Наверное, если бы Йен подобрал какие-то другие слова или просто попытался убедить его, что полностью уверен в своем решении и не чувствует ни сомнений, ни страха, Дориан не отступил бы так просто, но долиец сумел одним махом обезоружить его, упомянув Июнию Тальвас. Это опасно, ни в чем нельзя быть уверенным - и все-таки ни один из них не отдал бы добровольно возможность сохранить такую горестную и благородную память о своем народе. Проглотив уже готовые сорваться с языка аргументы и напряженно нахмурившись, Дориан кивнул:
- Ты прав, amatus. Так должно, - он слегка склонил голову, как будто выражал почтение решению Йена. - Действуй так, как считаешь нужным, - чувство, что от него теперь ничего не зависит, он никак не может не повлиять на ситуацию, ни защитить своего спутника, было неуютным и непривычным, но уважение не позволяло вести себя с магом и сыном другого народа, как с неразумным ребенком. Странное дело, но именно это мучительное паломничество по Коракавусу словно бы обуздывало Дориана, заставляло его видеть Йена иначе и безоговорочно увиденное принимать.
Алтарь Андорала встретивший их на выходе с уровня рабов, был именно таким, как на иллюстрациях в книгах, которые Дориану доводилось видеть еще в пору обучения в Круге. Вот только в реальности все это выглядело несколько иначе: острые углы и длинные штыри, которыми он щетинился навстречу входившим во двор казались высохшими, истомленными жаждой. Бог рабов, прежде всегда пивший досыта, вот уже многие столетия был лишен живительной для него влаги и сейчас, казалось, чуял живых. Дориан прикрыл на секунду глаза, сбавляя шаг: то ли воображение разыгралось, то ли тень магии, которую здесь еще можно было учуять, имела над ним власть, но он словно чуял, как драконья статуя скалится, тянется к ним, готовая вонзить клыки и вытянуть всю кровь до капли. Отгоняя не кстати разыгравшиеся фантазии, он шагнул следом за Йеном к алтарю.
- Да, не будем задерживаться, - негромко откликнулся Дориан. - Я осмотрю алтарь на всякий случай и... - он поколебался несколько секунд, потом все же прибавил: - Йен, я рядом.
Трудно было отделаться от чувства, что темный металл, источенный бурыми пятнами, воняет кровью, Дориан буквально чуял этот запах и не мог отделаться от чувства, что к горлу подкатывает ком. Мысленно подхлестнув себя и то дело настороженно поглядывая на своего спутника, он шагнул к алтарю, протянул руку, словно хотел прикосновением пальцев проверить, не ждет ли их и здесь магический барьер вроде того, с которым они столкнулись в верхних камерах. Чисто. Ни барьеров, ни ловушек - ничего. Похоже, от силы Андорала осталась одна пыль, когда он пал четыре столетия назад от руки эльфа-Стража. Дориан едко усмехнулся и, обернувшись, всмотрелся в фигуру Лавеллана и в то, как он тяжело вскинув руки с камнем, разбивает темницу своего древнего сородича.
Сотни лет не звучавшая формула грянула, как набат, и на мгновение Дориану показалось, что дрогнули сами иссохшие стены Коракавуса. Он вздохнул глубоко и тяжело, словно и сам получил какую-то новую, неизведанную пока свободу вслед за давно умершим эльфом, и уже хотел было вернуться к Йену, когда тот потянулся к алтарю и склонился над осколками, в которые только что превратил самоцвет-тюрьму. Со стороны казалось, что он принюхивается к какому-то аромату, но Дориан, остро чувствовавший присутствие истлевающей постепенно магии, видел, что долиец открывается ей. Это вызывало непривычный внутренний трепет, и Дориан замер на месте, не решаясь сделать шаг и опасаясь что-нибудь нарушить в непонятном ритуале. И в этот момент его взгляд привлекла какая-то вспышка на алтаре, настолько яркая, словно на темный металл звезда упала.
Шагнув ближе, Дориан увидел, что на одном из острых выступов мерцает небольшой овальный медальон из темно-зеленого камня. На гладкой поверхности было вырезано изображение Андорала, до того тонкое, словно его выточили тончайшим стилосом. Медальон источал яркое свечение и будто звал, тянул к себе, хотел лечь в ладони, как ласковый зверь хочет ластиться к рукам хозяина. Его близость наполняла силой и неожиданно приятным чувством власти. Дориан задумчиво улыбнулся, протянул руку к поблескивавшему в темноте овалу и тот потух, едва его коснулись пальцы тевинтерца. Камень казался теплым и на редкость приятным на ощупь, расставаться с ним совсем не хотелось. Но ведь пока и незачем, верно? Нужно же сперва разобраться, что это, для чего может пригодиться и не понадобится ли Андреасу. Все потом, позже. Дориан сунул находку в складки мантии и, увидев, как Йен выпрямляется, шагнул к нему.
Справиться с опасением, что это единение с древней памятью не пройдет для долийца даром, оказалось непросто, и сейчас Дориан с тревогой заглянул в лицо Йену, словно ожидал на дне его глаз увидеть что-то новое. Однако тревога оказалась напрасной: Йен был таким же, как всегда, ничем не отличался от себя обычного, разве что это извинение показалось Дориану непривычно церемонным. Впрочем, это могло и ничего не значить.
- Тебе не за что извиняться. Я рад, что ты это сделал и, наверное, мы действительно здесь больше не нужны, - он окинул задумчивым взглядом темный двор Коракавуса. - Идем, amatus.
Он уже хотел потянуть Йена за собой в дальний угол двора, туда, где выход, когда с той стороны послышались голоса, звон оружия и амуниции. На секунду Дориан напрягся, однако опасения исчезли быстро: говорили на общем, не на тевене, северного тягучего выговора слышно не было: похоже, не венатори, свой отряд, наконец, тоже добравшийся сюда.
- Кажется, они нас, наконец, догнали, - Дориан улыбнулся Йену. - Пойдем встретим?
Человеческие голоса и обыденные, будничные звуки разогнали зловещую зачарованность Коракавуса и, кажется, только теперь стало можно вздохнуть полной грудью.