Исчезновение лошади в дороге, да еще и в опасные, беспокойные времена - не то, что может порадовать путешественника, однако когда Хоук покинул башню и обнаружил пропажу, огорчила она его куда меньше, чем огорчила бы многих других на его месте. Привыкший к долгим пешим переходам, он так и не приучился к долгим конным переходам, быстро выматывался, если приходилось по несколько недель кряду мотаться в седле, и при случае верховой езды всегда избегал. Так что увидев у коновязи возле брошенной таверны одинокого орлесианского жеребца Лелианы, Хоук только усмехнулся себе под нос и пожал плечами: конокрад замедлил его путешествие, но, возможно, сделал несколько более приятным. Догадка о личности конокрада напрашивалась сама собой, и Гаррет не стал ей противиться: поверить тому, что его высочество принц-консорт не только внешне смахивал на разбойника, но и повадками обладал соответствующими было легче легкого. К тому же, помнится, когда они трое встретились на берегу озера, Кусланд единственный из всех был пешим.
  Ночь выдалась тихая и теплая, на небе не было ни облачка, луна стояла высоко, и дорога легко легла под ноги в этом лунном свете. Как всегда, после тяжелого дня или после встречи с чем-то, что не должно бы никогда являться взгляду живого существа, возможность просто идти вперед и вдыхать слабый встречный ветерок казалась чуть ли не благословением Создателя. Хоук отмерял милю за милей, поглядывал на звезды, слушал, как негромко стрекочут ночные насекомые и заставлял себя думать о том, как скоро попадется первая придорожная таверна, где наполнить водой опустевшую флягу, хватит ли у него денег на нового коня на ближайшем хуторе. И совсем не думать о том, что осталось за спиной, в темной башне, превратившейся в один большой застенок башне. Незачем думать, все, что он видел, и так явится к нему во сне, стоит только закрыть глаза, а потом будет приходить снова и снова много ночей подряд.
  Ненужные размышления прервал какой-то новый звук, раздавшийся совсем близко, за поворотом дороги: знакомый голос, уверенный и неестественно веселый, таким веселым посреди ночного тракта ему быть совершенно не с чего. Когда сразу вслед за этим послышался негромкий лязг металла, а потом собачий рык, это сказало Хоуку достаточно, чтобы ускорить шаг.
  Срезав путь, он вынырнул из подлеска как раз вовремя, чтобы увидеть, как его конь взвился на дыбы, а конокрад, не удержав, похоже, поводья, полетел на землю. Гаррет цепко всмотрелся в своих предполагаемых противников: на дороге пятеро - минус один - среди них двое лучников, от перелеска бегут еще двое, кажется, с топорами. Ладно, попытаться в любом случае можно.
  Ступив в полосу лунного света, чтобы лучше врагов видеть, он метнул волну льда в одного лучника и почти сразу, не дав разбойнику опомниться - во второго. Увернулся, пригнувшись, от брошенного кем-то ножа и перекатился по земле так, чтобы оказаться рядом с Кусландом.
  Обнаружилось, что тот вовсе не такой плохой наездник, как могло показаться, и виной падения с седла совсем не его неуклюжесть, а стрела в плече. Хоук невнятно выругался сквозь зубы: их даже не двое против этой банды. Что ж, плохо, но, пожалуй, все еще можно пытаться. Он накрыл себя и Кусланда духовным барьером, в надежде выиграть хоть сколько-то времени.
- Четверо, - кратко сообщил он союзнику и кивнул в сторону: - Двое слева, - между ладоней холодно блеснули плети духовной энергии, сплетаясь в дробящую темницу. Хоук сощурился, выбирая первую цель и инстинктивно прикрывая собой раненого.

Такие люди не благодарят, да и забавно было бы ждать благодарности - в такой-то момент. Забавно - вот Хоук и улыбнулся, бросив на своего временного союзника быстрый беззлобный взгляд.
