаления легких или чего похуже. Недовольно хмурясь, Хоук еще прибавил шагу: надо приложить усилие, а главное - надо, наконец, сосредоточиться на ориентирах, все-таки он достаточно хорошо когда-то ориентировался в ферелденских лесах, чтобы не теряться в них так беспомощно.
- Левее, - отрывисто проговорил Гаррет. - Все время левее, на каждом повороте, - и сощурился в том направлении, где, как ему казалось, лес должен был расступиться.
  Прошло еще долгих полчаса, уже пошатнувших было веру Хоука в свои способности следопыта, когда лес и в самом деле поредел, и тропа вывела их к полю, на котором, похоже, в этом году не сеяли и не жали. Чуть вдали виднелись крыши деревенских домов, судя по отсутствию дымков над крышами, не имевших хозяев. Гаррет беззвучно усмехнулся: получилось, никто не будет сегодня ночевать в чистом поле. Он на секунду устало прикрыл глаза, а потом двинулся через заросли сорняков к деревне.
- Меньше, чем через четверть часа, разведем огонь, - вполголоса сказал он, обернувшись к Фенрису.
  Ворота мертвого селения были широко распахнуты, будто здесь с нетерпением ждали дорогих гостей. Хоук прошел сквозь них, стал осматриваться по сторонам и поймал себя на мысли, что ему не случайно пришло в голову именно слово "мертвая", а не "заброшенная": деревня словно дышала смертью, и не получалось обмануть собственное чутье, сказав себе, что это просто морок, мерещится из-за усталости и мрачности этого места. Не выходило представить, как жители уходят отсюда в поисках лучшей жизни. Под сапогом что-то хрустнуло, громко, как толстая сухая ветка, и одновременно с этим раздался голос Фенриса.
- Люди иногда не возвращаются туда, где шли магические бои: боятся, - медленно проговорил он, но бродяжьи инстинкты уже делали свое дело: он чуял, что Фенрис прав. - Я ни в чем не уверен... - договорить Гаррет не успел, так и замер при виде того, что поднимается с земли совсем рядом с эльфом. - Храни нас Создатель! - хрипло выдохнул он и отступил назад, потянувшись к Тени: нежить не ходит одна, они обречены на бой.
  И словно в ответ на его мысли со всех сторон захлопали ставни и двери: мертвые шли защищать свое и избавляться от чужаков. В темноте замелькали фигуры, те, кто когда-то был мужчинами, женщинами, малыми детьми, а теперь ничем не напоминал себя прежних, подступали, смыкая круг. В темноте белели кости, хлопали выцветшие разноцветные лохмотья. Хоук насчитал полдюжины, дюжину полторы - и внутренне похолодел: их только двое, а мертвецы продолжают прибывать.
- Попробуем вырваться, пока не обошли сзади! - отрывисто бросил Хоук Фенрису и окружил их обоих барьером.
  Духовная магия омыла ладони прохладной волной, и Гаррет обрушил на мертвецов шквал энергии, а почти сразу вслед за ним каменный кулак, потом еще один и после передышки в несколько секунд - еще. И это будто подхлестнуло нежить двинуться на них быстрее.

Сколько бы раз ни доводилось Гаррету сталкиваться в бою с нежитью, как бы хладнокровно он ни научился при этом держаться, все равно каждая новая такая встреча вызывала у него брезгливое омерзение и тайный страх, который невольно одолевает живое существо, в очередной раз убеждающееся, что мертвое не всегда остается мертвым, если в дело вмешиваются силы из-за Завесы.
  Так было и сейчас: страх жил где-то глубоко в душе, то и дело сжимал нутро ледяными когтями, и стоило труда держать его под контролем и не терять необходимой сосредоточенности. Хоук цеплялся за все, что связывало с реальностью и помогало вести бой: Фенрис рядом, живой, настоящий, один не справится, но они точно справятся вдвоем; под ногами камни и кости, они мешают двигаться, значит, легко споткнуться и надо быть внимательнее; отступать к воротам приходится почти вслепую, нужно лучше слушать чутье, чтобы обойти опасность; со всех сторон слышится стук, это плохо, потому что с этим звуком открываются и закрываются двери, выпуская из темных домов новых мертвецов; дождь и ветер становятся сильнее, и в этом тоже нет ничего хорошего, поскольку эльф и человек устают, а ходячие трупы - нет.
