Dragon Age: The Abyss |
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dragon Age: The Abyss » История » 11 Верименсиса 9:42 ВД. Однажды, в студеную зимнюю пору
• Дата и место: 11 Верименсиса, 9:42 Века Дракона. Скайхолд, Морозные горы.
• Участники: Андреас Тревельян, Дориан Павус, Йен Лавеллан.
• Сюжетность: личный.
• Краткое описание:
Кошка никогда не поймет собаку, а долийский эльф - человека. Иногда из-за таких недопониманий начинаются войны, а иногда все складывается довольно комично.
• Предупреждение: упоротость, 18+.
Отредактировано Йен Лавеллан (08-04-2016 23:45)
Тихий шепот заставил Йена вздрогнуть, точно слова любовника легчайшим разрядом электричества прошлись по его коже. Пусть он не понял их значения, его доверие было абсолютно: глядя на него так, сказать Дориан мог только что-то очень приятное. Хотелось ответить, но, как всегда в такие моменты, слова играли в чехарду, и ничего путного эльф произнести не мог, надеясь только, что его раскрасневшееся лицо и голодный блеск в глазах достаточно красноречивы вместо него.
Когда продолжения ласки не последовало, Лавеллан перевел взгляд на лицо Дориана и увидел, что тот смотрит на него. Или скорее - рассматривает, точно не хочет упустить ничего. Долийца одолевало теперь два желания: подставиться под этот взгляд, показать любовнику все, что тот только пожелает увидеть, и замереть, ожидая, пока его руки или голос не направят его.
Ждать пришлось недолго: горячие руки шемлена снова заскользили по его телу, и Йен сполна отвечал на каждое прикосновение дрожью и стонами, которые становились все громче и беззастенчивее. Отдаваясь наслаждению, он привычно прикрыл глаза, но тут же встрепенулся и снова стал наблюдать за их отражениями. Не только потому, что это зрелище будто удваивало удовольствие, но и потому что так велел Дориан.
От настойчивых прикосновений горячего языка кружилась голова, от вида того, как любовник ласкает его, подкашивались ноги. Эльфу хотелось просить, умолять, чтобы ласка переросла в нечто большее, но слов не было - только отрывистые стоны, которые не было сил удерживать в себе. Когда рука Дориана скользнула по его животу вниз, Лавеллан подобрался от предвкушения еще большего удовольствия, а когда пальцы сомкнулись на его члене, не застонал уже - закричал, выгибаясь и хватаясь за раму зеркала, чтобы устоять на ногах.
- Да!
Он дрожал всем телом, захлебываясь от возбуждения, которое нарастало с каждым мгновением. И то пытался толкаться в руку любовника, еще больше ужесточая грубоватую ласку, то подавался назад, к истязающему его языку. И все это время заходился бессловесными, оглушительными криками, позабыв и о том, где они находятся, и о том, что еще какие-то минуты назад он был зол и растерян.
Как же это было хорошо - слышать и всем существом чувствовать отклик на каждую ласку, на малейшее прикосновение. Дориану казалось, что Йен прямо-таки вспыхивает под руками и поцелуями, слушал крики любовника так, будто они были лучше любой музыки, а потом и сам перестал сдерживаться - стал отзываться на них хрипловатыми, приглушенными стонами, ни на секунду не прерывая ласк, становившихся все более настойчивыми и грубыми. Голос у Йена был пронзительный и звонкий, и Дориану казалось, что эльф не кричит - поет, отчаянно, бессловесно, словно бы по-птичьи, и хотелось заставить его "петь" как можно громче, и в погоне за этой песней, он то и дело почти проникал языком в его тело.
Наверное, звуками, которые раз за разом взлетали под потолок инквизиторских покоев можно было собрать за дверью чуть ли не всех обитателей Скайхолда, а то и духов из Завесы призвать, но Дориан совсем не смущало, то, что у них есть слушатели. Наоборот, в этом было что-то особенно возбуждающее - воображать, как их застанут, как посмотрят на происходящее глазами, полными ужаса, шока и тайного возбуждения, и как это возбуждение вспыхнет ярче, когда бесстыжие любовники даже не подумают устыдиться или смутиться.
Этой фантазии хватило, чтобы по телу Дориана прокатилась дрожь, и он застонал еще громче, а потом слегка прикусил нежную кожу Йена, по которой только что скользил языком. Одним движением поднявшись на ноги, он крепко обнял Йена и привлек его к себе.
- Хочу взять тебя, amatus. - хрипловато проговорил Дориан эльфу на ухо. - Прямо сейчас, так, чтобы ты все видел, - он тихо усмехнулся, согрев дыханием острое ухо, и прибавил: - Держись крепче, - и он чуть подтолкнул Йена вперед, коленом пошире разводя ему бедра.
После недавних ласк тело любовника показалось более податливым чем обычно, и терпение окончательно изменило Дориану: придерживая Йена за бедро, он толкнулся аккуратно, но потом почти сразу вошел на всю длину. И тут же застонал, почувствовав внутренний жар его тела.
- Смотри на себя! - в который уже раз за это утро потребовал Дориан и толкнулся снова, резко и сильно.
Слабый укус Лавеллан даже не заметил - возбуждение его было так велико, что он, должно быть, любую боль принял бы сейчас за удовольствие. И ни на мгновение не пожалел, что изнуряющая ласка закончилась, потому что Дориан оказался у него за спиной, и волна дрожи прошла по всему его телу. Пульс стучал в висках так громко, что почти заглушал слова любовника, но эльф все равно понял их смысл и протяжно застонал в ответ, подаваясь назад и прижимаясь к шемлену еще крепче.
- Сейчас! - лихорадочно повторил он вслед за Дорианом, не в силах связать слова в нечто более осмысленное. - Да, сейчас!
Не послушаться желания Дориана, так точно совпадающего с его собственным, было невозможно. Повернувшись к зеркалу лицом, Йен покорно развел ноги шире и вздрогнул, почувствовав, как прижимается к его ягодицам напряженный член любовника. К этому ощущению невозможно было привыкнуть, им невозможно было насытиться. Каждый раз, открывая свое тело для Дориана, долиец подпускал его еще на шаг ближе к себе, отдавал ему всего себя. Страшно не было, как не может быть страшно, когда уже сорвался с пропасти и летишь вниз, забывая о том, что рано или поздно придется болезненно встретиться с землей.