- Все сдохнуть да сдохнуть... - негромко проговорил он, сплетая нити дробящей темницы, с той норовистостью и одновременно обстоятельностью, с которой обычно ладят охотничьи ловушки.
  На долгие разговоры времени не было - ему едва хватило сил и на такой-то барьер, таявший прямо-таки на глазах, вряд ли можно было надеяться, что хватит на новый. Следовало поторопиться, и Хоук, подхлестывая себя, поднялся на ноги, одним духом завершил плетение и поймал очередного противника в клетку духовной энергии. Парой секунд позже совсем рядом свистнула стрела, и сопроводил ее глухой, мучительный стон. Гаррет с тревогой оглянулся на своего союзника, но, что бы с тем ни происходило, он уже взял себя в руки и даже оказался способен на новый, на сей раз вполне удачный выстрел. Впереди послышался слабый предсмертный хрип, а потом чуть дальше влево - звериный рык и вслед за ним слабое, еле слышное сипение. Хоук, щурясь, оглядел ночную дорогу и удовлетворенно кивнул самому себе: кончено, и, кажется, даже быстрее и проще, чем можно было надеяться. Несколько секунд он смотрел вслед фигуре, стремглав мчавшейся в сторону леса, и колебался, потом отвернулся: на погоню нет сил, лишняя смерть болвана-разбойника ничего не даст, а он, получив такой отпор, вряд ли вернется или попытается привести приятелей.
  Хоук обернулся к своему недавнему невольному союзнику в этой схватке и уже хотел было напомнить ему о том, что заповеди, закон и правила хорошего тона не одобряют безвозмездный отъем чужого, как вдруг разглядел темные следы на сочленениях доспеха Кусланда. Опустив взгляд ниже, на запястье, он увидел то же самое - кровавые потеки. Невозможно далеко уйти по тракту в такое время в одиночку, да еще и истекая кровью. Хоук нахмурился, попытался было уверить себя, что это не его дело и привычно потерпел поражение: даже если он многовато на себя берет, счесть, что одинокий раненый на ночной дороге - не его дело на редкость сложно, особенно если этот раненый всего несколько часов назад спасал ему жизнь, совсем не будучи обязан это делать.
- Ты ранен, - без предисловий сказал Хоук, глядя Кусланду в лицо. - Судя по количеству крови, рана нехорошая и тебе нужна помощь, чем скорее, тем лучше. Найдем место потише, и я приведу тебя в порядок, - Гаррет не спрашивал и не предлагал - просто сообщал о своих планах. - И надо перевязать, пока ты кровью не истек, - заявил он, придирчиво осматривая кровавые следы и припоминая, найдется ли что-нибудь подходящее в поясной или седельной сумках.

Его высочество принц-консорт Ферелдена изволили веселиться. И выглядело это веселье до того нездоровым, что всерьез настораживало и заставляло задуматься, не тронулся ли его временный союзник умом от боли и недавнего потрясения. Лихорадочный блеск в глазах свидетельствовал в пользу этого варианта, а вот все, что Гаррет знал об этом человеке - против него: вряд ли Герой Ферелдена, чувствовавший на себе смертоносное дыхание архидемона способен повредиться рассудком даже при виде того, чему они стали свидетелями. Так что, вероятно, потеря крови и усталость - единственные причины лихорадочного блеска в его глазах, и уж дотянуть до безопасного места, где удастся заняться раной, точно можно рассчитывать. Хоук помог Кусланду остановить кровь, потуже затянув у него на плече ремень, успокоил коня несколькими ласковыми прикосновениями, и невольные союзники двинулись в путь.
  Командор в дороге все больше молчал, Хоук, усталый и погруженный в свои мысли, тоже не испытывал желания вести светскую беседу, и недолгая поездка до ближайшего постоялого двора прошла в тишине, нарушаемой разве что стрекотом кузнечиков по обочинам дороги да раздававшимися изредка голосами ночных птиц.
