Глядя на то, как ошарашенный Йен прикрывает рот рукой, как расширяются от удивления раскосые эльфийские глаза, Дориан невольно думал о том, до чего же успел полюбить вот такое выражение лица возлюбленного. И до чего по нему соскучиться. Вот такой, прямо-таки по-детски ошарашенный, Лавеллан казался одновременно забавным, беззащитным и донельзя соблазнительным. Невозможно было не любоваться да Дориан и не пытался отвести от любовника взгляд.
- Все было... волшебно, верно? - Дориан даже слегка жмурился от удовольствия. - И неужели ты думаешь, я бы тебя поправил, даже если бы сам был точно уверен, что реально, а что - совсем нереально? Да ты же такое рассказывал... Настоящий Дориан очень хотел послушать и получил огромное удовольствие! - и, рассмеявшись в голос, он крепче сжал любовника в объятиях. - И не беспокойся, - Дориан немного посерьезнел, но его глаза все равно оставались лукавыми, - мы оставались здесь. Хотя... ты подал мне чудесную идею для следующего раза, когда мы решим разделить кальян, - он тихо хмыкнул, даже не пытаясь отгонять мысленные картины мест, где они двое еще могли бы найти место своей страсти. Чудесным казался каждый из этих вариантов.
  Крепко прижимая к себе Йена и глядя в его довольное, полное умиротворения и какой-то успокоенности лицо, Дориан думал о том, что вернул любовника только сейчас. Не вчера, когда увидел его впервые после их безобразной ссоры, не позже, когда они заново попытались найти общий язык, даже не нынешним утром, когда к ним почти вернулась прежняя нежность, а именно в эти минуты. Когда они снова были вместе, так, как в первый раз, так, как, кажется, оба больше всего и хотели.
- Это тебе спасибо, - вполголоса отозвался Дориан, подставляясь ласковым прикосновениям Йена и рассеянно поглаживая заостренное ухо любовника. - Спасибо, что был со мной, что позволил мне... - он сбился, молчал пару секунд и так и не стал завершать фразу, только произнес после короткой паузы: - Я ни в чем не нуждаюсь так, как в тебе, - большей правды сейчас, пожалуй, не было.
  Дориан прикрыл глаза, обнимая Йена и вдыхая запах его кожи, и так бы, наверное, и задремал, если бы долиец не подал голос и не прогнал его ленивую дремоту прочь.
- Трубку? - в заинтересованном голосе Дориана не было и намека на сон. - Я тоже хочу попробовать, твоя очередь угощать. Так и быть, я даже готов отказаться от дурнолуковки, раз уж ты не хочешь делиться со мной лесными видениями, - он лукаво усмехнулся.
  Может быть, сдабривать только что выкуренный кальян трубочным табаком - не самая разумная идея, но о том, что правильно, а что - нет Дориан сейчас думал в последнюю очередь.

