От бренди и ярко полыхающего в камине огня становилось все жарче, и взгляды, внимательные, цепкие, но при этом не настолько прямые, чтобы выглядеть оскорбительными, ощущались острее. В обществе своего гостя Ниалл чувствовал себя так, будто выпустил из клетки опасного хищника, а потом, будучи безоружен, затеял с ним в собственном доме игру, правил которой до конца не понимает. Голос разума советовал остановиться, предупреждал о смутной, неясной угрозе, но азарт и непривычный внутренний жар так и гнали продолжать, узнать, к чему все придет, и попытаться оставить последнее слово за собой. Гудевший в голове хмель вплелся в общую разноголосицу - и совсем не на стороне разума - и Ниалл поплыл по течению, решив, что на свете не так много опасностей, с которыми он не может совладать, а непонятная игра увлекает слишком сильно, чтобы не продолжить. Не шпион ведь у него в доме в конце концов. Поднявшись на ноги, он решительно, хоть и не слишком твердо двинулся к бюро: чем больше бренди, тем теплее ночь.
- О, некоторые - да, - он весело рассмеялся, через плечо обернувшись к Кусланду. - Но ног, и в самом деле благословленных Создателем и сотворенных им с любовью, до прискорбия мало, - вздохнув с искренним сожалением, он выудил из недр бюро вторую бутылку, непочатую.
  Пить Ниалл умел, и обычно ему было нужно влить в себя немало хмельного прежде, чем опьянеть по-настоящему, но вторая бутылка крепкого антиванского бренди за один вечер без еды и без перерыва все-таки была отличным способом развязать ему язык, а заодно и заставить еще дальше отодвинуть привычные светские манеры. Наполнив оба кубка, он несколько тяжело опустился в кресло и снова поднял взгляд на Кусланда. В свете камина светлокожий принц казался едва ли не более бледным, чем в их первую встречу в горах, зато в ярких синих глазах так и вспыхивали искры, и Ниалл поймал себя на том, что, кажется, непозволительно долго наблюдает за игрой этих отсветов.
- Я много слышал о тэйрне Элеаноре, - негромко отозвался Вулфф, опустив взгляд в свой кубок. - Мать часто о ней говорила, а отец вспоминал их встречи в Денериме. Они ее не забыли, - и, едва договорив, он вслед за своим гостем от души приложился к бренди: разговор о родителях давался неожиданно трудно, а вместе с тем, о ком они не переставали помнить даже после Мора, невольно приходило на ум все, о чем они предпочли забыть. Услышав имя матери, он поднял взгляд - и замер: Кусланд оказался неожиданно близко, и Ниалл мгновенно почувствовал себя нерадивым охотником, который потерял бдительность и подпустил зверя опасно близко.
  Это было странно. И, пожалуй, совершенно недопустимо: никто не прикасался к нему, если он не хотел этого сам, и уж точно никто не делал этого без позволения, однако принцу никакое позволение, похоже, не требовалось. Как это понимать? И можно ли списать на возраст и покровительственный жест человека, намного старшего, знавшего еще его родителей? Но даже если так, какого демона?! Он что, семилетка, чтобы трепать его подбородку?!
  Ниалл яростно сверкнул глазами, резко выпрямился в кресле, но не успел с отповедью: Кусланд отстранился раньше, чем он успел сказать хоть что-то. И теперь возмущаться было бы смешно, глупо и действительно совсем по-мальчишески. Ниалл усмехнулся, погладил подбородок там, где его только что касалась рука принца, и сощурился, глядя на собеседника снизу вверх.
- Обычно во мне ищут сходство с отцом, "истинным Вулффом", - он насмешливо хмыкнул и, приложившись к кубку, слизнул с губ сладкий бренди. - Но почему же "к счастью", Оливер? Ночным собутыльникам ведь... в зубы не смотрят? - он снова закинул ноги на каминную решетку, на сей раз повыше.
  Когда это разговор свернул на бессонницу и дела? И зачем, интересно? Разве это имеет значение, когда утро далеко? Ниалл встретился взглядом с Кусландом и вдруг улыбнулся шальному веселью, так и горевшему у принца в глазах, как будто заразился тем же настроением.
- Я не сплю в такие ночи, - Ниалл покосился в сторону окна, за которым по-прежнему выла метель. - Тем более в хорошей компании, с которой не так уж часто везет в наших краях, - и он снова отхлебнул бренди, не отводя от собеседника взгляд. - Правда, развлечь мне вас среди ночи нечем, кроме бренди да своего общества. Разве только вы любите музыку, - и бросив взгляд на стоявшую поодаль лютню, Ниалл тихо рассмеялся и удобнее откинулся в кресле.