Дориан вошел в него легко, почти без боли - так, как это было ночью, и Лавеллан с готовностью подался навстречу его плавному движению. Горло перехватило от ощущения одновременно облегчения и принадлежности, и снова голос у эльфа прорезался, только когда толчки, которыми входил в его тело любовник, стали резче и сильнее.
- Дориан! - вышло звонко и тонко, будто он вскрикнул от боли, а не от удовольствия.
А удовольствие между тем подчиняло себе все его существо, и Йен плавился в нем, как в палящем полуденном зное. Он то откидывал голову на плечо шемлена, закрывая глаза и выдыхая новые стоны, то снова впивался взглядом в зеркало, в котором видел свое тело и руки любовника на нем. Решив, что этого слишком мало, долиец поставил ногу на оказавшуюся рядом кушетку - теперь Дориан мог войти в него глубже, а сам он видел намного, намного больше.
Андреас провел во внутреннем саду Скайхолда за беседой с матерью Жизель столько, сколько могло мыслящее существо без ущерба для своей личности. Во всяком случае, сам он считал именно так. Когда он вконец пресытился вкрадчивыми намеками, советами, которые казались мягкими, только на первый взгляд и многочисленными цитатами из Песни Света, Инквизитор извинился и ретировался в главный зал Скайхолда. Возвращаться назад в свои покои ему еще не очень хотелось, так как он не был уверен, что оставленные там любовники уже осознали, что рисунки на их телах всего лишь изящная и милая шутка. Однако Андреас издалека увидел, что у дверей его покои собралась небольшая толпа и пошел посмотреть, что там стряслось. Когда до дверей оставалось метров пять, он понял, на какие именно звуки стянулись эти люди. А вот люди, очевидно, не знавшие, что у него в гостях находятся Дориан и Йен, наоборот только что перестали понимать что бы то ни было. Они-то радовались, что Инквизитор наконец-то нашел свою вторую половину, а теперь получалось, что кто-то нашел кого-то в покоях Инквизитора совсем без его участия.
Андреас улыбнулся людям, которые начали поспешно расходиться. Он толкнул дверь, собираясь намекнуть увлекшимся гостям, что стоило бы вести себя потише, однако зрелище, которое открылось его глазам внезапно изменило его планы.
Андреас стоял и смотрел на любовников, поглощенных друг другом перед его зеркалом, а в голове было пусто, только иногда появлялась мысль - хорошо, что массивная дверь совсем не скрипела, когда он вошел. Было бы невозможно жаль прерывать их. И пусть под дверью собирается хоть весь Скайхолд.
Это было... красиво. Это было незнакомо. Сам Андреас никогда ничего подобного не испытывал и не переживал. Ему показалось, что он зашел в запретный сад, как будто лабиринты каких-то из эльфийских руин, по которым он в последнее время много попутешествовал, вдруг завели его в особый, укромный уголок времени и пространства, в котором еще была жива нетронутая, древняя гармония.
А еще это было очень возбуждающе. Андреас затаил дыхание и не шевелился, хотя что-то внутри и напоминало ему настойчиво, что подсматривать нехорошо и стоило бы дать друзьям знать, что он тут. Но, с другой стороны, они сами решили предаться страсти в его покоях и даже дверь не закрыли. Так что сами виноваты.
Отредактировано Андреас Тревельян (04-07-2016 20:39)
Звонкий крик, который выдохнул Йен, как будто высек искру, а она в свою очередь породила жаркую огненную волну, которая так и прокатилась по телу, будто любовнику откликнулось даже не оно, а любимая стихия Дориана, так легко всегда отзывавшаяся на их бурную близость.
- Aeterno te amabo... - срываясь на шепот, проговорил Дориан и сам не заметил, что слова прозвучали вслух, а потом привлек к себе Йена, резко и особенно близко, будто и не заботился вовсе о том, не причинит ли это ему боль.
От любовника пахло дикими травами, словно этот запах никогда и не покидал его кожу, и совсем немного - потом и вчерашним дурманом, и тем же дурманом были пропитаны его волосы и, зарываясь в них лицом, Дориан будто заново пьянел, так, что голова шла кругом.
- Amor meus... - прошептал он все так же сбивчиво, как если бы говорил во сне или в полубреду. - Amabo te, amatus... - как всякий раз, когда они бывали вместе, тевен сам собой приходил на язык.
Когда Йен поставил ногу на кушетку, позволяя ему войти глубже, Дориан хрипло застонал сквозь зубы, болезненно крепко сжал ему бедро, а потом толкнулся глубоко и сильно. За первым толчком последовал второй, потом третий, еще и еще, и каждый новый был сильнее и резче, как будто Дориан испытывал тело любовника на прочность. И одновременно с этим он осыпал легкими, почти невесомыми поцелуями плечи Йена, искупая грубость и нетерпеливость лаской, а ладонью скользил по его груди, животу и ниже - к паху. То и дело Дориан вскидывал взгляд, чтобы увидеть в зеркале любовника и то, что он с ним делал, и от этого зрелища пробирало таким жаром, что невозможно было не срываться на все новые и новые стоны, в которых так и мешались удовольствие и нетерпение, делавшие их совсем непохожими на человеческие.
В очередной раз подняв глаза, Дориан едва не замер: они больше не были одни. Его милость Инквизитор вернулся в свои покои и теперь смотрит на них во все глаза, как смотрят только на огненные представления в Минратосе. Наверное, правильно сейчас было бы остановиться, сказать о неожиданной компании Йену, одеться, унимая свою неудовлетворенность, извиниться перед Андреасом за это неподобающее происшествие и убраться восвояси. Так было бы достойно и правильно. Но когда это он делал что-то правильно в любовных делах? Особенно если на него смотрели такими глазами? И можно ли не похвастаться своей удачей, когда вот он Йен, здесь, у него в руках, и есть тот, кто видит своими глазами, как он хорош?
Вместо того, чтобы отстраниться от любовника, Дориан пьяно улыбнулся отражению Андреаса в зеркале, а потом прикусил заостренное ухо Йена и принялся покрывать его поцелуями, чтобы отвлечь не в меру чуткого порой долийца и не дать ему раньше времени заметить их гостя.
А Йен воспринимал грубость Дориана, как должное, и не думая о том, что тот должен извиняться за нее - словами ли, ласками ли. Каждый резкий, сильный толчок, добавлявший привкус боли к охватившему его наслаждению, он принимал с благодарностью, бесстрашно впуская в свое тело любовника и позволяя ему абсолютно все. Неопытный эльф, который был в своей жизни только с одним мужчиной и который вряд ли когда-нибудь еще подпустит к себе так близко другого, просто не знал, что может быть иначе.
