Ворс ковра под ступнями, жаркое тепло щедро растопленного камина и остаточные воспоминания тела о проведённых с Мойрой жарких часах не имели ничего общего с реальностью. Эту часть своей жизни бастард оберегал и отделял от внешнего мира на протяжении вот уже трёх лет, и семя отношений, посеянное им с Мойрой в тридцать восьмом году, уже пустило крепкие надёжные корни, упрямо растущие на дурной почве обстоятельств. И это было бы прекрасно, не имей затеянная ими история столь мало прав на существование.
  Прошлёпав с ковра на прогретый пол под сонные взгляды двух лежащих у камина собак, витязь задержался у тяжёлой стойки с тазом воды для умывания. Он встал лишь для того, чтобы прихватить мочалку, но собственное отражение в широком зеркале над умывальницей задержало его взгляд. На плечах и груди его темнели синяки и царапины, часть от которых принадлежали авторству Мойры, другая - вынесена из недавнего путешествия в Орлей. Заметив красные отметины от зубов на взмокшей шее, Алистер с усмешкой погладил их пальцами - настоящая дикарка, вот она кто. Ему нравились эти трофеи. Однако миг, когда взгляд его встретился со взглядом зеркального двойника погасил улыбку на его лице. Сын Мэрика не узнавал человека в отражении.
  Молодой мужчина с нестриженной соломенной шевелюрой, которткой бородой и жесткими голубыми глазами казался чужаком. Последние десять лет носили Алистера по Тедасу, судьба волочила его по самым отдалённым его местам, износила натренированное для войны тело, которое, впрочем, неплохо переносило удары врагов, но о характере того же не скажешь. Алистер смотрел себе в глаза и жалость, вдруг сдавившая горло, стала ему неожиданностью. Он много жалел людей, попавших в беду, и не считал это чувство унижающим, потому что считал, что человека унижают не страдания; и себя иногда жалел, когда было очень плохо и тяжело, ну просто потому что некому ещё было его пожалеть. Но чувство, снизошедшее на него в одно мгновение, несло могильную тяжесть и траурную горечь потери. Куда делся тот парень с торчащим ёжиком на голове, со светлым добрым характером? За нелепые поступки которого, может, и было неловко, но по-настоящему стыдно - никогда. В какой момент его подменили этим совсем чужим человеком напротив? В момент изгнания? Может. А, может, его корёжило, мяло и жевало постепенно с того самого дня, когда он очнулся в маленькой избушке в Дебрях Коркари, и сумасшедшая на вид старуха сообщила ему о смерти Дункана? Ты старался, парень, но даже когда пришлось взять волю в кулак и начать действовать - лучше не стало. Мир не прогибался даже под самые решительные действия бастарда, вершить свою судьбу не получалось, получалось только подстраиваться, адаптироваться под возникшие по чьему-то капризу обстоятельства и держать удар за ударом. А, может, именно отказавшись от своего прежнего характера Алистер и прогнулся по-настоящему. Может, нужно было наплевать на невзгоды, показать миру средний палец и принять своё поражение с достоинством и уйти в тёплые страны, подальше от своего прошлого. Сказать им всем: плевать я хотел на всех вас, вы, я не стану таким же. Таким, как Кусланд, Логэйн или Анора. Скверна в крови? Да насрать, он бы всё равно нашёл себе простую жену, невзирая на обстоятельства завёл семью и жил бы, пока тёмный дар не взял бы вверх. А потом, как и все Стражи закончить своё существование в анналах Глубинных Троп. Но - сохранив верность своим старым идеалам, а не приторачивать к ним новые, ведя какую-то судорожную борьбу за холодную суровую родину, горячо любимую, но ни капли не любящую. Поздновато сожалеть, я не уберёг тебя, парень, подумалось бастарду то ли над своим самим собой искалеченным, то ли просто - над трупом. Он не чувствовал себя королём.
  В отражении кровати позади Алистера пошевелилась Мойра, вытаскивая витязя из раздумий. Спохватившись, мужчина прихватил влажную с вечера мочалку и вернулся к кровати.
