Поздним вечером королевский дворец казался затаившимся во тьме чудовищем, стиснувшим зубы ворот. Но подойди ближе, и пасть распахнется, поглощая тебя целиком. С недавних пор Кусланду не хотелось возвращаться сюда; все больше времени он проводил в Амарантайне, а когда бывал в Денериме, предпочитал заниматься делами и кутежом, лишь бы поменьше бывать во дворце.
Дело было в том, что в каждом его уголке - от кухни до тронного зала - только и слышно было, что: "королева". Королева велела это, королева ждет то, королева сказала, что баранина недостаточно прожарена! Челядь была привычна к Аноре, ведь та заправляла здесь всем еще при жизни Кайлана, а вот он так и остался чужим. И мнение его - касалось ли оно непрожаренной баранины или государственных дел - значило пусть немногим, но меньше, чем мнение правительницы. "Консорт" - красивое слово, щадящее мужское самолюбие, и только самому носителю этого титула известно его истинная цена.
Второй. Как некогда прежде, когда жив был еще отец, и старший сын считался его наследником. Младший был предоставлен самому себе, впрочем, и ему предполагалось не отходить далеко - вдруг с Фергюсом что-то случится, и понадобится замена? В нынешнем раскладе подобное, впрочем, не сработает: случись что с Анорой, и он окажется никем. И Оливер бессовестно соврал бы, если бы сказал, что не задумывался о том, что может внезапно случиться с его драгоценной супругой...
Так было не всегда. Было время, когда они походили на семью не только внешне. Он восхищался красотой и тонким умом Аноры, разговаривал с ней не сквозь зубы, а на супружеское ложе опускался с вожделением, а не скукой. Но годы шли, и все чаще становилось очевидно, что королева привыкла править одна - Кайлан никогда не проявлял особого интереса к государственным делам. Она принимала решения с непоколебимой уверенностью, и Кусланд все отчетливее видел, что уготованная ему роль не важнее роли повешенного на стену старинного оружия. Его происхождение и история услаждают взор, но оно едва ли будет снова пущено в ход.
Это развязало ему руки и положило начало грязной игре. Теперь он не гнушался принимать важные решения за спиной королевы, но ее именем, оспаривать ее суждения публично, ставя ее в столь неловкое положение, что ей оставалось лишь согласиться. Со временем идти наперекор ее воле стало столь привычно, что он не вполне уже был уверен, когда озвучивает свое мнение, а когда - просто желает поспорить с женой.
Впрочем, в нынешнем деле сомнений у него как раз не было. Никчемный клочок земли близ Южных Холмов стал причиной раздора между двумя баннами. Один из них был ничем не примечателен, кроме того, что в свое время выступил на Собрании земель против Логэйна, зато второй - банн Бриланд был ярым приверженцем почившего Рэндона Хоу, и по слухам даже приложил руку к резне в Хайевере. Отчаявшись найти мирное решение спора, банны обратились к короне, и у Кусланда не было колебаний насчет того, кто должен получить злополучный надел.
Он вспомнил об этом деле в своих покоях, когда уселся на низкой кушетке и вытянул ноги, чтобы камердинер стащил с них сапоги. В голове еще шумело от выпитого - вечер он провел в "Жемчужине", и во дворец вернулся уже после того, как солнце скрылось за горизонтом.
- Распорядись насчет ванны, Джером, - сонно потирая поросшее жесткой щетиной лицо, произнес Оливер и добавил: - И вели послать гонца к банну Кинтону - я хочу видеть его завтра по поводу его тяжбы с банном Бриландом.
- Ваше Высочество... решение уже принято, - осторожно, как и следовало говорить с захмелевшим принцем, возразил слуга. - Королева разрешила дело в пользу банна Бриланда.
- Что?! - Кусланд даже на ноги подскочил, едва не споткнувшись о собственные сапоги. - Когда?
- Сегодня вечером, Ваше Высочество...
Наскоро натянув сапоги обратно, Командор вихрем выскочил из комнаты, чувствуя, как стучит в висках лихорадочно пульс: "Сука. Проклятая сука".
У покоев королевы ожидаемо дежурила стража: двое высоких закованных в латы воинов вытянулись по струнке при появлении принца, отчего ему пришлось смотреть на них снизу вверх.
- Можете передохнуть, - процедил он сквозь зубы, берясь за ручку двери.
