Новые впечатления и ощущения туманили голову; происходящее мало напоминало те мимолетные поцелуи, которые Дориану удалось украсть у него уже дважды. Не просто соприкасание губ - яростная, жадная, жаркая ласка, которой хотелось тем больше, чем дольше она длилась. С каким-то лихим, отчаянным удивлением долиец ощутил язык шемлена у себя во рту, но вместо того, чтобы испугаться или возмутиться, подался навстречу и ответил тем же - неумело, возможно, даже неуклюже, но пылко и искренне.
Даже то небольшое расстояние, которое их еще разделяло, стало казаться мучительным. И когда губы Йена ощутили первый укус, он вздрогнул, и последние запреты и заслоны спали, обнажая простое животное желание. Чувствовать больше, быть ближе, узнать наконец-то, что же скрывает за собой загадочное "дальше", вознестись на вершину, о существовании которой пока только подозреваешь. Всего на миг эльф отстранился, обнимая одной рукой шею Дориана, а второй касаясь его лица, а уже в следующее мгновение пересел к нему на колени, прижимаясь так тесно, что не оставалось никаких сомнений в том, как реагирует на близость тевинтерца его тело.
Неловкое движение ноги - и лоток с бесценными кулинарными шедеврами опрокинулся на землю, размазывая по мостовой крем и сливки. Лавеллан даже не заметил этого, слишком увлеченный вкусом чужих губ, на которых все еще ощущался слабый привкус меда. Его руки смелели все больше: тонкие, чуть подрагивающие пальцы пробежались по жестким волосам, скользнули по шее к вороту мантии, огладили ключицы. Новое желание вспыхнуло ярче прочих - Йен хотел видеть Дориана, рассмотреть его тело, но не так украдкой, тайком, как это случилось в прошлый раз, а полноправно, изучая каждый его дюйм - глазами, руками... губами. От последней мысли даже дыхание перехватило, а ноющая тяжесть внизу живота усилилась, и эльф выдохнул тихий, беспомощный стон, не отрываясь от губ шемлена.

Доли секунды хватило, чтобы понять: Йен не терпит его поцелуй - он отвечает, неловко, неумело, и так жадно, что у Дориана перехватило дыхание. Внутренний голос напомнил, что он, Павус, из них двоих опытнее и старше, он должен быть осторожен и бережен, должен не спугнуть, не причинить боль, а потом все эти благие намерения полетели к демонам, и Дориан накинулся на эльфа так, будто сам был жадным мальчишкой-варваром.
Если бы рядом с ними сейчас открылся разрыв, на площадь повалили демоны, он бы, наверное, не заметил. Голоса города звучали где-то на краю сознания, а значение имела только эта возможность - целовать Йена, прикасаться к нему смелее, чем обычно, запрокидывать ему голову открывая шею, Ни о приличиях, ни об осторожности не могло быть и речи: Дориан был готов взять эльфа прямо здесь, в тёмном алькове, и не осталось, кажется, ничего, что могло бы его остановить.
Йен вдруг оказался совсем близко. Дориан ощутил прикосновение к своему лицу, заглянул шальным взглядом в ярко сверкающие раскосые глаза и уже в следующую секунду подхватил его на руки, притянул ближе, сжимая бёдра. Что-то зазвенело о камни мостовой.
Получить желаемое, скорее, прямо сейчас. Он повёл плечами, помогая Йену раскрыть ворот своей мантии, и нетерпеливо рванул шнуровку на домотканой долийской мантии. Кажется, затрещали нитки и ткань. Под ладонью оказались тонкие ключицы, Дориан впился эльфу в шею не то укусом, не то поцелуем, потом вскинул голову, чтобы снова прижаться к его губам, и услышал тихий, слабый стон, мгновенно смешавшийся с его собственным подавленным рычанием. Дориан нетерпеливо дёрнул мантию с плеч Йена и неожиданно неподвижно замер: в оглушительную какофонию Сатинальи вплелись новые звуки - шаги, совсем близко. А потом к ним присоединились и голоса.
