Осталось позади злополучное путешествие в Редклиф, стоившее  Павусу посоха, коня и подбитого глаза, и снова потянулись бесконечно унылые, тягостные дни, лишённые и важных дел, и встреч, которые помогли бы отвлечься от глухой тоски, которую навевали заунывные ферелденские метели, и от навязчивых мыслей. И чем меньше Дориан был занят, тем больше думал о случившемся по дороге в Редклиф, о собственном поведении, о странном танце, в который как-то незаметно превратилось его общение с хмурым, вспыльчивым долийцем. Всякий раз, стоило им остаться наедине, Йен позволял к себе приблизиться, потом отшатывался, и оба они, не сговариваясь, принимались делать вид, что ничего не произошло, а знакомство их и вовсе шапочное. Это немного забавляло, немного раздражало, но, самое главное, крепко держало Дориана на крючке, будто он был невинным влюблённым, с которым играла опытная кокетка. И понимание того, что его неожиданно крепко пусть и ненамеренно привязали, совершенно выбивало из колеи: это было непривычно, странно, от этого требовалось как можно скорее отвлечься.
Отвлечься, между тем, не выходило даже привычным способом: церковная библиотека уже не могла предложить почти ничего интересного, а сверкать в таверне подбитым глазом совершенно не хотелось. И отчего-то не захотелось даже гостеприимно распахнуть дверь улыбчивому синеглазому эльфу-разведчику, который уже некоторое время околачивался у дома тевинтерца, а тут вдруг завёл песню о том, как "тесно стало в казарме" и как он "тихо спит, совсем не помешает... если не попросят помешать". Дориан одарил незваного гостя парой ослепительных улыбок, ласково спровадил, мысленно удивляясь себе, и совсем было приготовился коротать ночь с "Житием святейшей Амары", когда явился запыхавшийся гонец с письмом.
  Поншар не пожелал явиться лично, где там - он даже писал через посредника. Дориан заскрипел зубами: дома ни один торговец не посмел бы позволить себе такое пренебрежение. Здесь всё было иначе: человек, которому он написал на редкость учтиво, предлагая цену, достойную даже с учётом того, за что она была назначена, прислал к нему слугу, "уполномоченного побеседовать". Тот должен был встретиться с ним на рассвете у церкви, "чтобы не привлекать лишнего внимания." Если последнее было любезностью, оценить её оказалось на редкость сложно.
  Все эти мысли стали причиной скверного настроения, в котором Дориан явился утром к месту встречи. И это настроение тотчас испортили ещё больше: посланец Поншара вовсе не собирался обсуждать сделку, он просто извещал, что его хозяин не готов к путешествию "в опасный ферелденский край", и приглашал Дориана в Вал Руайо. Посулы и лёгкие угрозы не помогли. Дориан испытал сперва острое желание подпалить посланцу круто завитые локоны, потом не менее настоятельную потребность по-плебейски искупать его в сугробе. Впрочем, здравый смысл подсказывал, что это ни на шаг не приблизит его к цели, скорее уж наоборот.
- Мотивы этой... Инквизиции чисты, как слеза Пророчицы нашей, - желчно улыбаясь, прошипел Дориана. - А это... Убежище куда более безопасное место, чем Вал Руайо в первый день лета. Постарайтесь донести эту светлую мысль до мессира Поншара, - несколько секунд он молчал, подавляя желание добавить ещё перца к уже сказанному, потом досадливо вздохнул: - Но раз решимость в этом сезоне в Орлее не в моде, придётся её в моду ввести. Передайте своему хозяину, что я приеду. И что название места встречи интригует, надеюсь, гражданская война не сказалась на их наборе вин, - Дориан развернулся и, не оглядываясь, двинулся прочь: надо было известить, что он исчезнет на время, и попутно обдумать, не может ли всё это быть ловушкой и не стоит ли прихватить с собой компанию.
  Хмурясь и глядя себе под ноги, он сделал ещё несколько шагов, обогнул церковь и едва не налетел на невысокого эльфа, которого не заметил в тени и только теперь запоздало узнал.
- О, доброе утро. Ссадина совсем сошла, - сказал Дориан после короткой паузы, улыбнувшись и указав на челюсть Йена. Помолчал, потом, понизив голос, прибавил: - Ты... давно здесь? - он непроизвольно оглянулся на орлесианца, потом снова посмотрел на собеседника: - Слышал наш разговор?
  У Дориана появилась смутная, пока ещё неопределённая идея, и уцепиться за неё оказалось изрядным искушением.