  Спешившись у коновязи и передав поводья суетливому тощему конюшонку, Гаррет шагнул следом за Кусландом в дом и получил возможность своими глазами посмотреть на то, как в Ферелдене привечают Серых Стражей. Разумеется, дело могло быть и в их праве присвоить все, что угодно на благо вечной борьбы с Мором, однако со стороны казалось, что ферелденцы просто по своей памятливости и природной благодарности так почтительно привечают отсвечивающего серебром гербового грифона.
  Благодарность это была или страх перед загадочным Орденом, но такая встреча в любом случае оказалась очень кстати: комната, снедь и выпивка очень пригодятся раненому, а сколько угодно горячей воды, чистое полотно на бинты и ножи - не лекарские, но хоть остро отточенные - просто необходимы целителю за работой.
  Притворив за собой дверь и бросив плащ на спинку колченогого стула у окна, Хоук покосился на Кусланда. Тот по-прежнему не оставил своего насмешливого тона и отлично держался для человека, у которого глубоко в плече засел наконечник стрелы, вот только осунувшееся, бледное до синевы лицо сполна выдавало, каково ему сейчас приходится. Надо бы поторопиться, чем дальше, тем труднее раненому будет удерживаться в сознании и не сползать в сон, а спать ему сейчас совсем нельзя. Хоук принялся мыть руки над щербатой глиняной миской.
- Сплетники здорово преувеличивают мои заслуги, - он усмехнулся в бороду. - К тому времени, как я там появился, осы уже гудели вовсю, и им было все равно, вокруг кого виться - мага крови или целителя, - вытерев руки чистым полотенцем, он скептически посмотрел на возню Кусланда с доспехом, взял нож и шагнул ближе. - Сядь, - Гаррет мягко подтолкнул Командора к стулу окна. - Я сам, не трать время.
  Пара ремешков поддались легко, один пришлось разрезать, потом под нож пошла ткань доспеха, когда-то добротная и прочная, сейчас превратившаяся в заскорузлую корку, пропитанная кровью и грязью. Хоук так сосредоточенно выпрастывал плечо своего пациента из обрывков ткани и прикидывал, как быстрее и безболезненнее решить проблему, что смысл вопроса дошел до него не сразу.
- Патриотизм? Какой патриотизм? - он озадаченно нахмурился, потом пожал плечами и слегка усмехнулся: - При раскладе десять против одного мне обычно не нужна причина. Повернись-ка к свету, - и с лекарской бесцеремонностью Хоук подтолкнул своего пациента, чтобы получше видеть работу. Под рукой затрещала ткань в том месте, где ее все же пришлось рвать.

Хуже, чем разговорчивые пациенты, то и дело отвлекающие своей болтовней от работы, могут быть только чересчур беспокойные, которые вертятся, как заведенные, и прямо-таки не могу не следить во все глаза за тем, что с ними делает лекарь. Его высочество принц-консорт, к его чести, был всесторонне развит и преуспел и в том, и в другом: он безостановочно болтал, причем так, словно считал своим долгом побольнее ужалить бывшего Защитника, и к тому же постоянно вертелся, норовя взглянуть на рану. Последнее донельзя мешало: Хоук всерьез начал опасаться, что в следующий раз, когда не в меру непоседливый больной дернется, ненароком всадит ему нож в еще не почищенную рану. И неймется же ему чесать языком, в самом деле!
- Не вертись - привяжу, - хмуро посулил Хоук, снова бесцеремонно разворачивая Кусланда так, чтобы удобнее было работать.
  Стоило сказать - и мысль об этом сразу показалась очень соблазнительной. Гаррет бросил на своего пациента быстрый оценивающий взгляд, потом хмыкнул себе под нос: ладно, можно пока не тратить время, может, еще придется, когда дойдет до главного. И хорошо бы дойти до него поскорее, иногда так увлеченно треплют языком те, кого из-за раны пробирает лихорадкой, а этого совсем не надо бы. Склонившись над Кусландом, Хоук принялся споро промывать ему рану, которая, к счастью, выглядела несколько лучше, чем можно было ожидать.