Он - достойная замена отцу? Что ж, это, пожалуй, приятно слышать, даже в таком странном разговоре, в котором, кажется, слова приобретают какой-то особенный смысл, которого он до конца не понимает.
- Отрадно это слышать, тем более от вас, Оливер, - Ниалл усмехнулся, разглядывая темную жидкость. - И мне теперь обязательно нужно заслужить это прозвище: оно мне слишком нравится, чтобы не присвоить, - он тихо хмыкнул, мысленно смакую непривычное, но услышанное уже во второй раз "Молодой Волк".
  Ниаллу и в самом деле нравилось. И было приятно. При этом не оставляло ощущение, что в обществе высокого гостя его словно бы обволакивает какая-то странная пелена, похожая на густой туман, в котором собеседник чувствует путь и хорошо видит, а его заставляет пробираться ощупью. Это создавало ощущение неясной, смутной тревоги и одновременно напоминало охотничью игру с ловким зверем, который путает следы. Когда Кусланд оказался у Ниалла за спиной, тот испытал острое искушение обернуться, но все-таки сдержался: глупо вертеться на месте, как перепуганная девица или любопытный мальчишка, никто не отменял достоинство и воспитание. К тому же чужое присутствие за спиной отчего-то придавало странной остроты сегодняшнему хмелю, и Ниалл позволял себе просто наслаждаться этим, каким бы необычным ни казалось происходящее. Откинув голову и полуприкрыв ненадолго глаза, он совсем расслабился в кресле.
- Мне с вами не состязаться по части увиденного, Оливер, да и вряд ли бы кто-то решился, но все-таки не согласиться  не могу: после некоторых встреч и слишком долгих походов спасает, кроме бренди, только красота. И неважно, в ком ее находишь, - он тихо рассмеялся и, подняв глаза, попытался найти собеседника взглядом. - Кстати, слухи ходят не только о выносливости Стражей, но и о страстности и красоте женщин Ордена. Гномы, латавшие одну из замковых стен, помнится, божились, что это так, и с тех пор меня нет-нет, да мучает любопытство, - хмыкнув, он в очередной раз приложился к кубку, обнаружил, что тот почти опустел, вяло подумал, что надо бы умерить пыл - и подлил себе еще.
  От разворошенных углей потянуло жаром, и Ниалл с удовольствием подставил ему лицо. За окном выла метель, вступала в свои права непривычно ранняя даже для Западных Холмов зима, а здесь было так жарко, будто он решил отдохнуть посреди костра, и казалось, что огонь не только на расстоянии вытянутой руки в камине, но и бродит в венах вместе с хмелем.
- Есть общество, которое и бессонницу сделает удовольствием, - Ниалл согласно кивнул, а в следующую секунду неподвижно замер, когда рука Кусланда легла на плечо. Чужое дыхание ожгло кожу, странная интонация сбила с мысли, и понадобилось время, чтобы унять неожиданный сумбур в голове. - Сыграть? - после короткого колебания переспросил Ниалл, словно сам не предлагал это несколькими минутами раньше и тут же собрался, рассердившись на собственную растерянность: - Конечно, с удовольствием, - выскользнув из-под руки принца и слушая стук крови в ушах, он поднялся с кресла и шагнул к лютне.
  Пока он пробовал струны и подтягивал одну из них, пальцы слегка подрагивали, и это смущало и мешало одновременно. Бросив на Кусланда короткий острый взгляд, Ниалл попытался представить, какую музыку любит гость. Песни о Стражах, непристойные куплеты, баллады о Каленхаде - что ему сыграть? Что-то подсказывало, что все это будет не кстати, а раз так, то оставалось только решать самому.
- Из меня так себе менестрель, - он улыбнулся, беспорядочно пока перебирая струны. - Но я постараюсь вас порадовать, - Ниалл вернулся в кресло, устроил лютню на коленях, упершись одной ногой в решетку. - Я не знаю, что любите вы, поэтому сыграю то, что любим мы, - прозвенел струнный перебор. - Эта песня называется "Добрая охота", - прозвучали первые аккорды. - Ее поют аввары в пору Венца Зимы, молятся Корту о богатой добыче. А мы переделали ее и молимся о хорошей охоте на них, - он беззвучно рассмеялся. - История-небогата: охотник с верным псом вышли в лес, встретили там мудрого брата-медведя, и дальше тропа вела их ко все лучшей и лучшей добыче, - смолкнув, Ниалл ударил по струнам, лютня отозвалась звоном едва ли не болезненным.