Несколько секунд Дориан молчал, досадливо покусывая ус. Вопрос был законный, но отвечать на него и рассказывать, как продал знак своего рода, поддавшись злости и испугавшись того, до чего стремительно пустеет кошелёк, совершенно не хотелось. Тогда, отдавая орлесианцу амулет за смешную по все меркам цену, Дориан испытывал этакое злобное удовольствие: он словно бы мстил и отцу, и всему высокородному дому Павус. Фамильный амулет в руках грязного торговца-орлесианца - что может быть унизительнее!
Сейчас, когда Дориан немного остыл, ему было непросто справиться со стыдом и, кроме того, казалось, что отомстил он и себе самому вместе со всеми Павусами. Выставлять этот стыд и собственную неловкость напоказ было на редкость неприятно, но и  заговаривать Йену зубы не хотелось: между ними каким-то образом установилась непривычная честность, и изменять этому правилу Дориан не собирался.
- Это знак моего рода, - сказал, наконец, Павус, прервав затянувшуюся паузу. Помолчал пару мгновений, потом решил пояснить, всё так же заговорщицки тихо: - По обычаю наследник рода носит особый амулет в виде фамильного герба, подтверждающий его право первородства. У меня тоже был такой, но потом мне пришлось... я его продал, одному орлесианцу. Теперь хочу вернуть, а он всё никак не ответит точно, какую цену намерен запросить, и какого-то демона вызывает меня в Вал Руайо, - Дориан досадливо вздохнул. - А мне бы не хотелось ехать одному: я не понимаю этой настойчивости и не уверен, нет ли тут ловушки или ещё какой-то дряни в этом духе. Но и звать с собой кого-то мне тоже не хочется: вся эта история - не то, чем мне хочется делиться. А с тобой мы уже не одну тайну разделили, - он усмехнулся, на сей раз почти весело. - Ну что, поедешь со мной? Обещаю через пару дней лично доставить тебя к Хардинг, - Дориан улыбался, щурился, внимательно рассматривал эльфа и гадал, даст ли желаемый эффект сочетание его собственной искренности и живого любопытства Йена.

Некоторое время ушло у Йена на то, чтобы понять, что представляет собой этот самый фамильный амулет и зачем он Дориану. К тому, что шемлены много значения придают вещам, он уже начал привыкать, но вот само значение и ценность этой безделушки от него ускользали.
- А что, отец не может узнать своего наследника без этого амулета? - можно было бы принять это за насмешку, если бы не сосредоточенно сведенные вместе брови на лице долийца. Он не понимал, почему шемлен продал эту вещь, если она ему так нужна. А если не нужна, то зачем пытается ее вернуть? Но вместе с тем искренность тевинтерца подкупала, а то, что из всех возможных кандидатур довериться он выбрал именно ему, Йену, даже несколько льстило. Ведь он прав - они, как настоящие заговорщики, хранят на двоих тайны, которые могут оказаться губительны для обоих. Поколебавшись еще немного, эльф кивнул. - Раз я могу быть тебе там полезен - поеду.
В конце концов, он все еще чувствовал себя должником перед шемленом, и возможность расплатиться с этим долгом Лавеллана даже порадовала. Или все-таки тут было что-то еще? Если и да, то он настойчиво гнал эти мысли от себя.

Ляпни такое кто-нибудь другой, не собрать бы ему костей - у Дориана сейчас совершенно не было настроения смеяться над тевинтерскими традициями - но работа мысли, отразившаяся на лице долийца, в который раз продемонстрировала до чего искренен Йен, когда задаёт вопросы, совершенно непростительные для любого человека.
- Не скажу за всех, но мой, боюсь, отличил бы меня даже по фибуле от плаща, - Дориан смешливо фыркнул и тотчас снова посерьёзнел: - Дело не только и не столько в этом, есть проблема посерьёзнее: показав такой амулет, можно доказать, что ты говоришь от лица Дома, знак которого демонстрируешь. Мне бы не хотелось ничего подобного, - он напряжённо, недовольно нахмурился, но тотчас снова улыбнулся, когда Йен, наконец, принял приглашение. - Спасибо. Я постараюсь сделать поездку не только полезной для себя, но и приятной для тебя, - кивнув на прощание, он развернулся и зашагал прочь от церкви. Если можно было за пару минут перейти от скверного расположения духа, к весьма солнечному, то именно это с Дорианом сейчас и произошло.

