Йен не отшатнулся, услышав его слова, не вспыхнул яростью, не окатил его презрением, и все-таки изменившееся настроение невозможно было не почувствовать. Оно читалось и в том, как долиец поежился, словно его пробрало ледяным сквозняком, и в неприязненном взгляде, которым он обвел комнату, и больше всего в том, что он теперь снова не смотрел Дориану в лицо.
  Это оказалось больно, пожалуй, даже больнее, чем недавний удар в пах. Дориан опустил взгляд, борясь со множеством самых разнообразных чувств разом. Тут было место и стыду за собственную слабость и за то, что Йен оказался ей свидетелем, и ни на кого не обращенной досаде на то, что любовник стал всему этому свидетелем, и огорчению из-за разрушенного чудесного момента, и, наконец, тайному страху так и не быть прощенным щепетильным долийцем за сегодняшний загул. И брезгливость, с которой Лавеллан поджал губы, делала сейчас дело совсем не благое.
  Усилием воли отогнав весь этот гудящий рой страхов и мыслей, Дориан подавил искушение заглянуть Йену в лицо, чтобы прочесть его настроение, шагнул в сторону и подобрал с пола мантию.
- Давай и в самом деле и вернемся, - кивнул он, не сводя глаз с застежки мантии, с которой донельзя сосредоточенно возился. - Подожди меня у коновязи, это будет быстро, - Дориан поправил ворот, шагнул к двери и уже почти у порога остановился и через плечо обернулся к любовнику: - Спасибо, что пришел. Я и мечтать не мог, чтобы эти отвратительные девять дней сменились таким чудесным десятым, - и, улыбнувшись Йену по-мальчишески счастливой улыбкой, он вышел из комнаты.
  Можно ли в одну минуту переживать столько чувств и переходить от неправдоподобного счастья к изводящему страху и обратно? Дориан теперь знал, что и в самом деле можно, а сумасшедшие поэты ни на йоту не преувеличивают.

  Разговор с мадам оказался не из приятных: двое перепуганных до полусмерти "лучших мальчиков", слухи о "чудовищной твари" в комнате, рассказ о "диком эльфе", посмевшем устроить разнос ее работникам - все это нисколько не добавило хозяйке борделя хорошего отношения к Дориану. Понадобился целый золотой и произнесенное с особым значением имя Булочника, чтобы угомонить ее и убедить не поднимать скандал. Через четврть часа, к концу разговора Дориан слегка охрип, изрядно разозлился и все-таки был совершенно счастлив, что со всеми разбирательствами покончено.
  Йен нашелся у коновязи, и, улыбнувшись ему, Дориан сбежал по ступеням крыльца.
- Прости, получилось дольше, чем я рассчитывал. Мадам не желала прощать нам твой визит, яростно изрыгала огонь, и только золото и прекрасные манеры потушили его, - Дориан усмехнулся, но почти сразу посерьезнел, заглянул Йену в лицо и осторожно спросил: - Все хорошо, amatus? У тебя больше никаких дел в городе? Можем ехать? - подспудное напряжение никак не желало исчезать до конца и отчаянно хотелось обмануться, хотелось, чтобы оно оказалось фальшивым.

Отредактировано Дориан Павус (09-03-2016 03:01)

Ну, конечно, все не могло быть хорошо. Они не могли просто помириться и рука об руку отправиться в Скайхолд, случись так, наверное, они вовсе перестали бы быть собой, две луны слились бы в одну, а Белая Жрица благословила архонта на долгое беспечальное правление. Поскольку ни одного из этих безумных событий не предвидится, смешно надеяться и на то, что сегодняшняя стычка останется в стенах борделя.
  Веселая улыбка сошла с лица Дориана, сменившись неопределенной усмешкой. Вскочив в седло, он заметно скривился от боли, а потом тронул коня и двинулся по слабо освещенной улице в путь. На Йена он пока не смотрел: собирался с мыслями и пытался подобрать подходящие слова, чтобы ответом не испортить и без того не самое лучшее положение дел.
- Все верно, я не пил с ними чай, - наконец, нарушил Дориан затянувшееся молчание и искоса посмотрел на долийца. - И мне жаль, что ты появился так не вовремя, и застал эту картину. Приятного мало, я понимаю, - он снова на некоторое время смолк, рассматривая профиль Йена, потом повторил: - Мне жаль. Не знаю, прозвучит ли это объяснением для тебя, но... мне это было нужно. Иначе, боюсь, воспоминания о Первом Дне рано или поздно заставили бы меня свихнуться или превратили в вечно печального брата Церкви, - Дориан коротко, негромко рассмеялся, опустив взгляд, а потом, подталкиваемый новой догадкой, прибавил: - Или ты не доволен не тем, что я был с ними, а тем, что они были эльфами?
  Дориан успел узнать Лавеллана достаточно, чтобы понимать, что причиной его недовольства и ядовитой язвительности, может быть и сам загул, и участие в нем эльфов, не имевших толком возможности отказаться, и даже то и другое вместе. Вопрос был только в том, что вызовет особенно сильную вспышку и можно ли этой вспышки избежать.