  Мойра, великолепная Мойра. После трёх лет борьбы за свои отношения мужчина не сомневался - любит. И она его тоже. Несмотря на все трудности, на всю невозможность отношений, на грязь его характера. Алистер сел рядом с лежащей женщиной и принялся стирать с неё поблёскивающие остатки от их страсти. На мгновение ему подумалось, что если бы они встретились до Мора, то банне было бы гораздо проще любить его. Простого по-настоящему хорошего парня, на горб которого не давит нехорошее прошлое и множество грехов. Что бы вышло из их встречи? Мойры и того двадцатилетнего недохрамовника? Одно оставалось вне сомнений и, что приятно, без изменений. И десять лет назад, и сейчас Алистер знал, что грезит о семье.
  Тяжело, но заботливо его рука обтирала твёрдый живот, бёдра и то, что было между ними, а потом накрыла тёплой волчьей шкурой, чтобы Мойре не было холодно. Найдя её взгляд, Алистер негромко произнёс:
- Знаешь... Я всегда мечтал о семье, - он положил руку на живот Мойры - так руку кладут на то, что почитают своим, - думал, если мой отец не смог её создать - то я создам. Я и теперь часто представляю, что у меня когда-нибудь могли бы быть дети. С тобой. Я этого очень хочу.
  Сложные, казалось бы, слова на неудобную тему прозвучали тихо и просто, как будто бы всё так и должно было быть, и беда не ждёт за каждым углом.

Отредактировано Алистер Тейрин (24-11-2015 14:10)

Никто не смог бы обвинить Алистера в плохой способности вести разговоры на тонкие темы - у него её просто не было. И реакция Мойры, зачастую такая холодная, никогда его не обижала, по двум причинам: потому что эмоций в мужчине было на двоих, и потому что действия Мойры говорили о чувствах гораздо более могучих и глубоких, нежели могла бы сказать её нежная улыбка или ласковые слова. Да что уж, там, эта женщина головой своей, честью, баннорном и фамилией за него рисковала, и Алистеру в жизни бы не пришло в голову на неё обижаться. Более того ему нравилась его не очень деликатная и очень прямолинейная возлюбленная, докапываться до которой было самым милым делом. Ну и что, что подчас нежность в неё нужно было втюхивать силком? Алистер прекрасно знал, что личностям сложным трудно даётся вся эта житейская ботва, все эти эмоциональные пошлости, которыми он сам был полон - особенно тогда, в молодости. И он не настаивал, но и себя не сдерживал, и стыда за свою примитивность в этом вопросе не испытывал. "Ты нравишься мне, Мойра Стаффорд". "Я рад тебя видеть, Мойра Стаффорд". "Приятного аппетита, Мойра Стаффорд". "Мойра Стаффорд, я хочу, чтобы у нас были дети".
  Он улыбался в ответ на её сонное ворчание, до того самого момента, как взгляд Мойры застекленел. Тогда улыбка Алистера стала какой-то неуверенной, затем совсем сникла.
- Мойра?.. Мойра!
  Витязь рванул за ней прямо по кровати и подхватил уже обмякшую, почти что перевалившуюся через подоконник, и несколько хлопьев снега ужалили его в голую грудь и прилипли к лицу, но он не заметил. Сказать, что он испугался? Насмерть. Сердце колотилось где-то между висками. Подхватив женщину на руки и быстро укладывая её на кровать, Алистер убрал с её лица светлые пряди, стёр ладонью капельки на губах и подбородке. Её стошнило. Господи, да что же?..
 
  Такие люди как Мойра - страшные люди. Невозмутимые как ледовитый океан, покрытый многокилометровой коркой льда. И нужна как минимум колоссальная сейсмическая активность, чтобы устроить этому океану шторм. Но там, под белоснежной маской безмолвия клубятся свинцовые водовороты, толща ледяной воды прячет спящих до поры до времени чудовищ. Океан кажется неуязвимым, и даже если какой-то силе удаётся пробить ледяной панцирь: лёд смыкается над пробоиной, словно ничего и не было. Но урон нанесён, чёрные воды хранят затонувшую память, ушедшую на самое дно. Травмы, воспоминания - они всё ещё там, и стоит взбаламутить воду - они просыпаются. Эти подводные скалы, рифы, айсберги, ты никогда не знаешь, в какой момент твой корабль о них разобьётся. После встречи с маткой Мойра так никогда и не выразила перед Алистером, насколько сильно её ранило знакомство с правдой. А сын Мэрика - чугунная башка - не прочитал за молчанием такой тяжёлой травмы. Он плохо разбирался в людях и не умел читать мысли - этого было достаточно, чтобы открытый перелом в памяти Мойры сросся неправильно.