- Как же так, Арман, ты сказал, что это укромное место! - девушка явно была обижена и рассержена, её голос то и дело срывался на шипение.
- Но, Ринетта, дорогая, кто же знал... - её спутник, похоже, был растерян. - В Сатиналью и получше есть места, чтобы развлечься...
Дориана будто холодной водой окатили. Отстранившись от Йена, он с трудом перевёл дух и заглянул ему в лицо. Надо уходить, скорее, раньше, чем кто-нибудь успеет разглядеть в темноте его уши или горящие глаза, и, помянув остроухих или "кроликов", ещё раз оскорбить.
- Мой плащ, - полушёпотом выдохнул Дориан. - Возьми его, - от того, что только что почти случилось, голова шла кругом, и связная речь не шла с языка.

Чего бы ни хотел сейчас Дориан, что бы ни собирался сделать, так нетерпеливо развязывая шнуровку на его мантии, Йен нисколько не возражал. Он полностью отдался этому легкому и опасному чувству вседозволенности, позволил ему, словно волне, подхватить его и нести по течению. Бурному, шумному течению - не ручей, горная река. Губы шемлена на его шее - не то целуют, не то кусают, оставляя на светлой коже следы; руки на его бедрах - такие горячие, что одежда, кажется, плавится от этого жара. Возмущенные предки могли бы сейчас выстроиться в ряд, хором осуждая это недопустимое и оскорбительное зрелище, и эльф даже не расслышал бы их голоса - все здравые мысли давно покинули его, предоставив инстинктам править бал.
Несмотря на хваленый эльфийский слух, Лавеллан услышал приближающиеся шаги и голоса позже Дориана - а точнее только после того, как тот отстранился. До затуманенного рассудка с трудом доходили слова тевинтерца, и только ощущение сверлящего спину взгляда немного отрезвило его. Он словно постепенно вспоминал - Вал Руайо, праздник, оживленная площадь, сотни шемленов. И они вдвоем, готовые насладиться друг другом прямо здесь. Вместо того, чтобы ощутить испуг или удивление, Йен вдруг испытал желание засмеяться, до того нелепой, невозможной была ситуация.
Он задержался всего на мгновение, пристально всматриваясь в лицо Дориана, точно хотел запомнить его именно таким - разгоряченным, взбудораженным, несдержанным. Запомнить, потому что, конечно же, это больше не повторится. Усилием воли вырвав себя из истомы, сковавшей тело и разум, долиец поднялся с колен тевинтерца и поспешно накинул на себя его плащ, надвигая капюшон как можно ниже на лицо. И прежде, чем незванные гости успели хоть как-то прокомментировать увиденное, проскользнул мимо них, увлекая за собой Павуса.
Сатиналья снова радушно приняла их свои объятья - орлесианцы, похоже, собирались веселиться всю ночь напролет. И хотя вокруг было слишком шумно для разговоров, Йен все же обернулся к Дориану - для того, чтобы тот его услышал, пришлось прижаться почти вплотную.
- Мне жаль, что тебе так и не досталось сладкого, - и все-таки не выдержал, заливисто рассмеялся, а потом взял шемлена за руку. - Пойдем! Я хочу успеть увидеть все прежде, чем ночь закончится.
"Потому что когда она закончится, все будет по-прежнему. Но сейчас... я не хочу помнить, что ты шемлен. Что ты тевинтерец". 

совместно с Дорианом

Ответный взгляд Йена оказался не менее удивленным - он никак не мог взять в толк, что стало причиной столь бурной реакции тевинтерца. И только услышав его дальнейшие слова, догадался, насколько двусмысленно прозвучала его фраза о сладком. Догадался - и тут же зарделся, представив, каким развязным, должно быть, показалось это высказывание Дориану. Румянец, коснувшийся сначала только ушей, залил и щеки эльфа, когда он ощутил легкий, дразнящий укус. Сейчас, когда их обоих ярко освещали огни праздничной столицы, все воспринималось иначе, и Лавеллану казалось, что каждая вторая пара глаз прикована к ним и их непристойному поведению. Пробормотав что-то невнятное и невразумительное, он поспешил отстраниться от своего спутника и поскорее продолжить путь сквозь толпу.