Голос Йена сейчас, наверное, мог бы заморозить не хуже ледяной хватки, Дориану на секунду даже показалось, что мороз продрал по коже, и тут же стало ясно, что разговорами и осторожными объяснениями дело не обойдется, и избежать бури не получится. Невозмутимо брошенное, насквозь фальшивое "Понимаю" еще ярче показывало, до чего же плохо обстоит дело и какой силы грядущая буря может оказаться.
- Сохрани меня Создатель от гномов! - отозвался Дориан на то единственное, на что, кажется, можно было сейчас ответить без особых опасений. - Да и от кунари тоже, - после короткой паузы прибавил он, припомнив приключения бурной юности и слегка передернувшись.
  По всему выходило, что какие бы слова он ни подобрал, как бы осторожен и деликатен ни был, это может вряд ли возымеет хоть какое-то действие, потому как он не может главного: отменить уже случившееся или хотя бы сделать так, чтобы Йен не стал ничему этому свидетелем.
  Невесело вздохнув и напряженно хмурясь, Дориан так увлеченно рассматривал гриву своего коня, как будто там и надеялся найти какой-то способ разрешения всей этой ситуации. И что теперь делать? Излить душу и рассказать, как ему было паршиво и одиноко все те дни, что он не сомневался в окончательности их разрыва? Вскинуться в ответ, решив, что для его гордости уже достаточно испытаний? Забыть о любой гордости и умолять Лавеллана о прощении?
  Дориан как раз примеривался по очереди то ко второму, то к третьему варианту, когда голос долийца вывел его из задумчивости. Вскинув голову, он встретился с Йеном взглядом и на секунду растерянно замер, не в силах поверить, что и в самом деле услышал то, что услышал.
- Что?.. - едва не въехав в лошадь своего спутника, Дориан резко натянул поводья.
  Усилием воли он выбрался-таки из ступора, в который тот его поверг и мгновенно ощутил волну чувств сильных и далеко не самых светлых. Первенствовали там желание встряхнуть посильнее Йена, как молодое деревце, настоятельная потребность устроить ему допрос с пристрастием, не сходя с места, и жажда уязвить словом так, чтобы он задохнулся и не нашелся с ответом.
- А ты сделал? - обманчиво мягко спросил Дориан и улыбнулся. - Кто-то и в самом деле удачно оказался рядом? Собрат-долиец, который хорошо тебя понимает, или просто какой-нибудь ласковый эльф? - улыбка Дориана застыла, стала похожей на оскал и только самый наивный глупец не понял бы по ней, что он на месте убил бы этого "ласкового эльфа", окажись тот сейчас рядом.

Некоторое время назад Дориан показывал Йену, что лед может убивать, и учил использовать это оружие. А сейчас такое оружие, похоже, использовали против него, иначе откуда чувство, что глубоко в грудь врезался острый и холодный осколок?
  Йен сейчас напоминал изваяние, тоже выточенное умелым скульптором изо льда. Вытянувшийся, как струна, с идеальной осанкой, взглядом, полным спокойного достоинства и заметного презрения к тем, кто проявить подобное достоинство неспособен, он мог бы поспорить гордостью облика с любым из орлесианских герцогов или наделенных властью магистров. Или долийских лордов, мысль о которых однажды в Западном пределе уже пришла Дориану в голову при виде Лавеллана.
  Ярость не погасла, но переплавилась в какую-то болезненную горечь, и к ней примешалось чувство унижения, от которого захотелось не то взвыть, не то снова в одиночку приговорить бутылку бренди. Дориан криво, болезненно усмехнулся, несколько секунд смотрел в спину удаляющемуся всаднику, а потом тронул поводья и нагнал его.
- Ты прав, - отрывисто сказал он. - В этом разница между нами. В этом и во многом другом. Каждый из нас по-своему переживает боль и по-своему причиняет ее другому, - некоторое время он ехал молча, потом продолжил громче и тверже: - Мне жаль, что ты увидел то, что увидел, но это только часть той грязи и мерзости, которая во мне есть. Часть того, что у меня было, к чему я привык и что... считаю обыденным. Я могу попросить прощения снова. А потом еще раз и еще. Но... - Дориан всмотрелся в профиль любовника. - Мне тридцать, Йен. Чистоты, которой ты хочешь, много лет нет и в помине и вряд ли она может откуда-то взяться по воле Создателя, - он коротко усмехнулся. - Так что тебе лучше понимать, с кем ты связался, и готов ли ты... ко мне и к тому, что я есть, - последние слова Дориан бросил отрывисто и резко.
  Ни в ночь, когда Алексиус вытащил его из эльфийских трущоб в Минратосе, ни в доме лорда Абрексиса перед отцовскими наемниками он, кажется, не чувствовал себя таким беспомощным и грязным. И, как всегда, следом за этим чувством о себе напомнила злость - на себя, на Йена, на то, как сложилась сегодняшняя ночь, и просто на весь свет. Дориан выпрямился в седле, не глядя на любовника и рассматривая звезды далеко впереди на холодном небе.