Они отодвинулись, пропуская его, но остались у дверей.
- Никак нет, Ваше Высочество! До смены караула еще два часа.
- Я хочу побыть наедине со своей женой, - едва сдерживая закипающий внутри гнев, произнес Кусланд. - И нам не нужны слушатели.
Солдаты стушевались, неуверенно переглянулись, но ослушаться все же не решились, и уже через полминуты коридор опустел. Без стука распахнув дверь, Оливер вошел в покои супруги и застал прямо-таки идиллическую картину: двое служанок помогали ей готовиться ко сну. Одна распускала замысловатую прическу, высвобождая длинные светлые волосы королевы, вторая расшнуровывала корсет на строгом шелковом платье.
- Ступайте, - ни к чему давать поводы для сплетен, а потому сейчас Кусланд призывал всю свою выдержку для того, чтобы голос его звучал спокойно. Только ходившие на скулах желваки выдавали его бешенство. - Я сам помогу своей жене раздеться.
Девушки понимающе улыбнулись, причем одна из них зарделась глупейшим образом, и удалились, оставив августейших супругов одних. Какое-то время Кусланд молчал, скрестив руки за спиной и невидящим взглядом рассматривая светлую кожу на спине Аноры, показавшуюся из-под шнуровки корсета. Приблизившись к ней, он поймал ее взгляд в отражении трюмо и взялся за щетку, проводя ею по золотистым волосам королевы. Когда-то ему это и впрямь нравилось.
- Не хочешь объяснить мне, душа моя, как вышло, что банн Бриланд получил спорную землю, а я узнал об этом лишь сейчас - от своего камердинера? - ладонь стиснулась, сжимая прядь волос, но почти сразу расслабилась, и он вновь провел по волосам щеткой, не отрывая взгляда от глаз Аноры в зеркале. - Представь, как я был удивлен, ведь я уже дал обещание банну Кинтону, а вышло так... неловко, - тонкие губы растянулись в кривом подобии улыбки.

Застывшая перед зеркалом Анора походила на мраморное изваяние - неподвижная, царственная, прекрасная. Создатель, до чего же Кусланд ненавидел ее красоту! Порой казалось, что ему было бы легче примириться с этим браком, будь его супруга толстой, кривой и покрытой уродливыми бородавками. Но ее кожа сияла белизной фарфора, блеск волос мог пристыдить само золото, а талия была такой тонкой, что его большие ладони могли обхватить ее целиком. Когда-то это приводило его в восторг. Сейчас лишь вызывало желание так же сцепить ладони на ее горле и сдавливать их, пока она не захрипит.
Застывшая перед зеркалом Анора походила на напуганного зверька, замершего перед крупным хищником, но Оливер знал, что она не боится - страх он уловил бы не хуже собственного пса. Гордая дочь героя реки Дейн не станет дрожать перед каким-то там мужчиной, будь он хоть ее мужем, хоть принцем, хоть прославленным Героем  Ферелдена, хоть все это разом. Пальцы Кусланда вновь сжались в волосах королевы, причиняя боль - он хотел бы, чтобы она боялась его, и собственное бессилие лишь удваивало бешенство.
- Ты считаешь меня скудоумным? - пока еще он не кричал - напротив, говорил тихо, вкрадчиво, и на губах его блуждала улыбка, не более приятная, чем оскал шакала. - Или мне действительно полагается поверить в то, что в этом дворце хоть одно слово не достигает твоих ушей? - последний раз проведя щеткой по волосам жены, он коснулся их ладонью, а после перекинул через плечо, открывая длинную шею. Такую тонкую и беззащитную, что казалось, он мог бы порвать ее зубами, подобно обезумевшему от запаха крови псу. - Я пообещал землю банну Кинтону, потому что он достойный человек - в отличие от крысы Бриланда, среди всех заслуг которого числится лишь то, что он вовремя переметнулся на сторону победителя, а потому не потерял все после низвержения твоего отца, - шею Аноры украшал изящный кулон на тонкой цепочке; Кусланд попытался снять ее, но крошечный замочек никак не поддавался, а мутная пелена перед глазами - в равной степени от хмеля и от злости - мешала его рассмотреть. Склонившись ниже и обдав шею жены горячим дыханием, он все же справился с ним и небрежно бросил кулон на трюмо. - В свое время Бриланд был верным лизоблюдом Рэндона Хоу, - продолжил он как ни в чем не бывало, вновь поймав взгляд королевы в зеркале. - Ты помнишь Хоу, моя голубка? Редкой души был человек, хотя по большей части напоминал мешок с дерьмом, - так и не разогнувшись, он придвинулся еще ближе к Аноре и легко коснулся губами нежной кожи на шее, в то же время с силой сжимая цепкими пальцами ее плечи. - Так скажи мне теперь, душа моя, есть ли хоть одна причина, по которой ты отдала предпочтение этому упырю Бриланду?