Непривычного к такому скоплению людей долийца снова начало сносить в сторону могучим потоком, и рука Дориана на его плече пришлась как нельзя более кстати. Отмахнувшись от того, как это выглядит со стороны, он позволил шемлену увлечь себя, а уже через мгновение забыл и о любопытных взглядах, и о собственном растрепанном виде - перед ними высилось нечто невообразимое и такое яркое, что Йен даже не был уверен, видел ли когда-нибудь в жизни такие цвета.
- Что это? - завороженно переспросил он, и хотя чувствовал на себе взгляд тевинтерца, сам никак не мог отвести глаза от искусно вырезанных фигур, которые мерно двигались по кругу. - Как они движутся? Это какая-то магия? - кажется, этот вопрос был задан недостаточно тихо, потому что несколько голов повернулись к Лавеллану, смерив его высокомерными и недоумевающими взглядами. - А мне тоже можно? - он продолжал сыпать вопросами, не обращая внимания на шемленов, и тут же стал крутить головой, осматривая смелых наездников и тех, кто остался вне чудесного изобретения. - Кажется, эльфов не пускают...
И правда - орлесианские слуги, многие из которых были разодеты по-шемленски вычурно (на взгляд долийца, разумеется) чинно стояли в стороне от карусели, дожидаясь своих господ и наблюдая за их весельем с излишне подчеркнутым равнодушием.

Йен совсем уж было приготовился к ответу "нельзя", и на лице его появилось то самое сумрачное выражение, которое сопровождало любое проявление расовой несправедливости, но Дориану снова удалось его удивить. Издав легкомысленный смешок, долиец - в который раз за эту безумную ночь - предоставил событиям возможность развиваться самостоятельно и поспешил за своим спутником.
- Конечно, мессер! - глаза наряженного в красно-зеленый камзол шемлена алчно блеснули, стоило ему увидеть золотой - на эти деньги можно было бы кататься на карусели сутки напролет, и еще осталось бы на сладости. При виде золота спина его начала изгибаться самыми невообразимыми способами, заставив брови Лавеллана удивленно взлететь вверх. Похоже, таким образом шемлен изображал почтение, и долиец в который раз испытал отвращение от понимания того, как люди падки на материальные блага. - Сию минуту, мессер! - продолжал лебезить распорядитель, но тут же осекся, едва рассмотрел того, на кого кивал богатый господин. Словно издеваясь над пораженным такой наглостью шемленом, Йен нетерпеливо дернул острым ухом. - Но... но... но это совершенно невозможно! - толпа за их спинами, похоже, поддерживала его негодование и неодобрительно загудела. - Вы же видите - даже благородным господам приходится ждать своей очереди, что уж говорить о  ножеухих... - уши дернулись снова, и если бы распорядитель хоть немного знал "ножеухих", распознал бы, насколько нервным, почти агрессивным было это движение. Впрочем, едва ли это стало бы для него веским доводом - в отличие от золотой монеты, которая все еще приковывала его взгляд. - Ну хорошо, - сдался наконец шемлен и отступил в сторону, пропуская тевинтерца и его спутника и жестом фокусника принимая от него золотой. - Но только на одном сиденье!
Карусель окончательно остановилась, и Йен, все это время нетерпеливо топтавшийся на одном месте, вопросительно посмотрел на Дориана, точно дожидаясь разрешения. Дождавшись же, первым забрался на платформу и несмело коснулся массивной фигуры друффало, будто желая убедиться, что тот и правда сделан из дерева, а не живой.
- Выгоните остроухого! - раздался чей-то возглас, а какая-то дама с преувеличенной брезгливостью прижала к лицу надушенный платок, очевидно, демонстрируя таким образом, что от остроухого несет эльфинажем.
- Это возмутительно!
- Я не сяду на одну карусель с ножеухим!
- Чей это питомец? Скажите ему, пусть не портит добрым людям Сатиналью!
