Прошла уже неделя с того злополучного дня, когда наглый Бертран решил прибрать к рукам "бесхозного дикого эльфа", а Йен все еще порой вспоминал об этом. Да и как не вспоминать, если день этот закончился для долийца самым плачевным образом: стоило ему отлучиться среди ночи в уборную, как четверо плоскоухих напали на него и избили прежде, чем он вообще понял, что происходит. Он не видел их лиц, но отчего-то не сомневался в том, что - а точнее кто - стал причиной этой неожиданной агрессии. Все попытки использовать магию - хотя бы, чтобы превратиться и улизнуть! - оказались тщетны, боль не давала сосредоточиться, и Лавеллану оставалось только закрываться, в попытках уберечь хотя бы голову.
   На следующий день, впрочем, он все равно отправился на вылазку в Морозные горы. На удивленные вопросы разведчиков, рассмотревших его "красоту", эльф только хмуро отвечал, что упал с лестницы. Тело болело, синяки и кровоподтеки покрывали грудь, бедра и спину. Лицу досталось меньше, и все же один глаз почти полностью заплыл, губы были разбиты, а на скуле красовался синяк. Сейчас, когда прошла неделя, следов почти уже не оставалось, синяки из багровых стали желтыми, и оба глаза снова видели нормально. А вот на душе было паршиво, как никогда.
   Просветление пришло к Лавеллану в горах - разведка выходила донельзя скучной и лишенной событий, а потому отвлечься никак не получалось. Он снова и снова прокручивал в памяти ночь и утро Первого Дня, и чем больше об этом думал, тем меньше понимал сам себя. Да неужели же он враг себе? Если с шемленом было так хорошо, а без него так плохо, неужели не очевидно какой вариант правильный? Чего он боится - осуждения от клана? Те и без того всегда находили повод быть недовольными своим Вторым. Косых взглядов от других эльфов? Инцидент с Бертраном наглядно показывал, насколько безразлично должно быть ему их мнение.
   Подумать только: он всерьез рассматривал возможность быть с эльфом, потому что это было бы правильно. Но на деле этот эльф оказался сущей сволочью, которой глубоко безразлично было все, что так важно для Лавеллана. Все, к чему Дориан относился с таким уважением. Дориан, который никогда не попытался бы зажать долийца в углу против его воли.
   Все эти мысли проворачивались в голове Йена со скрипом и треском - это продолжали ломаться привычные для него представления о мире. Из всего, пережитого за последние дни, выходило следующее: остроухий собрат может оказаться змеей подколодной, а шемлен - хуже того, тевинтерец! - может проявить самые лучшие качества. Терпение, заботу, нежность, внимательность, уважение... Он мог продолжать этот список бесконечно, что и делал бессонной ночью в горах. Спал он теперь через день - так было проще терпеть тяжелые видения, которые посылал ему во снах Галлус.
   Неудивительно, что едва вернувшись в Скайхолд и наскоро приведя себя в порядок (ему совсем не хотелось представать перед шемленом немытым дикарем!), первым делом Лавеллан бросился искать Дориана. Тевинтерец же, которого всегда было так много, будто сквозь землю провалился - не было его ни в таверне, ни в спальне, ни в библиотеке, ни даже в конюшне, куда долиец заглянул не иначе как с отчаяния. Наконец, решив, что Павус сопровождает Вестника в каком-нибудь важном походе, он начал приставать ко всем, кто мог знать об их маршруте, и спустя пару часов расспросы увенчались успехом. Было ли это и впрямь каким-то заданием от Инквизитора, или Дориан отправился туда по собственным делам, Йен спрашивать уже не стал - ему хватило и названия какого-то заведения в Джейдере, где тевинтерца можно было найти.