Привыкнув к тому, что каждая совместная с долийцем поездка превращается то в противостояние с демонами, то просто в неравную схватку на дороге, Павус даже удивился, до чего легко и просто удалось добраться до орлесианской столице. Ни холод, ни ледяной ветер, ни даже мысли о предстоящем неприятном разговоре не портили Дориану настроение, он был улыбчив, разговорчив и то и дело ловил себя на том, что больше предвкушает день в столичном городе, чем тревожится, как обернётся дело с амулетом.
Вал Руайо встретил их праздничным оживлением: разноцветные ленты и цветы, украшавшие дома и узорные решётки оград, развёрнутые на площадях и примыкавших к ним переулках торговые ряды, запах колбас, свежих хлебов и сладостей - всё это никак не могло быть атрибутами осеннего буднего дня.
Осторожно направляя коня по запруженной народом улице, которая сейчас ещё и была заставлена лотками зеленщиков, Дориан нахмурился, мысленно что-то подсчитал, потом плутовато усмехнулся.
- Дыхание Создателя, удачнее дня для такой поездки не найти, - он обернулся к Йену: - Сегодня Сатиналья! Не знаю, видел ли ты хоть один человеческий город, но увидеть этот нынче вечером должен. Непременно пройдёмся, как только закончим с делами. Едем!
Дориан нетерпеливо поторопил коня, свернул в следующий проулок, оказавшийся, по счастью, свободным, и выехал в квартал, казавшийся ещё более нарядным, чем предыдущие. Дома здесь были украшены не только цветами и лентами, но и огнями. Слуги зажигали перед дверями разноцветные фонари, а на нескольких фронтонах, которые Дориан успел разглядеть, красовались весьма фривольные картины. Над самым большим выкрашенным в нежно-розовый цвет домом красовалось название "Рубиновый зал".
На то, чтобы осознать, что ему назначили встречу в борделе, Дориана ушло несколько долгих секунд. Примерно столько же - чтобы мысленно выругать свою недогадливость и вообразить реакцию и меру ярости Йена, когда тот попадёт в такое место. Что ж, сделанного не воротишь, может, всё ещё не так уж плохо обернётся.
- Мы приехали, - Дориан оглянулся на своего спутника, поколебался немного, потом спешился и бросил поводья поспешно подлетевшему слуге. - Послушай, Йен, тебе это место наверняка покажется странным, но ничего опасного в нём нет. Ты просто держись рядом со мной и всё будет в порядке. Думаю, мы быстро закончим, - он ободряюще улыбнулся и, развернувшись, стал подниматься на невысокое крыльцо.
Совместно с Йеном.

Бордель был дорогим, наверное, одним из лучших в городе - это Дориан намётанным глазом определил ещё с порога. Запах дорогих духов и благовоний, мебель и ткани тонкой работы, свежие цветы и фрукты в вазах на столах, тихие звуки цитры и лютни - на подобные вещи обычно расщедривались только заведения, которым нужно было держать марку перед самыми пресыщенными и требовательными клиентами. Работники были под стать обстановке: смуглая полногрудая ривейни, увешанная жемчугами, темнокожий юноша с огромными, густо подведёнными золотом глазами рядом с ней, высокая, стройная блондинка, кажется, намеренно принимавшая такие позы, чтобы продемонстрировать свою гибкость, светловолосый, зеленоглазый полукровка, слишком высокий и широкоплечий для эльфа и, пожалуй, чересчур изящный для человека. Он перехватил взгляд Дориана, несколько секунд удерживал его, а потом медленно, приглашающим жестом скользнул рукой по своему телу от груди к животу и ниже, к облегающим штанам, которые одни только и скрывали его наготу. Павус, скупо усмехнувшись, отрицательно покачал головой и собрался уже двинуться вглубь зала на поиски хозяина заведения, чтобы начать расспрашивать о Поншаре, когда услышал тихий голос Йена.
  Как объяснить поделикатнее, что такое бордель тому, кому это явно не понравится? И получится ли хоть как-то скрыть назначение этого места? Глядя, как толстяк в алой маске тащит к себе на колени красотку-ривейни, он обречённо вздохнул: нечего и надеяться.
- За деньги здесь можно... удовлетворить свои плотские желания, как сказал преподобный отец, - запоздало откликнулся Дориан и, слегка нахмурившись, посмотрел на Йена: - Не встречайся ни с кем взглядом, это расценят как приглашение, а эльфов тут любят. Мне нужно найти хозяина или распорядителя и узнать, где этот треклятый Поншар и какого демона мы встречаемся в борделе, - он принялся решительно проталкиваться к отделанной золотыми виньетками стойке распорядителя в углу и не заметил, что зал вокруг них постепенно приходит в движение.
  На новых посетителей смотрели с интересом, а на настороженного эльфа с разукрашенным лицом - особенно внимательно. Клиенты не могли не приметить незнакомую и, судя по всему, совсем свежую экзотику, а работники - спутника явно небедного господина, через которого до этого господина, вероятно, можно было добраться. Светловолосый полукровка оказался ловчее и проворнее коллег: стоило Дориану отвлечься на распорядителя, он снялся с места и устроился у колонны, на ярком свету, слегка откинувшись назад и открыто демонстрируя своё тело Йену.
- Прохладный вечер, mon ami, - прошелестел он, зазывно улыбаясь. - Так и хочется согреться, верно? - юноша повёл плечами, позволяя бликам света играть на коже.