Тем более что ему нравилось все, что делал с ним Дориан. Нравилось чувство полнейшей беспомощности и зависимости от него - он ведь сильнее, долийцу ни за что не вырваться из его рук, пока он сам не захочет его отпустить. Когда-то удовольствие от осознания физического превосходства любовника смешивалось со страхом, но теперь Лавеллан не боялся, всецело доверяя Дориану. Нравились прикосновения обжигающе горячих рук, которые были такими ласковыми впротивовес грубым движениям, которыми шемлен брал его. Нравилось понимать, как сильно Дориан хочет его, как теряет голову от этого желания, срываясь на хриплые стоны и бессвязный шепот на тевене, в котором Йен только и мог разобрать слово "amatus".
А больше всего эльфу нравилось смотреть. На то, как скользят по его телу руки Дориана, на то, как хищно сверкают в отражении его глаза, когда удается поймать его взгляд, на то, как он снова и снова входит в него, заполняя его собой, наполняя его удовольствием и болью. Это, последнее зрелище было настолько же непристойным, насколько и завораживающим, и Йен порой забывал дышать, наблюдая за тем, как проникает в него член любовника.
Отзываясь громкими стонами на каждое движение Дориана, долиец, конечно, не услышал ни того, как открылась дверь, ни нескольких шагов, которые успел сделать Андреас, прежде чем остановиться. Может, он и заметил бы неожиданного зрителя, но отвлечение, предпринятое Дорианом, удалось на славу: он громко застонал, когда зубы шемлена сжали чувствительное ухо, и склонил голову к плечу, прикрывая глаза. С его пересохших губ срывался горячечный шепот, то и дело прерываемый новыми отрывистыми стонами:
- Дориан! Мой Дориан... Ma emma sa'lath!..
Выгнувшись, чтобы еще больше впустить в себя любовника, Лавеллан поднял вверх руки, обвивая ими шею Дориана, точно боялся, что иначе тот отстранится, заберет у него это лихорадочное удовольствие. Бесстыже подставляя всего себя взгляду Дориана, эльф и не подозревал, что за ним наблюдает больше, чем одна пара глаз.
Андреас чувствовал что-то похожее на опьянение, только внимание не расфокусировалось, а наоборот заострилось. Все вокруг как будто расплылось, четкими оставались только Дориан и Йен, но зато все что они делали Андреас подмечал до малейших деталей. Во рту пересохло, очень хотелось сглотнуть, но он боялся произвести даже незначительный шум, стоял тихо, не шевелясь, медленно и глубоко дыша.
Дориан точно его заметил. Он должен был выгнать Андреаса, ну или просто хотя бы остановиться, но этот мерзавец и не думал прекращать. Он явно был не против зрителей, во всяком случае конкретно этого зрителя, отчасти приглашая его разделить момент, но в основном хвастаясь. Андреас ругал его про себя последними словами: как можно ставить своих друзей в такое неудобное положение, хвастливый павлин! Но с другой стороны понимал, что будь у него такой любовник, такой красивый и с которым происходит настолько потрясающая близость, то и ему бы не захотелось выгонять публику.
Андреас прислонился спиной к стене, почувствовал ее холод, но и это не помогло ему прийти в себя. Надо уйти, пока Йен не заметил, пока это все еще можно смыть одной пригоршней холодной воды. Пока ему самому не стало настолько завидно, чтобы впустить в себя мысль о своем одиночестве. Но уйти уже было проблематично - тело бурно реагировало на зрелище и ходить в таком состоянии было не очень удобно. А уж бесшумно выскальзывать и вовсе трудно. Тем более, что потом придется идти через главный зал, а вот это уже недопустимо. Значит надо как-то избавиться от этой проблемы. Дориан - негодяй.
Андреас зажмурился и попытался расслабиться. Не вышло. Он продолжил подпирать стену, стараясь казаться незаметным, а одна из его рук, не та, которая освящена Андрасте, а другая, которая в этом деле гораздо полезнее, постепенно нащупала предмет, мешающий свободному передвижению. Пока через одежду.
Это было восхитительное зрелище, тем более захватывающее, что теперь Дориан наслаждался им не в одиночку и точно знал об этом. Ему казалось, что он физически чувствует взгляд Андреаса, и это ощущение не останавливало и нисколько не смущало, наоборот, хотелось быть на виду, показаться как можно больше, а главное - хотелось показать. Острая, жадная жажда не только владеть, но и перед всем миром - пусть даже сейчас в лице одного-единственного гостя - похвалиться, как ему посчастливилось, кто ему принадлежит и насколько безраздельно готов отдаваться. Теперь ведь и правда это его эльф, его Йен, целиком и полностью, всем существом, и можно наслаждаться и его телом, и светлой, чуть золотистой в солнечных лучах кожей, и травяным запахом, который почему-то всегда от него исходит. И ничуть не меньше, чем всем этим, - его покорностью, желанием принадлежать, и тем, что он, Дориан, у него первый и останется единственным.
Чувство обладания было жадным, сладостным и непривычно темным, но сдерживать его нисколько не хотелось. Дориан застонал сквозь зубы, когда любовник, выгнувшись, обнял его за шею, прижался вплотную и прошелся ладонями по стройному телу, полностью открытому сейчас взгляду. А потом поднял глаза на отражение в зеркале. Ему не надо было проверять, смотрит ли на них Андреас, чутье говорило достаточно ясно, но как же хотелось увидеть это воочию! Тем более, что он не сомневался: его милость Инквизитор - достойный зритель, и пусть нет магии, позволяющей сотворить нечто подобное, но он и без всяких чар сможет ощутить чужое наслаждение как свое собственное.
"Смотри. Смотри же, как хорошо."
А потом Дориану захотелось поделиться своим двойным удовольствием с Йеном. Толкнувшись в его тело особенно сильно, он снова огладил ладонями его грудь и живот, а потом сжал напряженную плоть, сперва слегка, потом чувствительнее.
- Amatus, посмотри в зеркало, - едва слышно выдохнул он в заостренное ухо. - Смотри! - и стал двигаться еще грубее и быстрее, в такт этим движениям лаская любовника рукой.
Лавеллану все сложнее было держать глаза открытыми. Боль уже давно переродилась в удовольствие, и от каждого сильного, резкого движения Дориана его окатывало жаркой волной наслаждения и истомы. Он полностью расслабился, опираясь на любовника, доверяясь его рукам, и только выдыхал громкие стоны один за одним, начисто забыв, где они находятся. Было так хорошо, как бывает, когда невозможно уже и представить, что может быть лучше.