Любовники после него? Дориан болезненно нахмурился, по-прежнему не глядя на Йена. Все прошедшие дни и бессонные, какие-то горячечные ночи он думал о том, что и как будет после, и не сомневался: будет многое. Впереди еще много дорогих и дешевых удовольствий, забавных и по-настоящему диких экспериментов, партнеров и развлечений на любой вкус. А вот любовников в этом "после" он не видел и не хотел видеть, так что долиец, наверное, и представить себе не мог, насколько он далек от истины - никто не пришел бы ему на смену.
- А их бы и не было, - отстраненно проговорил Дориан, по-прежнему с редким вниманием изучая звездное небо и избегая смотреть на своего спутника. Злость сегодня, вспыхивая, прогорала всякий раз очень быстро, и сейчас ему снова казалось, что у него вкус пепла на губах.
  Прозвеневшее знакомо, совсем по-старому "ma vhenan" заставило вздрогнуть и удивленно обернуться. Забыв о нежелании встречаться с Йеном взглядом, Дориан теперь всматривался в его лицо требовательно и жадно, ждал не мелькнет ли тень сарказма, не вспыхнут ли карие глаза злостью или насмешкой, не исказятся ли тонкие черты презрением или каким-нибудь еще выражением, которое он и вовсе не сможет понять. Однако Йен был серьезен и спокоен, а в ровном голосе, таком негромком и мягком сейчас не было ни одного предвестия бури.
  Дориан обычно не знал за собой робости, но сейчас не мог справиться с неуверенностью и тайным недоверием: неужели его и в самом деле услышали и поняли? Неужели Йен действительно готов переступить через то, что его задело? И действительно верит в свои слова о "чем-то большем"? Разумеется, верит, он же на ложь способен меньше, чем гном на магию!
- Понимаешь... - эхом отозвался Дориан и крепче сжал руку Йена, когда тот, переплетя с ним пальцы, коснулся их губами. - Не знаю, больше ли я, amatus, но, пожалуй, одной мысли о том, что ты так думаешь, мне хватит, чтобы... - договорить он не успел: сбился на полуслове при виде того, как лицо долийца снова искажается яростью.
  Пожалуй, до сих пор он не встречал никого, у кого настроение менялось бы с такой скоростью и непредсказуемостью, и сейчас не мог понять, рассержен он этим или восхищен. Несколько секунд Дориан непонимающе смотрел на Йена, гадая, чем мог вызвать новую вспышку, а потом бросил эти попытки, как совершенно безнадежные, и без дальних размышлений вскинулся и уже сам взорвался злостью.
- Да с какой же стати снова, лесной болван?! - рявкнул Дориан на всю улицу так, наверху кто-то испуганно захлопнул окно, а из темного угла в проулок прыснули кошки, промышлявшие объедками. - Зачем бы мне это понадобилось?! За каким демоном мне с кем-то спать, если со мной ты?! - от его отчаянного возмущения сейчас можно было зажечь факел, никакого огнива не понадобилось бы.

Наверное, таких абсурдных и странных представлений не дают даже в Театре Вал Руайо, они вдвоем наверняка могли бы ввести новый сценический жанр - художественная ссора с прологом и эпилогом. Вот только непонятно, когда же, наконец, последует эпилог, и что нужно сделать, чтобы это произошло поскорее.
  Несколько секунд Дориан с сомнением рассматривал Лавеллана, потирая руку, которую прострелило ощутимой болью, когда любовник стиснул ему пальцы, колебался между полудюжиной вариантов ответа, уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы заговорить, а потом вдруг расхохотался в голос - над любовником, над собой, над всей этой не укладывающейся ни в какие рамки ссорой посреди ночной улицы.
- Что я сказал? Что я, во имя Создателя, сказал, amatus? - смеяться Дориан перестал, но искры смеха по-прежнему вспыхивали у него в глазах. - Что я считаю посещение шлюх обыденным делом? Да, это так, и я тысячу раз прибегал к этому средству, чтобы развлечься или развеяться. Что эта грязь часть меня? Да, это так, хотя бы потому что случившееся в той комнате значит не больше, любая другая потребность тела вроде посещения нужника, а я могу с удовольствием лечь в постель с тем, кто для меня ничто. Но когда, ради всего святого, я сказал, что это повторится?! - Дориан снова заговорил громче и подался к Лавеллану. - Это не была размолвка, это было расставание! И когда я извелся окончательно, я отправился сюда, за лекарством, которое всегда было безотказным. Ты собираешься бросить меня еще раз, так же, как тем утром? Потому что если нет, у тебя не будет шанса такое увидеть. А если да, Создателем и Бездной клянусь, я просто убью тебя! - того, что последняя фраза окажется таким яростным рыком, Дориан и сам не ожидал и теперь замер в седле, намертво сжимая поводья заволновавшегося коня и прямо-таки прожигая Йена взглядом.