Можно было не сомневаться в том, что у Аноры припасены наготове объяснения: внятные, грамотные, логичные. Его венценосная супруга была не из тех людей, кто идет на поводу у эмоций и личных мотивов, и порой это бесило Кусланда не меньше ее холодности. Быть может, отдай она этот злосчастный клочок земли Бриланду с одним лишь тем, чтобы досадить ему, и это было бы проще проглотить. Потому что по крайней мере это обозначало бы, что он сидит так же глубоко у нее в печенках, как и она у него. Но нет, прекрасная королева и своим поступком, и объяснением мотивов демонстрировала, что важность принца-консорта в ее жизни едва ли превышает важность, к примеру, ее фрейлины. А вместе с ним - и его мнения.
- Порядочность? - тихий смех прозвучал отрывисто, хрипло - в равной степени от злости и от выпитого накануне. - Ты мне говоришь о порядочности? Ты?! - ладони сильнее сжались на плечах Аноры - грубые пальцы лучника наверняка оставят синяки на светлой коже. - Хотя о чем я - тебя и впрямь многое роднит с Бриландом: как и он, ты предпочла перебежать на сторону победителя, едва стало ясно, что дело твоего отца проиграно. Как и я, ты принимаешь сомнительные решения, потому что они сулят выгоду. Поэтому не стоит тыкать меня носом в отсутствие порядочности, как щенка в лужу, кошечка.
Он выпрямился, убирая руки с ее плеч; после драки кулаками не машут, а этот бой он опять проиграл. Плевать на Кинтона, на Бриланда и на землю - вся суть в том, что она снова его обошла. Кусланд понимал, что в тонкости и уме уступает Аноре, но одно дело - понимать это, и совсем другое - смириться с собственной второстепенностью. Уязвленное мужское самолюбие бесновалось, как посаженный в клетку зверь, и можно было только гадать, что случится, когда зверь этот вырвется наружу.
"Олли".
Короткое имя, когда-то так ласково и тепло произносимое матерью, прозвучало насмешкой, а ощутилось пощечиной. Оливер, уже повернувшийся к жене спиной и собиравшийся уходить, сгорбился, устало опусти плечи.
- Я уже не раз велел тебе не называть меня так, - получилось глухо и тускло, точно предмет разговора не трогал его ничуть.
Тем меньше оснований было ожидать то, что последовало затем. Шагнув к Аноре, он резким рывком развернул ее к себе лицом и сжал ее предплечья, впиваясь в них грубой хваткой. Ноздри раздувались, выдавая бешенство, губы сжались в одну тонкую линию, глаза потемнели - Кусланд, всегда следивший за своим лицом, редко позволял себе так предельно ясно демонстрировать собственные эмоции.
- Кем ты себя возомнила, сука? - он все еще не кричал - голос звучал так сдавленно, точно на горло была накинута удавка. - Королева! - короткий смешок прозвучал неестественно, почти безумно, а вслед за ним принц с силой встряхнул супругу. Крошечный пуф, на котором сидела Анора, угрожающе пошатнулся, но он крепко удерживал ее руки, не позволяя упасть или соскользнуть на пол. - Дочь крестьянина и к тому же предателя, бесплодная вдова Кайлана - вот и все, что ты такое! Собрание Земель надело на твою хорошенькую головку корону, просто потому что другие варианты были еще хуже, - еще одно встряхивание - сильнее, грубее, от него голова женщины беспомощно мотнулась назад. - Но запомни одно, моя кошечка, - Кусланд склонился ниже к ее лицу, буравя взглядом ее глаза и выдыхая хриплым шепотом слова в ее губы. - Может, ты и королева, но я - твой муж. Может, ты и имеешь весь Ферелден, но тебя. Имею. Я, - последнее слово сопроводилось ударом - тыльной стороной ладони Страж наотмашь хлестнул Анору по лицу.