Все это было до того обидно, что Лавеллан едва не втянул инстинктивно голову в плечи, как делал всегда, желая стать как можно более неприметным. Но обида быстро сменилась лихим упрямством, и, решительно тряхнув волосами, эльф ловко взобрался на деревянного друффало и обернулся с улыбкой к Дориану, точно и не слыша возмущенных криков.
- Ты со мной?

Пожалуй, даже пожелай Дориан взобраться на карусель голышом, это не вызвало бы такого яростного неодобрения, как его выходка. Лица орлесианцев под дурацкими масками вытягивались от негодования, головы неодобрительно покачивались, но более решительных мер никто не предпринимал. Йен фыркнул насмешливо, наблюдая за тем, как тевинтерец дразнит шемленов видом золота - он походил сейчас на хвастливого мальчишку, но отчего-то это не раздражало. Напротив, то, что Дориану хотелось, как и ему, лишить равновесия чванливых орлесианцев, приятно согревало.
А потом долиец забыл и о негодующих шемленах, и о бахвальстве Павуса, и о собственной глубоко запрятанной обиде - карусель, чем бы она ни была, пришла в движение. У Лавеллана с первых же секунд захватило дыхание, и он вцепился обеими руками в рога друффало, втайне радуясь тому, что Дориан у него за спиной и держит его так крепко. Потому что с набирающей обороты карусели вылететь казалось плевым делом - но вместо страха это вызывало полузабытый детский восторг и осознание собственной неуязвимости. К этому добавлялась легкая дрожь, которую вызывала близость тевинтерца; Йен чувствовал тепло его тела, ощущал его дыхание на своей коже, а усы приятно щекотали острое ухо, заставляя его то и дело дергаться. Крепкое объятье оживляло в памяти совсем еще свежие воспоминания о случившемся в алькове, и эльф невольно еще теснее прижимался к Дориану, стремясь украсть еще хотя бы кусочек того головокружительного чувства, которое дарили его руки.
Когда на площади заиграла задорная скрипичная музыка, Лавеллан рассмеялся - весело, счастливо, точно не было ни досадного происшествия в борделе, ни заносчивых орлесианцев, столь открыто демонстрировавших ему пренебрежение, ни глобальной опасности, к которой все равно придется вернуться, когда это безумная ночь закончится. Но пока она продолжалась, мир для Второго сжался до размеров орлесианской столицы, а точнее - ее центральной площади, на которой весело и шумно праздновалась Сатиналья.
- Хорошо! - не думая о том, как это выглядит для шокированных наглостью остроухого шемленов, выкрикнул Йен и раскинул руки в стороны, бесстрашно отпуская рога-ручки и подставляя лицо хлеставшему его ветру. Крепкие, надежные руки держали его, а значит, с ним ничего не могло случиться. - Творцы, до чего же хорошо!

Отредактировано Йен Лавеллан (04-08-2015 21:58)

Оказалось, что кататься на карусели куда веселее и проще, чем слезать с нее. Стоило ступить первый же шаг с платформы, как Йена ощутимо повело в сторону, и если бы не Дориан, придерживавший его за плечи, наверняка он растянулся бы на радость орлесианской публике. В спину все еще летели недовольные шепотки и даже громкие замечания, но эльф пропускал их мимо ушей. В голове настойчиво вертелся какой-то неприличный жест, который он подсмотрел однажды у шемленов в Убежище, но он никак не мог вспомнить, как же правильно его показывать.
Вслед за своим спутником окидывая жадным взглядом площадь, Лавеллан тоже не мог решить, куда податься, пусть и по другой причине - смысл почти каждого предлагаемого Сатинальей развлечения ускользал от него. Поэтому он не возражал, когда Дориан обратил его внимание на ярко разодетую женщину с удивительно темной кожей. Эльф имел самое смутное представление о Ривейне и его жителях и был согласен с тевинтерцем - это могло быть любопытно.