   Вывеска "Спелого бутона", перед которой эльф оказался уже через несколько часов, вызывала какие-то смутные ассоциации, но останавливаться на этом подробнее не было ни времени, ни желания. И только войдя внутрь, Лавеллан окончательно осознал, что никаким заданием поездка Павуса в этот самый "бутон" не была. Роскошная обстановка, полуголые женщины и мужчины, лихорадочно блестящие глаза, услужливые лица. Все это он уже видел однажды в Вал Руайо, в "Рубиновом зале", и сейчас чувствовал, как руки невольно сжимаются в кулаки.
   Конечно же, шемлен направился в бордель. Почему бы и нет, в самом деле - разве Йен сам не сказал, что там ему и место? Хотелось орать и бить - то ли неверного тевинтерца, то ли себя самого за глупость непередаваемую. Потратив некоторое время на наблюдение и стараясь принимать как можно более воинственный вид (чтобы снова не спутали с "товаром"!), эльф разобрался наконец, к кому шемлены обращаются, когда делают "выбор". Дождавшись, пока густо накрашенная женщина окажется свободна, он стремительно направился к ней и принялся расспрашивать, где он может найти "мессира Павуса". Маман, конечно же, наотрез отказывалась отвечать, и долиец начал закипать.
   И все же он провел среди шемленов достаточно времени, чтобы понять теперь, что угрозы и вопли ничем ему сейчас не помогут. Нужно было либо подкупить старуху, либо врать. Подкупать было нечем, а значит, надо было срочно учиться лгать. Желание добраться скорее до Дориана - с неясными пока целями - видимо, придавало сил и решительности, потому что Лавеллан доверительно улыбнулся маман и поведал ей, что мессир Павус ждет его, свою компанию на этот вечер, и будет "очень, ОЧЕНЬ недоволен, если не дождется".
   Мессир Павус, наверное, был весьма платежеспособен и находился в "Спелом бутоне" на хорошем счету, потому что вызывать его гнев старуха не захотела. Поманив за собой долийца и стараясь не таращиться слишком уж откровенно на его причудливые татуировки, она откинула тяжелую бархатную портьеру и указала глазами на дверь. За ней раздавались не то смешки, не то возгласы, и Йену стоило больших усилий не заскрипеть зубами или зашипеть. Коротко кивнув шемленке в качестве благодарности, он решительно толкнул дверь.

Отредактировано Йен Лавеллан (07-03-2016 01:24)

   Глупо было тешить себя надеждой, что за дверью он увидит что-то иное. Например, Дориана, пьющего в одиночестве - грязного, помятого, жалкого, но все же одного. Тевинтерец, однако, имел вполне себе цветущий вид, если не считать залегших под глазами теней, а компанию ему составляли двое эльфов. От одного этого Йена перекосило так, что скрипнули зубы. А стоило только присмотреться...
   Светловолосый плоскоухий жался к шемлену и водил пальцами по его груди, а Дориан обнимал его так, точно держался за него, и от вида смуглых рук на светлой коже долийца замутило. Это он должен был быть на его месте. Это его Дориан должен был так крепко прижимать к себе, касаться его волос - то ласково, то грубо, гладить по плечу и оставлять на коже собственнические метки. Воображение услужливо дорисовывало Лавеллану все, чего он не видел, но все, что наверняка происходило в этой комнате до его появления.
   Сбивало с толку наличие второго эльфа, смуглого и темноволосого - он-то здесь зачем? Или так тоже можно?.. От этих мыслей, как и от предположения, которое озвучил смуглый плоскоухий, Йен мгновенно вспыхнул и с грохотом захлопнул за собой дверь.
   С него довольно.
   - Пошли прочь отсюда, - процедил он сквозь зубы, сжимая руки в кулаки до побелевших костяшек. На эльфов он не смотрел - только на Дориана, цепляясь взглядом за улыбку, которая выглядела сейчас почти неприятно.
   - Какой грозный дружок! - смех у темноволосого оказался мелодичным, и долиец отстраненно подумал - этому их, наверное, тоже учат. - Если не хочешь присоединиться и подарить мессиру удовольствие, не мешай заниматься этим нам, - его узкая ладонь скользнула по груди и животу Дориана, неторопливо спускаясь к паху.