Ни плевок, ни смех, которые Анора бросила ему в лицо, не ранили так сильно, как ее слова. Каждое попадало в цель, каждое проворачивалось в застаревших ранах, как ржавый нож - ведь каждое было правдой. Ну, или почти каждое.
Положение второго сына было мозолью  Кусланда с тех пор, как он стал понимать, чем отличается наследник от "запасного варианта". Отец любил своих сыновей одинаково, мать отдавала предпочтение младшему, и Оливер едва ли мог пожаловаться на то, что жизнь его была полна притеснений и лишений. Он находил утешение в том, что ему предоставлялся выбор - роскошь, которой лишен был Фергюс, обязанный занять место отца в свое время. Но утешение это было относительным, ведь не было ничего, что младший сын тэйрна любил больше родного Хайевера.
Вот только дальнейшие насмешки королевы, точно ножи, брошенные дрожащей от злости рукой, прошли мимо цели. И Кусланд, лицо которого еще мгновения назад было перекошено от злобы и горечи, желчно ухмыльнулся, а после и оскалился, когда рука супруги в нарочито ласковом жесте прикоснулась к его лицу. Он почти слышал, как крошатся кости хрупкого запястья, как кричит Анора от боли, как гримаса страха стирает с ее красивого лица это презрительно-насмешливое выражение. Но пока довольствовался лишь тем, что по-прежнему держал ее за плечи.
- Ты что-то путаешь, душа моя, - в тон жене отозвался принц и так же, как она, ласково прикоснулся к ее лицу, вынуждая выше поднять голову. - Переоцениваешь себя, а может - недооцениваешь меня. Я не заполучил бы трон без тебя - это верно, но и ты, кошечка, лишилась бы короны, а может, и головы, если бы не я. Эрлы и банны не позволили бы Стражу править ими, но точно так же не позволили бы они это и крестьянке, чье высохшее чрево так и не породило тейриновских наследников. Их устраиваем только мы с тобой, вместе. Ты - как вдова Кайлана, отголосок славной эпохи Тейринов. Я - как Герой Ферелдена, защитивший государство от Мора, - хватка перестала быть ласковой, и грубые пальцы болезненно сжали щеки Аноры, отчего ее губы нелепо скривились. - Поэтому не делай вид, что я нужен тебе меньше, чем ты мне. Если я лишусь короны, у меня останется эрлинг и Орден, у меня останется мой долг и мои наследники, - склонившись еще ниже к лицу жены, он едва ли не по слогам прошипел: - А что останется у тебя, стареющей женщины без мужа и детей?
Едва договорив, Оливер отстранился и нанес новый удар тыльной стороной ладони, но на этот раз он не пытался удержать Анору, и та упала на пол с миниатюрного пуфа. Опустившись рядом с женой на одно колено, Кусланд с тихим лязгом потянул из ножен кинжал и острием его подцепил лиф наполовину расшнурованного платья. Драконья кость без труда взрезала и шелк, и твердый корсет, и он завершил начатое, рванув их сильнее и полностью обнажив грудь королевы. Мозолистые пальцы коснулись молочно-белой кожи, сдавили упругий сосок, а затем ладонь по-хозяйски накрыла мягкую грудь женщины.
- Ты ничего мне не даешь, кошечка. Я беру сам - тогда, когда захочу.

   Острые ногти вонзились в кожу, и Кусланд зашипел от резкой боли - будь у Аноры больше силы, а у него меньше сноровки, мог бы и без глаза остаться. Дражайшая супруга напоминала сейчас разъяренную кошку, которая не стерпела того, что ее облили водой. Голубые глаза сверкают ненавистью и яростью, обнаженная грудь вздымается, под приоткрытыми губами виднеются белые зубы - казалось, протяни только руку и останешься без пальцев.
   - Тебе было бы проще, будь я никем, верно? - хрипло рассмеявшись, Страж перехватил руки жены и прижал их к полу у нее над головой. Склонившись еще ниже, он заглянул ей в глаза, самым недостойным образом наслаждаясь ее бессилием и выдыхая каждое слово ей в лицо. Пахло от него скверно - потом, дешевым пойлом и шлюхами. - Будь я послушным мальчиком, который рассыпался бы от благодарности за то, что ты позволяешь ему греться в лучах своего величия, и восхищенно наблюдал за каждым твоим шагом. Так вот тебе новость, голубка - ты не настолько хороша. В любом борделе я могу купить бабу покрасивее и помоложе тебя, а если доплачу - она мне и королеву изобразит!