- Ай молодые, ай красивые! - на тонком лице гадалки появилась широкая улыбка, когда они приблизились, и Йену вдруг показалось, что темные глаза видят его насквозь. Учитывая, что мысли в его голове сейчас бродили не самые невинные, долиец немедленно смутился и постарался как можно незаметнее отстраниться от Дориана. - Духи заметили ваше появление, да и кто бы не заметил? Словно две экзотичные бабочки опустились на серую землю! - голос незнакомки звучал певуче, мелодично, точно она и не говорила - напевала на несколько рваный, но ритмичный мотив. - Бремя легло на плечи - давит, душит - не несите по одному, вдвоем легче, - теперь глаза женщины были прикрыты, и она чуть покачивалась из стороны в сторону, точно впадая в некий транс. При этом она не замолкала ни на секунду, не давая вставить хоть слово. - Ждет испытание - не по силам слабому, - рука провидицы коснулась ладони Лавеллана, и он вздрогнул, ощутив легкое, но заметное прикосновение магии, - но ты выдержишь - закалишься как сталь, но не огрубеешь, - следующее предсказание - если это было предсказанием! - предназначалось Дориану, и тонкие пальцы, украшенные золотыми кольцами и цепочками, накрыли его руку. - Искушение сулит счастье - быстрое, легкое. Поддашься - получишь все и сразу, но так же быстро потеряешь. Воспротивишься - будет тяжело, но кровью и слезами обретешь свое, - а затем быстро, почти скороговоркой, так что Йен даже не был уверен, правильно ли разобрал слова: - Счастье яркое, пылкое, как фейерверк, но такое же скоротечное. Две дороги ведут в разные стороны - сходятся на горизонте, но после вновь идут врозь. Судьбу не обманешь!
Хотя все предсказания гадалки были более, чем туманны, последнее и вовсе сбило долийца с толку. Кому оно предназначалось - ему, Дориану? Или... обоим?

Хотя предсказания ривейни и казались смутно тревожными, Йен полагал их обычной шемленской забавой, способом стрясти с зевак пару монет - пока не заметил, как изменился в лице Дориан. Что же получается - он воспринял все эти туманные пророчества всерьез? Самому долийцу сказанное не говорило ни о чем: бремя, испытание, искушение, счастье... Такое, пожалуй, можно было посулить каждому, и каждый начал бы лихорадочно рыться в памяти, пытаясь подстроить собственную жизнь под полученные прогнозы.
- Твои духи не очень-то конкретны, - скорее себе под нос, чем гадалке, пробормотал эльф, но осекся, ощутив на себе проницательный взгляд. Ривейни ничего не говорила - только смотрела, и ответить дерзко и хлестко было затруднительно, так что он только порадовался, когда тевинтерец потянул его за собой, прочь от провидицы. - Ты тоже почувствовал? - заволновался Лавеллан, расслышав негромкие слова спутника. - Я думал, мне показалось...
И ни один из них не расслышал тихий смешок ривейни за их спинами:
- Иногда, чтобы отыскать счастье у себя под носом, приходится пройти немалый путь.
Когда неумолимый поток толпы немного ослаб, и стало возможно осмотреться, Йен увидел еще одну сторону Сатинальи - многочисленные торговые ряды. Считали ли шемлены обмен ценностей на деньги обязательным элементом праздника, или просто разгоряченные вином и весельем гуляки охотнее раставались с последними, но интерес к разнообразным лоткам и прилавкам был на лицо. Долиец сразу поскучнел и уже собирался предложить Дориану вернуться к карусели или найти еще какое развлечение, когда взгляд его упал на переливающийся всеми возможными оттенками прилавок ювелира. Столько золота и драгоценных камней он не видел прежде никогда, и теперь с любопытством скашивал взгляд на украшения, пытаясь понять, где и как их носят. С серьгами и медальонами все было понятно - такие безделушки носил и сам Лавеллан, хотя шемлены не дали бы за них и медяка. Другие вещи были куда удивительнее, и эльф несмело потянул своего спутника за рукав:
- Мы же можем посмотреть?.. Совсем недолго!