  Сам по себе Алистер не принимал умалчиваний. Если тебе больно - кричи, ругайся, плачь. Это необходимо, потому что все мы люди, мы чувствуем боль, и нам природно необходимо её пережить, оставить в прошлом слезами и воплем. Его злили сдерживающие страдание люди, это было неестественно, это влекло за собой дурные последствия, часто это не давало потом покоя всю жизнь. То, что их не убивало, оставляло на них шрамы, делало их калеками, могло перебродить в гнев, а то и в ненависть.
  Но совсем, совсем не об этом думал сейчас последний из Тейринов. Шлёпая Мойру по щекам, смачивая её лоб водой, непрерывно зовя и говоря с ней он чувствовал, как на плечи его ложится обречённость. Он не может вернуть её к жизни. Сейчас он пойдёт и поднимет прислугу, и будет звать на помощь, лишь бы не стало поздно, потому что витязь не понимал, что произошло с Мойрой. И когда он уже уложил её на кровать, не замечая холода от раскрытого окна, глаза её приоткрылись. Воин тут же склонился над ней, приподнимая на подушках и напряжённо вглядываясь в глаза женщины:
- Мойра, милая, скажи мне что-нибудь, - он прижался губами к холодному лбу банны, проверяя температуру, сел рядом, ожидая, что она придёт в себя и вглядываясь в её бледное лицо. И внезапно что-то стиснуло его молотящееся как сумасшедшее сердце, заставив его замереть. Дыхание Создателя, да она же...
- Мойра, ты?.. Когда в последний раз у тебя были месячные?
  Ну ведь всё же сходится! Да, пусть он Серый Страж, и пусть шансы малы, но ведь она то - женщина с прекрасным здоровьем, которым может похвастаться не каждая ферелденка! И даже если Алистер был предусмотрителен, овладевая Мойрой, бывает и самого акта достаточно для зачатия ребёнка. Смутное предположение в миг охватило мужчину. Он желал этого, но не прямо ведь сейчас, когда... Что-то страшно-жаркое стало подниматься из недр груди бастарда Мэрика.

Отредактировано Алистер Тейрин (24-11-2015 23:27)

Вам известно то чувство, когда солнце светит, птицы поют и в воздухе пахнет весной и любовью, и ты счастлив, и нюхаешь цветочки, а секунду спустя кто-то толкает тебя в пропасть, земля уходит из-под ног и - прощайте бабочки-цветочки, здравствуйте страх, паника, ужас! В общем, Алистер чувствовал себя падающим с... Башни Круга? Драконьего Пика? Что у нас там самое высокое в Ферелдене? 
  Это была истерика, и её следовало бы задавить на корню, не дав Мойре проговориться, но Алистер выслушал женщину до конца - загипнотизированный, застывший с окаменевшей мордой лица, и почему-то именно сейчас Зов звучал особенно громко, очень удачно подыгрывая речи женщины.
  Алистер всё это понимал сам, и думал об этом гораздо больше, чем думала она. И то, что не хочет бастарда, и то, что опасно и невозможно, и что Скверна в крови, и ветер в голове. Вид спящей Мойры вызывал у него порыв выразить свои желания, и Алистер выразил это вслух. Правда, не полностью. Он не рассказал той части, что ребёнок этот должен родиться у законного короля Ферелдена и у его любимой жены - наследником и принцем, окружённым вниманием и заботой, которой может быть окружён только принц. Не успел рассказать, потому что Мойру вывернуло - как в прямом смысле, так и в переносном. Хорошенько ошарашенный. Надо было бы объяснить и оправдаться, и успокоить свою женщину, как и полагается настоящему мужчине, но Алистер долго молчал, а потом то, на что его хватило прозвучало так, что лучше бы и дальше рот держал на замке:
- Вот это поворот.
  И снова заткнулся, внимая треску костра и громогласной музыке в голове. Словом, он всё порывался сказать Мойре, потому что она имела право знать о том, что он слышит Зов, но Алистер всё время не решался по неловкой и малодушной причине: не хотел, чтобы бросила, хотя это разом решило бы все проблемы.