   Здесь уже принц-консорт кривил душой. Сколько бы злобы не скопилось в нем по отношению к супруге, одно оставалось непреложным: она была очень красивой женщиной. И эта холодность, которая окружала ее подобно прочной ледяной корке, лишь усиливала впечатление - недосягаемая, прекрасная, величественная. Сама мысль о том, сколько мужчин в Ферелдене, забираясь по ночам на своих жен, закрывают глаза и представляют себе королеву, тешила самолюбие Кусланда, изрядно уязвленное стараниями Аноры. Они мечтают о ней, а он может нагнуть и поиметь ее в любое время. Хоть бы и сейчас.
   Мысль эта мелькнула и исчезла до поры до времени - должно быть, беспомощность Аноры приглушила его злость. Отпустив руки жены, Оливер рывком поднял ее на ноги и с насмешливой заботой поправил ее растрепавшиеся волосы.
   - Полагаю, мы закончили, душа моя, - с кривой ухмылкой произнес он и цепким взглядом впился в светлые глаза жены. - В следующий раз потрудись согласовывать со мной такие решения, - жесткие пальцы коснулись разбитой губы, размазывая кровь по светлой коже. - Не хотелось бы снова испортить это славное личико.

   Подумать только, а ведь он и правда готов был уже уйти, оставить свою венценосную супругу в покое, вернуться в свои комнаты и напиться там до такой степени, чтобы утром не вспомнить даже свое имя. Ее едкие слова о его мужской силе и ее холодных ночах не задели Кусланда, и он только ухмыльнулся, уже повернувшись к королеве спиной. Но вот последовавшее за ними высказывание...
   Странное дело: бешенство Аноры не пробудило в нем ответную злость. Скорее Оливер испытывал сейчас жгучий интерес - нечасто, совсем нечасто блистательная королева позволяла себе снять маску и явить миру свои эмоции. Яркие, живые, болезненные, как оголенный нерв. Признаться, он уже даже решил, что она вовсе на них неспособна. Убедиться в обратном оказалось неожиданно занятно, и, вновь развернувшись к супруге лицом, принц рассматривал ее теперь с неопределенной улыбкой, так, будто увидел впервые.
   - Надо же, в тебе, оказывается, есть не только лед, но и огонь, кошечка.
   Этот "огонь", о котором он говорил, всегда привлекал Кусланда в любовниках и любовницах. Скорее всего, оттого, что сам он был холоден, будто мертв наполовину, а потому тянулся к чужим ярким эмоциям, согреваясь ими и насыщаясь. Но он никогда не полагал обнаружить столь соблазнительную черту в собственной жене.
   Подойдя ближе, он обошел Анору по кругу, точно примериваясь к товару на рынке. Цепкий взгляд бесцеремонно ощупывал ее тело и лицо - он знал каждый их дюйм, каждую черточку, и все равно смотрел сейчас совсем иначе. "Интересно, можно ли заставить ее кричать?.."
   - Ты будешь делать то, что я хочу, душа моя, - тихо произнес Оливер, остановившись за спиной королевы и положив тяжелые ладони на ее плечи. - И начнешь прямо сейчас.
   С этими словами он толкнул ее на широкое трюмо, прижимая животом к полированной поверхности. В стороны со звоном и грохотом полетели флаконы с туалетной водой, украшения и прочие мелочи, столь милые сердцу любой женщины. Через несколько мгновений возни с пышными юбками платья, Кусланд задрал их наверх, и его ладонь коснулась бедра Аноры. Гладкий шелк показался холодным и безжизненным, и он бесцеремонно рванул белье вместе с поясом - ткань затрещала и ошметками упала под ноги королеве. Второй рукой он сжимал ее шею, не позволяя вырваться или хотя бы сменить положение.
   - Значит, я недостаточно часто прикасаюсь к тебе, моя дорогая супруга? Давай же это исправим.

