Дожидаясь Морин, Табрис немного нервничал, поэтому то и дело бросал по сторонам настороженные, цепкие взгляды исподлобья. Он хорошо знал, какими ловкачами бывают бородатые коротышки, и совсем не был уверен, что гном рыжей красавицы не успел со всей оборотистостью, свойственной их племени, обнаружить пропажу денег, поднять на уши весь квартал, выяснить, что в округе отирались подозрительные остроухие, и напасть на их след. Потасовка с честным денеримским торговцем, пусть и гномом прямо перед таверной, где он, Табрис, уже несколько лет как прикормился, была совсем не тем, чем хотелось бы закончить нынешний визит в столицу.
К счастью, без неприятностей под занавес обошлось: Морин появилась даже быстрее, чем можно было рассчитывать. Теперь у них была вторая лошадь и припасы, которыми можно было бы накормить роту эльфинажек и небольшой отряд умеренно прожорливых шемленов.
- Золотые везде творят чудеса, - Табрис довольно усмехнулся. - Давай-ка помогу сумку пристроить, - он споро навьючил поклажу на лошадь Морин и поднял на свою спутницу взгляд, в котором теперь смешивались уважение, восхищение и жадное любопытство: - И, знаешь, бродячие артисты - это самое то, что нужно в дороге. То есть, может, конечно, и не они сами, хотя я как раз с одной из них и еду, но... В общем, как тронемся, расскажи мне про это, а? Если бы я что-нибудь умел, - он вскочил в седло, - и если бы не кое-какое дерьмо, сам бы, наверное, с ними сбежал. Едем, хорошая будет дорога, - Табрис тронул коня и двинулся рысцой в сторону Торгового квартала и городских ворот, то и дело поглядывая, не отстает ли спутница и действительно ли держится в седле так уверенно, как можно ждать от бродячей артистки.
Дорога и правда вышла хорошей: светило и даже немного грело яркое солнце, ветра почти не было, снег так и искрился по обочинам, а тракт ложился под копыта коней легко и гладко. Табрис, хоть и попросил рассказов о кочевой жизни артистов, разболтался сам: говорил о деревнях, мимо которых ехали, пересказывал забавные - или казавшиеся ему забавными - истории деревенских о порождениях и об "остроухих дикарях", пел местные песни, делился приметами на счастье вроде того, что, если нужно обязательно привязать на левое запястье сушеную заячью лапку, если идешь южнее Амарантайна, а то и вовсе в Вендинг. Ему отчего-то очень хотелось развлечь Морин, послушать, как она смеется и как ахает от удивления, посмотреть, как меняется в лице, когда ей что-то нравится. И чем больше хотелось, тем более сумасшедшие и дикие истории он почему-то выдавал и более непристойные песни распевал.
Представление для бродячей артистки прервалось, только когда солнце начало клониться к горизонту, и они добрались до развилки дорог. Посмотрев на небо, Табрис осадил коня и обернулся к Морин:
- Вот что, - деловито начал он. - Предлагаю сделать привал. Едем давно, ты, наверное, устала, да и я бы поел, а то до Амарантайна еще скакать и скакать. Хотя если присмотреться, можно во-о-он там стены рассмотреть и шпиль Искупительницы, - он махнул в нужном направлении, а потом сощурился в другом: - А до Башни еще дальше, отсюда не видно даже. Ну что, съедем с дороги? Вон там проезжие дерево облюбовали - шалаш шалашом, можно рядом даже костер развести, - и Табрис довольно улыбнулся Морин: вот он какой заботливый, толковый и обстоятельный.