Прежде, чем ответить, Жозефина педатнично оправила складки на подоле и чуть-чуть изменила позу - так, чтобы боковым зрением подмечать возможное движение у двери.
- Потому что у нас пока слишком мало союзников, чтобы мы могли ими просто так разбрасываться. Особенно среди духовенства. Нам не нужна преподобная мать лично, но поддержка церкви в нашей ситуации была бы... не лишней.
На контрасте с напряженной Лелианой леди Монтилье казалась почти легкомысленной: ее, кажется, не беспокоило ни показательное пренебрежение матери Гортензии к гостям из Инквизиции, ни сложность предстоящего разговора - в основном оттого, что ничто происходящее не оказывалось для Жозефины сюрпризом, и весьма бесхитростные попытки жрицы уязвить самолюбие посланников "еретического культа" не казались даже обидными.
Будь Жозефина на месте матери Гортензии, она бы наверняка поступала так же.
Ровно так же ей было безразлично, слышат ли ее за стеной - если слышат, то, возможно, к лучшему: настроение Сестры Соловей сегодня было таково, что она могла бы сейчас наговорить много пугающего, а с испуганным оппонентом гораздо легче договориться. Не то, чтобы леди Монтилье одобряла запугивание, как метод достижения компромисса, но, во-первых, в душе антиванки была жива обида на преподобную мать, по вине которой она оказалась впутана в довольно некрасивую и пугающую историю, а во-вторых, влияние Инквизиции на Церковь пока оставалось настолько слабым, что Жозефина уже готова была почти на все, чтобы его усилить.
Главное ведь подцепить ниточку, а дальше клубок размотать легко.
Собственно, поэтому леди Монтилье могла позволить себе высказываться, практически не таясь.
- При всем уважении к твоим методам, устранить человека довольно легко в сравнении с попыткой склонить его на свою сторону. Инквизиция представляет из себя в кроме всего прочего религиозную организацию, хотелось бы нам того, или нет, и поэтому нам так или иначе необходимо наладить взаимодействие с церковью. Поддержка изначально враждебной нам матери Гортензии могла бы стать неплохим началом.
Она чуть склонила голову, и, перебрав складки золотого шелка на рукавах, решилась отметить, глядя на Лелиану скорее вопросительно, чем с осуждением:
- И в целом в последнее время твои методы кажутся мне несколько... жесткими. Лелиана, я...
Красноречие редко изменяло Жозефине, но сейчас она отчего-то вдруг растерялась, не зная, как вложить в слова все то, что успела передумать и прочувствовать. Смерть Джустинии несомненно повлияла на Лелиану - и леди Монтилье, не зная, к добру или к худу приведут эти перемены в Сестре Соловей, беспокоилась внезапно не о них, но о самой Лелиане. Пожалуй, сейчас было не время и не место обсуждать подобное, но отчего-то пунктуальная во всем Жозефина о личном умудрялась говорить именно в неподобающие моменты, будто компенсируя этой эмоциональной неуклюжестью свою общую безупречность.
- Ты всегда можешь поговорить со мной, если хочешь. - невпопад закончила антиванка. - О чем угодно. Ты же знаешь.

Отредактировано Жозефина Монтилье (06-11-2015 00:36)

- Я думаю, нам стоит... попробовать. - взгляд Жозефины, обращенный на Сестру Соловей, был полон сомнения, но от своих дипломатических планов леди Монтилье явно не хотела отказываться. - Змея на шее не нужна никому, но вот ручная гадюка порой может пригодиться хотя бы для того, чтобы можно было в нужный момент запустить ее в чью-нибудь постель.
Сама она не то, чтобы позабыла доставленные матерью Гортензией неудобства - нет, она приняла все произошедшее к сведению и сделала необходимые выводы - однако при этом Жозефина полагала хорошим все, что хорошо кончается. Мать Гортензия определенно проиграла этот маленький раунд их личной Игры, и пусть это не отменяло причиненных неудобств, зато оставляло приятное послевкусие от всей истории; и леди Монтилье казалось почти тревожным, что Лелиана не разделяет ее соображений. Она помолчала немного, решая про себя, стоит ли поддерживать эту беседу, но в конечном итоге все же решилась произнести:
- Дело не в методах, Лелиана. Дело в том, что мы никогда не знаем наверняка, к чему приведут наши действия, хоть дипломатические, хоть... недипломатические. Мы можем ошибиться в любом случае, и последствия у этих ошибок будут равно... неприятными. Но в этом Игра, и в этом жизнь.
