Больше четырех лет прошло с тех пор, как жизнь Табриса стала, по его собственному мнению, во всех отношениях упорядоченной и по-своему даже степенной. Он не сидел в подземелье у ублюдка-банна, не числился беглым преступником ни у одной городской стражи, не был должен вертеться, как белка в колесе, чтобы наскрести на кусок хлеба в эльфинаже, ему даже не надо было наемничать, и причиной всем этим удачам и благам был Орден. В Ордене кормили, пусть не жирно, но сытно, толком научили премудростям алхимии, не поскупились на снаряжение, и даже платили жалованье, небольшое, но достаточное, чтобы оборотистый Табрис умудрялся две трети замешочивать и копить. В последний год еще одним источником дохода стала дурнолуковка: почему-то она росла в эрлинге в огромных количествах, а в Амарантайне отлично продавалась бездельникам побогаче. В общем, с какой стороны ни посмотри - с любой хорошо. А Тропы, огры, скверна, матки - все это после нескольких первых встреч перестало казаться чем-то более страшным, чем денеримские знатные хлыщи или стражники Вогана. Если бы Табриса спросили, он сказал бы, что жизнь, пожалуй, удалась.
  Спрашивали нередко: отец, Шианни, Сорис с Валорой - все они смотрели на него с затаенной тревогой, все осторожно расспрашивали о службе, Башне и Командоре. Табрис смеялся, иногда отмахивался, иногда потчевал родных историями из стражеской жизни, и постепенно все поверили, что он и впрямь доволен тем, как все повернулось. А вслед за тем, как отступили тревоги, установились и семейные обычаи, одним из которых стал ежегодный приезд Илана на Первый день или вскоре после него. Он появлялся в доме с подарками, с головой нырял в общий праздник, проводил с родными с неделю, а потом возвращался к службе. Было тепло, и воспоминание об этом обычно помогало ходить веселым весь следующий год.
  В этот раз все было, как обычно, только долгая вылазка на Тропы заставила опоздать и приехать, когда все уже отгуляли праздник. Семейной радости это, впрочем, никак не помешало, Табрис вручил подарки, провел с родными весь следующий день после приезда, а на второй отправился гулять по городу.
  Герб с грифоном на груди заставлял забывать о форме ушей его обладателя, и в Торговом квартале перед ним иногда даже расступались. Табрис глазел на лотки и прилавки, перебирал в кармане монеты и зарился попеременно то на пирожки, то на побрякушки. А потом увидел ее. Она была высокой статной шемленкой, с рыжими кудрями, так и выбивавшимися из-под шали, яркими карими глазами, и грудью, которая так и требовала ласки и поклонения.
  Увидев эту женщину, Табрис, как раз направлявшийся к лотку с медовыми вафлями, сперва замер как вкопанный, а потом резко развернулся и решительным шагом двинулся следом за рыжей. Он пока понятия не имел, что ей скажет, а тем более - что сделает, но отставать не собирался: такую грудь упускать нельзя, другая такая ведь может и до конца жизни не встретиться. Так что придумает на ходу, что бы ей такого напеть, понять бы только, откуда и куда она направляется, не встречает ли ее бугай-муж из цеха кузнецов и как вообще будет лучше подкатить.
  Когда женщина в третий или четвертый раз обошла по широкой дуге Торговую площадь, Табрис всерьез засомневался, что она вообще знает, где находится и куда идет. А разве это не хороший способ познакомиться - оказаться рядом, когда позарез нужна помощь? Улыбаясь как можно шире и доброжелательнее, он прибавил шагу и пустился за добычей в погоню.
- Красавица! Эй, медная красавица! - какая-то послушница шарахнулась от его крика. - Не беги так быстро! Может, тебе помочь? Дорогу показать? Опасной улицей проводить? - Табрис догнал-таки женщину, пошел рядом с ней и теперь получил возможность вблизи любоваться грудью, достойной поклонения.

Сначала Табрис испытал разочарование, не сказать, что необычное, но от этого не более приятное: красотка его даже добрым словом не порадовала и прибавила шагу, чтобы поскорее избавиться от ножеухого сопровождающего. Ну еще бы, чего и ожидать от такой, с ее-то статью, грудью и глазами она наверняка может позволить себе компанию получше! Должно быть, заторопилась к знатному болвану-любовнику или мужу-купцу, который ее вот такими шалями балует. Ладно, нет так нет, придется поискать кого-то менее привередливого и, наверное, не такого красивого.