  Диковатая варварская мелодия мало годилась для нежного инструмента, но Вулфф хорошо знал и ее, и свою лютню, и звуки из-под его пальцев лились то низкие, грубоватые, то долгие и певучие, звонкие, легкие, словно кто-то подранил стрелой певчую птицу. Погружаясь в музыку все глубже, он закрыл глаза, руки залетали по струнам быстрее, мелодия стала тревожнее, резче, потом снова сорвалась на глухие, низкие ноты и, наконец, стихла на последнем взлете.
  Ниалл открыл чуть затуманившиеся глаза и посмотрел в лицо своему гостю.
- От такой охоты в горах теряют голову, Оливер, - негромко проговорил он и бережно отложил лютню в сторону, улыбаясь смутной, немного задумчивой улыбкой.

Отчего-то он ждал в ответ улыбки, такой же неопределенной и отстраненной, как его собственная, сдержанной, в меру любезной. Голод, полыхнувший в глазах гостя, поразил, заставил даже на мгновение растеряться: Ниалл был заядлым охотником, много знал о хищниках, и ему был хорошо знаком огонь, горевший в глазах гончих, почуявших зверя, и Кусланд этот огонь сейчас прямо-таки источал. Его так проняла музыка? Или всему виной бренди и жар камина? И какого же демона под этим пристальным неотрывным взглядом так жарко ему самому? Ниалл повел плечами, словно хотел стряхнуть наваждение, негромко хмыкнул, хотел усмехнуться, но невольно осекся, услышав странно изменившийся голос собеседника.
- Не может не быть знакомо, - голос сорвался на полушепот, и он кашлянул, чтобы прочистить горло. - Это же страсть охотника, она всегда гонит по тропе, пока не заполучишь лучшую добычу.
  Никак не получалось отвести глаза от лица гостя и, не будь Ниалл так пьян и сбит с толку, уже почувствовал бы, что грань приличия в этом разговоре самым что ни на есть недопустимым образом осталась позади. Сейчас же он испытывал странное равнодушие к нормам этикета и другим светским условностям, обычно казавшимся такими важными. Хотелось бросить поводья и держаться, как захочется: хмель наутро отпустит обоих, странный момент исчезнет, как не было, а принц-консорт не похож на человека, который за завтраком прочтет ему мораль о достойном поведении вассала в обществе сюзерена. Отчего-то одна мысль об этом так развеселила Ниалла, что он широко, совершенно по-мальчишески ухмыльнулся.
  Слова о сонливости не отрезвили, но к реальности вернули: время и в самом деле было уже позднее, глухая ночь, в какую, наверное, только волки не спят, надо бы попрощаться с гостем, пока того вновь не одолела разговорчивость, и они оба не забыли о том, который час на дворе.
- Думаю, колыбельная - это сейчас лучшее, что я мог сыграть, - он негромко усмехнулся и поднялся навстречу Кусланду. Как оказалось, очень вовремя, чтобы поддержать пошатнувшегося гостя. - Похоже, даже у выносливости Стражей есть пределы, - в глазах Ниалла промелькнула лукавая улыбка, когда он заглянул Кусланду в лицо. - Конечно, я провожу вас, здесь и на трезвую голову иногда ориентироваться непросто. Держитесь крепче, - и приобнимая своего гостя, он двинулся к двери, как только убедился, что мабари готов следовать за хозяином.
  В коридоре стоял ледяной холод: бушевавший снаружи ветер проникал сквозь щели в окнах, колыхал гобелены, и сквозняки прямо-таки пробирали до костей. Вот только Ниалла потряхивало совсем не от этого: странный жар, вконец разгулявшийся от близости тела, которое он сейчас крепко прижимал к себе, не давал замерзнуть, но вместе с этим будил какое-то неясное чувство - не то голод, не то, что-то вроде лихорадочной бодрости. Беззвучно выругавшись - только губы шевельнулись и зло сжались в тонкую линию - Ниалл неожиданно крепко сжал плечо Кусланда и прибавил шагу.
  Проводить высокого гостя, выпить еще, теперь в одиночестве и, наконец, уже заснуть, хоть к рассвету. К утру все эти странности, порожденные усталостью, хмелем и необычным обществом, просто исчезнут. Даже вспоминать будет не о чем.
  Они миновал длинную парадную галерею, окна которой, сегодня почему-то не занавешенные, выходили на заснеженные холмы, и добрались до восточного крыла. Света здесь было немного - почти все комнаты пустовали - но бывшую спальню одного из братьев Ниалл нашел бы и с закрытыми глазами. Остановившись на пороге, он открыл перед Кусландом дверь и улыбнулся своему гостю.
- Мы пришли, Оливер, - Ниалл бросил взгляд внутрь комнаты. - Думаю, в камин подбросили дров, так что вы не замерзнете. Вам зажечь свет или хотите сразу лечь? - странно было делать работу собственных горничных, но сегодняшняя ночь могла бы посостязаться в странности даже с Первым днем и всеми его чудесами.