Именно в этот момент рука Дориана сжала член эльфа, заставляя его коротко, тонко вскрикнуть, а ухо обжег торопливый шепот. Йен изогнулся, пытаясь толкнуться в ласкавшую его ладонь, и не без труда вскинул голову, лежавшую до того на плече любовника. Ему не хотелось выплывать из ласковой тьмы, где не было ничего, кроме удовольствия и жара чужого тела, но ослушаться он не мог.
В гладкой поверхности зеркала он увидел собственное раскрасневшееся лицо, потом сверкающие странным азартом глаза Дориана, и готов был уже скользнуть взглядом ниже, к рукам шемлена, ласкавшим его так быстро и настойчиво, что долиец все ближе подступал к последней грани. И тут поверх плеча любовника он рассмотрел еще одну пару глаз и коротко вскрикнул, на мгновение замерев испуганным зверьком - показалось, что даже сердце пропустило удар.
Он смотрел на Андреаса, не в силах отвести взгляд, а Андреас смотрел на них, наблюдал за каждым движением, своими глазами видел каждую ласку, своими ушами слышал каждый стон. Это было так дико, странно и непонятно, что Йен совсем растерялся, не понимая даже, как реагировать. Все в той же растерянности он встретился взглядом с Дорианом и в ту же секунду понял, что любовник не только знает о наблюдателе - он получает от этого удовольствие!
Тихий, совсем неуверенный стон сорвался с губ эльфа: Дориан не останавливался, и тело, сбитое ненадолго растерявшимся рассудком, снова начало бурно реагировать на происходящее. Мелькнула слабая, совсем неискренняя мысль, что надо немедленно все прекратить, высказать все, что он думает о бесстыжих шемленах, а потом сбежать и забиться в самый темный угол, какой только удастся найти во всем Скайхолде.
А потом вдруг вспомнилось: полуголый Тревельян, прикасающийся к нему Дориан, и темная, ядовитая ревность, застилающая глаза кровавой пеленой. Губы Лавеллана дрогнули и разошлись не то в кривой улыбке, не то в торжествующем оскале. Пусть видит! Пусть знает, что Дориан его, а он - Дориана! Пусть все знают, что они принадлежат друг другу...
Взгляд Андреаса больше не смущал и не заставлял сжиматься - он подхлестывал, усиливал удовольствие, которым долиец и без того уже захлебывался, словно морской водой. Тонко вскрикивая от каждого грубого толчка, от каждого сильного движения ласкающей его руки, Йен до крови впивался в плечи любовника, пока наконец особо сильная судорога не прошила все его тело, заставляя кончить с протяжным стоном.
Андреасу всегда нравились вот такие безумные, почти всегда случайные моменты, когда желание как будто помогало всем, кто его испытывает попадать в некую иную реальность. Там ничего не было, ни их имен, ни отношений, ничего, что связывало бы их с тем, другим, реальным миром. Только то, что они чувствуют на данный момент, только их движения, звуки, прикосновения. И это не было обычной оргией, где все участники просто решили забыть обо всем и отбросить любые приличия. Нет, это было как-то... тоньше, необычнее, в чем-то чище, а в чем-то намного развратнее... И Андреас никогда толком не мог описать чувства, которые он испытывал в такие моменты, но точно знал, что самые сильные эмоции он испытывал именно в них, а не тогда, когда был с кем-то, в кого был влюблен. Точнее, это просто ни разу не совпадало - его влюбленность и вот это погружение в пространство желания. Может быть сама по себе влюбленность несла в себе слишком много смысла, чувств, слов, вопросов и планов, что все усложняло и не давало ощущать себя достаточно свободно.
Так или иначе, поняв сейчас, что и Дориан и Йен оба видят его, Андреас смутился лишь на мгновение, да и то, пока не понял, что долиец тоже не против его присутствия. Ему и в голову не пришло, что его приглашают присоединиться к ним, но он почувствовал что они делят сейчас то самое особое пространство, в котором ему тоже позволено присутствовать, а самое главное - действовать, хоть и самому по себе.
Все эти размышления не появились в его голове, он скорее все это почувствовал и разом перестал сдерживаться. Разобраться с завязками на штанах оказалось очень просто, несмотря на то, что руки слушались уже не очень хорошо. Прикоснуться к себе было... делом долгожданным, судя по тому как тело бурно отреагировало на ласку.
Андреас не отводил взгляда от двух любовников, он даже старался ловить их ответные взгляды, и сам не скрывался. Он чувствовал помимо нарастающего возбуждения еще и дикий голод. Слишком уж пресной была его жизнь, слишком много в ней было волнений, тревог, слишком мало его прежних интересов. И теперь он чувствовал, что очень голоден, что соскучился по чужим прикосновениям, взглядам, вздохам, только ощущал он это по-другому. Как будто все произошедшее превратило его в какого-то хищника, более крупного и опасного, чем он был раньше и теперь этот внутренний зверь рвался наружу.
Он увидел, как Йен забился в руках у Дориана и сам испытал ту же судорогу, буквально сразу же, через пару секунд после того, как отзвучал стон эльфа.
Дориан ждал, жадно, нетерпеливо, настойчиво всматривался в гладкую поверхность зеркала: ему хотелось поймать тот момент, когда Йен, так покорно слушавшийся сейчас каждого слова и движения, поднимет взгляд и, что они больше не одни. Легким уколом напомнил о себе страх, что это не кончится добром, что для целомудренного, строгого долийца это будет чересчур, и он попросту вырвется у него из рук, найдет для них с Андреасом самые злые слова, которые вспомнит, и сбежит, только его и видели. А после не захочет иметь ничего общего со "своим шемленом".
Когда Йен на несколько секунд замер испуганным, сторожким зверьком, Дориан рефлекторно крепче сжал его в объятиях, как будто и в самом деле смог бы удержать, если бы любовник вознамерился бежать. А потом мягко коснулся губами заостренного края уха, чуть прикусил кожу у Йена на шее, заскользил руками по его телу, одновременно лаская и отвлекая, толкнулся в него, в этот раз несильно и осторожно. Наградой стал сперва слабый, будто бы неуверенный стон, а потом и настоящий отклик, за которым последовала улыбка, дикая, немного звериная, одна из тех самых, всякий раз наводивших Дориана на мысли о лесных духах. И, стоило этой улыбке появиться, как Дориана с новой силой подхватила теплая волна наслаждения: любовник будто разрешил ему его испытывать, не попытался прервать этот рискованный и одновременно сладостный момент, он готов разделять с ним удовольствие, в каком бы обличье оно ни являлось.