Иногда слова совсем не нужны, и когда Йен, порывисто схватив его за руку, уткнулся лицом ему в ладонь, Дориан почувствовал это особенно остро. Зачем ему, в самом деле, разговоры, когда можно просто чувствовать вот такие доверчивые, безыскусные прикосновения, и по ним читать гораздо больше, чем по любым долгим речам? А еще когда Йен так делал, он удивительно напоминал лесного зверька, который, наконец, подпустил к себе человека и теперь увлеченно к нему ластится. От этого ощущения становилось тепло внутри, поднималась такая нежность, какой Дориан не знал за собой очень давно.
- Мои идеи всегда при мне, amatus, - негромко проговорил Дориан, и в голосе прозвучал сдерживаемый смех. - И я непременно поделюсь ими с тобой, как только мы соберемся заняться любовью в следующий раз. То есть очень скоро, - он все-таки не удержался, тихо фыркнул от смеха, а потом погладил чуть покрасневшие кончики острых ушей. - Совсем скоро, - кажется, одна мысль об этом была способна разгорячить его снова.
Вероятно, внутренний жар и впрямь пробрал бы Дориана снова, пробудив совсем недавно удовлетворенное желание, если бы Йен не отвлек его новой, совсем непривычной забавой, потянувшись за своими курительными принадлежностями. Кровавый лотос, сдобренный вином, меньше всего способствовал ясности ума и концентрации внимания, так что перестроился Дориан неожиданно легко.
- Есть видения, которых не бывает много, - усмехнулся он. - Но из твоих рук и эмбриум не хуже чудесных иллюзий.
Несколько секунд Дориан увлеченно наблюдал за тем, как Йен набивает трубку, как почему-то медлит над мешочками с травами, потом, наконец, все-таки решается и, закончив приготовления, протягивает любовнику трубку.
- Должна разгореться равномерно... - пробормотал Дориан так сосредоточенно, как будто ему только что выдали непростую магическую задачу. - Сейчас...
Язычки пламени мгновенно расцвели на пальцах, потом коснулись трубочной смеси, понемногу потянуло табачным запахом. Желая рассмотреть, все ли получается правильно, Дориан поднял трубку повыше, потянулся к ней, чтобы заглянуть внутрь, а в следующую секунду посыпались искры, что-то вспыхнуло и сильно обожгло верхнюю губу.
- Kaffas! - выронив трубку, Дориан прижал пальцы к усам и скосил глаза в тщетной попытки рассмотреть, что творится у него под носом.

Разглядеть, насколько велики разрушения, никак не удавалось, однако запах паленого волоса и то немногое, что Дориану все же удалось увидеть, достаточно ясно показывало: положение весьма и весьма плачевно. И раздавшийся рядом невнятный звук, похожий на полупридушенное фырканье, не сулил ничего хорошего, слишком уж напоминал отчаянную попытку сдержать смех.
Дориан метнул на Йена грозный взгляд, как будто хотел призвать явно развеселившегося долийца к порядку да так и замер: Лавеллана так трясло от беззвучного пока хохота, что он даже покраснел в тщетной попытке совладать с собой.
- Что? - требовательно спросил Дориан, не отнимая руку от верхней губы. - Что у меня?! - жесткая щетка под пальцами достаточно наглядно давала понять, что. - Все настолько... - выяснить, насколько же все ужасно, он не успел: Йен, окончательно отдавшись бессердечному веселью, зашелся заливистым смехом и теперь едва не плакал, уткнувшись любовнику в бедро.
Бессвязно выругавшись на тевене, Дориан подхватился с кровати, едва не обрушил на пол кальян и метнулся к столу: там должно было найтись зеркало. И, едва заглянув в него, Дориан решил, что лучше бы оно не находилось, до того удручающим было зрелище: отражение смотрело на него ошалелыми вытаращенными глазами, было слегка измазано копотью, а под носом у него красовалась уродливая щетка-огрызок, которую явно было невозможно ни подстричь, ни завить, ни любым другим способом придать ей хоть отдаленное сходство с усами.
- Vishante kaffar! - Дориан обернулся к Йену, потрясая зеркалом: - Ты посмотри на это! Ты только посмотри на это! Если что-то в мире и можно назвать катастрофой, то это! - он ткнул в зеркало так, будто на его поверхности навсегда запечатлелся чудовищный образ. - И скажи на милость, что в этом такого уморительно смешного?! - Дориан словно только сейчас заметил веселье любовника и грозно подступил к кровати, явно намереваясь призвать его к порядку.