"По крайней мере, на сегодня"? Интересно, насколько запросы высокого гостя вырастут к завтрашнему дню, и чего именно ему захочется - прогулки по замку и крепостным стенам, летних ягод, бочку гномьего эля? Или он заскучает от отдыха в холодной постели и вновь припомнит, что предпочитает, чтобы грели ее совсем не грелки или теплые покрывала? Все-таки аввары иногда способны пригнать к порогу дома гостя даже более беспокойного, чем они сами.
  Ниалл неопределенно усмехнулся в ответ на кривую улыбку принца, безотчетно прошелся рукой по волосам там, где их только что коснулись пальцы Кусланда, и заложил прядь за ухо.
- Доброй ночи, Оливер, надеюсь, вы отдохнете хорошо. Увидимся за завтраком, если вы пожелаете спуститься, - поколебавшись несколько секунд, Ниалл коротко поклонился и зашагал прочь по коридору.
  Странная, навязчивая лихорадка никак не отпускала, холодные сквозняки Вулфхолла ей оказались нипочем, и она настойчиво продолжала изводить его владельца: сна у Ниалла не было ни в одном глазу, сумбурные мысли то и дело перескакивали с одной темы на другую, а воображение отчего-то услужливо воскрешало самые разные моменты сегодняшнего вечера. В каждом находилось место его высочеству: Кусланд что-то рассказывает, улыбается, треплет пса, расхаживает в свете камина. Рассердившись на себя, молодой банн презрительно фыркнул: что за нелепый трепет перед августейшей особой? Он так впечатлился принцем и Героем, что не может выкинуть из головы ничего не значащий разговор? Смешно и стыдно, не годится вести себя, как восторженный провинциальный мальчишка. Да и вообще, вместо того, чтобы переживать "невероятную встречу", хорошо бы отправиться, наконец, спать: если к рассвету метель уймется, дел будет по горло уже с раннего утра.
  Тем не менее, несмотря на все благие намерения, отправился Ниалл совсем не спать: вернувшись к себе в кабинет, он устроился у огня, прикончил вторую бутылку бренди, еще с полчаса бездумно перебирал струны лютни и только когда смолк ветер, сумел, наконец, заснуть, прямо в кресле перед камином.
  Утро встретило его похмельем и неожиданно ясной безветренной погодой: самое то для ушата холодной воды, раннего завтрака в одиночестве и возвращения к делам эрлинга. В этот раз благие намерения все-таки были выполнены, вот только панацеей они не стали: странная лихорадка, не дававшая ему покоя прошедшей ночью, отступила и притихла, но исчезнуть не пожелала, стоило только вспомнить о ночном собеседнике, как она снова напоминала о себе какой-то неясной тревогой. Не желая гадать, что с ним творится и отчасти греша теперь уже не на опьянение, а на похмелье, Ниалл воспользовался самым простым способом: решил попросту избегать принца вплоть до дня его отъезда.

  Все следующие несколько дней следовать своему плану оказалось очень легко: все дела, которым помешала метель, теперь требовали внимания, и Ниалл брался за них со рвением, которым удивлял даже своего кастеляна и капитана, давно привыкших к привычке молодого банна работать, загоняя и себя, и подчиненных. Кабинет он покидал только для объезда земель и стад, на поездку в Вест Хилл потратил целый день, вставал ни свет, ни заря, и проводил с его высочеством ровно столько времени, сколько это пристало по этикету.
  Вечером на третий день с гор снова пришел холодный ветер, Ниалл едва успел обогнать его, возвращаясь из поездки на дальние фермы. Желая прийти в себя после сумасшедшей скачки, он распорядился подать ужин в спальню: он утолит волчий голод и сразу отправится спать, принц наверняка простит, если они не встретятся за столом.
  Ниалл как раз допивал вторую кружку грога, наслаждаясь тем, как по телу разливается блаженное тепло, когда в дверь спальни заскреблись, а потом и дробно постучали. Хмурясь, он отставил кружку, пересек комнату и распахнул дверь. На пороге обнаружился Делвин, испуганно таращивший поблескивавшие в темноте глаза.
- Ваша милость, там внизу крики, - заторопился он, даже не дождавшись разрешения говорить. - Как есть - убивают кого! И крик такой, что прямо визг! А дверь заперта. Мы выломать думаем, но вдруг то варвары или еще что похуже? Может, за капитаном побежать? - и эльф весь напружинился, демонстрируя готовность бежать хоть сейчас.
- Да что ты несешь!.. - раздосадованный Ниалл огляделся по сторонам, прихватил лежавший в углу на сундуке кинжал и оттолкнул слугу с дороги: - Не вздумай шум поднимать! Я сам посмотрю.