Полукровка следил за Йеном внимательно, с жадным интересом, но смотрел из-под полуопущенных ресниц, не выдавая всей меры своей заинтересованности. Смотрел - и видел всё, что пропустил бы кто-то менее опытный: панически заметавшийся взгляд эльфа, бросившуюся в лицо краску, вспыхнувшие кончики острых ушей, то, как отчаянно долиец старается не смотреть на него и как снова и снова возвращается к нему взглядом. Смятение в глазах, прерывистый, срывающийся голос, явная растерянность и не менее явный голод молодого тела - как не узнать девственника в борделе?
Так что же получается - тот смуглый господин привёл с собой в весёлый дом невинного эльфа? Уж не за тем ли, чтобы найти умелого третьего и получить удовольствие поострее? Что ж, он, Альбер, может быть очень умелым, ни остроухий мальчик, ни его хозяин не забудут такой вечер.
Улыбнувшись заикающемуся долийцу, призывно и нежно, полукровка оттолкнулся от колонны, на которую опирался, плавно шагнул ближе и оказался совсем рядом со своей "жертвой".
- Это так неправильно - мёрзнуть в ночь Сатинальи, - негромко проговорил он, прижимаясь к Йену и еда ощутимо касаясь его спины, а потом кладя руку на плечо. - Такая ночь должна быть горяча, - теперь он почти шептал, склонившись к уху Йена. - Я мог бы сделать её для тебя сперва уютной и тёплой, а после - жарче любого огня, - полукровка сжал долийцу плечи, массируя их. Нюх подсказывал, что настойчивость и жар тела тут нужнее, чем сладость и мягкость и Альбер не стеснялся.
В сторону смуглого господина он пока не оборачивался: пусть тот сам увидит, как волнующе они смотрятся вдвоём.

Самое комичное, и вместе с тем самое же печальное, заключалось в том, что Йен искренне не понимал смысла заятенной полукровкой светской беседы. Возможно, потому, что хоть он теперь и осознавал, где оказался, никак не мог примерить на себя роль клиента, и мысль, что на него так могут смотреть, просто не приходила ему в голову. А потому первая реакция на чужую близость была привычной: опасность! Долиец напрягся, глядя на своего собеседника исподлобья, и едва подавил желание отшатнуться, когда тот склонился к самому уху. Подавил - потому что меньше всего ему хотелось привлекать излишнее внимание посетителей "Рубинового зала", которые и без того нет-нет, да поглядывали в сторону "дикаря".
Прикосновение теплой ладони было осторожным, ласковым, а голос обволакивал, заставляя поддаваться искушающим словам. Лавеллану снова вспомнилась ночь в пещере - теперь он невольно сравнивал ощущения, хотя это сравнение лишь повергало его в еще большее смятение. Полукровка был хорош, и от тепла его тела быстрее застучало сердце, но... Когда к нему прикасался Дориан, Йен чувствовал желание - запретное, губительное, мучительное. Рукам Дориана хотелось доверять - они могли погубить, но не могли испачкать. От прикосновений же полукровки эльф чувствовал себя именно что испачканным, точно его против воли втягивали в зловонное болото, из которого уже нет сил выбраться.
Найти в себе эти силы, как часто это бывало прежде, помогла злость. Долиец вывернулся из деликатной, но в то же время цепкой хватки полукровки юрким ужом и зашипел, едва сдерживаясь, чтобы не схватиться за висящий на поясе нож.
- Ga rahn, seth'lin! - и повторил уже тише, на общем: - Прочь. Попробуй прикоснуться ко мне еще раз, и на одну руку у тебя станет меньше.

Добравшись до стойки, Дориан, к своей досаде, распорядителя не обнаружил: того заставила отлучиться какая-то катастрофа в винном погребе, и вместо себя он оставил бестолковую и на редкость хорошенькую рыжую эльфийку, которая не могла ничего полезного ответить ни на один вопрос. Дориан отказался от всех предложенных услуг по очереди, заявил, что будет распорядителя ждать, и обернулся, чтобы поискать глазами Йена.
Обернулся, как оказалось, очень вовремя, чтобы увидеть во всех отношениях примечательную сцену: долиец смотрел на белокурого полукровку, и в глазах у него горел такой животный голод, что Дориану на секунду показалось, будто в зале стало жарче. Павус скользнул оценивающим взглядом по тому, кто привлёк такое жадное внимание Йена и одобрительно хмыкнул себе под нос: молодое, сильное тело, гибкое, тренированное, отлично сложённое и очень ухоженное. Юноша был выше и явно мощнее Йена, от него так и веяло уверенностью и силой.
"А тебе ведь хочется этого, верно?"
Дориан усмехнулся, на секунду представив себя рядом с долийцем, и тут же нахмурился: хозяйские, чересчур настойчивые прикосновения полукровки к Йену неожиданно задели, показались неуместными.
Бросив взгляд на стойку распорядителя, Дориан махнул рукой и принялся проталкиваться обратно к своему спутнику. Рядом он оказался ровно в тот момент, когда разъярённый Йен прошипел свою угрозу.
Полукровка отстранился, примирительно подняв руки и по-прежнему улыбаясь улыбкой, которая теперь вдруг стала колкой.
- Тише, тише, мой маленький дикий друг, - насмешливо проговорил он. - Здесь никто не причинит тебе вреда, здесь не делают больно, только приятно, очень приятно, - яркие зелёные глаза обратились на Дориана. - Мессир, в "Рубиновом зале" обычно не приветствуют таких диких зверьков, но если вы желаете приручить, я мог бы быть очень терпеливы, очень ласковым... - юноша будто бы невзначай коснулся руки Дориана.
Павус мягко, стараясь не привлекать чересчур пристального внимания, отстранился, отвёл руку полукровки.
- Ты очень мил и наверняка весьма искусен, - он пренебрежительным жестом потрепал юношу по щеке. - Но у нас здесь свои планы. Ни назойливость, ни игру в дрессировку мы не ищем, а тебе найдётся, кого развлечь. Идём, Йен, - Дориан решительно потянул за собой долийца, мимоходом отметив разочарование на лице полукровки.
Атмосфера этого места вместе с близостью Йена будоражили и настраивали совсем не на деловой лад. Дориан мысленно проклинал Поншара и ловил себя на том, до чего неприличное направление принимают мысли, стоит случайно соприкоснуться с Йеном руками.
- Что на тебя нашло? - вполголоса прошипел он, обернувшись к долийцу. - Я же сказал: держись рядом, - он негромко фыркнул. - Ещё немного - и пришлось бы расплачиваться за эту... зеленоглазую покупку, - Дориан лукаво прищурился: - Он, похоже, не сомневался, что сделка состоится.
Совместно с Йеном.