Судя по всему, Йен не разделял эстетического шока Дориана, не сознавал весь масштаб беды - а стоило представить, сколько времени понадобится, чтобы снова отрастить усы, как размах случившегося становился еще больше - и совершенно не собирался сочувствовать. Напротив, новый взгляд сперва на любовника, а потом и в зеркало, которым тот потрясал, подарил долийцу еще более самозабвенный приступ веселья. И заявление про нос еще больше подтвердило, как упоенно бессердечный эльф веселится засчет любовника, и что утешать пострадавшую сторону он совершенно не намерен.
Дориан, считавший, что его нос и без того привлекает именно столько внимания сколько нужно, а залог привлекательности в гармонии и правильно расставленных акцентах во внешности, задохнулся от возмущения.
- Ах ты маленький, ушастый!.. - так и не найдя достаточно хлесткого и точного слова, чтобы припечатать разгулявшегося долийца, Дориан со стуком отложил в сторону зеркало и с бессвязным, полным возмущения возгласом метнулся к постели. - Я тебе сейчас!
Что именно он собирается сделать с любовником, Дориан еще не сам не знал: длинные уши он уже драл, для оплеухи повод был явно не тот. Однако стоило взглянуть на растянувшегося на постели Лавеллана сверху вниз, как решение явилось само собой: издав новый вопль, на сей раз до крайности азартный, Дориан перехватил Йена поперек туловища и, перекинув через колено, отвесил ему тяжелый шлепок по заднице, а потом еще один и еще.
- Должно же! Быть! Если! Не сочувствие! Так! Хорошие! Манеры! - с каждым новым словом Йену доставался очередной удар и донельзя увлекшийся своим занятием Дориан не думал ни останавливаться, ни умерять силу.

А это оказалось удивительно увлекательное занятие. Увлекательное и неожиданно волнующее. Йен не пытался вырваться, не возмущался, наоборот, ему как будто даже нравилось: Дориан это чувствовал по тому, как любовник, слабо пискнув, притих, как он замер, словно ловил и не хотел упускать ни единого ощущения. В комнате было не слишком тепло, но Дориана неожиданно бросило в жар.
- А это! И видно! Маленький! Ты! Дикарь! - удары стали сильнее, но теперь он сдерживался. Хотелось не столько по-настоящему причинить боль, сколько разгорячить и раззадорить, посмотреть, как Йен отзовется на то, что с ним делают. А еще - полюбоваться понемногу краснеющей кожей ягодиц и тем, как на ней остаются и постепенно становятся ярче следы от ладони.
  Дориан и сам не заметил, как у него потяжелело дыхание, как он крепче, совсем по-хозяйски прижал любовника, чтобы тот не вырвался, даже если захочет. Йен казался сейчас удивительно маленьким, беззащитным и при этом донельзя соблазнительным. Дориан сглотнул, рассматривая обнаженного долийца у себя на коленях. С ним сейчас можно сделать, что угодно: заставить испуганно или болезненно взвизгнуть, сделать так, чтобы он снова стонал и вскрикивал от наслаждения или - может быть, еще лучше - извести возбуждением и предвкушением настоящего удовольствия и вынудить прямо-таки выпрашивать утоление желаний. Разом потемневшие глаза Дориана ярко вспыхнули: да, так, пожалуй, будет лучше всего.
  Очередного удара не последовало, он только сильно, чуть грубовато огладил зад Йена, оставляя синяки.
- А меня что-то сейчас уже меньше это интересует, - насмешливым шепотом проговорил он, а потом склонился над Йеном и скользнул языком в ложбину между ягодицами. Нутро свело от возбуждения, от предвкушения реакции любовника и от ощущения своей власти над его удовольствием.

Йен слегка, едва заметно выгнулся, одним этим движением выдавая свое удовольствие, и Дориан снова погладил его по ягодице, а потом вскинул на любовника смеющийся взгляд, полный ярких, так и вспыхивающих искр. Глаза Лавеллана казались огромными, совсем непохожими на эльфийские и ради того, чтобы любоваться их нынешним выражением, Дориан изобрел бы любые способы доставить любовнику наслаждение и устроил бы какое угодно сумасбродство. Впрочем, сейчас ничего невероятного и не требовалось: этой ласки, явно испытываемой недавно еще совершенно невинным долийцем, хватало, похоже, с лихвой.
  Оторвавшись от своего занятия, Дориан несколько секунд смотрел на Лавеллана, как будто решал, продолжать или отступиться, потом слабо прихватил зубами его ягодицу и снова скользнул языком в узкую ложбину, только теперь чуть глубже. Прикосновения стали резче, грубее, Дориан как будто вознамерился таким образом взять любовника, попробовать на вкус его тело и войти в него.
- Ты пахнешь мускусом, - хрипловато проговорил Дориан, на секунду вскинув голову, и тут же снова коснулся шелковистой кожи языком и губами.
  Несмотря на то, какое неуемное, почти жестокое желание в нем обычно вызывал Йен, сейчас хотелось не причинять боль и не присваивать, а доставлять все больше и больше удовольствия, понемногу сделать его почти нестерпимым, заставить задыхаться и умолять о высшем пике.