Первое время, сталкиваясь с роскошью, Лавеллан чувствовал себя неуютно - слишком уж ярко ощущалась его собственность чуждость на фоне вычурной одежды, дорогих украшений или шикарной мебели. Позже - привык и научился относиться к ней с тем особенным презрением, которое свойственно лишь бедным. Но сейчас обилие и разнообразие диковинных ювелирных изделий заставляло глаза разбегаться, а пальцы невольно тянуться к прекрасным вещам. Как бы свысока долиец не смотрел на "типично шемленские" украшения, не признавать их красоту он не мог.
- Очень, - тихо выдохнул он в ответ на вопрос Дориана, отзываясь скорее о том, как выглядело золото рядом со смуглой кожей тевинтерца, чем о самом золоте.
Его взгляд приковал к себе тонкий золотой браслет, изображавший свернувшуюся кольцом змею - слишком широкий для запястья, даже шемленского, и Йен с некоторым запозданием сообразил, что его, очевидно, носят на лодыжке. Он уже потянулся, чтобы прикоснуться к браслету, рассмотреть его поближе, но заметил сердитый, полный подозрения взгляд торговца и поспешно отдернул руку. Купец же, убедившись, что его сокровища хотя бы ненадолго в безопасности от "остроухого рванья", переключил свое внимание на Дориана.
- Мессере, я просто не могу позволить вам уйти с пустыми руками из моей лавки - в гильдии меня засмеют! - воровато оглянувшись по сторонам, он выудил из-под прилавка небольшой ящичек красного дерева, который раскрыл перед тевинтерцем. На черном бархате покоилась подвеска из белого золота, обрамлявшего крупный алмаз - слишком массивный и слишком кричащий на взгляд долийца, которого привлекали тонкие украшения, едва заметные на теле. - Уникальная вещь, гномья работа! Обратите внимание на камень - небывалой чистоты алмаз, равных ему просто нет! - и, доверительно понизив голос, добавил: - Уверяю вас, любая женщина пойдет за вами на край света за такой изумительный подарок!
Йен, успевший уже привыкнуть к тому, что все купцы делают на Дориана стойку похлеще охотничьих псов, хмыкнул, в его глазах снова заплясали лукавые искорки:
- Да, Дориан - любая женщина будет твоей!
Воспользовавшись тем, что торговец все еще расхваливал свой товар, не давая потенциальному покупателю вставить и слово, эльф вернулся к рассматриванию украшений. Его внимание привлекли тончайшие золотые нити, свисавшие с небольшой фигурной стойки - в полумраке ночной площади они казались искрами, редкими проблесками света среди темноты. Небольшие перламутровые бусины, приделанные к ним, лишь подчеркивали этот эффект.
- Что это? - завороженно спросил Лавеллан, едва в речи торговца возникла первая пауза.
Тот недовольно скривился, заметив, что остроухий снова тянет руки к его драгоценностям, и грубо отозвался:
- Золотые нити для волос. Дамы часто украшают ими свои прически.
Он так явно подчеркнул слово "дамы", точно хотел намекнуть, что для кого бы ни создавали эти тонкие украшения - точно не для раскрашенных остроухих дикарей.
Расслабившийся было, почти разомлевший долиец стушевался, а после привычно замкнулся, поворачиваясь к прилавку спиной.
- Пойдем отсюда. Пора возвращаться в Убежище.

Йен не стал дожидаться, пока торговец, помимо всего прочего, обвинит его в воровстве, и направился обратно к центру площади. Настроение было подпорчено; этот город отвешивал ему оплеуху за оплеухой, презирая за то, чем он всегда гордился - принадлежность к эльфийскому народу. Орлесианцы больше прочих демонстрировали пренебрежение к остроухим, достойным лишь прислуживать "господам", и мысли об этом заставляли Второго сжимать кулаки.
На мгновение вместо Вал Руайо он увидел другой орлесианский город - охваченные страхом улицы Халамширала, кровь на мостовых, трупы шемленов и выкрики на элвише над всем этим. Стало труднее дышать, и долиец торопливо втянул носом воздух, пытаясь справиться с подступающей паникой. Когда Дориан догнал эльфа, лицо его было вновь спокойным, и только складка между бровей указывала на то, что легкомысленность и беспечность Сатинальи оставили его.