- Герой или дурак, говоришь? - он усмехнулся в бороду: отчего-то этот вопрос казался очень забавным. - Не поверишь, но уже лет десять себя об этом спрашиваю. Как оно есть, пока так и не понял. Так что считай, что я просто... мимо шел, - обрывок грязной, пропитавшейся кровью и сукровицей тряпицы полетел на пол. - А что до моей страны... - в голосе Хоука прорезалась обычно не свойственная ему насмешливость, - ...то у магов своего не бывает, слышал такую поговорку? И титул со славой нынче не при мне, в подтверждение ее справедливости.
  Влажное, теперь изрядно грязное полотно, которым Гаррет промывал Кусланду рану, было отложено в сторону. Хоук ополоснул руки и принялся еще раз осматривать место операции, потом, приняв решение, поднял на взгляд на Кусланда.
- Это будет очень больно и, вероятно, довольно долго. Я могу напоить тебя эльфийским корнем, это заглушит боль, но ты, скорее всего, заснешь. Или могу просто привязать и позаботиться, чтобы ты себе язык не прокусил. Что лучше? - Хоук, слегка хмурясь, смотрел на своего пациента и гадал, нрав тот покажет или утихомирится, угостится корнем и даст поработать.

Обычно боль людям не нравится, более того, они всеми силами стараются ее избежать или хотя бы притупить. Его высочеству принцу-консорту она тоже явно не нравилась - Хоук прекрасно видел и слышал это по гримасам боли, по тяжелому дыханию - вот только облегчить себе жизнь он, похоже, не стремился. Интересно, почему так? Думает, что его неожиданный лекарь преувеличивает то, что его ждет? Бравирует и не желает показывать слабость? Или боится временной уязвимости, которой не избежать ни привязанному, ни хлебнувшему густой настойки на травах? Пожалуй, сам Хоук боялся бы, по крайней мере, будь целитель ему незнаком. Все это было со всех сторон неудачно: Гаррет сомневался, что его высочество, особенно не изведавший успокоительной силы эльфийского корня, уймется, заткнется и даст ему без проблем сделать все, что нужно. Хотя подмешивать тайком или просто вязать непокорного пациента тоже не дело: не станет ведь пить. Или полезет в драку и истечет кровью.
  Покачав головой, Гаррет усмехнулся - разом и своим мыслям, и только что полученному прозвищу, переложил на столе, на чистой тряпице, два ножа, побольше и поменьше.
- Языкастый ты, ваше высочество, - хмыкнул он, улыбаясь в бороду. - И как только до сих пор язык никто не укоротил, а? - Хоук покрутил в руках тот нож, что был поменьше и потоньше, вздохнул: - Знаешь, для пациента, конечно, положено быть на все готовым, но в постели ты, пожалуй, все же один померзни: очень уж собой хорош, глаза слепит. Что до остального - как знаешь, - он поднялся и отошел к очагу, чтобы прокалить нож и ложку, которая сегодня должна была заменить хирургическую. - Как захочется орать - ори, так легче, только не дергайся.
  Вернувшись к пациенту, Гаррет пару секунд смотрел на него, прикидывал поточнее место, где понадобится разрез, потом мягко и почти безотчетно погладил Кусланда по плечу, как гладят больного зверя, которого хотя приласкать и успокоить перед очень болезненным лечением.