Когда Дориан поднял голову, глазам Лавеллана снова предстало печальное зрелище остатков его усов, но теперь смешно почему-то совсем не было. Новая, неизведанная ласка захватила его целиком, и все до одной мысли мгновенно исчезли из его головы. Не осталось даже дурмана - одно только жадное желание, чтобы шемлен продолжал, позволил ему ярче распробовать это удовольствие.
А еще - желание смотреть. Потому что сейчас эльф готов был поклясться Творцами, что более возбуждающего зрелища никогда не существовало и существовать не могло. Приоткрыв рот, он наблюдал за тем, как скользит между его ягодиц язык любовника, как он касается мест, совсем, казалось бы, для таких прикосновений не предназначенных. В последнем, впрочем, Йен начал сомневаться в то мгновение, когда язык скользнул глубже, отчего по всему телу тут же прокатилась жаркая волна удовольствия.
- Ma vhenan!.. - выдохнул долиец вместе со стоном, выгибаясь еще больше, бесстыже подставляясь Дориану и комкая пальцами простыню. - Еще... пожалуйста, еще... - получилось очень тихо и даже как-то жалобно - от нарастающего возбуждения горло сжимало спазмами.
Внизу живота нарастало ощущение тяжести, член наливался кровью, твердея, и Лавеллан почти безотчетно провел ладонью по паху, чуть поглаживая себя.

Йен выгнулся снова, в этот раз уже откровенно подставляясь, и Дориан не сдержал приглушенного, чуть хрипловатого стона. Вело голову от желания сделать Йена своим, сейчас же, немедленно, забыв о любых изысках и играх, пытка удовольствием, которую он затеял для любовника, превратилась в настоящее истязание и для него самого.
Когда Йен стал просить, выдыхая стоны, так тихо и жалобно, словно не о наслаждении просил, а о пощаде, Дориан тяжело перевел дух и прихватил зубами нежную кожу, на этот раз чувствительнее. Сдерживать себя становилось все труднее, и тем тяжелее, чем больше он чувствовал возбуждение любовника. А тот, похоже, собирался свое напряжение облегчить, и, едва заметив это, Дориан перехватил тонкую руку.
- Нет, - хрипло проговорил он, крепко сжимая Лавеллану запястье. - Нет. Тебе нельзя себя трогать. Только я сам, - по-прежнему не отпуская руку Йена, он снова вернулся к своему занятию, и прикосновения языка теперь были то едва ощутимыми, то таким, будто он уже брал любовника и мог глубоко проникнуть в его тело.
Совместно с Йеном.

Дориан ждал этой просьбы так жадно, как будто она одна могла насытить невозможный, неуемный голод, просыпавшийся в нем, стоило Йену вот так открыться и показать свое возбуждение. Чем больше долиец изнемогал от желания, чем откровеннее это показывало, тем труднее было сдержаться, хоть немного обуздать внутренний жар, снова и снова прокатывавшийся по телу так, будто вместо крови по жилам текла раскаленная лава.
  Дождавшись, он хищно усмехнулся, прошелся ладонью по телу любовника от лопаток до поясницы, как будто хотел кожей впитать его дрожь.
- Сильнее, amatus, - хрипловато проговорил он, негромким эхом откликаясь на просьбу любовника. - Сильнее... Как скажешь... как хочешь... - кажется, Дориану тоже изменила способность изъясняться гладко и связно, но, пожалуй, в гладкой речи он сейчас нуждался в последнюю очередь.
  Пальцы, до того мягко поглаживавшие ягодицы Йена, снова скользнули в ложбину между ними, а потом протолкнулись в дрожащее от напряжение, так и извивающееся тело. И, как всегда, когда Дориан чувствовал, что Лавеллан - его, ощущение этой власти опьянило, заставило быть грубее и резче. Дориан крепко, до синяков, придерживал Йена за бедро и брал его, проникая рукой все глубже в готовое открываться тело и ни на секунду не сводя с любовника хмельной, потемневший до черноты взгляд.