  Табрис досадливо вздохнул и покосился в сторону прилавка с вафлями, собираясь заесть разочарование, как вдруг шемленка снова выросла прямо перед ним. Илан непонимающе уставился на нее, уже готовясь отражать какие-нибудь обвинения в приставаниях "грязного эльфинажки" к "достойной человеческой женщине", когда эта самая достойная женщина открыла рот и обрушила на него целый поток слов. Сказано это все было слишком быстро, чтобы Табрис успел перебить, вступиться за честь Ордена, задать вопрос или придумать хоть какой-нибудь достойный ответ, так что он просто слушал, растерянно таращась и почесывая ухо, форма которого только что была признана не имеющей значения.
- Дери меня гарлоК!.. - обрел, наконец, голос Табрис, с невольным восхищением глядя на женщину: такой скорости речи и умению мгновенно вывести собеседника из строя позавидовал бы любой эльфинажный торговец, потому как с тем, кто говорит так быстро, громко и непонятно, торговаться прямо-таки страшно, будет проще сразу согласиться на любую цену, какую бы ни заломили.
  Немного придя в себя, Табрис уже собрался было двинуться следом за шемленкой и попытаться ее переубедить, впечатлив историями о выносливости Стражей, а заодно и об их героизме - вдруг ей станет жаль сходу отказывать такому многообещающему по постельной части и одновременно такому отважному мужчине! - но выполнить свое намерение не успел: она вернулась сама, причем надвинулась на него так угрожающе, что он даже на всякий случай отступил на шаг.
  Новый град слов посыпался на него так, как будто кто-то с близкого расстояния расстреливал Табриса из арбалета. Это опять было очень быстро и очень громко, однако две вещи дошли до Илана четко: во-первых, эта красавица жалеет Стражей, как их мало кто жалеет, и это, конечно, по-своему приятно, но может подпортить план впечатлить ее героическими историями, во-вторых, в рассказе о том Страже прозвучали слова "бесплатно" и "заработок", и она, получается, шлюха. Табрис мысленно пересчитал монеты в кошеле: выходило, что он небогат, но и не то, чтобы совсем уж беден, ради праздника, наверное, можно и пару серебряков потратить. Он открыл было рот, чтобы сообщить об этом шемленке, но тут же закрыл его: что, если он что-то не так понял, сейчас ляпнет про деньги и получит по морде, а не что-нибудь приятное? Нет, надо быть умнее.
- Слушай, что у тебя эльфы были и все остальное, про уши - это хорошо просто до благодати! - Илан постарался улыбнуться пообаятельнее. - У меня тоже шемленки были, много, по мне, так вы очень соблазнительные, особенно вот такие, как ты, - он не удержался от жадного взгляда на ее грудь. - Ты погоди убегать, может, мы друг другу понравимся. У меня достоинств, как у мабари блох: во-первых, на Тропы мне совсем не скоро, я не буду заливать про мрак и сражения, и мне точно все равно, забудут ли меня, а, во-вторых, никто не говорит про "бесплатно", у меня деньги есть. Хочешь, я тебя обедом угощу? Хорошим, в чистом заведении. Или, может, купить что надо? Я здесь все знаю. Ну как, а? - и Табрис снова заулыбался, шире и, как он надеялся, еще обаятельнее.
  Хорошо бы она захотела обед: после кормежки в "Доброй королеве" все женщины обычно добрее и ласковее, так дешево, вкусно и помногу там кормят, даром что таверна у порта.

Табрис ждал, жадно и заинтересованно, и когда на лице рыжеволосой шемленки промелькнуло что-то вроде неуверенного одобрения, даже воспрял духом: он неплохо знал такие взгляды. Что греха таить, женщины редко считали его завидной компанией: он остроухий, при этом совсем не так хорош собой, как некоторые собратья, не умеет ничего этакого вроде красивых песен и красивых стихов, денег у него не водится и даже место, чтобы переночевать, не может предложить, потому как ну какая же женщина пойдет отдыхать в стражескую казарму. Все это обычно заставляло и шемленок, и эльфиек смотреть на него свысока и явно без особого восторга. Но это только поначалу! Потому как потом находилось немало тех, кому нравилось, как у него горят глаза, как он танцует, плетет истории про Орден и походы или хотя бы то, какой он гибкий. Так вот, судя по взгляду этой красавицы-шемленки, он и сейчас был близок к успеху. Табрис даже сделал шаг вперед, когда она, наконец, откликнулась на приглашение - и вместо добрых слов одарила его презрительным фырканьем.