  В Вулфхолле за прошедшие осенние месяцы появились новые слуги, не все они были одинаково приветливы со старожилами, и пару раз доходило до драк. Ниалл почти не сомневался, что сейчас в людской не происходило ничего серьезнее страстной встречи младшей кухарки с конюшонком или "порочной добродетели" между парой лакеев, но проверить не мешало: потасовки в замке - совсем не дело.
  Дверь в людскую и в самом деле была заперта, вот только звуки, доносившиеся с той стороны, наводили на мысли совсем не об убийстве. Ниалл широко ухмыльнулся и постучал в дверь рукоятью кинжала.
- Бетрис! - повысил он голос. - Хочешь миловаться с конюхами - бегом на конюшню! И чтобы я твоих воплей среди ночи не слышал! - не то, чтобы его волновала мораль собственных служанок, но напугать девчонку было забавно, раз уж его чуть ли не из постели подняли. Да и спать хотелось бы без ее трелей, которые, кажется, скоро до замковых башен долетят.

А вот это было неожиданно. Ниалл ожидал увидеть конюха Берти, за которого Бетрис вроде как собиралась замуж, дюжего егеря Эрвина, пользовавшегося ее благосклонностью последний месяц, или даже Дэвина, остроухого собрата Делвина, вызывавшего равно неуемный интерес что у горничных, что замковых стражников, но никак не его королевское высочество принца-консорта. Однако высокий гость, видимо, свято верил в целительную силу кухарок и счел ее необходимой для себя на последнем этапе выздоровления. Он нисколько не выглядел ни смущенным, ни обескураженным и держался с непринужденностью. отлично подходящей для приема в королевском дворце Денерима, но сбивающей с толку в людской в обществе перепуганной голой кухарки, сейчас безуспешно пытавшейся спрятаться за невысокой кроватью.
  По-хорошему, следовало бы устроить разнос вконец забывшейся девчонке, а высокому гостю осторожно и деликатно намекнуть о семейных традициях Вулфхолла, всегда отличавшихся отменным благонравием. Вероятно, примерно так поступил бы его отец, а может быть, и Ательстан, но Ниалл чувствовал себя сопливым дураком, едва только воображал, как делает постную мину и заводит подобные речи. А еще ему попросту не хотелось. Не хотелось притворяться ханжой, не хотелось прекращать распутство под своей крышей, по поводу которого возмущение или недовольство он испытывал в последнюю очередь.
- Не думаю, что вам стоит брать вину на себя, - широкая ухмылка исчезла, теперь он по-волчьи вздергивал верхнюю губу в лукавой, насмешливой улыбке, как будто хотел оправдать прозвище, данное Кусландом. - Юная особа одинаково не щадит покой обитателей замка, с кем бы ни была - с конюхом, егерем, остроухим лакеем или принцем, - Ниалл тихо хмыкнул, услышав, как пискнула Бетрис, шагнул в комнату и после короткого колебания щелкнул дверным замком.
  Итак, все правильно, все, как должно, верно? Он ведь избавляет принца от любопытных глаз, ведет себя, как и следует верноподданому. Замерев в паре шагов от Кусланда, Ниалл скользнул по его телу внимательным цепким взглядом, от шеи до паха, а потом посмотрел гостю в глаза: желанию встречаться с ним взглядом по-прежнему было сопротивляться так трудно, как будто тут не обошлось без магии. Юноша улыбнулся смутной, неопределенной улыбкой и .отложил в сторону кинжал. Ножны негромко брякнули о комод.
  Тонкий, явно испуганный голос Бетрис прозвучал совсем рядом, но Вулфф обернулся к девушке только тогда, когда к ней шагнул его гость. Каким бы непримечательным ни было лицо кухарки, телом ее Создатель наградил отменным, обычно в подходящем настроении Ниаллу хватило бы и взгляда на такое, чтобы почувствовать желание. Только сейчас вместо желания проснулся какой-то непривычный острый голод, становившийся тем сильнее, чем больше Ниалл смотрел, как кожи девушки касаются чужие губы, как грубые руки по-хозяйски скользят по ее плечам, животу, груди, вынуждая выдыхать короткие слабые стоны. Оторвавшись от этого зрелища только для того, чтобы встретить неотрывный взгляд синих глаз того, кто сейчас держал девчонку, как законную охотничью добычу, Ниалл выдохнул сквозь зубы и, будто зачарованный, сделал шаг вперед.