   Второй эльф хранил молчание, только поглядывал настороженно, как... как дикий звереныш. Только теперь Лавеллан по-настоящему рассмотрел его: невысокий, даже для эльфа, щуплый, светлые волосы и карие раскосые глаза. Он совсем не был похож на своего развязного "коллегу" и жался к тевинтерцу так, точно искал в нем защиту.
   Глаза как будто заволокло кровавой пеленой.
   - Ga rahn! - рявкнул он в этот раз на элвише и заметил, как вздрогнул светловолосый.
   Второй снова только рассмеялся, и терпение долийца от этого звука окончательно истощилось, лопнуло перетянутой тетивой. Магия пришла сама, отзываясь на одни лишь мысли, хлынула мощным потоком, и Лавеллан обернулся мгновенно. Вот только что посреди комнаты, замерев напротив кровати, стоял невысокий эльф, а теперь уже это был поджарый черный волк, который угрожающе рычал и медленно приближался к постели и ее обитателям.
   Смуглый закричал первым - завизжал, если быть точным, пораженный, как самим фактом превращения, так и наличием в комнате опасного хищника. Перевертыш сделал еще шаг, и к первому крику присоединился второй. Дальше испытывать судьбу плоскоухие не стали: не заботясь даже о том, чтобы прикрыть наготу, они опрометью бросились прочь из комнаты.
   Когда за ними закрылась дверь, волк еще мгновение стоял неподвижно, а потом одним большим прыжком оказался на кровати, вперил тяжелый взгляд желтых глаз в человека и низко, угрожающе зарычал.

Отредактировано Йен Лавеллан (07-03-2016 03:21)

   Йен и сам не знал, что станет делать, когда останется с Дорианом наедине. Просто потому, что в этот момент он совершенно не думал - им руководила слепая ярость, сильная настолько, что воплотить ее мог только зверь, в обычное время надежно запертый внутри.
   Дориан не попытался отшатнуться, не выказал ни малейшего испуга, и перевертыш даже немного растерялся - он не знал, что делать дальше. А потом шемлен заговорил, улыбаясь, и волк ответил оскалом на эту улыбку - слабую, полную какой-то горечи, как и его слова.
   В этом предположении было что-то соблазнительное. Ведь в самом деле: зрелище Дориана с этими шлюхами причинило долийцу такую боль, что только логично было ответить на нее болью еще большей. На мгновение он представил - вспомнил? - вкус крови тевинтерца, его полный боли крик, глаза, из которых постепенно уходит жизнь... Но все это было пустым, ненастоящим - реальной оставалась боль, которую причиняла близость Дориана, даже сейчас, когда эльф, казалось, был надежно огражден от него зверем.
   Не так уж надежно, как оказалось. Перевертыш застыл, когда Дориан обнял его, привлек к себе - так бесстрашно, точно перед ним был домашний пес или... или сам Йен. Эта неожиданная нежность по отношению к зверю была настолько дикой, что Лавеллан не представлял, как на нее отвечать, и сделал первое, к чему толкнули его инстинкты. Он подался ближе, поддаваясь ласковым объятьям, потерся тяжелой мордой о плечо и шею шемлена, лизнул его горячую кожу, а потом уткнулся в нее носом, вдыхая его запах так же, как делал это прежде в своем обычном облике.
   Момент был каким-то теплым и чрезвычайно хрупким. Даже слишком хрупким: для того, чтобы разрушить его, хватило чужих запахов, которые уловил чуткий звериный нюх. К родному запаху Дориана, который перевертыш не спутал бы ни с чем, примешивались другие, и это живо напомнило ему о зрелище, которое он застал в этой комнате, едва войдя в нее.
   Волк снова зарычал, отшатнулся от человека, спрыгивая с кровати, и тут же превратился. Теперь это снова был эльф - растрепанный, смущенный и очень, очень злой.