  На фырканье Табрис не обиделся, только слегка дернул ухом и задумчиво нахмурился. По всему выходило, что красавица все-таки шлюха, причем опытная и дорогая: два золотых - не шутка, на них недели две жить можно. С одной стороны, это плохо - он такие деньги обычно если и видел, то в чужих руках, с другой - очень даже хорошо, потому как если она развеселится, то они, может, еще и сторгуются, со шлюхой уж точно проще, чем с замужней дамой или какой-нибудь купеческой содержанкой.
- Эй, да еда не за работу же, что ты! - Табрис возмущенно взмахнул руками, как будто его оскорбили в лучших чувствах. - Еда просто так, гостей же кормить надо, а ты нездешняя, я же слышу по выговору. А пара серебряных монет... - он не удержался и расплылся в довольной, прямо-таки лучезарной улыбке, - ...пара серебряных монет у меня есть. Так куда пойдем? - он деловито огляделся по сторонам, высматривая место поукромнее и поприятнее.

Чудесные три слова "пара серебряных монет" сделали свое дело, причем даже быстрее и вернее, чем эльф рассчитывал: красавица не стала больше ни препираться, ни торговаться с ним и даже взяла в свои руки поиск подходящего места. Судя по тому, как уверенно она направилась к ближайшему проулку, темноватому, но довольно чистому, она это место знала и, наверное, уже там промышляла. Табрис ничего не имел против: местный оружейник - человек блаженный, он не видит, что у него под носом делается, и уж точно плевать хотел на происходящее за стеной. Отсюда сроду никого не гоняли, разве что какие отходы из мастерской могли под ноги выбросить. Приостановившись возле проулка, Табрис на всякий случай оглянулся по сторонам и нырнул следом за своей оборотистой спутницей в полумрак.
  Спутница, надо сказать, не растеряла оборотистости, оставшись с ним наедине, и Илан аж задохнулся от неожиданности, оказавшись зажат между не слишком чистой стеной дома и той самой грудью, достойной поклонения, которой недавно любовался. Он широко улыбнулся в ответ на улыбку шемленки и, со свистом втянув в себя воздух, сглотнул: у нее были быстрые, ловкие пальцы, и тело пробрало приятной дрожью от легких торопливых прикосновений, пока она, не церемонясь, расправлялась со шнуровкой.
- Погоди... эй, погоди... - тяжело переведя дух, проговорил Табрис и поймал женщину за руки. - Торопливая какая. Ну куда ты, в самом деле, корабль не уходит... - он тихо засмеялся и, оттолкнувшись от стены, уже сам прижал свою добычу к высокому дощатому забору, отделявшему проулок от чьего-то заднего двора. - Я же мало плачу, так? Так дай хоть, как умею, порадую... - он лукаво улыбнулся женщине, глаза по-эльфийски ярко вспыхнули. - Я правда умею, - и, прижав ее крепче и не отпуская запястья, Табрис стал целовать сперва шею, потом грудь женщины, торопливо, резковато, но пока совсем не грубо. Такая теплая, такая сильная, источающая острый, густой запах тела, шемленка вдруг показалась желаннее прежнего, и Табрис сам не заметил, как сильно сжал зубы у нее на груди.

Все так приятно начиналось, а теперь угрожало так неудачно закончиться!
  Конечно, несмотря на то, что у шемленки в руках силы было немало, Табрису наверняка хватило бы сил с ней справиться и продолжить начатое, но так дела не делаются, если хочешь делать их по-хорошему. А Илан хотел, очень: она ему с самого начало понравилась, не брезговала им - требовательность до монет за брезгливость не считается! - и вообще всем была хороша, так как же такую обидеть? Грустно вздохнув, он послушно отстранился и поднял на шемленку по-прежнему совершенно не по-человечески поблескивающий взгляд, готовясь объяснять, объяснять, а, может, и соблазнять - и растерянно замер: до него дошел смысл последних слов женщины.