  Щедро осыпая врагов магическими ударами, Хоук под прикрытием Фенриса отступал к воротам. Дыхание сбивалось и с хрипом вырывалось сквозь стиснутые зубы, понемногу становилось физически ощутимо, как беспощадно он опустошает запас магических сил, и то и дело начинало казаться, что земля вот-вот уйдет из-под ног. Гаррет почувствовал, как Фенрис прижался к нему спиной, огляделся по сторонам, увидел, как сжимается кольцо и уже начал было собирать силы для последнего удара, чтобы сделать его как можно более сокрушительным, когда ударил эльф.
  "Храни нас Создатель."
  Мощная волна магии духа отозвалась дрожью во всем в теле и как будто даже освежила. Обернувшись к Фенрису, Гаррет ответил на его улыбку: все будет хорошо, сейчас они покончат с этим, выберутся отсюда, а там уж он поможет любимому прийти в себя и пережить отдачу от такого удара. И стоило подумать об этом, как рядом стало донельзя ощутимо присутствие враждебной магии, существа, не имеющего отношения к недремлющему миру.
- Фенрис, демон! - крикнул Хоук, а потом обернулся туда, где мелькнула темная тень, собирая силу, чтобы лишить тварь маны, но это было и все, что он успел: мир вокруг подернулся дымкой, померк, и Гаррет, задыхаясь, стал падать в бесконечную пропасть без дна.

  "Висельник" в городе Киркволле - заведение не самое почтенное, но зато одно из самых известных, а в Нижнем городе о нем уж точно не слышал только глухой или очень трусливый. Здесь заключают сомнительные сделки и проигрывают большие деньги сомнительным личностям, бьются об заклад и находят компанию на ночь, ведут дела с представителями гномьей Хартии, если не хотят знакомиться с теми, кого может прислать гномья же Торговая Гильдия. Здесь можно продать и купить кого угодно и что угодно, и ни продавца, ни покупателя закон не догонит. А солидным господам здесь особенно рады, откуда бы они ни были, из Орлея, Антивы, Ферелдена или, как сегодняшний гость, золотом заплативший, чтобы ему освободили весь обеденный зал для важной встречи, из Тевинтера. "Висельник" непривычно тих для вечера, нет никого, кроме хозяина за стойкой да мальчишки на побегушках. Почтенный господин из Тевинтера все приготовил для встречи, которой ждал и жаждал многие годы и с нетерпением ждет. Тускло чадящие в трактире сальные свечи освещают пустоту.

Даже всегда расторопный и немного суетливый Корф за стойкой притих, а эльфийка и вовсе сжалась, опустив голову и явно не желая встречаться с Фенрисом взглядом. С появлением вальяжного тевинтерского господина, опиравшегося на витой посох тонкой работы в трактире будто разом стало тихо, и, кажется, даже колеблющийся свет сальных свечей неподвижно застыл.
  Данариусу явно нравился производимый эффект: он замедлил шаг, спустился еще на несколько ступеней и остановился, так, чтобы быть достаточно близко к собеседникам, но по-прежнему иметь возможность смотреть на них свысока. Полдюжины человек, составлявших отряд магистра, замерли в нескольких ярдах от него, молча сомкну строй.
- Прости, Лето, - скорее прошелестела, чем прошептала Варанья, поднялась на ноги и бесшумно отступила в угол потемнее. Смотреть брату в лицо она по-прежнему избегала.
  Данариус улыбнулся, снисходительно, доброжелательно, едва ли не ласково, как человек, который хоть и вынужден тратить время на чужие суетные чувства, но, по милосердию сильного, может позволить себе такую мелочь.