   - Shemlen'alas! - хрипло, как всегда после обращения, выкрикнул он и зло пнул первое, что попалось под ногу - какой-то маленький глупый стульчик, стоявший у кровати. Тот улетел на другой конец комнаты, но погасить ярость это нисколько не помогло. - Может, и стоило бы тебя убить, проклятый ш-шем! - продолжал яриться Лавеллан, не зная куда себя деть. - Какая мерзость, какая грязь... Fenedhis lasa, да чтоб ты провалился вместе со своими шлюхами! - еще какой-то предмет мебели некстати подвернулся под ногу, и долиец отвел на нем душу. - Поверить не могу, что искал тебя, чтобы извиниться! Идиот! Кретин! Жалкий болван! - даже непонятно было, на Дориана ли он ругается за его похождения или на самого себя - за глупость.

   Так было даже проще; стоило только Дориану подхватить взятый эльфом тон, втянуться в безобразный скандал, как вся растерянность мигом слетела с Йена - теперь-то уж он знал, как себя вести. Для того, чтобы метать громы и молнии, не нужно было думать - достаточно было только полностью отпустить вожжи и позволить себе говорить все, что приходит на ум.
   - А ты и рад! - рявкнул он в ответ, когда шемлен оказался рядом. - Вывалялся в грязи, как свинья! Как скоро ты оказался в постели с этими шлюхами - через день? два? Как будто все, что было, вообще ничего не значит для тебя!
   Это, пожалуй, было уже слишком, и долиец сделал паузу, чтобы перевести дух. Очень вовремя, потому что Дориан вдруг подошел еще ближе и дотронулся до него - всего лишь сжал его плечи, но Лавеллана тряхнуло так, точно это прикосновение обожгло его. Ничего не изменилось, ничего и не могло измениться - близость шемлена по-прежнему сбивала его с мыслей, лишала силы воли, и все, чего ему сейчас хотелось - это прижаться теснее, ощутить родное тепло, почувствовать, как ласковые пальцы скользят по тонким линиям валласлина...
   Лицо долийца смягчилось, казалось - еще мгновение, и он поддастся этому искушению. Но впечатавшийся в память зрительный образ вновь возник перед мысленным взором: прижавшийся к Дориану светловолосый эльф, рука шемлена на нем, смятые простыни, и пальцы второго плоскоухого, так бесстыдно изучающие смуглое тело тевинтерца. Вместо слов Йен издал какое-то нечленораздельное рычание и в очередной раз поддался импульсу: тоже обхватил Дориана за плечи, а затем с силой ударил его коленом в пах. Мысль о том, как больно сейчас должно быть шемлену, принесла злорадное удовольствие.
   - Извиниться за то, что ты такой кретин, конечно же! - снова заорал он, едва сдерживаясь, чтобы не прибавить к первому удару еще один, и еще, и еще, пока вся эта звериная ярость не исчезнет.
   Если это вообще возможно.

Отредактировано Йен Лавеллан (07-03-2016 23:41)

   Если бы Дориан продолжил скандалить, кричал, возмущался, возможно, попытался бы ударить эльфа в ответ, гнев Йена только разгорелся бы ярче. Но он с болезненным стоном опустился на кровать, и сердце долийца мгновенно сдавило жалостью - глупой, неуместной, за которую он сразу же на себя рассердился. Разрываясь между двумя желаниями - наподдать шемлену еще и пожалеть его - он застыл в растерянности, пока не послышался самый неожиданный и странный в такой ситуации звук: Дориан смеялся.
   Глаза эльфа удивленно округлились, он смотрел на тевинтерца недоверчиво, точно всерьез прикидывал, не тронулся ли тот умом - от боли, от пьянства и от беспробудного блуда, видимо. Но не считая того, как кривилось его лицо от боли, Дориан казался совершенно нормальным. Более того - пожалуй, впервые за эту встречу Лавеллан по-настоящему узнал его. Вот он, Дориан Павус, смеется от боли, и все у них снова с ног на голову, как всегда.
