Ниаллу казалось, что он безнадежно потерялся и во времени, и в пространстве, что если спросят - не ответит, день нынче или ночь, а если под стенами появятся враги, он не услышит их клич. Это должно было пугать и действительно почти пугало, вот только взгляд любовника, который он так настойчиво, старательно удерживал, имел сейчас больше значения, чем все остальное. Ниалл держался за него и о внешнем мире почти не помнил. Обнаженный, полностью открытый, готовый открыться еще больше, если об этом попросят, он не узнавал сам себя, нисколько не тревожился об этом и не делал ни единой попытки собраться. Мир свелся к возможности целовать лицо, которое под поцелуи с такой готовностью подставляли, изгибаться в руках любовника, впускать его в себя так глубоко, как он пожелает, и каждым движением, каждым жестом давать понять: он здесь, рядом, он все еще не хочет разрывать странную связь, установившуюся между ними этой ночью.
Никто его не видел таким. Никто другой не увидит. Он и сам бы себя таким не вообразил, даже не получил бы этой возможности, если бы неделю назад его высочество принц-консорт не спустился с гор в его землях, не остался под кровом его дома и не показал ему то, что нельзя представить. Хорошо это? Плохо? Ниалл снова взял в ладони лицо Оливера, скользнул большими пальцами по скулам, всмотрелся в глаза - не то испытующе, не то вопросительно, а потом, будто решив для себя что-то, припал к его губам глубоким, долгим поцелуем. У него, кажется, уже есть ответы, и, похоже, они даже переживут эту ночь.
Задыхаясь и то и дело обводя языком пересохшие губы, он откинул голову, потянулся к прикосновениям пальцев, скользнувших сперва по шее, потом по груди - и в который уже раз за ночь послушался руки Кусланда, откинулся назад, так, чтобы еще больше открыться его взгляду. Он прикрыл глаза и слегка выгнулся, почувствовав, как крепко его подхватили под поясницу, и вслед за принцем выдохнул тихий, будто бы неуверенный стон. А потом откликнулся еще несколькими, такими же негромкими и легкими, на каждое прикосновение, на то, как губы любовника заскользили по груди и плечам.
Прикосновение к возбужденной, до предела напряженной плоти заставило распахнуть глаза. Ниалл задохнулся, неотрывно глядя Оливеру в лицо, а потом вдруг крепко вцепился ему в плечи, как будто испугался не удержать равновесие. Настойчивая ласка теперь словно стала откликом на сильные, резкие движения, которыми любовник брал его, и юношу пробрала дрожь, сперва слабая, а потом все более и более ощутимая. Вместе с ней по телу прокатилось тепло, сперва легко, мягкой волной, потом сильнее, а потом Ниалл вдруг замер, еще крепче вцепился в плечи Оливера, запрокинул голову и сильно выгнулся в его руках, содрогаясь всем телом и заходясь безмолвным криком, как будто даже в высший момент удовольствия было важно сохранить звенящую тишину сегодняшней ночи.