   Можно было только похвалить себя за предусмотрительность: вся эта возня и грохот непременно привлекли бы внимание стражников за дверью в спальню королевы. Но Кусланд отослал их прочь, пожелав остаться с возлюбленной супругой по-настоящему наедине. А впрочем, может, и не вмешалась бы верная стража, не зря ведь говорят: милые бранятся - только тешатся. Может, у них игры такие. Может, королева любит по-жесткому. На помощь ведь не зовет. А, кстати, почему? Не хочет, чтобы кто-то застал ее в таком неподобающем виде? Или на самом деле не так уж и сильно возражает против происходящего?
   - О, я как раз смею и буду - потому что должен, - хрипло рассмеявшись, Оливер нетерпеливым движением развязал шнуровку на бриджах. Едва поднявшее голову возбуждение становилось сильнее от возмущения Аноры, от ее бесславных попыток вырваться или ударить его. Видеть ее такой беспомощной, униженной, годной лишь на то, чтобы поиметь ее так же, как он имел шлюх - пожалуй, именно это ему было нужно после того, как она в очередной раз поимела его. - Супружеский долг, помнишь о таком? - жесткие пальцы грубо мяли мягкие женские ягодицы, оставляя на светлой коже синяки. - Может, я наконец затолкаю в тебя своего наследника, - отпустив шею жены, принц скользнул ладонью вперед, с силой сжал ее грудь, покатал между пальцами сосок. Это не было ни ласками, ни попытками доставить ей удовольствие - только разогреть собственное возбуждение. А если при этом ей еще и будет больно - тем лучше. - И когда ты отдашь Создателю душу, или что там у тебя вместо нее, кошечка, на троне будет сидеть не Тейрин. Не Мак-Тир. А Кусланд, - теперь уже и его голос срывался, точно мысль о своем потомке на ферелденском троне возбуждала его сильнее прочего.
   Кусланд никогда не отличался словоохотливостью в постели, все эти словесные прелюдии были ему чужды, но сейчас он ощущал необходимость говорить. Унизить Анору не только действиями, но и словами, нанести чувствительный удар по ее самолюбию - как это нередко делала она. Сосуд для его семени - вот что она такое, как и любая женщина.
   Готовый уже взять ее, посреди остро пахнущих духами обломков и осколков, Оливер грубым движением развел ее бедра шире, скользнул между ними ладонью и неожиданно ощутил пальцами влагу. Они легко проникли внутрь, и он тихо рассмеялся на ухо жене:
   - Что же это, кошечка - неужели ты так соскучилась по мне? Может, следовало и раньше обращаться с тобой, как с обычной шлюхой?
   На этом время для разговоров закончилось: еще сильнее сжав покоившуюся в его ладони грудь Аноры, он вошел в нее резким рывком, сразу подаваясь до конца и намеренно причиняя боль. Таким было и каждое его движение, которым он брал королеву Ферелдена на шатающемся и поскрипывающем, точно от возмущения, трюмо.

   И в самом деле - стоило сделать это еще раньше. Вместо того, чтобы выслушивать в свой адрес едкие высказывания, которые пробирали до самого нутра и вгрызались в него острыми клыками. Вместо того, чтобы обманывать себя, убеждая, что у них может еще получиться настоящая семья. Может быть, не такая, как та, пример которой столько лет был у Кусланда перед глазами - просто потому, что он никогда не смог бы любить кого-то так, как тэйрн Брайс любил свою жену. Но все же семья, способная хотя бы отчасти заполнить ту зияющую пустоту, которую оставили ему события четырехлетней давности.
   И вот прошло три года - время признать свое поражение. Обоюдная холодность ярость - вот и все, что связывает их с женой. Она слишком увлечена собственным величием и совершенством, слишком упоенно держит власть в своих цепких руках, чтобы замечать его. А он просто неспособен мириться с ролью серого фона для ее великолепия, украшения на ее царственной руке. Так, может, давно уже стоило перестать обращаться с ней, как с королевой, отодрать ее, как обычную шлюху, тем самым поставив точку на любом самообмане.
   Это был хороший план. Спонтанный и не до конца продуманный, но все же хороший: он должен был унизить Анору, наказать ее за ее высокомерие и холодность. Но королева, как это часто бывало прежде, снова обыграла его. Кусланд понял это, когда она начала подаваться навстречу его грубым движениям, когда из ее горла вырвался первый стон - животный, яростный и в то же время полный удовольствия. Ей это нравилось!