   Тяжело вздохнув, Йен сел рядом и зачем-то стал щипать смятую простыню, глядя куда-то себе под ноги. Как отвечать на вопросы шемлена - все, которые прозвучали за последние пять минут - он не знал. Как бы ни уязвило его увиденное в этой комнате, этого оказалось недостаточно, чтобы просто уйти, позабыв про изначальные свои намерения.
   - Заслужил, - наконец коротко буркнул долиец, все еще избегая смотреть на Дориана. - Оторвать бы их тебе совсем за такое... - это уже прозвучало совсем беззлобно - даже как-то тоскливо, точно эльф сетовал на собственное бессилие. Он не мог по-настоящему сердиться на тевинтерца: хоть нанесенная обида и засела глубоко в сердце, она не могла перекрыть собой непреодолимое желание быть рядом. - Ну как, как можно быть таким идиотом?! Как ты мог вообще поверить во всю эту чушь, которую я наговорил тебе тем утром? Почему не сказал мне, что я несу чушь?!
   Это была очень особенная долийская логика.

   Когда Дориан придвинулся ближе, Лавеллан посмотрел на него настороженно, будто раздумывал - не то нашипеть и вцепиться в лицо, не то стерпеть и сделать вид, что не заметил. Остановившись пока на втором варианте, он снова уткнулся взглядом в пол, возобновляя свое увлекательное занятие. Во-первых, долго смотреть в глаза Дориана он просто не мог - вся напускная сердитость от этого оплывала, как воск со свечи, и хотелось только прижаться к шемлену и вдохнуть его запах. Во-вторых, тот все же до сих пор был голым - не то, чтобы эльфа это смущало, скорее порождало во вконец запутавшейся голове совсем неуместные сейчас мысли и образы.
   - За все и сразу, - не слишком-то конкретно отозвался он на вопрос тевинтерца.
   Долийская гордость и без того не знала границ, а уж уязвленная всем увиденным она просто не позволяла сейчас Йену броситься на грудь любовнику, громко покаяться и признаться, что одна мысль о том, чтобы делить его с кем-то, вызывает у эльфа желание устраивать массовые убийства.
   Вопросы, градом посыпавшиеся из Дориана потом, оказались еще сложнее, и Лавеллан надолго замолчал, раздумывая над ответом. Близость обнаженного тела, которое так отчаянно хотелось вновь ощутить на себе, нисколько в этом не помогала, и он решительно поднялся на ноги, принимаясь нарезать круги по комнате. На шемлена он старался не смотреть, так же, как и на вычурную обстановку - каждый предмет здесь был свидетелем грязи и мерзости, которую Йену очень хотелось бы выкинуть из головы. И сейчас ему казалось, что все они смотрят на него и насмехаются.
   Очень хотелось что-нибудь разбить. Зеркало, например. Или чье-нибудь лицо.
   - Не считаю, - заговорил он наконец неохотно, все еще рассматривая носки своих ботинок, точно на них были написаны верные ответы. - То есть тогда считал, но... - складно не выходило, и эльф насупился, сердито засопел и поддел что-то ногой. "Что-то" оказалось нижним бельем - тонким, легким, из блестящей ткани, названия которой долиец не знал. Он метнул красноречивый взгляд на Дориана, а потом брезгливо отбросил тряпку в сторону. - Потому что ты опытнее меня. Мог бы и понять, что я совсем запутался и увлеченно занялся самообманом, - решившись наконец, он остановился напротив шемлена и посмотрел прямо на него, скрестив руки на груди. - Был бы я по-твоему здесь, если бы мне было все равно?

   Теперь уже пришла очередь Йена виновато отводить взгляд - все слова, которые он наговорил Дориану в то утро, вспоминались очень живо и ярко. Впрочем, и шемлен в долгу не остался - эльф вспомнил, как болезненно хлестали полные презрения фразы, и передернулся. Похоже, они оба прекрасно справлялись с задачей причинять друг другу боль.