Надутый индюк, служивший в "Рубиновом зале" распорядителем, раздражал Дориана одним своим видом, что уж говорить о разговорах, но, помня о цели своего визита, Дориан не терял самообладания и старательно сдерживался. В конце концов, до встречи с Поншаром считанные минуты, и глупо будет сорвать её, поддавшись эмоциям. Он снисходительно кивнул, когда толстяк показал ему дорогу, обернулся было, чтобы позвать с собой Йена, но фигура в синем, вольготно расположившаяся в алькове, поймала взгляд Павуса и отрицательно покачала головой.
- Kaffar! - досадливо прошипел Дориан сквозь зубы и посмотрел на Йена: - Я скоро, - и в очередной раз двинулся сквозь раззолоченную, надушенную публику.
В этот раз он то и дело оборачивался на Йена, проверяя не стал ли тот снова объектом ненужного внимания, но всё равно был вынужден отдать всё своё внимание торговцу под маской и пропустил опасный момент. За долийцем наблюдали: высокий шевалье в чёрном, шитом серебром камзоле, и стилизованной серебристой маске хищной птицы. Ему не составило труда рассудить, что странный усатый иностранец получил по особому заказу лесную экзотику, а потом остался необычным товаром недоволен и принялся искать более привычных развлечений. Подбирать объедки - дурной тон, но это яблоко, похоже, ещё никто не пробовал на зуб, так почему бы не быть первым? Сверкнув хищной улыбкой, шевалье в несколько шагов преодолел расстояние, разделявшее его и долийца, и по-хозяйски обнял эльфа.
- Похоже, твоему компаньону совсем не по вкусу невинность, раз он так легко тебя оставил, - шевалье усмехнулся в распущенные волосы Йена. Одной рукой он по-прежнему крепко обнимал эльфа за плечи, второй скользнул ему на бедро. - Ничего, тебе найдётся, чем заняться, мне давно хотелось чего-то такого, свежего. Идём, поиграем, - рука, поглаживавшая бедро Йена, огладила его ягодицы, и тут же крепко сжала.
Шевалье бесцеремонно, нарочито грубо щупал долийца и по жестокому блеску в серых глазах, сверкавших из-под маски, легко было представить, чем чреваты для эльфа его "игры".

Внимание Йена тоже было приковано к алькову; он все еще помнил опасения Дориана о том, что встреча может быть ловушкой, а потому то и дело зорко поглядывал в сторону беседующих. Ему сложно было представить, что кто-то решится напасть здесь, среди такой толпы, но к возложенной на него ответственности он отнесся всерьез.
И совсем забыл о том, что следует поглядывать по сторонам - появление рыцаря застало его врасплох. Благодаря именитым гостям в Убежище долиец уже знал, что желтое перо, притороченное к маске, означает принадлежность к ордену шевалье. И хорошо помнил бедную девочку, которая так и не решилась сообщить о случившемся с ней. Теперь, похоже, ему на собственной шкуре предстояло узнать границы - или их полное отсутствие - вседозволенности орлесианских рыцарей.
Медвежья хватка не позволяла вырваться, отстраниться, а от грубых, пошлых прикосновений к горлу подкатила тошнота. Может, эльф и не обладал широкими познаниями о шемленских привычках, но сообразительностью природа его не обделила: он без лишних пояснений понял, что происходит, и за кого принял его шевалье. "Нам не стоит устраивать здесь шум", - звучали в ушах слова Дориана, но глаза понемногу застилала кровавая пелена ярости. За себя, за прочих эльфов, которых беззастенчиво, грубо мяли шемленские лапы в этом мерзком заведении, за посудомойку, которой он даже не мог сказать о том, что она отомщена.
За что бы ни принимал сейчас эту легкую дрожь шевалье, долиец в его руках дрожал от злости и отвращения. Он чувствовал разбуженную гневом силу, чувствовал, как легко было бы сейчас обратиться хищником и разорвать наглого ублюдка на куски. Нельзя. Поводок рассудка еще удерживал его от таких крайних мер - но не от необдуманных поступков.
Со стороны никто бы не заметил, что что-то изменилось: бравый шевалье по-прежнему прижимал к себе лесную диковинку. Вот только Лавеллан сначала положил ладонь на пах воина, а затем изо всей силы сжал ее, впиваясь удлиненными ногтями в плоть.
- Что ты себе позволяешь, shemlen'alas? - Второй шипел почти ласково, получая нездоровое наслаждение от чужой боли. - Кто я, по-твоему - одна из этих подстилок?!