Улыбаясь Йену в ответ и не сводя взгляда с отражения Андреаса, Дориан застонал, низко, хрипло, нетерпеливо, сильно и глубоко вошел в тело любовника, и зашелся коротким криком, когда тот забился у него в руках. Всем существом впитывая наслаждение, переживаемое Йеном и отзываясь дрожью на судорогу, сотрясавшую его тело, Дориан поднял глаза, встретился взглядом с Андреасом и с глубоким вздохом, превратившимся в долгий, протяжный стон, кончил сам.
Несколько секунд казалось, что и дух-то перевести невозможно, и не хотелось ни вспоминать, как дышать, ни отстраняться от тонкого тела, которое все еще можно было крепко прижимать к себе, ни вообще возвращаться к реальности. Наверное, будь Дориан у себя в комнате, ни к какой реальности он и не стал бы возвращаться, не раньше, чем вечером, но в покоях Инквизитора положение, как ни досадно, обязывало. Впрочем, кто сказал, что надо спешить?
- Ты прекрасен, amatus, - тихо пробормотал он и поцеловал любовника в повлажневший от пота висок. - Никогда бы не подумал, что захочу, чтобы тебя кто-то видел в такой момент... - в голосе Дориана прозвучала улыбка, - Но как же ты прекрасен! Как же мне посчастливилось... - он еще крепче прижал Йена к себе. - Приятно, что теперь об этом знают. Андреас! - Дориан заговорил громче: - Прости, мы должны были уйти ко мне, но Йен с твоими рисунками оказался так хорош собой, что я не устоял, - он обернулся и широко улыбнулся Тревельяну. - Ты ведь не сердишься?
Ноги едва держали Дориана, после безумной ночи гудело в голове, и все же он был доволен, как не был уже много дней, и очень надеялся, что не ему одному так хорошо.
Для Йена стало уже привычным то, что Дориан то и дело втягивает его в какие-нибудь безумства, открывает для него нечто совершенно новое, о чем раньше он и понятия не имел. И было бы ложью сказать, что такое жадное познание новых граней удовольствия не нравилось эльфу - он как будто торопился наверстать все, что упустил за эти годы. Ему льстила собственная смелость, с которой он бросался в неизведанное.
Но того, что только что произошло в покоях Инквизитора, он от себя никак не ожидал. По мере того, как отступало возбуждение и прояснялся рассудок, Лавеллан все четче осознавал, что именно здесь случилось. Он не просто забылся настолько, чтобы предаться страсти в чужой спальне, где их в любой момент могли застать - что и случилось! - он к тому же позволил шемлену смотреть. И не какому-то незнакомому шемлену, которому больше никогда не придется смотреть в глаза - это было бы слишком просто! - нет, это, конечно, должен был быть Андреас, Инквизитор, Вестник, чтоб ее, Андрасте и надежда всего Тедаса.
Дориан нашептывал ему на ухо приятные глупости, а Йен как будто разрывался надвое. Одна его часть хотела просто нежиться в объятьях любовника, слушать его, такие лестные, слова, другая - металась в ужасе, снова и снова прокручивая в голове случившееся и пытаясь представить последствия. Что теперь будет думать о нем Тревельян? Нет, хуже того - что теперь будет думать о нем Дориан? Может, решит, что раз долиец разрешил смотреть, то в следующий раз можно позвать Андреаса к ним в постель?
Лавеллан мысленно взвыл и сделал то, что делал каждый раз, когда отношения с шемленом излишне усложнялись, и он понятия не имел, как поступить. То есть сбежал. Конечно, он не мог выскочить голым за дверь, а о том, чтобы задержаться тут еще хотя бы на десять секунд, чтобы одеться, и речи быть не могло. Окно было заперто, лишая его возможности упорхнуть, и оставалось только одно.
Воспользовавшись тем, что Дориан повернулся к Андреасу, обращаясь к нему, Йен выскользнул из его рук, мигом превратился в кота и юркнул под кровать, забиваясь в самый темный угол. И теперь пусть хоть мир раскалывается надвое - он отсюда не вылезет. Никогда-никогда-никогда.
Отредактировано Йен Лавеллан (30-07-2016 15:40)
- Нет, я нисколько не сержусь, после моих рисунков, кто бы устоял? - Андреас уже вынул руку из штанов и вообще довольно быстро привел себя в порядок, так что его непринужденный тон был почти что настоящим. Он очень обрадовался, что Дориан так легко с ним заговорил, это спасло от неловкого молчание или, что еще хуже, от неловких разговоров. Но, похоже, Йен так не думал. Ждать легкости восприятия от долийца вообще не приходилось, даже если обстоятельства не были такими двусмысленными, а уж в такой ситуации стоило ожидать какой-нибудь грандиозной вспышки. То, что последовало, вспышкой не было, но грандиозным было точно. Андреас чуть не закричал от восторга, когда увидел, что сделал Йен. Искусство перевертышей всегда казалось ему удивительным и Вестник точно отдал бы свою необычную зеленую руку за умение превращаться в какое-нибудь животное. Особенно в кота - чудесное же дело!
- Кот! Дориан, ты видел?! То есть, ты, наверное, уже к этому привык, но все таки - кот же! Давай его поймаем, а?
Андреас подбежал к своей кровати, от восторга уже забыв, почему ноги так неохотно слушаются, и встав на четвереньки заглянул под нее. Там было темно и тихо. Присутствие там Йена выдавали только смутные очертания где-то под изголовьем кровати.
- Давай ты залезешь под кровать, а я тут посторожу, чтобы ему было не убежать, хорошо?
Как бы Андреасу не хотелось потрогать волшебного кота, лазать в пыли под кроватью он все-таки предоставил любовнику этого кота. Так, по его мнению, было очень даже справедливо.
Дориан как раз собирался ответить Андреасу что-нибудь одинаково лестное и для его "чудесных" рисунков, и для долийца, когда его планы были самым неожиданным образом нарушены. Он, конечно, знал, как Йен ловок и успел заметить, на что способна магия перевертышей, и какой молниеносной она порой бывает, но сейчас самым позорным образом упустил момент, когда любовник к ней прибег. То ли приятная расслабленность сыграла с ним злую шутку, то ли он был слишком увлечен тем, что красовался перед милордом Инквизитором со своим чудесным эльфом, но этот чудесный эльф прямо-таки со звериной ловкостью вывернулся у него из рук и опрометью кинулся под кровать, прежде чем он, неуклюжий "шемлен", успел ахнуть или хоть слово сказать.