   - Разумеется, приходило, - вышло раздраженно, хотя долиец и сам не смог бы сейчас сказать, что вызывает это раздражение. То, что приходится мучительно объяснять то, что казалось ему теперь очевидным, или то, что Дориан ведет себя так разумно, тем самым словно обезоруживая его. А может, просто необходимость вести разговор в этой отвратительной комнате, где Лавеллану казалось, что он задыхается, а прежняя ярость то и дело напоминала о себе. - Поэтому я и искал тебя - чтобы сказать, что я был неправ... - он снова помрачнел, вспомнив, как именно нашел шемлена. - Fenedhis lasa! И как тебе только не противно.
   Самому Йену мысль, что к нему станет прикасаться кто-нибудь, кроме Дориана, была глубоко отвратительна. И оказалось совсем непросто примириться с тем, насколько иначе воспринимал это тевинтерец. Что же это получается: то, что было между ними, и то, что происходило в этой комнате - для него одно и то же? Нет, невозможно, немыслимо.
   - Если бы я хотел тебя убить, один из нас уже был бы мертв, - машинально огрызнулся он, слишком погруженный в свои невеселые размышления.
   Страшно хотелось пить; эльф оглянулся, увидел кубок на туалетном столике и сделал несколько жадных глотков, прежде чем понял, что пьет совсем не воду. Последний глоток он с фырканьем выплюнул, но горло и желудок все равно точно огнем обожгло - кажется, это называлось бренди и он уже пил это, в таверне Убежища.
   - Мерзость, - хрипло вынес вердикт Лавеллан, говоря не то о напитке, не то о всей ситуации в целом. Но вместо того, чтобы поставить кубок на место, неожиданно выпил все залпом, так, что даже глаза заслезились. Голова как-то сразу закружилась, зато в груди потеплело, и тяжелое, давящее чувство немного унялось. Поставив кубок обратно на стол - на самом деле промахнувшись, но этого эльф уже не заметил, - он снова посмотрел на Дориана. - Я разделил с тобой постель, ш-шемлен! Может, для тебя это ничего не значит, а для долийца это куда красноречивее слов! Я выбрал тебя! Выб-рал, - по слогам, точно для умственно отсталого повторил Йен - выпитый бренди странным образом развязывал язык. - Ты хотя бы понимаешь, что это значит?!

   Выходил какой-то замкнутый круг: крики, ругань, смех, несколько минут спокойного, серьезного разговора и снова ругань. Вот и теперь Дориан зашипел разъяренной змеей, а долиец не остался в долгу - по-волчьи вздернул верхнюю губу, не то скалясь, не то ухмыляясь криво. Выпитый бренди путал мысли, и Йена то накрывало возмущением оттого, что непонятливый шемлен никак не понимает, что же он хочет сказать, то тянуло снова врезать ему - просто от полноты чувств, так сказать, то он  вдруг забывал обо всем и зачарованно рассматривал обнаженного любовника, так, будто видел его впервые.
   В первые мгновения Лавеллан даже не понял, о какой "тайной связи" говорит тевинтерец. Он ведь пришел к нему мириться, пришел рассказать о том, что чувствует на самом деле - как можно до сих пор этого не заметить?! Но фраза, которую Дориан так и не закончил, заставила его притихнуть и проглотить свое возмущение.    Это что же получается - он невольно наступил на его больную мозоль? Кто-то был уже в жизни Дориана, кто-то, кто стыдился этой связи, и это больно до сих пор - это невозможно было не понять по тому, как шемлен говорил об этом. И хотя это было почти пятнадцать лет назад, сердце долийца снова сдавило глухое темное чувство, названия которому он не знал.  Дориан занимал в его жизни совершенно исключительное место, и вот такие напоминания о том, что сам эльф на подобную исключительность претендовать никак не может, болезненно уязвляли гордость. Снова вспомнились бесстыжие остроухие шлюхи, и краткий приступ сопереживания закончился так же стремительно, как начался.