Изменчивость мира антиванка находила равно обнадеживающей и трагичной, и сколь бы многообещающими ни были перемены положительные, порой даже Жозефине хотелось ухватиться за что-то ускользающее, дабы удержать его. Та Лелиана, которую знала леди Монтилье, с которой она познакомилась при дворе много лет назад, словно покидала ее, и место Сестры Соловей постепенно занимала какая-то другая женщина - похожая, но смутно незнакомая, в синем взгляде которой таилось что-то непривычное и оттого почти пугающее.
И Жозефина ужасно боялась, что та Лелиана - ее Лелиана - уйдет безвозвратно.
Леди Монтилье внезапно порывисто наклонилась вперед, чтобы сжать руку Сестры Соловей в своей.
- Все будет хорошо. - уверенно проговорила леди посол, с лучезарной улыбкой заглядывая ей в лицо. - Навестим после в "Маску дю Лион"? Помнишь, как мы чуть не украли оттуда голову мадам Кусаки?

Цепкий взгляд матери Гортензии не прочел бы ничего на безмятежно-вежливом лице Жозефины - дежурная маска леди посла была так хороша, что скрывала истинное настроение антиванки лучше, чем маска настоящая. Тот, кто не слышал их с Лелианой разговора, никогда бы не заподозрил, что до прихода Преподобной матери женщины вели почти циничные беседы о ее ценности для Инквизиции: в лучезарной улыбке Жозефины не чудилось ни тени притворства, и на первый взгляд леди Монтилье являла собой воплощение дружелюбия, так что она и Гортензия вполне стоили друг друга.
Игра оттого и называется Игрой - все притворяются, будто не знают, что все притворяются, и победителем становится тот, кто притворяется дольше и убедительнее всех.
- Мы благодарны за то, что среди бесчисленных дел вы уделили время нам, Преподобная Мать. - тепло поблагодарила Жозефина священницу. - Мы знаем, сколь важны ваши дела и как тяжело от них оторваться, и ценим ваше расположение. Немногие из Преподобных матерей согласятся встретиться с представителями организации, что имеет столь... своеобразную репутацию, как Инквизиция.
План речи складывался в голове у Жозефины только сейчас: признаться, она так до конца и не продумала линию поведения с Преподобной матерью, однако теперь, глядя в бесстыдно безмятяжные глаза Гортензии, леди Монтилье примерно представляла себе, что собирается сказать. Главное, чтобы Лелиана почувствовала, к чему она клонит - однако в чуткости и гибкости Сестры Соловей Жозефина не сомневалась никогда.
И, в конечном итоге, у них действительно всегда остается вариант с шантажом.
- Я буду откровенна - мы желали бы видеть вас своей союзницей, Преподобная мать. Поддержка священнослужительницы вашего уровня была бы бесценна для Инквизиции, однако... кто-то явно не заинтересован в том, чтобы мы с вами договорились, и именно это стало поводом для нашего визита.
Жозефина оглянулась не Лелиану, будто просила у нее разрешения продолжать, и лишь Сестра Соловей, столько лет близко знавшая леди посла, могла бы прочесть лукавство в ее широко распахнутых глазах.
- Вас пытались оговорить - прямо перед нашими глазами, представляете? - возмущение на лице антиванки было совершенно неподдельным, ибо сейчас она живо вспоминала подробности собственного "ареста". - Этот... человек, уверявший, будто вы стоите за одной очень некрасивой историей с моим похищением, пытался обвинить во всем вас, и был самоуверен настолько, чтобы пытаться подтвердить это какой-то бумагой, явно сфабрикованной. Сестра Лелиана, конечно, отняла ее, чтобы он не мог опорочить ваше доброе имя, а с этим господином провела... беседу, но налицо явное участие неких сил, препятствующих нашему с вами союзу.
К концу речи лицо леди посла сделалось каким-то мрачным и торжественным - порой антиванке казалось, что настоящие маски, столь популярные в Орлее, честнее тех, что носят под ними: первые хотя бы не пытаются изображать настоящие лица.
- Мы, конечно, не поверили ни единому его слову, - доверительно сообщила Жозефина, со всей серьезностью глядя на Преподобную мать, - и сочли необходимым проинформировать вас.

Мать Гортензия, казалось, была сама воплощенная благодать, так тепло, грустно и светло одновременно улыбалась она своим гостьям. Даже в ее взгляде светились искренние забота и беспокойство призванные скрыть настороженность и жадный интерес к происходящему.