- Кот, - вздохнув, кивнул Дориан и сумрачно уставился на кровать: поделом ему, был бы ловчее - не пришлось бы сейчас лезть в это царство пыли и дряни. Усмехнувшись, он обернулся к Андреасу: - Не скажу, что привык, но точно скажу, что нам очень повезло. Повезло, что кот, а не волк, например, - Дориан коротко рассмеялся, а потом оглянулся в поисках своей одежды, поднял с пола штаны и принялся одеваться. - Не поймаем мы его, если он не захочет. Ну, или поймаем очень нескоро, сперва перевернув тут все вверх дном, - он уселся на кровать, натягивая сапоги. - Но... я попробую его выманить, пожалуй. Ты и правда сторожи. И, может быть, если все пойдет хорошо, он разрешит себя погладить, - Дориан широко улыбнулся, а потом опустился на колени и заглянул под кровать.
Под кроватью было темно и пыльно, только два маленьких кошачьих глаза настороженно поблескивали в самом дальнем углу, до которого при всем желании не удалось бы дотянуться. Дориан пригнулся к полу и попытался засунуть под кровать голову.
- Amatus, вылезай оттуда, - позвал он так мягко, как только умел. - Ничего особенного не случилось и... ничего особенного не будет. Мы сейчас просто оставим Андреасу его комнату, дадим ему отдохнуть и пойдем... пойдем, куда захочешь, - Дориан помолчал, потом вытащил козырь из рукава: - Например, на замковую кухню. Я своими ушами вчера слышал, что по случаю визита какой-то орлесианки к завтраку могут быть кремовые десерты. Проверим вместе? Давай же, кис-кис, - последнее было сказано для верности: вдруг в кошачьем обличье Йен воспримет это лучше всех остальных увещеваний?
Хотя оба шемлена и говорили сейчас при нем, как при мебели, ну или как при самом настоящем коте, Лавеллан все же слышал каждое слово. Слышал и жалел, что в зверином облике лишен дара речи - едкие ответы так и просились на язык. Так же оставалось только возмущенно таращиться желтыми кошачьими глазами, что он и сделал, едва голова Дориана показалась под кроватью.
Судя по тому, что говорил шемлен, он хотя бы понимал, что вынудило Йена прятаться под кроватью, и это немного успокаивало - так же, как и мягкий тон любовника. Сам он все еще не составил мнение, было ли случившееся чем-то особенным, и понятия не имел, будет ли оно иметь для него какие-то последствия. Для них. Эта неопределенность и пугала, а от нее хотелось спрятаться, как когда-то в детстве - от тени Ужасного Волка.
Эльф уже почти собрался сменить гнев на милость и все же выбраться на свет, когда услышал это нелепое "кис-кис". Конечно, тому, кто никогда не обращался животным, не понять, как чувствуешь себя, примерив звериную шкуру. Но совсем уж наивно считать, что эльф в облике кота поведется на эти звуки, как настоящий кот!
Выразив свое негодование фырканьем с тем особым презрением, на которое способны только кошачьи, перевертыш соизволил все же выбраться из-под кровати и даже позволил Дориану взять его на руки. Царственное появление несколько портила разве что пыль, покрывавшая черную шерсть, и паутина, повисшая на усах. Ничуть, впрочем, этого не смущаясь, кот потерся ухом о предплечье тевинтерца и выжидающе уставился на него: чего ждешь, неси давай!
Извлечение кота из-под кровати Андреас отметил радостным возгласом. Он боялся, что это будет значительно сложнее, что Йен решит всех исцарапать или, что много хуже, немного подумает и превратиться в волка. Дориан был прав - им и правда сильно повезло. Волк бы вряд ли стал прятаться под кроватью, он был бы более активен и общителен, чем кот, к сожалению.
Андреас поскорее подошел к Дориану поближе и быстро погладил кота, пока тот выглядел достаточно расслабленным. Второй раз гладить не решился - не хотелось бы получить теперь уже когтистой лапой по носу.
- Он такой славный у тебя, - сказал Андреас Дориану, - и не только когда кот. Вы чудесная пара, никогда бы не подумал, что из вас такая может получиться... - он улыбался и всячески лучился радушием, но на всякий случай решил пояснить, - не потому что кто-то из вас какой-то ужасный, просто вы на первый взгляд очень разные и вышли из настолько разных культур. Но вместе смотритесь, как будто так и было задумано. Надеюсь, Йен извинит меня за это вторжение. Я ничего такого не планировал... и не планирую в будущем. Но... утро вы мне очень скрасили, спасибо.
Когда дверь за гостями закрылась, Андреас решил, что сейчас самое время еще поспать. Он помнил, что обещал еще раз зайти к матери Жизель, а еще его ждали в ставке, но где-то в глубине души он чувствовал, что заслужил еще пару часов покоя, так что заснул с чистой совестью, как только его голова коснулась подушки.
Хорошо зная нрав своего эльфа, Дориан не слишком рассчитывал преуспеть так быстро и легко, поэтому, когда Йен ограничился презрительным фырканьем, а потом пошел на руки, даже не попытавшись их расцарапать, издал радостный возглас в тон Тревельяну.
Кот ласково терся о предплечье Дориана, но выглядел при этом сумрачным и недовольным. Повисшая на усах паутина и пыль, превратившая черную шерсть в почти дымчатую, придавали ему еще больше мрачности и взъерошенности, и Дориан даже несколько встревожился, когда Андреас потянулся гладить перевертыша: хмурый Лавеллан - совсем не тот, к кому можно безбоязненно прикасаться "шемлену". Впрочем, оставался шанс, что если даже прикосновения лорда Инквизитора гордый долиец воспримет не слишком доброжелательно, то добрые слова все-таки заставят его хотя бы отчасти сменить гнев на милость.
- Спасибо, - подняв глаза на Андреаса, Дориан улыбнулся ему, и улыбка вышла неожиданно смущенной. - Я еще никогда ни от кого не слышал, что мы с ним хорошая пара, да и ему вряд ли что-то такое говорили. Я буду вспоминать твои слова, когда мне в очередной раз напомнят о нашей разности, - он погладил черные кошачьи уши и задумчиво усмехнулся: - Мне нравится мысль, что это кем-то задумано, и, если это говорит Вестник Андрасте, может, так оно и есть, а? - Дориан лукаво сощурился, а потом, вновь слегка посерьезнев кивнул: - Я знаю, что не планировал и не планируешь и, думаю, с Йеном обо всем поговорим и все будет хорошо. Спасибо тебе, Андреас, - Дориан невольно усмехнулся тому, как прочувствованно это вышло, и прибавил: - За все и сразу. А теперь мы пойдем, не будем тебе мешать. До встречи.