Лавеллан выгнулся под прикосновением горячей ладони, как послушный домашний кот, и тихо застонал, словно боялся спугнуть ласку, становившуюся все более настойчивой. Все, что он услышал в отрывистых фразах Дориана - это два заветных слова "как хочешь", и этого было достаточно, чтобы задрожать от предвкушения. Пытка закончилась, все его желания сейчас сбудутся, еще немного - и все его существо взорвется ярчайшей вспышкой удовольствия из тех, что способен подарить ему только шемлен.
- Ma vhenan... - тихо, почти неразборчиво прошептал эльф и так же тихо вскрикнул, когда пальцы наконец проникли в него, одновременно и утоляя голод, и еще больше раззадоривая его. - Да!
Он подался навстречу руке любовника раз, другой, а после прекратил эти движения, полностью расслабившись и доверившись Дориану - тот и без того отбросил ненужную сейчас осторожность. Боли не было совсем; тугие мышцы чуть сжались, сдавливая теплые пальцы, и тут же расслабились, позволяя им беспрепятственно входить глубже.
Уткнувшись лицом в скрещенные ладони, Йен прикусывал собственную кожу, чтобы не вскрикивать от каждого резкого толчка, но сдавленные, приглушенные стоны все равно вырывались наружу. Ладонь Дориана крепко удерживала его за бедро, но эльф и не думал вырываться - все, о чем он мог думать, это чтобы эта грубоватая ласка не заканчивалась. Повернув голову, чтобы видеть любовника, Йен смотрел на него расширившимся глазами и вдруг коротко, хрипло вскрикнул - это пальцы толкнулись глубже, задевая особо чувствительное место. Лавеллану показалось, что от руки Дориана по всему его телу прошел электрический разряд, и он застонал, требуя настойчиво:
- Еще! Сделай так еще!

Дориану казалось, что тело любовника прямо-таки пульсирует под руками: Йен выгибался, откликался дрожью удовольствия, даже не пытался вырываться или зажиматься и от того доверия, от готовности, с которой он отдавался, перехватывало дыхание, и шла кругом голова.
Дориан тяжело переводил дух, руки у него то и дело подрагивали, захлестывало то желание быть донельзя ласковым, подмечая малейший отклик Лавеллана, то желание как можно больше почувствовать тело любовника изнутри, чуть ли не насквозь его пройти руками. И каждый приглушенный стон, который выдыхал себе в ладони Йен, снова и снова Дориана подхлестывал.
- Какой же ты горячий, - вполголоса проговорил он, даже не замечая, что говорит вслух. - Такой горячий внутри...
Отчаянный хриплый вскрик хлестнул, будто бичом. Дориан вздрогнул, всмотрелся в расширившиеся, огромные сейчас глаза любовника и беззвучно усмехнулся.
- Как сделать, amatus? - негромко произнес он. - Так? - пальцы проникли глубже, слегка задевая место, прикосновение к которому вызвало у Йена такой отклик. - Или так? - в этот раз движение было грубее и резче. - Или, может быть, лучше так? - голос упал до шепота, и Дориан толкнулся рукой глубже, то лаская, то массируя жесткими, быстрыми прикосновениями.
Совместно с Йеном.