- Я и не собирался делать тебе бастардов прямо сейчас, - наконец раздродился он. - Я и не знал, что у тебя с этим... проблемы. Не знаю, но догадываюсь, откуда они взялись.  (Вот знал же, не надо было тащить её в эти подземелья! Хотя не то, чтобы выбор был очень большой).
-  Как ты себе это представляешь? Ни Анора, ни Оливер в жизни не согласятся держать у себя под боком законного наследника - это желание ещё более безумно, чем моё - я, ты - моя королева, и принц - твой и мой. Нас обоих тут же вздёрнут, и - сказке конец. Ну или разве что Оливер кастрирует меня, чтоб подстраховаться насчёт наследников. Но я счастлив, слышать, что ты всё ещё крепка в своих намерениях остаться до конца. Его не долго осталось ждать, - Алистер не успел остановить себя. Он ведь только что чуть не довёл банну до приступа, может не надо? А когда очухался, было поздно, и уже вываренные в собственном соку слова, которые он прятал в себе, были произнесены:
- Я слышу Зов.

Отредактировано Алистер Тейрин (01-12-2015 20:01)

Стремительно с головокружительной скоростью неслись секунды, и каждая из них падала им на головы каменной глыбой, вдавливала в землю, разбивала, оставляла шрамы. И уже мгновение спустя Алистера словно холодной водой окатило - Создатель, да зачем ему нужно было это говорить?! Почему он всегда действует прежде чем потратить одну жалкую минуту на размышления? Одна минута взамен на спокойствие любимого человека - крохотная валюта, которой Алистер не располагал.
  Он давно уже заживо закопал чувство вины за то, что втянул Мойру во всё вот это. Он взял на себя всю ответственность и сказал, что хлебнёт теперь всего до самого чёрного дна, и чтобы Мойра, жертвуя своим положением и жизнью ради него, знала, что делает она это ради кого-то, кто хотя бы немного достоин. Было бы лучше, если бы он не сказал ей ничего, а нашёл в себе силы, чтобы бросить её, соврать, что не любит и уйти одному в Глубинные Тропы, не поставив в известность? Тогда эта женщина, достойная знать, что её усилия ставятся превыше всего, осталась бы ни с чем, и вся её жертва была бы приравнена к нулю. Но ведь и проблем у неё поубавилось бы, и осталась бы целительная злоба. Но не нашлось в сыне Мэрика королевской силы на такой поступок. Он хотел бы, что Мойра знала, что не на пустышку тратилась.
- Так ведь это значит, что все наши проблемы сами собой решатся, - витязь притянул свою женщину на свои колени, притеснил к своей груди и прижал колючую щёку к её белой макушке. Зов, прекрасный до отвращения, заполнял тишину комнаты, и Алистер жалел, что до самого конца тишины ему больше не услышать. Было в этой мысли что-то страшное. Когда в последний раз вокруг было тихо? Он уже не помнил. Зато знал, что под колыбёльную Зова сойдёт в немую могилу Глубинных Троп, где будет тихо, даже если над ним будут верещать сотни порождений. Жаль, что тишины этой ему уже не услышать.
- Самые дорогие мне люди ушли из этой жизни внезапно, заставив меня врасплох и не дав возможности попрощаться. А у нас с тобой ещё есть время. Я никак не пойму, почему это пришло так скоро. Ведь я знал Стражей с большим стажем и гораздо старше меня, - он подтянул колени Мойры к себе, чтобы обхватить её руками уже в позе зародыша. Зародыша... А ведь она была готова, несмотря на всё своё отвращение к деторождению. И в какое-то мгновение Алистеру показалось, что он теперь, наверное, отказался бы от своей идеи, и пошёл бы сдаваться в руки Её Величества ради Мойры, потому что после всех тех ударов, под которые Алистер поставил её, это могло быть единственным поступком, чтобы подарить ей  немного счастья или хотя бы надежды на него. Как же неотмщённый Дункан и главное - Кайлан? Они уже мертвы, а Мойра - здесь, живая, и сквозь погребальную песнь Зова можно слышать её совсем тихое дыхание, и сквозь её тонкую рубашку можно почувствовать тепло и как вздымается её грудь. А как же страна? Страна тоже страдает, но хотя бы не по его вине.  разве Ферелден дарил Алистеру хоть толику ответной любви? Поздно, конечно.