Хватило минуты, чтобы собрать одежду Йена, понадобилось в три раза больше на то, чтобы выбраться из комнаты, пряча за пазухой кота и отбиваясь от дурацких вопросов, и еще десять ушло на прогулку по холодным коридорам Скайхолда до спальни. Добравшись, наконец, до своей комнаты, Дориан плотно притворил за собой дверь, без особой надежды поворошил почти остывшие угли в камине и только потом осторожно усадил кота на разворошенную постель.
- Мы одни, amatus, - тихо сказал он, улыбаясь и поглаживая кота по голове. - Никто не придет, никто ничем не помешает. Может, вернешься к обычному облику? - и чутье, и логика так и требовали поговорить, обсудить случившееся, а возможность для этого явно не появится, пока на него будут смотреть круглые кошачьи глаза вместо раскосых эльфийских.
Тому, что Йен вел себя необычайно тихо и покладисто, как для своего буйного нрава, было простое и логичное объяснение: он был слишком растерян и оглушен произошедшим. Потому и вылез, стоило Дориану ласково позвать его, потому и не расцарапал руки Андреасу, когда тот осторожно погладил его. А потом и вовсе притих, услышав неожиданно добрые слова, сказанные в их с Дорианом адрес. До сих пор долиец не сталкивался с такой реакцией на их пару: кто-то кривил носы из-за того, что оба они мужчины, кто-то видел в эльфе очередную "остроухую подстилку", кто-то не понимал, что могло объединить двух настолько разных существ. Услышать что-то совсем противоположное оказалось неожиданно приятно.
Так и не найдя в себе смелости посмотреть хоть кому-нибудь в глаза, Лавеллан оставался в кошачьем облике и безропотно позволил Дориану спрятать себя за пазуху. Пока шемлен мужественно преодолевал заслон в виде любопытных носов, он пригрелся на его груди и почти задремал, а потому не сразу понял, что происходит, когда его усадили на кровать. Ласковое прикосновение немного привело его в чувство, а заодно напомнило, почему и от чего он прячется.
Возвращаться в обычный облик, как предлагал Дориан, совсем не хотелось - долийцу все еще было чудовищно стыдно и страшно. Но и прятаться дальше было бессмысленно: Йен прервал тонкую, но прочную нить концентрации, позволявшую ему удерживать звериную ипостась, и через мгновение на кровати, обхватив свои колени, сидел очень пыльный обнаженный эльф.
- Я не знаю, что сказать, - еле слышно буркнул он, не отрывая взгляда от темного покрывала, которым была застелена постель. - Не знаю, как посмотреть тебе в глаза после того, что сделал. Ты ведь теперь презираешь меня, да? Я, наверное, ничем не отличаюсь от тех плоскоухих, что продают себя в борделе.
Упреки, возмущение, зло шипение, даже яростное,уже подзабытое "ш-шем" - Дориан ждал чего угодно, но только не того, что услышал. Презирает? "Плоскоухие" в борделе? То, что он сделал? Что все это вообще должно значить? Несколько секунд он просто озадаченно смотрел на Йена, силясь по его лицу прочесть тайный смысл, видимо, недоступный тем, кто не знаком с логикой эльфийской расы, потом безнадежно махнул рукой на свои попытки и заговорил:
- Скажи все, что хочешь. И посмотри уже, наконец, мне в глаза, - Дориан мягко коснулся подбородка Йена не принуждая, но побуждая поднять голову, потом осторожно придвинулся ближе. - Послушай, amatus, я тебя не понимаю. Что происходит? Почему я должен тебя презирать? За что? Что такого мерзкого ты сделал? И при чем тут вообще бордель? Не произошло ведь ничего, что заслуживало бы такого разговора, - Дориан погладил любовника по пыльному плечу, словно желая надежнее успокоить.
Что-то такое сейчас происходило между ними, что было за пределами его понимания, и обескураженный вид Дориан служил этому идеальным подтверждением.
Теперь обескураженный вид был у них обоих: выслушав ответ Дориана, Лавеллан все же поднял на него взгляд, но смотрел с подозрением. Уж не издевается ли шемлен? И получаса ведь еще не прошло, не мог он так просто забыть то, что произошло в комнате Инквизитора? Или может ему все привиделось? Он мало спал, а вчера они явно перестарались с дурнолуковкой... Может, и не было никакого Андреаса, и это просто воображение разыгралось? Но это все равно плохо - откуда в его воображении такие грязные идеи?!
- А разве в борделе не платят за то, чтобы посмотреть? - мрачно отозвался Йен и снова потупил глаза. Чувствовал он себя на редкость глупо - хотя бы потому, что не понимал, должен ли испытывать вину за случившееся. Было ли это действительно грязно? Его сбивало с толку то, что Дориан, казалось, воспринял это совершенно спокойно. Можете, для шемленов это и есть самое обычное дело? И, может, так теперь будет всегда? - Мы позволили ему смотреть! - выпалил он, наконец, когда почувствовал, что голова трещит от разрывавших ее вопросов. - Это же... так же... Это неправильно! Близость - это таинство на двоих, на нем не бывает зрителей! - словно заново пережив инцидент с Андреасом, Лавеллан снова залился краской и поспешил закрыть лицо руками.
Это было ужасно. Вдвойне ужаснее от того, что в тот момент совсем не казалось ужасным.
Наверное, будь Дориан лучше осведомлен об особенностях долийской морали, он быстрее сообразил бы в чем причина мрачности Йена и почему эльф так безутешен. Однако несмотря на все то время, что они уже провели вместе, несмотря даже на всю их близость, иногда разница мышления и взглядов попросту забывалась, не учитывалась. Вот и сейчас получилось так же, и оставалось только мысленно ругать себя на все лады за неожиданную и совершенно несвоевременную недогадливость и спешно соображать, как спасти положение.