- Мой дорогой Фенрис, - магистр склонил голову к плечу, придирчиво рассматривая эльфа. - Какое облегчение после всех этих лет бесплодных поисков, наконец, найти тебя и обнаружить, что тебе не причинили никакого очевидного вреда, результаты моей кропотливой работы нисколько не пострадали, и ты остался прежним. Впрочем, вполне ли прежним, мы сможем выяснить только в более частной обстановке, не так ли? - на несколько секунд улыбка Данариуса приобрела более интимный оттенок, а потом он разом посерьезнел и слегка нахмурился: - Мы ведь не станем повторять тот неприятный сегеронский эпизод и заставлять корабль ждать в порту? Полагаю, сама наша встреча должна напомнить, где чье место и как должно действовать. Надеюсь, мне не придется прилагать усилия, чтобы побудить вести себя правильно, - и он снова улыбнулся, сдержанно и немного снисходительно.
  За плечом у Фенриса шевельнулся Хоук, потом сделал шаг вперед, переводя взгляд с эльфа на тевинтерца и обратно. Вид у него был настороженный, напряженный и обескураженный одновременно.
- Это он, - шагнув ближе, он положил руку Фенрису на плечо. Сказанное было не столько вопросом, сколько констатацией факта. Хоук мерил Данариуса пристальным взглядом, словно взвешивал его силы и прикидывал свои шансы.

Стоило Фенрису вспыхнуть и оглянуться по сторонам затравленным зверем, как в лице Хоука что-то изменилось. Напряженно хмурясь, он пристально всматривался в эльфа и в глазах его было такое выражение, будто он пытается осмыслить и слова Данариуса о "частной обстановке", и то, как Фенрис залился краской, едва услышал их. Защитник Киркволла смотрел то на магистра, то на его бывшего раба, и с каждым мгновением на его обычно добродушном лице все больше проступало выражение брезгливости пополам с разочарованием. В тот момент, когда Фенрис все-таки расправил плечи, Хоук отстранился и снял руку с его плеча, а потом медленно, словно нехотя поднял взгляд на Данариуса.
- Может быть, и договоримся, - при виде денег он слегка поморщился, потом снова бросил на эльфа внимательный взгляд. - Я... не работорговец, - Хоук досадливо повел плечом и скрестил руки на груди. - Тут в другом дело... магистр. По твоим словам как-то так выходит, что Фенрис не ради одного лириума, не ради меток вам нужен, что вас даже связывает что-то, - на лице Хоука снова промелькнуло прежнее брезгливое выражение, потом он нахмурился. - Он говорил другое. Так вот: я не хочу, чтобы с него содрали шкуру, с ним стоит обращаться иначе, и ласка ему нужна больше. Я отступлюсь, если он пойдет с вами сам и пожелает вас послушаться, но не будьте жестоки. А так я все равно уже, похоже, получил все, что мог, - Гаррет скользнул по Фенрису непривычно колючим взглядом, жестко усмехнулся и посмотрел на Данариуса: - Поставите мне тогда бутылку эля и счастливого вам пути до порта.
  Отряд и слуги магистра замерли в нерешительности, поглядывая то на своего господина, то на не в меру наглого, по их мнению, марчанина. Улыбающийся Данариус был безмятежен: он не торопился прерывать Хоука, пока тот говорил, а сейчас совсем не спешил отвечать ему и, только выдержав паузу, негромко, понимающе рассмеялся.
- Не стоит представлять меня извергом, мессир Хоук, - его улыбка стала удивительно теплой и дружеской, только светлые глаза были по-прежнему холодны. - И совершенно точно не стоит верить вашим зловещим южным сказкам о тевинтерцах и ужасающем рабстве в Империи: мы живем со своими рабами душа в душу, так что ваша просьба, право, такая малость, - последние слова Данариус почти пропел, а потом обернулся к Фенрису: - Ну что же, мой милый Волчонок, твой почтенный временный хозяин, похоже, не желает играть в освободителя рабов, его можно понять. Устроим для него маленькую демонстрацию того, каков ты на самом деле? Как ты умеешь слушаться? Как ты любишь подчиняться и выполнять любой свой долг? Как ты истосковался по рукам хозяина? - последние слова были сказаны так тихо, будто только для Фенриса и предназначались. - Иди же ко мне, и я сам застегну твой ошейник, ничьи больше руки к тебе не прикоснутся, - Данариус сделал рукой небрежное движение, будто подзывал к себе послушного пса, но его голос заметно дрогнул от нетерпение.
  В таверне стало очень тихо, словно все замерло в ожидании следующего слова или шага.