- Ну давай, достанем сувенир, - негромко, хрипловато от напряжения проговорил Хоук. Горячий нож вошел в тело, как в масло, расширяя рану и прокладывая путь к наконечнику. - Конечно, я оставлю его себе. Продам вместе с рассказами о тебе. Расскажу, как Герой Ферелдена спасал несчастных от жестоких пыток, когда все бедолаг бросили. Как был добр к сестре Церкви, своей старой знакомой. Как спас мою собственную жизнь, когда я чуть не ступил в смертельную ловушку, - нож кромсал тело мелкими, точными движениями, чистой и влажной тряпицей Хоук то и дело убирал кровь. - И за каждый рассказ мне поставят кружку эля в каждой таверне. О разбойниках я болтать не стану, это ведь совсем не героично, верно? А героев любят красивыми. Смелыми. Победителями, - горечь, совсем недавно прорвавшаяся в голосе Кусланда, теперь зазвучала и в словах Хоука. - Как ты там говорил? "Подлецы и сволочи"? - Гаррет жестко усмехнулся, острожно разводя края раны. - И часто так говорят о тебе в Ферелдене, а, герой? Говорят что-нибудь кроме славословий? Потому как слава у тебя громкая. Знаешь, за морем, в местечке поспокойнее, где Мор не проблема, а любой ферелденец хуже мусорной крысы, за тебя обычно пьют в тавернах победнее. Ферелденцы пьют. Неужели иначе на родине? Или... не греют хвалебные тосты? - Хоук перевел дух, медленно, глубоко: кажется, и эта операция после такого дня, и попытка отвлечь пациента, устроив ему хотя бы вот такую словесную анестезию, начинали стоить ему слишком дорого.
  Отложив нож, он взялся за небольшую ложку с высоко загнутыми краями, снова прошелся обрывком тряпицы по окровавленному плечу Кусланда.
- Ты везучий, ваше высочество, - Хоук слегка улыбнулся пациенту. - Наконечник не вошел в кость и сам по себе гладкий, легко выйдет. Потерпи еще немного, - и начал вводить все еще теплую после обжигания ложку в рану, держа Кусланда за плечо как можно крепче.

Иначе ли у него? Да нет, совсем не иначе, похоже, до смешного похоже, в чем-то, может быть, даже хуже: как ни крути остановивший Мор навсегда останется победителем архидемона и спасителем своей страны, а вот развязавший войну, которая охватила чуть ли не весь известный мир, вряд ли когда-нибудь снова будет именоваться Защитником. Припомнив нынешние свои прозвания, которые пошли гулять по свету, особенно по Вольной Марке, Гаррет даже усмехнулся: в многочисленных рассказах, в которых упоминалось его имя, он оказывался то святым, излучавшим свет Создателя, то малефикаром, водившим на привязи могущественного демона, то огнедышащим драконом, каким-то образом принявшим человеческий облик. Только лохматым и бородатым бродягой Гарретом Хоуком не был нигде, и, пожалуй, все вместе это выглядело забавно. О том, насколько забавно, бывший Защитник даже поговорил бы со своим пациентом, личностью даже более легендарной, если смотреть здраво, если бы пациент не был так занят истошным криком и такой отчаянной руганью, которая лучше всего на свете показывала и каково ему сейчас, и насколько мало он привычен к таким ощущениям. Несмотря на то, что доставалось от языка его высочества в основном его целителю, Хоук не испытывал настоящего раздражения, даже сочувствовал Кусланду, потому как сам хорошо помнил, как это ощущалось в первый раз. Брань - отдушина, как ни крути.
- Тварь, скотина, - негромко и почти ласково приговаривал Гаррет, как будто соглашаясь с разошедшимся пациентом и осторожно вводя норовившую соскользнуть ложку еще глубже. - Обязательно отрежешь, вот только починю тебя - и сразу отрежешь, - миролюбиво пообещал он, как обещают ребенку кусок сахара за перенесенную боль. Последнее ругательство, впрочем, прозвучало до того обескураживающе, что Хоук даже приостановился на секунду и, усмехнувшись, бросил на Кусланда быстрый взгляд: - Быдло, значит? Суровы вы нынче, ваше высочество, к нам, простым-то людям, - странно, а ферелденский деревенский говор он все еще не забыл. Хмурясь и слегка улыбаясь в бороду, Гаррет, наконец, подцепил злосчастный наконечник. - Есть, - коротко бросил он Кусланду, - потерпи еще немного, уже скоро, уже почти все... - и он потянул ложку наружу, мысленно молясь, чтобы наконечник не выскользнул, не оказался расколот и ничего не сорвалось.