- В Западных Холмах приветливый и радушный народ, ваше высочество, наше гостеприимство может быть очень горячим, - он усмехнулся, слегка щурясь, и тут же почувствовал, как кровь бросилась в лицо. - Какое щедрое предложение, - Ниалл пытался держать полунасмешливый тон, но отчего-то никак не мог толком совладать с голосом, и тот то срывался, то звучал слишком низко и хрипло. Юноша кашлянул, прочищая горло, поколебался секунду, а потом потянул с плеч распахнутый камзол. - Отчего бы и нет. Бетрис наверняка будет уютнее и спокойнее в обществе своего банна, - тихо хмыкнув, он мимоходом потрепал девушку под подбородку.
  Стащив через голову сорочку, Ниалл швырнул и то, и другое на комод, отбросил назад растрепавшиеся волосы и шагнул еще ближе, к кухарке и своему гостю, взгляд которого все никак не мог отпустить. В комнате было тепло, но, несмотря на это, юношу слегка трясло, и унять эту дрожь никак не удавалось. Он давно не был невинен и все-таки сейчас чувствовал себя так, как будто его настоящая лихорадка бьет в преддверии первой ночи с женщиной. А от того, что к этому примешивалось неуемное, какое-то по-звериному хищное нетерпение, голова и вовсе шла кругом, оставалось только надеяться, что он не зардеется сейчас, как юная девица в первую брачную ночь. При мысли об этом Ниалл широко, по-волчьи ухмыльнулся, подался еще ближе, совсем вплотную и прошелся руками по телу девушки, грубо сминая податливую мягкую плоть. Бетрис откликнулась коротким стоном, несмело потянулась к шнуровке на его штанах и тотчас осмелела, когда он сам придвинулся ближе. Ниалл усмехнулся еще раз, диковато и шало, толкнул девушку, сильнее прижимая ее к Кусланду, а потом коснулся мягкой груди сперва поцелуем, затем сильным укусом. Бетрис вскрикнула, и это подхлестнуло: Ниалл до синяков сжал ей бедра, разводя их в стороны. И прежде, чем войти, снова всмотрелся в глаза Кусланда, будто не желая продолжать, пока не увидит, как тот откликнется.

Губы Кусланда изогнулись в кривой улыбке, и Ниалл, не отводивший взгляд от его глаз, тоже улыбнулся в ответ - широко и немного пьяно. Он теперь будто позволение получил, и не просто взять девчонку, а творить все, что захочется. А хотелось не сдерживаться, позволить себе все, что никогда не позволял при свидетелях, и при этом чувствовать взгляд единственного зрителя, ловить отклик и следить за каждым ответным движением.
Бетрис, будто пойманная Кусландом в капкан, вскрикнула, слабо дернулась, но послушно раскрылась, повинуясь не то приказу услужить хозяину, не то желанию, не то страху, который теперь легко было разглядеть на дне ее глаз.
Страх Ниаллу понравился. Раздувая ноздри, как волк, почуявший близость беззащитной добычи, он вошел в девушку и стал брать ее резкими, грубыми толчками. Бетрис беспорядочно гладила его чуть подрагивающими руками по груди, он вел плечами, подаваясь навстречу, но эти слабые недоласки скорее раздражали, чем доставляли удовольствие. Отведя взгляд от повлажневших глаз девушки, Ниалл встретился с Кусландом глазами, а в следующую секунду почувствовал, что теперь они делят слабое, податливо тело, которое зажали между собой на двоих. Каждое движение будто вызывало ответный толчок, резкий и сильный, и это горячило сильнее, чем полностью раскрытое тело Бетрис или ее тихие стоны, все больше походившие на всхлипы.
Ниалл теперь не смотрел на девушку, смотрел только в лихорадочно горящие синие глаза напротив, отчего-то никак не мог отвести взгляд и чувствовал, что попал под какой-то странный контроль, от которого не может отделаться. Впрочем, и не хочет.
Бетрис в ответ на очередное резкое движение слабо, словно обиженно вскрикнула и, попыталась крепче ухватиться за его плечо. Негромко, недовольно рыкнув в ответ, Ниалл отбросил руку девушки, мягко огладил ее грудь, будто хотел приласкать понежнее, но как только послышался тихий успокоенный вздох, грубо сжал ей горло. Бетрис отозвалась испуганным сдавленным стоном, обмякла у него в руках, а Ниалл стал сильнее толкаться в ослабевшее тело. Теперь он снова смотрел только в лицо Кусланду и уже не улыбался, только зло щурился да вздергивал губу, словно готов был не то оскалиться, не то в глотку вцепиться. Не осталось мыслей, желаний не осталось тоже, кроме страстного стремления насытиться. И жажду удовольствия Ниалл сейчас почти не отличал от желания подчинить, смять, а то и убить и желания подчиняться лихорадочному взгляду напротив.