Пой, птичка, пой, подумалось Алистеру с какой-то злобой. А я буду противостоять тебе столько, сколько ни одному Стражу не удавалось.
- Я не уйду туда ни завтра, ни послезавтра. Ну а если я начну себя странно вести и просить добавки во время обеда, можешь без зазрения совести рубить мне голову, - шутка его воняла дохлятиной, неуместная, но что уж? Любовь зла, дорогая банна, и примите наши сердечные соболезнования - вы стали одной из тех несчастных, кто спутался с Тейрином.
  А ведь можно прямо сейчас обрубить все узлы. Вот одежда, вот дверь. Ещё можно оставить банне не привкус горечи и похоронной грусти, но злость, энергию, ненависть. Но живое тепло с начинкой из боли, которое как дурной теснил к своей груди Алистер Тейрин, не отпускало его. Мойра Стаффорд, Железная дева Пика Дракона, стальная, холодная, несломимая, сильная - всему этому витязь не верил ни на грош. Потому что даже если и существуют сильные люди, то людей, невосприимчивых к боли не бывает. Кто-то ломается раньше, кто-то чуть позже. И Алистер не смог бы оставить свою женщину одну на съедение ночи, одиночеству и горю. Мойра отдалась в его неловкие грубые руки - хрупкая и драгоценная, и он это знал. Но - неделикатный по природе своей - обращался с ней неаккуратно, неумело. Да, витязя можно было обвинить в неумении любить мудро. Но не в отсутствии любви. И Мойра была из тех, кто судит о таких вещах по поступкам. Но его-то поступки по отношению к ней нередко были неоправданно жестоки, и Алистер боялся, что она делает про себя неправильные выводы. О, как он мечтал в начале вытрясти её из своего непробиваемого панциря. Добился своего, но не подумал, что оставляет её тысячи раз более уязвимой. А потому сказал то, чего она так не привечала до сих пор. И одинокое "ялюблютебя" длилось не дольше одного удара сердца, и утонуло в траурном марше и привкусе солёного колючего поцелуя.

Отредактировано Алистер Тейрин (05-12-2015 03:31)

Чудовище, мирно дрыхнувшее до этого у камина в позе убитого наповал, ещё прежде заслышав разговор о себе, подняло массивную  слюнявую морду и с чавканьем облизнулось - там где Пушок спал всегда оставалась лужица, на которой легко было подскользнуться. Он был мосластый пёс, мясистый - хоть сейчас на убой за великим барышем веди, - всё потому что Алистер подкармливал пса всегда, когда попадалась возможность, и вполне зря - потому что Пушок и сам был в состоянии хряпнуть за бёдрышко какого-нибудь зазевавшегося кролика или голубя. А сколько нагов от него полегло в Орзаммаре? Лелиана бы не одобрила. 
Банна Мойра свернулась на его коленях, прирученная - не кошка, но тигрица, - заставляя Алистера раскрыть в себе совершенно непривычное, но крайне приятное чувство - гордость. Мойрой было очень легко гордиться, и очень легко любить того, кто вызывает в тебе такое чувство. Сам по себе Алистер гордости обычно не чувствовал, особенно раньше, а чувствовал себя лопухом, репейником, который носит ветром по Ферелдену и липнет к проблемам время от времени. С возрастом самую каплю бастард успокоился, и признавал, что не репейник он, а просто человек, которому крупно не повезло. Зато от ответного непривычного признания Мойры в Алистере просыпалось совершенное удовольствие: если уж она полюбила, значит есть во мне чем рыбоньку прищучить. Уж за абы кем в такое дерьмо она точно не вляпалась бы - это, ребята, сырой факт.   
- Я же говорил тебе про моего наставника - Дункана? - вопрос был риторический, потому что Алистер обожал рассказывать про Дункана. Уже много лет ему не с кем было поговорить про того, кто занимал такое важное место в его жизни, и кто стоил того, чтобы про него говорили. Почему-то сыну Мэрика всё время казалось, что Дункан Ферелденом забыт, что предано забвению всё, что так долго строилось, поэтому ему нравилось оживлять прежнего Командора Серых воспоминаниями о нём. - Совсем перед Остагаром он сообщил мне, что начал слышать Зов. Само собой, я не хотел с этим мириться, расспрашивал, мол, почему, как остановить. И он рассказывал, что мы слышим Зов Древних Богов, так же, как и порождения, когда Скверна в нашей крови начинает брать вверх; и что чем больше Страж сталкивается с порождениями, тем скорее это происходит. И что во времена Мора время, отведённое Стражу, сильно сокращается.  А ещё это зависит от силы воли, всяких личных показателей. И бывали те, кто перешагивал три десятка службы среди Стражей, а бывали и такие, кто и одного десятка не отмерял.