  Видимо, судьба решила сегодня быть благосклонной и к больному, и к лекарю: последнее усилие оказалось решающим, и все прошло гладко. Осмотрев рану и убедившись, что не осталось осколков, Гаррет бросил на стол окровавленную ложку вместе с наконечником и тяжело перевел дух. Потом заставил себя встряхнуться и доделать начатое.
  Еще один нож, пошире, был обожжен в очаге, Хоук вернулся с ним к своему пациенту, смыл кровь и поднес к зияющим краям раны раскаленный металл.
- Я только прижгу, - тихо сказал он, осторожно придерживая Кусланда за плечо. - Это быстро. И на этом все, - комната мгновенно наполнилась запахом горелого мяса, и Гаррет невольно поморщился, отбросив нож в сторону. - Вот теперь точно все, - он улыбнулся Кусланду усталой, кривой улыбкой, а потом устроился на стуле поближе. - Теперь я наложу повязку помягче, а ты пей лучше, пей, там еще осталось. И давай расскажи, что ты там мне отрежешь, что по королевской милости оставишь и что мне вообще за все это полагается, - Гаррет говорил неторопливо и ровно, временами прикрывал глаза: эту работу он мог бы делать и вслепую. - Очень уж мне интересно, - отвлечь от пережитой боли иногда немногим менее важно, чем от испытанной, надо помочь человеку вернуться в реальность, и Гаррет говорил и говорил.
  А еще он сыпал словами, чтобы заглушить недавний крик Кусланда, все еще звеневший в голове и напоминавший о тех, что всего несколькими часами раньше в Башне, и чтобы заставить себя хоть как-то стереть из памяти, не видеть кровь и раскуроченную плоть, так и норовившие снова всплыть перед мысленным взором, стоит только прикрыть глаза.

На секунду Хоуку показалось, что все проделанное им со своим королевственным пациентом для того все-таки чересчур, и его высочество не выдержал-таки, потерял сознание. Если так, то оно и к лучшему, передохнет хоть немного: того, как прошла эта жестокая операция, Гаррету сполна хватило, чтобы понять, что к подобному обращению его пациент непривычен, и лечение обошлось ему едва ли не дороже, чем сама рана. Что ж, принц есть принц, не чета ребятам Атенриль или обитателям Клоаки, с хворями которых бывшему Защитнику обычно доводилось возиться.
  Впрочем, корлевственность королевственностью, а боевой стаж боевым боевым стажем: Кусланд все-таки не сорвался в забытье до конца, а минуту спустя и вовсе нашел в себе силы снова заговорить. На этот раз обошлось даже без ругани и проклятий, и Хоук слегка усмехнулся в бороду.
- Почему же невозможно? Возможно. Вот в башне под конец от моего равновесия не много осталось, - он помрачнел на секунду: перед глазами гораздо ярче, чем хотелось бы, встала картина того, как постепенно превращается в кровавую кашу безумный храмовник, пойманный в клетку дробящей темницы. Гаррет тряхнул головой, отгоняя воспоминание, и искоса взглянул на своего пациента: - Просто мало теперь такого, что выводило бы. И ты, ваше высочество, вряд ли попадешь в цель, - он негромко хмыкнул, аккуратно прилаживая последние слои повязки.
  Хорошо легла повязка. Еще бы к ней заживляющую мазь - и совсем было бы хорошо, но нет ни ингредиентов, чтобы ее сделать, ни времени, чтобы этим заниматься, да и не простирается, пожалуй, альтруизм Хоука так далеко, хоть с этим и вступают в противоречие все лекарские инстинкты.
  Гаррет отодвинулся вместе со стулом, облокотился на стол, отдыхая, с блаженным вздохом вытянул ноги. Возможность просто посидеть спокойно, некоторое время не двигаться, не заставлять себя ничего делать казалась счастьем.