Шевалье был расслаблен, предвкушал острое, как редкая специя развлечение на эту ночь, и уже погрузился в свои фантазии, поэтому пропустил движение долийца. От резкой и вдобавок унизительной боли он вздрогнул, слегка согнулся и тихо ахнул, но, будучи обучен, как и любой член его Ордена, терпеть и игнорировать боль, справился с собой и не выпустил из рук добычу.
Рука, до того обнимавшая плечи Йена, оказалась у него на горле и сильно сжалась, второй шевалье рванул эльфа за волосы, вынуждая выгнуться назад, так, чтобы тот не выдержал и выпустил "добычу".
- Тварь остроухая... сдохнешь медленно... визжа от боли... - голос, звучавший у Йена над ухом, тоже дрожал и срывался от боли, но его обладатель продолжал говорить, явно не желая дать "кролику" поглумиться над собой. - Я тебя... казарме отдам оприходовать, шлюха!.. - и под конец он сорвался-таки, получилось слишком высоко и громко.
Совместно с Йеном.

Дориан чувствовал, как дрожит в его объятиях худое, хрупкое тело и ни на секунду не выпускал эльфа из рук, пока они шли к дверям. Отчего-то казалось, что стоит только ослабить свою хозяйскую хватку, как тут же кто-нибудь вцепится в долийца, словно в добычу, и будет уже не отбить, не устроив в этом притоне настоящую катастрофу. А между тем, надо выполнить просьбу, надо увести Йена подальше отсюда. Живым и невредимым.
Кажется, шевалье что-то говорил распорядителю, зло и требовательно, тот откликался подобострастно, но никаких действий предпринимать не спешил. Слуга у двери заколебался, но всего на мгновение, а потом с неглубоким поклоном распахнул-таки перед тевинтерцем дверь. И, переступив порог, Дориан с трудом подавил глубокий вздох облегчения.
Они уже подходили к коновязи возле особняка, когда Йен снова обрёл голос, и, услышав его слова, Павус инстинктивно прижал его к себе ещё крепче.
- Мало ли что он сказал. Орлесианцы много болтают, - вполголоса проговорил Дориан, борясь с острым желанием вернуться и показать шевалье, что почём. А потом вдруг прибавил, ведомый разом и сочувствием, и глухой злостью: - Тебя никто не тронет, слышишь? Этого не будет, - поколебавшись пару секунд, он ласково погладил Йена по плечу потом мягко ему улыбнулся: - Забудь его болтовню. Такие оскорбления всегда задевают в первый раз, но они дёшево стоят, - отстранившись, наконец, он отвязал обоих коней и протянул Йену поводья. - Всё, едем отсюда, глотнём в городе свежего воздуха.
Начало смеркаться, Вал Руайо зажигал праздничные огни, откуда-то издалека, из центральных кварталов доносились звуки музыки, голоса и смех. Пожалуй, если что и годилось, чтобы развеяться после визита в притон, так эта Сатиналья. Дориан вскочил в седло, подставив лицо прохладному ветру, и украдкой покосился на Йена: готов ли ехать? Захочет ли прогулки по городу или всё это празднество покажется ему просто уродливой пляской?

Йен успел уже заметить, что близость Дориана вызывает у него два типа реакции: либо желание зашипеть и немедленно отстраниться, расцарапав при этом руки шемлена, словно какой-то одичавший кот, либо просто - желание, когда между смуглой и светлой кожей словно разряды электрические пробегают, превращая случайное прикосновение в нечто будоражащее и почти запретное. Но сейчас все было иначе: уткнувшись лицом в плечо тевинтерца и глубоко вдохнув его запах, долиец ощутил спокойствие и безопасность. Короткие, отрывистые фразы прозвучали убедительно, но Лавеллан все же нашел в себе достаточно упрямства, чтобы тихо возразить:
- Если бы не ты... - и осекся, рассмотрев в сумерках выражение лица Дориана - столько неподдельной заботы и сочувствия было на нем. - Я не забуду этого, - негромко пообещал эльф и смущенно отстранился, послушно пытаясь выкинуть из головы наглого шевалье и его омерзительные угрозы.
И только забравшись в седло, он спохватился, оборачиваясь к тевинтерцу:
- Я совсем забыл о твоей встрече! Как все прошло? - и тут же забеспокоился: - Я надеюсь, ты не прервал ее из-за меня?
Йен тоже слышал шум и музыку, доносившиеся издалека, и несмотря на то, что на душе все еще было гадко, испытывал слабое любопытство - он никогда еще не видел вблизи шемленские праздники. Но сейчас, пока лошади неторопливым шагом еще только приближались к центральным кварталам Вал Руайо, можно было вспомнить о деле.