   Этот возмутительный факт разом спутал Оливеру и карты, и мысли. С одной стороны его невероятно злило, что она умудрилась испортить даже это, отобрать у него эту возможность растоптать ее самолюбие, как прежде всегда поступала она. С другой - эта новая, неизвестная ему ранее, сторона жены немыслимо возбуждала. Вот она, гордая, блистательная королева, стонет под ним не хуже какой-нибудь услужливой кухарки, принимает его в себя так охотно, точно он делает все ровно так, как она любит.
   - Сука... - выдохнул сквозь зубы Кусланд, пытаясь подавить рвущийся из груди стон. - Какая же ты сука!
   Надо было отстраниться, бросить ее в таком виде, посмеяться над ее похотливостью. Отпустить какой-нибудь ядовитый комментарий о том, что шлюхи за соверен делают это лучше. Уйти, оставив ее неудовлетворенной и униженной. Это было бы лучше всего, но принц продолжал грубыми толчками врываться в податливое тело жены, похоже, совсем уже забыв о своих намерениях. Он хотел ее до зубовного скрежета: хотел, чтобы она продолжала извиваться под ним, издавая эти звериные звуки и впиваясь пальцами в перекошенное трюмо; хотел, чтобы она кричала от боли и удовольствия; хотел отметить ее кожу синяками и наполнить ее утробу своим семенем. Хотел и ненавидел за это так сильно, что, пожалуй, убил бы ее сейчас не задумываясь.
   Если бы мог хоть на мгновение остановиться.

   Должно быть, это был единственный раз за всю историю их брака, когда венценосные супруги даже думали в унисон. Хотя Кусланд и сильно удивился бы, узнай он, насколько совпадают их мысли. Он думал о том, что так хорошо с женой ему еще не было, о том, что даже ее тело, казалось бы, хорошо уже знакомое ему за три года, сейчас ощущалось совсем иначе, о том, что он ненавидит ее за то, как хочет, о том, что отдельно ненавидит ее за то, что порой она напоминает ему мать, и о том, как бы он хотел увидеть ее мертвой... Прямо сейчас, через мгновение - вот только сначала кончит.
   Он уже задыхался, чувствуя, как стремительно темнеет в глазах, когда тело Аноры содрогнулось, будто его прошил сильнейший электрический разряд. Конечно, ему и раньше случалось доводить ее до пика (хотя и не так часто, как ей, возможно, того хотелось), но сейчас, когда он хотел наказать ее и унизить, это было настолько нелепо и неуместно, что на мгновение Оливер даже застыл, ощущая только, каким нестерпимым стал жар ее тела. А потом из его горла вырвался смех - хриплый и как будто безумный, очень быстро перешедший в срывающийся стон.
   Все смешалось: ненависть и похоть, торжество и унижение, восхищение и презрение... Это было уже слишком, и Кусланд коротко вскрикнул, захлебываясь своими эмоциями и удовольствием, до боли стискивая бедра жены и проклиная ее - вслух или только мысленно, он и сам уже не мог сказать.
   Страж в который раз наполнил королеву своим семенем, но не торопился не только отстраняться, но и останавливаться - его член все еще двигался в ней, хотя толчки становились все слабее и медленнее. Даже самому себе невыносимо было признаваться, что после случившегося он хочет ее только еще сильнее. Подхватив Анору под мышки, он рывком прижал ее к себе спиной - обмякшая, послушная и удовлетворенная, она ничем не напоминала ту ледяную и безупречную королеву, что еще недавно втаптывала его в грязь каждым своим словом. Его руки властно накрыли ее грудь, жадно сминая ее в ладонях, катая твердые, набухшие соски между пальцами.
   Почему она не может быть такой всегда?
   - Полагаю, этих воспоминаний хватит тебе надолго, - наконец, небрежно заговорил Кусланд, усилием воли отстраняясь от жены. Голос звучал надтреснуто и как-то фальшиво - все случившееся было неожиданно и для него самого, но он отчаянно старался держать лицо. - Рад, что мы прояснили, где же на самом деле твое место, - оправив на себе одежду, принц собрался окончательно и отвесил Аноре насмешливый поклон - когда он выпрямился, на его губах появилась обычная кривая ухмылка. - Я еще загляну к тебе - когда мне снова захочется отодрать шлюху с короной на голове.