- Из зависти! - Хоук фыркнул, откинувшись на спинку стула и устало прикрыв глаза. - Нашел, чему... Одна моя знакомая говорила, что борода - это как будто на подбородке белка сдохла, - он усмехнулся, припомнив взгляд Мерриль при виде бороды, полный любопытства и некоторой опаски. Впрочем, усмешка быстро стала иронической: - Между прочим, вилы - весьма серьезное оружие, с ними замки берут. А старость... старость приходит не так, - Хоук все еще улыбался, только теперь болезненно и криво. - Старость, ваше высочество, это когда по утрам глаза нет сил открывать, и точно знаешь, что кто бы сейчас ни явился, что бы ни случилось, ты не двинешься с места, пусть хоть топор над головой заносят, - Хоук помолчал, неожиданно почувствовав, что сказал многовато, больше, чем собирался, и после короткой паузы съехал на другую тему: - Кстати, если не так, то как доставалось? Этот шрам, например, с тех времен? - Гаррет усмехнулся: - Тебя часто об этом спрашивают?
  Хорошо было бы, наверное, встать, раздобыть вина и себе тоже - а, может, и краюху хлеба - но для этого надо встать. А встать невозможно. Хоук снова прикрыл глаза.

Хоук слушал принца и почему-то чем дольше этот человек говорил, тем больше Гаррет расслаблялся. Было в этом человеке что-то вроде бы и не родственное, и совсем не схожее с ним самим, а все равно знакомое и странным образом близкое. И невеселые усмешки, и усталость, сквозившая в каждом слове, и короткие фразы, говорившие больше, чем иные долгие рассказы - все было одно к одному, и постепенно этот неторопливый, ничего не значащий на первый взгляд разговор все больше начинал напоминать Хоуку солдатский привал: война у каждого солдата была своя, а вот память от нее напоминает о себе до смешного похоже.
- Тэйрн-предатель, - Гаррет негромко усмехнулся, искоса рассматривая Кусланда. - Ферелденцы в Киркволле говорили, что он жив. Некоторые радовались, некоторые тебя за это честили на чем свет стоит, а некоторые честили не меньше, но только за то, что ты так непочтительно с самим Героем реки Дейн. Я так и не понял, кого было больше, но точно помню, что многим очень хотелось на тебя посмотреть, - Хоук улыбнулся в бороду, припоминая разговоры, которые велись тогда, десять лет назад, в "Висельнике" и тавернах еще пониже пошибом о Герое Ферелдена и его подвигах.
  Он успел снова прикрыть глаза - даже самой малой бодрости сейчас надолго не хватало - поэтому попросту не заметил, как Кусланд отправил в полет пустую бутылку, и вздрогнул от неожиданности, когда та со звоном разлетелась о дверь. Появление трактирщика заставило стряхнуть с себя оцепенение и слегка подобраться: в отличие от своего коронованного компаньона, Хоук не мог позволить себе такие выходки и невольно приготовился сейчас отражать претензии. До претензий не дошло: хватило одних интонаций королевственного героя, чтобы трактирщик преисполнился почтения, которого, общаясь с одним Гарретом, преисполнился бы, если бы тот пригрозил ему разом и посохом, и кулаком, лучше каменным.
- Поровну, - кратко откликнулся Хоук, снова поудобнее устраиваясь на стуле, и с улыбкой прибавил: - Я все равно сожру больше половины, - вопросы заставили снова помрачнеть. Несколько секунд Гаррет молчал, вспоминая, как часто и в каких условиях ему за последние годы доводилось говорить на эти темы, потом негромко и неспешно отозвался: - Спрашивают - об Аришоке. До сих пор помню, как один тантервальский дворянчик все дознавался, не висят ли у меня над камином его рога в качестве трофея, - он улыбнулся, припоминая давний разговор, а потом улыбка стала ироничной и не слишком веселой: - О церкви обычно не спрашивают. О церкви напоминают. Громкими такими вдохновенными возгласами, воздевая праведный меч, чтобы ринуться в атаку, сокрушить меня и свершить возмездие. Кстати, весьма удобно: очень помогает подготовиться и ударить первым, - улыбка Хоука погасла. - И, справедливости ради, порой воздевают не меч, а посох, всяко бывает. Как будто надо напоминать, - он помолчал, глядя в одну точку перед собой. - Я ее почти каждую ночь вижу: красная вспышка - и все, только небо как за тучей да полная глотка каменной пыли... - Гаррет сморгнул, будто так можно было отогнать навязчивое видение, и поднял глаза на Кусланда: - Ну а ты? Только сны об Архидемоне и моровых тварях или и другие бывают такими же настырными?