Ничего, кроме звериного голода. Ничего, кроме совсем ослабевшего податливого тела, неспособного теперь уже ни на малейшее сопротивление, кроме ярко горящих глаз за плечом не то любовницы, не то жертвы. И искры в этих глазах такие, что наводят на мысли скорее о насмешке, чем о простом шальном веселье. При виде этого взгляда уже не подчиняться хотелось, а будто состязаться, горячить кровь сильнее и себе самому, и партнеру по этому жестокому развлечению.
Губы Ниалла все-таки разошлись в волчьем оскале, он услышал, как тихо охнула Бетрис, заглянувшая ему в лицо, усмехнулся и вошел в девушку особенно мощным толчком, всем телом вжимая ее в Кусланда. Она всхлипнула, протестующе и жалобно, и как будто в ответ на это рука Ниалла сильнее сжалась у нее на горле. Контролировать себя становилось все труднее, голова шла кругом от чужого страха и боли, слабость податливого тела распаляла, заставляла еще больше подминать его под себя, проверять на прочность. Пальцы дрогнули, Бетрис слабо дернула головой, порываясь освободиться, и Ниалл усилием воли напомнил себе, на какую хватку способны руки лучника.
Чуть ослабив захват, он снова поднял на Кусланда затуманившийся, пьяный взгляд, вслушался в тяжелое, рваное дыхание, толкнулся в свою жертву еще одним грубым движением, потянулся поцеловать ее в шею - и невольно замер, когда почувствовал, как поцелуем смяли его собственные губы.
Его, бывало, целовали и требовательно, и страстно, но вот так болезненно и жадно, с какой-то неожиданной властностью - никогда. В голове поднялся настоящий сумбур, Ниалл глухо, протестующе застонал. Слабый голос разума и привычки советовал немедленно отстраниться, но желание диктовало другое, и слушать рассудок не захотелось. Ниалл подался ближе, ответил на поцелуй, требовательно и грубо, а потом вцепился зубами в губы, которые только что целовал. И тут же, будто боясь на ногах не устоять, отпустил горло девчонки и ухватился за плечо Кусланда. Новый стон прозвучал сдавленно и глухо, по телу пошла крупная дрожь.

Стон, которым Ниалл откликнулся на ответный укус, был куда больше похож на звериное рычание, чем на звук, исторгнутый человеческим горлом. Юноша хрипло, со свистом выдохнул и слегка подался назад, когда Кусланд отстранился. Не смотреть было по-прежнему невозможно - на припухшие губы, которые он только что прокусил до крови, на красную каплю, упавшую на светлое покатое плечо Бетрис, на то, как испуганно вздрагивает зажатая в тисках жертва. Жертва, совсем не любовница - от этой мысли вконец дыхание сбивалось.
Ниалл растянул губы в улыбке, когда Кусланд зажал девушке рот, снова потянулся ближе и длинным движением слизнул у нее с плеча каплю крови, снова глядя принцу в глаза. Услышав слабое мычание, в которое теперь превратились беспомощные стоны Бетрис, он беззвучно рассмеялся и снова сильным толчком подался вперед. От жара чужой ладони, легшей на бедро, по телу прошла волна жара, очень уж непривычным было это прикосновение, уверенное и собственническое, будто на него сейчас права заявили. Слабое недовольство и попытку вскинуться, сбросить чужую руку мгновенно затопило желание подчиниться и делать то, к чему подхлестывают.
Кусланд вжал в него девчонку совсем сильно и тесно, и Ниалл, отзываясь на это ускорившимся ритмом, повторил его движение, входя в дрожащее тело глубоко и грубо. И снова, встретившись с принцем глазами, словно в силки попал. На него никогда так не смотрели, и от взгляда, в котором было столько животной похоти, столько грубой силы и столько такого явного желания подавить и подчинить, мгновенно повело голову. Ниалл задержал было дыхание в попытке сдержаться, потом выдохнул короткий стон и все-таки не совладал с собой: закричал в голос, сотрясаясь всем телом, и вцепился зубами в плечо Бетрис в тщетной попытке крик заглушить. От наслаждения на секунду потемнело в глазах, крик перешел в новый болезненный и глухой стон, и Ниалл замер, уткнувшись повлажневшим лбом в плечо девчонки, все еще задыхающийся и опустошенный.

Кусланд отстранился, не удержавшая равновесие Бетрис осела на пол, и на секунду Ниаллу показалось, что сейчас тоже не устоит на ногах, так вымотал его хмельной угар всего случившегося. Оперевшись рукой на невысокую спинку кровати, он несколько мгновений восстанавливал дыхание и из-под полуопущенных ресниц наблюдал, как принц приводит себя в порядок, потом тихо усмехнулся.