  Несколько секунд Табрис так и стоял молча, только во все глаза смотрел ей в лицо. Что еще за размышления такие? На нем нарисовано лишнее, что ли?! Вроде уже года так четыре, как только стражеский грифон и должен быть нарисован. С чего такие вопросы? Илан сощурился, цепко рассматривая женщину, потом повел плечами.
- Не работал я тут, - несколько хмуро и запоздало отозвался он и нервно дернул ухом. А потом добавил, как будто это могло быть ей важно: - Я вообще отцу помогал, у банна Родольфа. Он тогда еще жив был, - Табрис нахмурился еще больше, разом вспомнив давние уже эльфинажные времена, и отвел взгляд: нельзя сказать, что он был таким уж безнадежным лжецом, но в этот раз, кажется, выходило из рук вон плохо. А раз так, то, пожалуй, следовало вернуться от вранья к правде, а от прошлого - к настоящему, всем лучше будет.
  Снова подняв глаза, он широко улыбнулся и невзначай опять прижался к шемленке потеснее. Тепло и исходивший от нее мускусный запах чуть не заставили лишиться последнего небогатого ума, а с ним и дара речи, но Табрис с собой справился. Взяв женщину за плечи, он потянулся к ее уху, как будто собирался поведать ей какой-то важный и неприличный секрет.
- Слушай, красавица, ты неверно рассуждаешь, - зашептал он, оглянувшись по сторонам, как настоящий заговорщик. - Чего ты сразу "по углам обжимаемся", "трахаться", неприлично? Оно бы так было, если бы я платить не собирался, но монеты-то - вот они, - Табрис подбросил на ладони серебряки. - Все честно, все по закону: ты берешь деньгами, но обычно больше, так что тут тебе разницу доплатят всяким удовольствием. Ну что плохого-то, а? - и он снова потянулся целовать ее в шею, донельзя довольный своими объяснениями и почти уверенный, что теперь уж отгонять не станут.

Отгонять не стали, но и ничего не позволили. Вернее, неправильно было бы сказать, что не позволили: красавица-шемленка не возмутилась, не оттолкнула, не окатила презрением за то, что он много о себе понимает и думает, будто каким-то там "удовольствием" может заменить ей ее кровные деньги. Вовсе нет, ничего такого. Она просто заговорила с ним совсем не по-шлюшески и не как с клиентом, а скорее как с другом или случайным попутчиком, с которым иногда разоткровенничаться проще, чем с иным другом. И столько в ее словах было усталости, растерянности и расстройство, что стало не по себе, да и вообще мерзко, как будто кислятины хлебнул.
  Табрис сунул свои монеты в кошель у пояса, отстранился и снизу вверх заглянул шемленке в лицо. И как это он сразу не сообразил, что она нездешняя? И цены ведь слишком высокие, и выговор какой-то чужой. Интересно, издалека ли такая? И как в Денерим попала? И что у нее там дома такое, чтобы к этому возвращаться? И кто вернуться мешает?
- Вот что я тебе скажу, - деловито начал он. - Не до удовольствий, так не удовольствий, это дело обычное, сам знаю. Но вот если два серебряка не радуют и не помогают, то, значит, дело скверно обернулось. Это я тоже по себе знаю, - Табрис усмехнулся, щурясь на женщину. - Но где монеты не спасают, может что-то другое сгодиться. Так что мы с тобой сейчас отправляемся в "Добрую королеву" за сытной кормежкой. Я плачу, не думай, - он широко и весело улыбнулся: - Баранью ногу распилим, выпьем, поговорим - это все лучше молитвы тоску разгоняет. Пошли, - Табрис решительно потянул женщину за собой, не собираясь слушать никаких отказов и возражений. Уже у выхода из проулка он обернулся к шемленке: - Кстати, меня зовут Илан. И я хочу тебя тоже называть по имени, - и прибавил шагу, по-прежнему крепко держа женщину за локоть на случай, если она надумает дать деру по пути.
  Заговаривая зубы своей спутнице, Табрис попутно продумывал дальнейший план действий: ему точно хватит денег на сытный ужин, а если отказаться от задуманных на время приезда развлечений, он мог бы снять этой красавице комнату на пару дней. А там и еще что-нибудь придумать. И нет в этом всем ничего непрактичного и странного, Пророчица ведь заповедала делать добрые дела, верно?