Всякий раз, когда Йен отдавался ему и так безоглядно и жадно признавал свою принадлежность любовнику, Дориану казалось, что его изнутри пробирает нестерпимым жаром, а тело хлещут огненные бичи, беспощадные и причиняющие почти столько же боли, сколько и удовольствия. Наслаждение казалось невыносимым, и оттого хотелось сделать его еще острее, проверить самого себя и посмотреть, сколько удастся выдержать, прежде чем будет достигнута самая последняя грань.
  Он застонал, протяжно и хрипло, слушая, как Йен заходится отчаянными пронзительными криками, которые, наверное, слышны были даже в подвале Скайхолда. Гибкое, казавшееся сейчас удивительно хрупким тело, которое Дориан брал, даже не думая щадить, изгибалось и дрожало, и он стал гладить любовника по спине, словно хотел приласкать сходящего с ума от напряжения дикого зверя.
  Впрочем, нежности хватило ненадолго, слишком уж сильно захлестывал Дориана голод, слишком изводило желание этот голод утолить. Вплетя пальцы в длинные волосы Лавеллана, он резко потянул его назад, так чтобы заставить запрокинуть голову и еще больше прогнуться, и стал врываться в тело, поддававшееся с такой готовностью, словно хотел разъять его надвое.
  От того, что Йен попросил, от того, каким голосом эта просьба прозвучала, Дориану застлало глаза темной пеленой. Он хрипло, приглушенно застонал сквозь зубы и еще больше выгнул тело любовника, как будто лук натянул.
- Давай! - это прозвучало отрывисто и резко, не как позволение - как приказ. - Да, amatus! - показалось вдруг, что, прикоснувшись к себе, Йен и его заберет с собой за грань наслаждения.

Йену казалось, что он сходит с ума. Весь этот водоворот ярких, захлестывающих с головой, эмоций, яростное переплетение боли и удовольствия, собственный ненасытный голод, подталкивающий не пощады просить, а жадно требовать еще - все это здорово отдавало безумием. Он, возможно, испугался бы, если бы не держался за одну удивительно успокаивающую мысль: в этом безумии он не один. Это можно было понять по лихорадочным стонам Дориана, по его резким, болезненным движениям, по прикосновениям - то ласковым, то грубым.
Новый тонкий крик взлетел к потолку, когда шемлен с силой потянул его за волосы, заставляя изогнуться еще сильнее. Это было так больно, что слезы выступили на глазах, но эльф и не думал протестовать. Отчего-то он пребывал в уверенности, что грубость любовника демонстрирует силу его желания, и эта мысль приводила его в восторг: Дориан так хочет его, что теряет над собой контроль. Страшно не было - он по-прежнему слепо доверял Дориану и не сомневался, что настоящего вреда тот никогда ему не причинит.
Разрешение было получено, и Лавеллан нетерпеливо обхватил пальцами собственный член. Долгожданное прикосновение отдалось волной жара по всему телу и вырвало из груди хриплый протяжный стон. Опираясь одной рукой на постель и выгибаясь так, как хотел Дориан, он торопливо ласкал себя, чувствуя, как каждое сильное движение ладони, каждый яростный толчок любовника подталкивают его к краю. Если это и было пропастью - падать в нее было не страшно.
- Дориан!
Огненный шар, все это время зревший где-то внизу живота, взорвался, обдав все тело тысячей обжигающих, пламенных брызг. Еще один крик - дикий и бессловесный - сорвался с губ, и уютная спальня поплыла перед глазами, исчезая в темноте. Йен едва удержался от того, чтобы не рухнуть на постель, разом расслабив каждую мышцу - только сильные движения Дориана немного отрезвили его, и он упрямо вцепился уже обеими руками в простыню, точно это могло помочь ему устоять.