- Мертвые цветы - на удачу? - с сомнением переспросил Лавеллан. Демонстрировать дурное настроение шемлену не хотелось - в конце концов, тот, в отличие от орлесианцев, не обращался с ним, как с существом второго сорта. - Пойдем, если ты хочешь, - изобразить радость и прежний энтузиазм не удалось, но голос хотя бы звучал ровно.
Цветочные арки выглядели внушительно: сами конструкции были не видны за тысячами разнообразных бутонов и цветков, оплетающих их. Здесь были, должно быть, сотни разновидностей растений, которые эльф видел впервые в жизни, но эта красота так тесно соседствовала с тлением, что радоваться ей не получалось.
В этой части площади было на редкость много влюбленных - они разговаривали, смеялись и прохаживались между арками, держась за руки или приобнимая друг друга за плечи. Среди них Йен с удивлением отметил несколько пар мужчин, которые, казалось, ничуть не смущались выставлять свою связь напоказ. Это так резко контрастировало с настроем ферелденских солдат в Убежище, что долиец даже несколько растерялся, пытаясь понять, как же все-таки относятся к данному явлению шемлены.
Очередная арка сомкнулась у них над головами, когда Лавеллан услышал звонкий девичий смех и возглас:
- Целуйтесь!
Покрутив головой, он обнаружил совсем юную - лет шестнадцати, не больше - шемленскую девушку, которая весело смеялась и указывала пальцем на что-то над их головами.
- Это венок из хрустальной благодати - каждая пара, остановившаяся под ним, должна поцеловаться!
Отчего-то эта мысль приводила девицу в восторг, тогда как сам долиец ощутил, что уши - в который раз за эту ночь! - предательски краснеют, выдавая его смущение.
- Глупости, - неуверенно пробормотал он, скашивая взгляд на Дориана - как он воспринял предложение бесстыжей девицы? И тут же вспомнил недавно посетившую его мысль: "Все будет по-прежнему, когда закончится эта ночь". Так может быть... в последний раз?

И прямо под глупой цветочной аркой, на глазах у десятков праздных орлесианцев Дориан притянул его к себе и поцеловал - поцеловал так, что подкосились ноги. В самом буквальном смысле - Йену пришлось прильнуть ближе и обнять шемлена за шею, чтобы не упасть. Странно, но стыдно не было, даже если он слышал, что кроме одобрительного смеха и веселых возгласов за их спинами раздаются недовольные шепотки: видимо, для гордых жителей Вал Руайо подобное проявление чувств к остроухому было явным моветоном. Эльфу было все равно; через несколько мгновений все эти звуки слились в неясный шум, а потом и вовсе исчезли вместе с запахом цветов и окружающей пестротой красок.
Хотелось только одного: чтобы этот момент продолжался, не заканчивался никогда. "Ни за что не отстранюсь первым", - с каким-то отчаянием подумал Лавеллан, отвечая на поцелуй пылко, почти жадно. Как будто за эти короткие мгновения хотел впитать все - вкус губ Дориана, ощущение обнимающих его рук, пальцы в волосах, тепло кожи, которое не могли уже скрыть распахнувшиеся плащи. От мысли, что все это происходит в последний раз, все ощущалось острее - и не только удовольствие, но и пронзительная тоска. Йен, для которого мир всегда делился на черное и белое, никак не мог понять, как от чего-то, что по определению плохо и постыдно, может быть так хорошо...
Он так и не понял, кто прервался первым - кажется, им обоим просто не хватило дыхания, и поцелуй завершился, как стихает доигранная до конца мелодия. Идеальный способ, чтобы подвести черту под сумасшедшей ночью вседозволенности и слабости.
Только вот тоска никуда не делась.
- Пора возвращаться, - еле слышно повторил долиец, не решаясь поднять глаза на Дориана.
Не решался он и заговорить - все время, что они пересекали площадь к коновязи, где остались их лошади - а может, просто не осталось, о чем говорить. Йену даже в голову не приходила мысль, что тевинтерец смотрит на прошедшую ночь иначе, чем он, что для него поцелуй на площади не стал финальной точкой.