Он этого не забудет. Нахмурившись, Дориан на мгновение опустил взгляд: это была незаслуженная благодарность, ведь не притащи он с собой сюда долийца, ничего этого не случилось, эльфу не пришлось бы ни терпеть грязь, которой его окатили, ни унимать сейчас бившую его дрожь.
- Всё обошлось, остальное неважно, - немного неловко улыбнулся Павус и тронул коня.
Напоминание о встрече, о важности и напыщенности фальшивого Поншара, о том, как старательно он напускал на себя загадочность и значительность, отчего сейчас больше рассмешило, чем раздосадовало.
- Я прервал её, потому что мой собеседник оказался не особенно ловким самозванцем, - Дориан коротко рассмеялся. - Он каким-то образом прознал о приключениях моего амулета и попытался напроситься мне... в наёмные воры. Или перекупщики. Я так до конца и не понял, - он усмехнулся. - С чего ему вздумалось устраивать встречу в борделе, не понял тоже. Возможно, у него преувеличенные представления о развратности тевинтерцев, и он рассчитывал, что я отвлекусь, развлекусь или ещё что-нибудь в этом духе и стану сговорчивее, - Дориан фыркнул, выражая всю меру своего презрения к орлесианцу. - Болван!
Квартал весёлых домов вместе со всем городом постепенно расцветал праздничными огнями, народу становилось больше, в окна выглядывали разряженные работницы, то и дело окидывавшие Дориана заинтересованными оценивающими взглядами. В конце концов Павус улучил момент, свернул в переулок и центральный квартал разом оказался ближе, мгновенно показалось, что разноцветные фонари, смех и музыка повсюду. Дориан придержал коня, оглядываясь по сторонам и гадая, куда лучше податься - туда, где шумит карнавал, в торговые ряды или поближе к уличным музыкантам.
Совместно с Йеном.

Дориан уже не раз замечал, что совершенно неспособен не отвечать на улыбки Лавеллана, особенно когда в них появляется вот такой лукавый оттенок, но сейчас улыбнулся долийцу с особенной готовностью и лёгкостью.
- Разумеется, преувеличенные, - Павус ухмыльнулся. - У нас всё это... - он неопределённо повёл рукой в сторону квартала развлечений. - ...выглядит совсем иначе. Мы куда сдержаннее на публике, прямо-таки святые отцы и братья. А ещё не любим яркие цвета и вульгарные цветочные духи, которыми там всё воняло. Не жалей, - он тряхнул головой. - Вал Руайо в Сатиналию в любом случае стоит поездки.
И оглянувшись по сторонам, Дориан окончательно убедился, до чего прав: они, наконец, выехали на большую площадь, и волны орлесианской Сатиналии накрыли их с головой. Чуть поодаль соловьём разливались флейты и скрипки, разряженные и уже взмокшие уличные жонглёры отплясывали сальтарелло, втягивая в танец всех вокруг. На другом конце площади вовсю кружилась деревянная карусель, в руках троицы весёлых гномов вспыхивали фейерверки, а ещё немного дальше были развёрнуты торговые ряды кондитеров, от запаха товаров которых рот мгновенно наполнился слюной.
- Что?.. - немного рассеянно откликнулся Дориан, отрываясь от созерцания очередного фейерверка, и тут же широко улыбнулся, когда в голосе Йена прозвучали просительные интонации. - Это Сатиналия, Йен. Праздник в честь луны Сатины, последний всплеск настоящего бурного веселья перед долгой тёмной зимой. Когда он закончится, начнётся церковный пост. И, конечно, посмотрим, на всё, на что захочешь и...  - Йен спешился быстрее него, и Дориан, не договорив, поторопился последовать за долийцем. - Идём, посмотрим, на что способны здешние кондитеры и булочники.
Протолкаться сквозь карнавальную толпу, ведя в поводу двух лошадей, было не так-то просто, но горящий взгляд Йена и собственный голод стоили того, чтобы постараться.
На увитых цветами прилавках были разложены сахарные лимонные пирожные, истекающие маслом сладкий вафли, яблочные рулеты со сливками, пропитанные вином и усыпанные кофейными зёрнами корзиночки с пьяной вишней. Дориан окинул всё это богатство жадным взглядом и встряхнул кошельком перед носом у продавца, а потом обернулся к Йену.
- Давай же! Что тебе нравится? - он принюхался. - По-моему, вафли и лимонные бисквиты лучше всего, - Дориан стянул перчаттки, чтобы удобнее добраться до сладостей.