Тонким криком, который выдохнул Йен, послушно изгибаясь, Дориан едва не задохнулся и откликнулся ответным стоном, низким, протяжным, полным уже совершенно не сдерживаемой страсти. Йен был его, принадлежал ему целиком и полностью. Казалось, долиец сейчас и испытывал боль, и плавился от удовольствия, и кричал, и даже дышал только по его воле, по его желанию, в ответ на его прикосновения. Одна мысль об этой полной, абсолютной принадлежности подхлестывала одновременно и проверять его на прочность, и дарить ему столько наслаждения, сколько Дориан только сумеет.
Не прекращая грубых, отрывистых движений, он склонился к Йену, придержал его за плечо и стал покрывать узкую спину быстрыми, по контрасту удивительно нежными поцелуями. И отозвался хриплым горловым звуком больше похожим на рычание, чем на стон, когда любовник выкрикнул его имя, а потом зашелся в таких судорогах удовольствия, что эта сумасшедшая дрожь мгновенно передалась Дориану.
Коротко вскрикнув, он подхватил Йена под живот, так, чтобы не дать растянуться на постели, еще несколько раз вошел быстрыми, размашистыми движениями, а потом как будто сорвался в поток раскаленной лавы. Кажется, в камине снова полыхнул огонь, кажется, собственные ладони стали нестерпимо горячими - толком Дориан уже ничего не замечал. Содрогнувшись в последний раз, он излился в тело любовника, слегка покачнулся, а потом крепко, очень бережно обнял Йена и вместе с ним вытянулся на постели.
- Нет никого лучше тебя, - глуховатым, хриплым после отчаянных стонов голосом проговорил Дориан и прижался губами к виску Лавеллана. - У меня никого такого не было, никогда, - и он прижал к себе долийца так, как будто хотел вплавить его в свое тело.
Совместно с Йеном.

Вот и ответ, проще и правильнее не может быть: никто его раньше так не любил. А Йен любит. Их связывает не желание развлечься, не похоть, даже не страсть более высокой пробы - это любовь, как она есть, какой и должна быть. От этого удивительно хорошо и при этом временами так страшно, что дыхание перехватывает и тянет закрыть глаза, чтобы не видеть, что будет дальше, найти способ задержать будущее, чтобы оно не разрушило этот тихий покой.
  Дориан и не стал сопротивляться собственным желаниям: прикрыл глаза и теснее прижал к себе Йена, чувствуя, как тот ласково поглаживает его руки, расслабленный и явно тоже совсем не желающий прерывать их тихий отдых.
- Никто и никогда не любил... - тихим эхом откликнулся он. Пожалуй, вот так и будет правильно, можно здесь и ставить точку, не продолжая фразу. Дориан коснулся плеча Йена губами: - Я привыкаю к мысли, что ты любишь меня, amatus, и она все кажется мне... невероятной, - он смущенно усмехнулся и уткнулся лицом в изгиб шеи любовника. Когда тот завозился и потянулся к нему за поцелуем, Дориан с готовностью подался навстречу, однако нежности почти сразу были прерваны смешливым фырканьем. - Kaffas! - отстранившись, он сел на постели. - Похоже, если я не сделаю что-нибудь прямо сейчас, так и останусь для тебя источником веселья. А я бы предпочел вызывать другие чувства! - хмыкнув, Дориан поднялся с кровати и нерешительно замер.
  Если не сделает что-нибудь. А что он, собственно, сделает? Причесать, подвить или хотя бы прилично подстричь этот жалкий огрызок невозможно, так как быть? Идея сбрить прямо-таки напрашивалась, но это ли не кощунство, если ты не расставался с усами уже несколько лет и не вполне уверен, что тебе понравится твой вид без них? Впрочем, нужно же когда-то рисковать, верно?
- Ладно, попробуем поэкспериментировать, - вздохнул Дориан. На его лице появилось выражение скорбной решимости. - Будем считать, что я... подпал под влияние эльфийской традиции. А ты сможешь понаблюдать за осуществлением типично шемленского утреннего ритуала, - он улыбнулся Йену. - По крайней мере, для некоторых из нас он точно типичен, - и с этими словами он принялся искать кувшин с теплой водой, которой недавно разводил вино, и бритвенные принадлежности.