- Вынужден признать, обычно развлечения в Вулфхолле совсем не так горячи и куда менее занятны, - он скользнул взглядом по изрядно помятому телу Бетрис, которая теперь устроилась на краю кровати и опасливо косилась на мужчин. - Прикройся, - юноша бросил ей полотняную белую рубашку, в которой кухарка, должно быть, и собиралась спать, пока у нее не появилась в людской очень неожиданная компания.
Посторонившись и дав дорогу своему гостю, Ниалл затянул шнуровку на бриджах, накинул срочку, а вслед за ней - дублет и поднял взгляд на принца.
Вот он, еще один момент, когда и здравый смысл, и привитые с детства нормы морали прямо-таки кричат о том, что надо остановиться, отказаться. А лихорадка, владеющая сейчас и телом, и разумом, знать ничего не хочет ни о каких отказах. Он ведь так и не попробует, каково это на вкус, если сейчас отступится, так и не дойдет до конца, не узнает, что именно ему предлагали. И что он на этом выиграет? И что получит в награду за свой отказ? Стоит ли мораль такого самоограничения? Это ведь всего один раз. Утро это сотрет, оно все стирает.
- Отчего бы и нет, - откликнулся Ниалл совсем, как тогда, когда Кусланд предложил поделиться с ним девушкой. И улыбнулся насмешливым синим глазам. - Идемте, - и не оглядываясь на людскую, шагнул за дверь.
Спальня Ниалла была достаточно далеко, чтобы по пути к ней юношу пробрало холодными сквозняками, однако ни напряжения, которое снова понемногу овладевало им, ни жара неуемного интереса это не охладило. Он вел своего спутника длинными ярко освещенными коридорами и даже не замечал, что с каждым поворотом все больше ускоряет шаг.
Дверь спальни распахнулась, впуская хозяина, Ниалл обернулся к Кусланду, слегка улыбнулся ему и вдруг почувствовал растерянность, которой не знал лет с шестнадцати, когда впервые был с женщиной. Он понятия не имел, чего от него ждут, и как он должен себя вести. Сердясь на себя за эту внезапную полудетскую слабость, он выше поднял подбородок и независимо передернул плечами.
- Хотите выпить, Оливер? - горло все еще немного саднило после недавнего крика, и получилось хрипловато. Ниалл смотрел Кусланду в глаза и надеялся, что полумрак спальни скрывает то, как краска бросилась ему в лицо.

"Тебе", не "вам". Глаза Вулффа вспыхнули ярче и недобро сузились в ответ на фамильярность, однако, поколебавшись секунду, он только беззвучно усмехнулся: смешно оскорбляться на подобное из уст того, с кем собираешься разделить постель. К тому же его так редко называют на "ты", что это особенно хорошо.
Но что тут ответить? Да, побери его демон, ему нужно выпить, и лучше бы чего-нибудь покрепче! Ниалл скрестил руки на груди, слегка улыбаясь, молча глядя на Кусланда и уже понимая, что скрыть неопытность и неловкость под взглядом принца не получится. Интересно, имеет ли это значение? И чем Кусланд на это ответит - интересом, насмешкой, пренебрежением, разочарованием?
Молчание затягивалось, а Ниалл все смотрел и смотрел в синие, почти черные при таком слабом освещении глаза и чувствовал, как тяжело вздымается его грудь при каждом вздохе. Он знал, что делать с женщиной, шлюхой или дворянкой, и будь сейчас на месте гостя гостья, уже целовал бы ее и заставил забыть о том, что свет дневной существует, и наступит завтрашнее утро. Но как быть с мужчиной? Он должен сделать шаг первым? Должен поцеловать? Еще как-то дать понять чего хочет?
- В горле пересохло, очень уж жарко сегодня было в людской, - Ниалл усмехнулся, цепляясь за шутку, как за соломинку, и уже в следующую секунду вздрогнул всем телом, когда оказавшийся совсем рядом Кусланд, прошелся ладонью по его спине.
Принц напоминал ему сейчас вкрадчивостью домашнего кота, а вот опасностью - не то рысь не то красного льва: казалось, стоит выпустить его из поля зрения - набросится со спины и мертвой хваткой вцепится в загривок. Ниалл был достаточно опытным охотником, чтобы чуять такие повадки, и сейчас инстинктивно не поворачивался к гостю спиной.
Наблюдая, как принц осматривает его спальню и гадая, на какие мысли этот осмотр его наводит, Ниалл не выдержал, шагнул к кровати, прислонился плечом к высокому столбику балдахина.
- Это заметно, верно? - он слегка усмехнулся, пытаясь спрятать смущение и треклятую неуверенность. Помолчал несколько секунд, а потом сощурился, цепко осматривая Кусланда: - А это хорошо? Или плохо? - и улыбнулся кривовато и немного лукаво.