- Что вы, дорогая леди Монтилье, что вы, полно, - владычица взмахнула рукой, словно отмахивалась от благодарности совершенно незаслуженной. - Мое время - это всецело время моей паствы, я там, где нужна, и, разумеется, это не вопрос репутаций или заслуг, особенно во времена, когда у всех нас одна общая беда, и объединяет нас общая цель. Что до моего благополучия, то все мы под солнцем Создателя, - ее голос стал полон смирения, когда она отвечала Лелиане, внимательно глядя ей в глаза. - Но отрадно думать, что искренне преданные ему будут сбережены и в самом деле станут знаком конца этих времен, - она благонравно склонила голову, словно всецело вверяла себя в руки Создателя и пророчицы.
  Когда прозвучали слова о союзе, такие искренние и прямые на первый взгляд, в глазах преподобной матери промелькнуло тщательно скрытое замешательство, заметное, разумеется, лишь самому внимательному глазу. Скользнув взглядом по лицу леди Монтилье, она внимательнее всмотрелась в карие глаза, но так и не увидела в них никакой тайной тени, ничего, кроме самого что ни на есть праведного возмущения.
- Обычно политические союзы - не то, что могут позволить себе служители Церкви, дочь моя, - в голосе матери Гортензии прозвучало сожаление настолько искреннее, что оно просто не могло не быть поддельным. Потом она осторожно продолжила: - Но это, разумеется, совсем не значит, что мы не вправе оказывать поддержку словесную и духовную, а она порой значит в смутные времена не меньше, чем золото или мечи. Но об этом позже! - владычица руку, будто призывала обратиться к делам более важным для всех них. - Я поражена тем, что кто-то вознамерился встать на пути не у дружбы нашей даже - у самой встречи! Расскажите же мне все, миледи.
  Пока леди Монтилье говорила, преподобная мать внимательно слушала, кивала и при этом взвешивала каждое слово, чтобы определить для себя выгоды и опасности возможного союза, а заодно найти-таки подвох, который должен был скрываться за подобным предложением. Репутация графа Шанталя и велюнской владычицы не могла не быть известна, если о ней не знает леди посол, то наверняка должна знать сестра Соловей. А раз так, то позиция Гортензии относительно Инквизиции и Церкви ей тоже может быть известна, с момента открытия Бреши и провозглашения этой еретической шайки времени прошло предостаточно. Тогда зачем они обе сейчас здесь? Или она, Гортензия, просто переоценивает сейчас своих противниц, и они действительно пришли спасти "светоч веры" и предложить дружбу?
  После того, как обе гостьи закончили, повисла пауза, и тянулась она достаточно долго, чтобы превратиться в едва ли не скорбную. Наконец, владычица глубоко вздохнула и заговорила, печально и медленно:
- Дорогая леди Монтилье, милая сестра Соловей, - она мягко улыбнулась, переводя взгляд с одной на другую. - Не секрет, что до сих пор из Велюна на Инквизицию смотрели скорее настороженно, чем одобрительно, а я произнесла о ней больше критических слов, чем дружеских, но, разумеется, это было лишь из ревностного служения вере и Свету. На деле же верные Создателю не могут быть настоящими врагами, - мать Гортензия прижала руку к груди. - Я глубоко потрясена, что кому-то пришло в голову вмешать в мирские дрязги святую Церковь и опорочить при этом меня - это меня-то, больше занятую велюнской лечебницей и новой мельницей, чем столичными делами! - да еще и пользоваться моим именем при похищении. Спасибо хоть не при убийстве! - она возмущенно всплеснула руками, а потом приняла суровый вид: - Расскажите же мне все! О случившемся, о бумагах, даже о мерзостях, о которых трудно говорить. Я готова услышать и увидеть что угодно. Я давно живу на свете, мне многое не страшно! - Гортензия воинственно пристукнула ладонью по столу, но тут же ласково взглянула на Лелиану: - Оставьте слезы, сестра, даже эти, непролитые, вы делаете достаточно, чтобы стоять на пути зла. И, возможно, сегодня, мы сделаем что-то вместе, - владычица выжидательно смотрела на своих гостий, всем своим видом показывая, что она совсем не воинственна и сказочно далека от этого, но если будет надо, станет воинственнее сестры Амити в Священном походе.
  Итак, сейчас-то она и узнает их козыри и поймет расклад.