  Наверное, если бы не смертельная усталость и полная магическая опустошенность, таким болтливым Хоук сейчас бы не был, но сил контролировать все и вся не осталось, поэтому он махнул на себя рукой: пусть все идет как идет. Пара минут - и трактирщик порадует их еще одной бутылкой, он выпьет и наверняка забудется даже раньше, чем успеет наболтать еще чего-нибудь лишнего.

Кто бы мог подумать, что само напоминание об Аришоке может не раздражить или вызвать усталость, а рассмешить, а вот поди ж ты: Хоук даже фыркнул в бороду, услышав вопрос Кусланда, слишком уж неожиданным это показалось из уст много повидавшего героя.
- Нет, конечно, - он негромко хмыкнул. - Во-первых, отрезать от убитого врага куски - это варварство. Продолжая в том же духе, я должен был бы его сожрать. Во-вторых, останки Аришока все равно вернули кунарийскому посольству, чтобы окончательно замять конфликт, - некоторое сожаление в его голосе все же прозвучало, словно даже сейчас, по прошествии стольких лет, он не мог отделаться от недоброго, темного чувства, что предводителю кунари было оказано слишком много почестей.
  Последовавшая за этим тишина была нехорошей, такую прекрасно знают все, кому доводилось отвечать на вопросы, которых хотелось бы никогда в жизни не слышать, и вести разговоры, из-за которых то ли пить беспробудно хочется, то ли просто молча смотреть в одну точку и никому не откликаться ни единым словом, кто бы отклика ни ждал.
  На столе появился и ужин, и выпивка, трактирщик почти бесшумно притворил за собой дверь, а треклятая тишина все длилась и длилась. Хоук успел пожалеть о своем вопросе и даже совсем было собрался что-нибудь сделать - попросить прощения или просто отвлечь чем-нибудь своего невольного сотрапезника - когда Кусланд, наконец, заговорил.
  Конечно, он слышал эту историю. А слушая, не раз задумывался о том, каково было оставлять за спиной разоренный дом тому, кого в песнях так красиво величали героем и ниспровергателем предателей. Что ж, теперь он мог услышать об этом из первых уст, и никак не получалось отделаться от чувства, что вместе с вином он мелкими глотками пьет чужую боль, застарелую, но оттого не менее острую, мучительную и неизбывную. И, как назло, она вызывает к жизни собственную, глубоко запрятанную, такую, за которую даже немного стыдно.
- Верю. И знаю, - тихо сказал Гаррет, внимательно глядя в полные лихорадочного блеска глаза Кусланда. - Знаю, - он негромко, горько усмехнулся. - И у меня не повернется язык, сказать, что я не понял бы эту... жертву тысячи, - он помолчал немного, глядя в кружку, потом поднял взгляд на Кусланда. - Знаешь, ваше высочество, у меня была сестра. Я видел, как ее убил огр. Была мать. Я видел, что от нее осталось, когда она попала в руки сумасшедшему некроманту. Был брат. Мы теперь... по разные стороны. Я помню это все, многое дал бы, чтобы хоть что-то изменить, но о церкви я думаю чаще, чем о них. И не потому, что ты эгоист, а я лучше тебя, - взгляд Гаррет потяжелел. - А потому что вместе с этой гребаной церковью рассыпалась моя жизнь. Именно в тот год, когда она у меня и вправду могла бы появиться. Вот поэтому мне церковь и снится, - усмехнувшись, он приложился к кружке, и голову тут же ощутимо повело. А ведь, кажется, он таких разговоров раньше не вел.