  Под тёплой шершавой ладонью мужчины, накрывшей шею Мойры, Алистер чувствовал как доверчиво бьётся жилка под тонкой кожей; как слегка шекотят пальцы короткие светлые волосы, если провести по ним снизу вверх. Как теплом и движением отвечает её твёрдое плечо и как-то уж слишком размеренно вздымается грудь. Поплакать бы тебе, банна, и мне стало бы легче. Со вздохом волосатая морда (мужчины) ткнулась в шею Мойры, с животным аппетитом вдыхая её запах за ухом и пощипывая его губами.
  - Я вот думаю, хотя я гораздо реже теперь вижу порождений, нежели обычные Стражи, может, это случилось потому что в Мор мы вышли почти из самого его эпицентра, и в Глубинных Тропах я шарился тоже не одну неделю. Набрался там этой дряни, хожу теперь... Смотри, что выкину.
  Выпустив банну из добровольного плена, Алистер прошлёпал обратно к зеркалу и тазу с водой под подозрительный взгляд Пушка. Там, на будуаре давно уже на самом видном месте лежало идеально заточенное лезвие - Мойра не скрывала своих претензий к растительности на лице своего мужчины. Зачем она ему теперь, борода эта? Взяв кусок жирного мыла, взбив из него пену и обмазав ей морду, Алистер поднёс лезвие к щеке.
  Он давно этого не делал, и когда поток воздуха впервые охладил обнажившуюся кожу на скуле, ощущение оказалось полузабытым.
  - Я не чувствую тех поздних симптомов, о которых говорил Дункан в полной мере. Я слышу Зов, ну и сны всякие бывают. В сам я пока в порядке. В смысле, никаких там странных мыслей и желаний. Но я представления не имею, когда этого ждать, - Алистер поморщился, когда лезвие немного рассекло кожу подбородка - вот что значит отсутствие практики. - Пушка мне только жалко, губить его. Ему-то ещё лет десять спокойно можно жить. Хочешь, оставлю его у тебя?
  Как бы неделикатно было со стороны Алистера говорить обо всём этом, витязь предпочитал, чтобы они оба могли открыто говорить про Зов, нежели молча предаваться терзаниям. В конце концов, для Стражей Зов рано или поздно становился рутиной. С шуршанием снимая с кожи мыльную смесь со сбритыми волосками, Алистер постепенно узнавал давно знакомое лицо бывшего недохрамовника. Не такое свежее, как десять лет назад: морщины между бровей и под глазами, тут линия шрама, там, ещё и царапины после бритья. И всё же вскоре с бородой витязь сбросил лет этак пять. Отчего-то Алистеру было приятно увидеть своё собственно лицо без светло-рыжеватых порослей. Умывшись холодной водой и похлопав себя по щекам, он вернулся к Мойре обновлённый. К него ещё многое было за душой, чем хотелось бы поделиться с ней. Например, он так и не ответил на её вопрос, где он пропадал весь Мартиналис и Фрументум? Тогда он был просто не в состоянии, а теперь не был уверен, что это стоило рассказывать теперь. Ну а если времени не будет, кто скажет Ферелдену о смерти его короля?
- Есть ещё одна важная вещь, которую ты должна знать, - Алистер надеялся, что Мойра не воспримет его слова как первые признаки бреда. - Я видел отца. Он был похищен тевинтерским магистром и теперь мёртв. И я не знаю, что мне делать с этой информацией. Я представления не имею, должна ли страна знать,  что её король подвергался страшным пыткам из-за кровавых амбиций одного малефикара или нет?  Что он умер из-за своей принадлежности к династии Каленхада и был замешан в каких-то тёмных магических делах? Я знаю, что говорю путанно, но... Посоветуй мне, Мойра.

Отредактировано Алистер Тейрин (08-12-2015 13:47)