Имя "Эсмеральда" ей не подходило, вот совершенно точно не подходило ни на грош, так что Табрис только фыркнул, всем своим видом выражая возмущение. Так обычно зовут недорогих красоток, которые иногда появляются в порту вместе с антиванскими моряками, кутаются в цветастые шали, улыбаются, как будто нажевались дурнолуковки, и норовят каждому встречному погадать по руке за монету. Рыжая шемленка ничем не была на них похожа, да и "Лила" ей тоже не подходила, очень уж смахивает на кобылью кличку, а вот "Морин" - другое дело. И, судя по этому имени, она все-таки вполне может быть ферелденкой.
- Хороший или не хороший, а есть всем надо, - рассудительно, но немного невпопад отозвался Табрис, продолжая решительно тащить свою спутницу по улицам и ловко лавировать между прохожими, проезжими и медленно ползущими по мостовым телегами. - Морин - славное имя, медное такое, как новая монета, - обернувшись к женщине, у которой теперь было имя, Илан широко улыбнулся. - И не собираюсь я ничего коверкать. Не орлесианец все же, - в последней фразе прозвучало все презрение, на которое эльф в принципе был способен, а потом он весело осклабился: - Если бы со мной кто на орлесианский лад чирикал, я бы, наверное, не просто ушел, а что похуже. Прибавим шагу, почти пришли, - и он свернул за мясную лавку, потом за лавку шорника и, наконец, подошел к дверям таверны.
  "Добрая королева" была заведением недорогим, но чистым, готовили здесь просто и сытно и обычно не скупились на большие порции и ставили хорошее неразбавленное пиво. Хозяйка, Афтон, была женщиной оборотистой, по-своему щедрой и на редкость беззлобной, так что привечали здесь всех, независимо от роста и формы ушей. Пьяных в дым не жаловали, а драчунов по-быстрому выносили за двери.
  Табрис зорко осмотрел таверну, углядел чистый свободный стол в дальнем углу и потащил Морин к нему.
- Много есть - это правильно, - он улыбнулся ей снова, в этот раз одними глазами. - Да и не зря же здесь такие порции. Подожди меня, я скоро.
  Вернулся Табрис минут через десять, поставил перед Морин поднос с тарелкой сливочного супа, горой ячменных лепешек и кувшином темного пива и уселся на табурет напротив.
- Вот, ешь, все горячее, - Илан положил локти на стол. - И давай рассказывай. Что у тебя там паршиво, где дом, в который так уж трудно вернуться, и все остальное - тоже. Давай, - Табрис положил локти на стол, поблескивая глазами, и приготовился слушать.

Табрис слушал рассказ, заинтересованно подергивая ушами, отщипывая по маленькому кусочку от ячменной лепешки и не забывая прихлебывать пиво. Здесь, в тепле и при мягком свете очага и толстых сальных свечей, Морин уже не казалась настолько потерянной и несчастной, зато казалась еще красивее, и он невольно засматривался не только на грудь, достойную поклонения, но и на зеленые глаза, и яркие рыжие волосы, и особенно почему-то на заметный длинный нос.
  Тем не менее, как бы ни было приятно рассматривать Морин, слушать ее Табрис тоже не забывал, прикидывая, во что же шемленка вляпалась, можно ли ей помочь, и чего это будет стоить. Рассказ у нее выходил донельзя жалостный, но Илан сейчас все жалостное пропускал мимо ушей: его гораздо больше интересовало, что на самом деле случилось, опасен ли гном и можно ли поговорить с ним один на один или придется возвращаться в эльфинаж на поиски голов поотчаяннее. Потому как ведь одно дело, если это какой-нибудь наземник-торговец, другое - если он из тех гномов, которые важничают, будто они с самим гномьим королем в родстве, и уж совсем третье, если это вооруженный до зубов хартиец, а при нем еще дюжина младших братьев и кузенов, готовых кому угодно наподдать за главу семьи.
- Да ты меня не жалоби, - Табрис махнул рукой, деловито останавливая горестные рассказы. - Давай лучше о делах поговорим невеселых. И ты мне лучше вот что скажи: этот твой гном - он кто? Торговец, ремесленник, служит у кого-то? Или караваны в Орзаммар водит? - быстро оглянувшись по сторонам, Илан немного понизил голос: - Или, может, он из Хартии? - на проходившего мимо стола молодого моряка эльф недобро зыркнул, чтобы не слушал лишнее, и тот, стушевавшись перед грифоньим гербом, нырнул вглубь зала. Удовлетворенный Табрис улыбнулся Морин: - И что значит "превратился в чудовище"? У него, может, друзья какие-то новые завелись или дела с кем-то новым повел? - испугавшись, что его расспросы примут за праздную болтовню сплетника, эльф неловко усмехнулся и прибавил: - Ты не думай, я не просто так языком мелю, это по делу вопросы, - и вздохнул, очень стараясь не отводить взгляд.