   - Идиот! - теперь уже в голосе Йена звучала неприкрытая злость - он прожигал спину Дориана яростным взглядом. - По-твоему, я пришел сюда за тобой ради "тайной связи"?! Думаешь, мне так не терпится снова прыгнуть с тобой в постель, что я унижаюсь тут перед тобой ради этого?! Mythal'enaste, да были ли в мире еще такие кретины? Насколько слепым и глухим надо быть, чтобы до сих пор не понять, что я люблю тебя?!
   Выпалив все это, эльф тут же побледнел и испуганно округлил глаза - подобное признание отнюдь не входило в его планы. Может, это бренди так развязал язык, а может, и правда он настолько разозлился на непонятливость шемлена. Как бы там ни было, сказанные слова взять обратно он уже не мог - оставалось только с ужасом ждать реакции Дориана.

   Больше всего Йен боялся, что шемлен просто посмеется над ним. Это означало бы, что он ошибся в нем, что совсем не знает его, что полюбил какой-то надуманный образ, соткавшийся из ничего в его голове, а не реального человека. Человека! Никогда долиец, всю свою жизнь источавший ненависть ко всему людскому роду, не ожидал, что судьба так жестоко посмеется над ним.
   Зато не смеялся Дориан. Йен видел, что тот ошарашен, и, затаив дыхание, ждал того, что последует дальше. Может, Дориан ему не поверит? Может, для него это уже ничего не значит? Может, знатным альтусам не положено говорить о любви? Когда тевинтерец в один шаг оказался ближе, у эльфа почти сдали нервы - горло издало какой-то невнятный звук, похожий на писк, а колени дрогнули, угрожая подогнуться. Но Дориан обнял его - так крепко, что забывший о необходимости дышать Лавеллан теперь попросту не мог этого сделать.
   Он стоял в этих крепких объятьях точно деревянный, напряженно вслушиваясь в слова шемлена, и с какой-то странной отстраненностью пытался понять, что же испытывает по этому поводу. Но чувств одновременно намешалось так много, что разобраться в них совершенно не представлялось возможным. Было тут и облегчение от того, что его неожиданное признание не осталось без взаимности, и безмерная радость от того, что Дориан снова был рядом, и какое-то темное чувство удовлетворения от того, что шемлен принадлежит ему - весь его, до последнего волоска, со всем его запахом и огнем.
   - Ar lath ma, emma vhenan, - наконец тихо выдохнул он, обнимая любовника в ответ. На родном языке эти слова звучали гораздо правильнее, и Йен перестал зажиматься, зарываясь лицом в плечо тевинтерца и вдыхая его запах. От этого нутро скручивалось в тугой узел и хотелось оказаться ближе, еще ближе. - Я решил остаться с тобой - и вовсе не тайно, - вжавшись в Дориана так тесно, что это уже и на объятье не походило, эльф тихо рассмеялся. - И боюсь, у тебя просто нет выбора. Emma sa'lath... - он поднял ярко горящие глаза на шемлена, чувствуя, как вспыхивает и стремительно разгорается внутри яростный голод.
   Никто другой не может вызвать это чувство. Никто другой не может увидеть его таким. Прохладные ладони беспорядочно скользили по обнаженной груди и животу Дориана - от ощущения горячей кожи под руками тяжелело дыхание так, точно они уже не первый час изводили друг друга мучительными ласками. Забыв обо всем, долиец потянулся к губам любовника, жадно целуя его и вкладывая в этот поцелуй все, что пережил за бесконечно долгие десять дней. Одинокие ночи, когда прикасался к себе вместо Дориана, полные боли дни, когда не мог перестать думать о нем, мысли о жизни, которая ждала его впереди - пустой жизни, в которой не было его шемлена.