- В борделе, может быть, и платят, но нам никто не платил, - негромко сказал Дориан и, придвинувшись еще ближе к Йену, прятавшему теперь пылающее лицо в ладонях, мягко обнял его за плечи. - Мы действительно позволили Андреасу смотреть, вернее, я позволил, но в этом нет ничего ужасного. Это было... немного непристойно, пожалуй, за гранью приличий, но ведь как волнующе, разве нет? - Дориан коснулся руки Йена, чтобы отвести ее от лица. - Близость действительно делят на двоих, но иногда некоторые вещи, вроде нашего сегодняшнего зрителя, все равно что пряности: они делают ее еще острее, еще приятнее. Это редкие моменты, которые не повторяются, нечто особенное, что потом можно вспоминать - и вспыхивать, как ты сейчас вспыхнул, но все равно испытывать приятное волнение, - Дориан тихо усмехнулся, а потом прошептал Йену на ухо: - А еще мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь увидел, до чего ты хорош, когда позволяешь мне брать тебя, - и он обнял Йена крепче: от одного воспоминания об этом по телу прошла приятная теплая волна.
Совместно с Йеном.
Казалось совершенно невозможным сопротивляться, когда Дориан говорил так убедительно - особенно, если при этом он еще и пускал в ход прикосновения. Йен послушно убрал ладони от лица, настороженно посмотрел в глаза любовника, но не увидел в них ни презрения, ни насмешки, ни того грязного, липкого, что можно было рассмотреть во взглядах посетителей борделя. Похоже, шемлен и впрямь не стал смотреть на него иначе, и все его доводы звучали вполне разумно и успокаивающе.
- Это действительно было очень... волнующе, - тихо и неуверенно заговорил эльф, придвинувшись ближе к Дориану. Напористый и всегда убежденный в собственной правоте, во всем, что касалось отношений и близости, он чувствовал себя растерянным ребенком, которому нужно объяснять прописные истины. - Когда я увидел его, я сначала испугался, а потом... - он с трудом подбирал слова, но казалось важным объяснить Дориану, что он испытал в тот момент. - Потом мне захотелось, чтобы он увидел. Увидел, как мы с тобой близки, как принадлежим друг другу - как будто если об этом узнает Андреас, будут знать все, - Лавеллан повернулся к любовнику и заглянул в его глаза. - Знать, что ты мой, а я - твой. И в этом нет места больше ни для кого, - последние слова он прошептал одними губами, а потом потянулся ближе к Дориану и нежно поцеловал его. Оставался всего один вопрос. - Значит, я... не кажусь тебе грязным? - эльф невольно скосил взгляд на себя и тихо прыснул: пыль, паутина и размазанные чернила. - Не в буквальном смысле, конечно!
Всякий раз, когда оказывалось, что Йен не просто слушает его, но и слышит, откликается и принимает его доводы, Дориан испытывал какое-то особенное удовлетворение: он видел в этом особое подтверждение их близости. Вот и сейчас, когда Йен послушно отвел руки от лица и заговорил, это знакомое теплое чувство напомнило о себе, и Дориан крепче прижал к себе любовника.
- Волнующе... - тихим эхом отозвался он, заново переживая тот момент, когда встретился с Андреасом взглядом в зеркале. Внутренний жар никуда не исчез, он просто притих до поры и сейчас это воспоминание высекло знакомую искру.
А потом голос Йена словно бы зазвучал увереннее и тверже, когда он заговорил о своих желаниях, вспыхнувших при виде Андреаса, и Дориан откликнулся на них всем существом. Он не просто понимал любовника - разделял все, чего тот хотел, и жадно жаждал того же. А мысль о том, что Йен, несмотря на свое происхождение, несмотря на любые препятствия хочет, чтобы о них и об их принадлежности друг другу знали, будила в Дориане какую-то хищную радость.
- Ты мой, а я - твой, - отозвался он негромко, но твердо и с нажимом. - То, что между нами... Никому в этом нет и не может быть места, amatus. И никогда не будет. Мне хочется, чтобы о нас знали, хочется, чтобы говорили. Дыхание Создателя, да мне еще никогда так не хотелось, чтобы знали, кто мой любовник, и отчаянно мне завидовали! - коротко рассмеявшись, он подался навстречу Йену и ответил ему легким поцелуем. А потом удивленно вскинул брови: - Грязным?.. - несколько секунд Дориан озадаченно хмурился, потом взмахнул рукой: - Разумеется, нет! С чего бы мне вообще такое пришло в голову?! Ты был и останешься для меня самым чистым существом, которое мне довелось встретить в жизни. Ну, то есть... - на несколько секунд на лице Дориан отразились сомнения и душевная борьба, - ...если, конечно, отправишься принимать ванну прямо сейчас, - и он лукаво сощурился, глядя Йену в глаза. Как-то сама собой пришла мысль, до чего славно было бы самому отнести туда долийца на руках.
Слова о зависти приятно польстили и будто окончательно успокоили Лавеллана. Конечно, он и сам считал, что Дориану невероятно повезло: в конце концов, в любовники ему достался не кто-нибудь, а гордый сын Долов! Как ни смешно бы это было для высокородных друзей шемлена, а может, и для него самого, происхождение Дориана ничего не значило для эльфа. Как, впрочем, и происхождение любого из людей. В нем самом текла кровь Арлатана, что может сравниться с этим? Таким сокровищем нельзя расшвыриваться направо и налево, и Йен искренне считал, что оказал шемлену честь, выбрав его. Поэтому, конечно, ему должны завидовать!
Чтобы завидовали ему самому, Лавеллан не хотел. От зависти полшага до жажды обладания, а сама мысль о том, что кто-то захочет отобрать у него Дориана, вызывала неконтролируемую ярость. Конечно, шемлен - не вещь, которую можно отдать или забрать, и все-таки... это его шемлен! Особая долийская логика беспощадна.
Последние опасения Йена Дориан тоже развеял, вот только эта пауза, во время которой он замялся, будто подбирая слова, заставила эльфа напрячься. Что-то все же не так? Он переступил какую-то грань? Услышав же продолжение фразы, долиец сначала возмущенно уставился на любовника - совсем как делал это недавно, будучи в кошачьем облике, - а потом подался ближе и мстительно укусил его за плечо.
- Тебе бы тоже не мешало помыться! - мелочно заметил он, посмеиваясь и выворачиваясь из крепких объятий. - От тебя пахнет, как... как от грязного шемлена! - не рассмеяться после этого замечания оказалось невозможно, и он добавил, уже поднявшись на ноги и склоняясь, чтобы поцеловать Дориана в лоб. - К счастью, этот конкретный грязный шемлен мне нравится.
совместно с Дорианом
Отредактировано Йен Лавеллан (10-08-2016 01:06)
Вы здесь » Dragon Age: The Abyss » История » 11 Верименсиса 9:42 ВД. Однажды, в студеную зимнюю пору