- Ещё как едят! Это украшение любого приёма, чтоб ты знал! - с воодушевлением отозвался Дориан, плотоядно оглядывая лотки кондитеров. Запахи над всем этим изобилием витали такие, что голова начинала кружиться, а живот голодным бурчанием напомнил о том, как давно его не кормили.
  Наблюдая за тем, как долиец восхищённо рассматривает всевозможные пирожные, вафли и кексы, Павус ощущал какую-то мальчишескую гордость от того, что лесного гостя удалось удивить, в этот раз приятно, и нетерпеливо ждал, когда же уже можно будет сполна насладиться впечатлением от встречи Йена с орлесианским кондитерским искусством. Выбранная эльфом вафля прямо-таки истекала густым тёмным мёдом, и Дориан невольно улыбнулся, глядя, как восхищённо Йен ею любуется: это зрелище однозначно стоило раз в десять больше заплаченных за него двадцати медяков. Поворачиваясь обратно к лотку, тевинтерец довольно усмехался в усы и думал о том, что сейчас сделает то, чем не развлекался лет с пятнадцати - поужинает одними сладостями. Кондитер цветисто расхваливал свой товар, но в этом уже не было необходимость: Дориан и так был готов скупить весь лоток.
  С лимонного бисквита сыпался сахар, крошки липли к пальцам, и Павус как раз собирался отправить лакомство в рот, когда чувствительный толчок в спину заставил его пошатнуться, а затем обернуться, чтобы рассмотреть, что же случилось, и стать свидетелем форменной трагедии. Эльф, лишившейся медовой вафли, выглядел до того печальным, потерянным и едва ли не уязвлённым несправедливостью Создателя, что не проникнуться было невозможно. Засмотревшись на мгновение на печально поникшие острые уши и на то, как Йен слизывает с пальцев мёд, Дориан опомнился и протянул ему бисквит.
- Попробуй, это тоже вкусно, очень. Не прогадаешь. - он слегка усмехнулся, а потом вдруг обернулся с шальной улыбкой к кондитеру, захваченный новой затеей. - Послушай, мы это забираем. Всё, весь лоток. Съедим где-нибудь, где не толкают под руку каждую секунду, - теперь он улыбался уже Йену. Всё-таки чем дальше, тем меньше хотелось сохранять серьёзность посреди этого ярмарочного веселья.

Всё-таки орлесианская услужливость иногда бывает очень кстати. Дориан с нескрываемым удовольствием наблюдал за лебезящим торговцем и нарочито важно и небрежно кивал в такт тому, как он отдавал распоряжения мальчишке-подручному. Вино показалось очень уместным подарком: в самом деле, не трезвенничать же в в такой праздник!
- Это в Сатиналью-то мера? - он расхохотался в голос. - Не знаю и знать не хочу! - Дориан завертел головой, высматривая подходящее место для импровизированного пикника, потом лукаво покосился на Йена и негромко прибавил: - И не знаю, как насчёт целого клана, но надеюсь, что один вполне определённый долиец тоже забудет о мере хотя бы на один вечер и не откажет мне в чести всё это умять. - Идём скорее! - и он потянул эльфа за собой в гущу толпы, туда, где по его робким предположениям должно было быть хоть сколько-то укромное и тихое место.
  Сатиналья бушевала. Яркие пятна чужих одежд, украшений, масок, раскрашенных лиц, оглушительная какофония самых разнообразных звуков создавали настоящий городской смерч. Всё это будоражило и горячило кровь, а ещё странным образом ранило острым холодным чувством ностальгии: вспоминались причудливые танцы ривейни и кунарийских рабынь с раскрашенными телами, фейерверки факиров и парад диковинных животных, пир для бедных - прошлогодняя Сатиналья в Каринусе. Оглушённый и взбудораженный всей этой круговертью ощущений и зрелищ, Дориан едва успевал отвечать своему спутнику, пропускал, кажется, половину его вопросов и опомнился только когда они, наконец, выбрались из недр толпы, и Йен выбрал убежище за них обоих.
  Альков выглядел уютным и достаточно уединённым, к тому же оттуда была видна карусель и - чуть хуже - сцена уличного театра, и Дориан покладисто кивнул:
- Неси, куда он сказал, - он махнул мальчишке рукой. - А потом привяжи лошадей у той коновязи, поставь бутылку и скройся с глаз. Чем быстрее будешь двигаться, тем выше твои шансы на серебряк, - всё-таки праздники провоцируют расточительность.
  Мальчишка, мгновенно оценивший выгоду проворства, обернулся со всеми делами в мгновение ока и вскоре уже умчался обратно к хозяину, унося за щекой серебряную монету. Поудобнее устроившись в алькове, Дориан поглубже задвинул лоток, чтобы не смахнуть ненароком, и улыбнулся Йену.
- Смотри, это - яблочное желе на... сахарной подушке, так она, кажется, называется, - он осторожно подцепил пальцами подрагивающую золотистую пирамидку. - К этому полагалась бы тарелка, но... сойдёт и так. Попробуешь? - Дориан протянул эльфу ладонь со сладостью. От желе исходил аромат яблок и чуть заметный запах жжёного сахара. Павус, слегка щурясь, улыбался раскосым карим глазам.