  Кажется, расспросы расспросами, а чем больше он смотрел в поблескивающие в полумраке таверны зеленые глаза, тем больше склонялся к тому, чтобы познакомиться поближе с гномом-чудовищем, даже если тот окажется хартийцем.

Морин говорила, а Табрис, кивая в так ее словам, сосредоточенно слушал, даже ушами слегка подергивал от напряжения. Картина вырисовывалась вполне обыденная: неглупая красотка подцепила ротозея побогаче, чтобы устроить свою жизнь, а ротозей оказался не таким, как казался. Правда, большинство таких красоток ради шелкового платье и сытной еды посидели бы взаперти, не переломились, Морин почему-то не хотела, и это и настораживало, и удивляло, и почему-то вызывало симпатию. Последнее, пожалуй, потому что Табрис не мог ей внутренне не откликнуться: мало радости, если тебя купил кто-то настолько постылый, а надо изображать перед ним услужливость.
  То, что этот самый постылый к Хартии, похоже, отношения не имел и был обычным торговцем, утешало и открывало весьма заманчивые перспективы. Что бы там шемленская красавица ни говорила про "гномскую помощь", а Табрис прекрасно знал: денеримские гномы вовсе не стоят друг за друга горой, не так уж часто выручают один другого, и случается это вообще по большей части между родичами. При таком раскладе нет ничего сложного в том, чтобы с душевной эльфинажной компанией темным вечером повстречать торговца-коротышку возле его дома и облегчить кошелек. Табрис безотчетно погладил эмблему на груди: грифон и это спишет, если совсем уж надо будет. Или можно решить все еще проще и попросту залезть в трубу, раз уж деньги на втором этаже. Пара пустяков: тихо пролезть, куда надо, и унести с собой... сотню золотых?!
  Табрис поперхнулся так, что пиво едва не пошло носом, и ошарашенно уставился на Морин.
- Сколько?! - переспросил он с некоторым недоверием, но и с явным уважением. - Сотня?! Ни хрена ж себе смех!.. - Табрис несколько секунд молчал, переваривая услышанное, потом негромко хмыкнул: - Хотя, если бы у меня такие деньжищи были, я бы тоже только и делал, что ухохатывался, - он помолчал еще немного, прикидывая возможный план действий и состав компании, которую можно бы взять себе в помощь, еще пару раз приложился к пиву, а потом вдруг поднял на Морин внимательный цепкий взгляд и слегка сузил глаза: - Вот что, Морин, я могу вернуть тебе деньги. Я знаю город, знаю, какие тут порядки заведены, и уж точно знаю, как это провернуть. Да и гнома поучить - приятное дело, - Табрис ухмыльнулся. - Но есть кое-что... В общем, ты мне должна точно и честно сказать кое-что. Во-первых, ты там никого не убила? Не придушила его пса? Не отравила бабушку и тетушку? И, во-вторых, это правда твои деньги или ты... берешь компенсацию? Ты не подумай, я не чистоплюй, - Илан взмахнул рукой, - но мне надо знать. Видишь ли, если ты забираешь свое, то мало-мальски честный гном в конце концов отстанет, самое большее - страже даст знать про взлом. Хлопот мало, никому ничего не угрожает, а все деньги - твои, ни медяка не возьму. Но вот если он на тебя зол или мы уведем его золото... в общем, всех собак спустит, и это будет совсем не так приятно и просто. И тогда я хочу долю за работу, четверть, например, потому как рискую сильнее и, если не я, так моя семья, должна за это что-то получить. А взамен я тебе помогу выбраться из Денерима, - Табрис широко улыбнулся. - Ну, что скажешь? - наверное, женщинам нравятся более благородные спасители, и он сейчас стремительно теряет привлекательность, но чем не шутит гарлок, вдруг практичность у такой умной женщины тоже в чести?
  Табрис улыбнулся пообаятельнее и придвинул к Морин тарелку с лепешками.