Хоук жил в уверенности, что за все то время, когда они с Фенрисом были вместе, да и вообще были знакомы, он давал своему эльфу не слишком много поводов для радости, поэтому чувствовать, что какие-то его слова или поступки эту радость пробудили всякий раз было тепло. Вот и сейчас было так же, у Гаррета даже на мгновение разгладилось лицо, когда он взглянул Фенрису в глаза.
- Договорились, - он кивнул, слегка улыбнувшись. - Найду Фиону сегодня вечером, а завтра с рассветом уходим. Думаю, сперва повидаем Шараду, а там можно будет и севернее податься, я соскучился по солнцу, - на секунду улыбка стала шире, а потом на лицо Гаррет снова набежала тень. - Боюсь, что ты прав: Ферелдену придется пожалеть о гостеприимстве своей королевы, хоть и не только в магах тут проблема. Где они, там охотники на них, - на пути оказался колченогий стул, и Гаррет с шумом его отодвинул. - И эти встречи дорого обходятся и обеим сторонам, и тем, кто вообще к нашим делам не имеет отношения. Знаешь, похоже на зыбучий песок: человек делает шаг в опасное место, его затягивает, воронка становится шире, в ловушку попадает новая жертва, потом еще одна и еще. И вот уже весь песчаный берег - одна большая смертоносная воронка... - Хоук вдруг почувствовал себя так, словно силы вот-вот оставят его, остановился, прошелся ладонями по лицу, а потом тяжело опустился на скрипучую деревянную кровать у стены.
  Он не собирался рассказывать о Кинлохе, никому и никогда, и уж точно не Фенрису, которому и так хватало кошмарных воспоминаний и снов, чтобы добавлять к ним новые. Не собирался он и сам возвращаться к этому мыслями и искренне надеялся, что однажды все увиденные в Башне картины просто рассыплются прахом и перестанут являться ему по ночам. Вот только пока до этого было далеко, и все, что он оставил в Кинлохе, никуда не исчезло, следовало за ним по пятам и пудовой тяжестью давило на грудь. Может ли он это скрыть и, например, отговориться усталостью? Или смешно и пытаться, и Фенрис как всегда с легкостью распознает его неуклюжую ложь? Так и в самом деле бывало всегда: лжецом Гаррет был еще худшим, чем оратором, никогда не умел выворачиваться из неудобных разговоров, а Фенрис видел его насквозь и распознавал эти жалкие попытки даже быстрее, чем вранье бывало окончательно придумано и сформулировано. Тяжело вздохнув, Хоук решил, что его беспомощный обман никому не нужен, и поднял на Фенриса взгляд.
- Меня гнетет то, что я там видел, - напрямую сказал Гаррет. - Там и правда был Круг до прошлого года, а сейчас... Храмовники, служившие там, вконец обезумели. Думаю, это лириум, вернее, его отсутствие: оно сводит их с ума. А, может быть, они всегда такими были, не знаю... - он провел ладонью по лицу. - Они заперли в этой опустевшей Башне магов и усмиренных и... несли свою службу, - губы Гаррета искривились в горькой улыбке. - Знаешь, я многое видел и раньше, но... это было хуже, чем Казематы, даже такие, как в день восстания, хуже, чем клоачные и портовые хибары работорговцев. Я... и раньше знал, что храмовники насилуют усмиренных, но что они пьют кровь своих подопечных или морят их голодом, привязав к скамьям, чтобы грешные маги не избегли чистой проповеди... - воспоминание оказалось слишком ярким, и голос Хоуку изменил. Опустив глаза, он покачал головой: - Прости. Ты не должен это слушать, - он смолк, собираясь с силами и пытаясь отогнать жуткие картины. Плохая была идея, все-таки надо было врать.