- Сегодня к нам присоединилась последняя группа мятежных магов - из тех, кого не было в Редклифе во время визита Вестника.
Это не было полноценным военным советом - обе Руки Верховной Жрицы собрались в палатке Лелианы, и последняя делилась оперативной информацией с Кассандрой. По старой привычке. Время близилось к ночи, и беседе никто не мешал; из-за ненадежной преграды ткани почти не долетало обычного для Убежища шума.
- А значит, скоро все будет готово для того, чтобы закрыть Брешь, - Соловей украдкой вздохнула. - Надеюсь, Создатель будет милостив к нам, и на этот раз все получится. Не уверена, что у нас будет еще одна попытка, - отогнав набежавшую было на лицо тень, она снова заговорила четко и бодро: - Мои агенты докладывают о странной активности венатори на юге - ума не приложу, что они...
Лелиана осеклась, услышав приближающиеся шаги, и выжидательно посмотрела на вход в шатер. Когда полог отдернулся, внутрь проскользнули две невысокие тени, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся эльфами. Хотя правильнее было бы сказать, что одного из них - светловолосого и хмурого, с тонкой татуировкой на лице - в теплое нутро палатки практически втолкнули. Второй - неприметной наружности, если не считать выдающейся щербины между зубами - стремительно огляделся, зачем-то шмыгнул носом и остановил взгляд на Лелиане.
- Соловей, - вместо приветствия коротко обронил он, затем посмотрел на Кассандру и неопределенно кивнул. Тут было все: и уважение к высокому положению Героини Орлея, и ненавязчивый намек, что сам остроухий признает только одно начальство - тайного канцлера.
- Митч, сейчас не лучшее время, - с легким неудовольствием отозвалась Лелиана. - Или у тебя что-то срочное? - покосившись на второго эльфа, точно пытаясь определить, не является ли он этим "срочным", бард наконец узнала его и вздохнула с видом на редкость обреченным: - Что на этот раз? Очередная драка с "шемленами"? - не дожидаясь ответа, она обернулась к искательнице. - Ты, конечно, помнишь Митча, Кассандра, одного из самых деятельных моих агентов. А это, - она кивнула на светловолосого и до сих пор сохранявшего молчание эльфа, - мессер Лавеллан, он присоединился к нам сразу после взрыва. Хотя, - Соловей прищурилась, - он не любит, когда его называют "мессером". И людей он тоже не любит. Так что на этот раз, Лавеллан?
Вместо хмурого долийца ответил Митч, на лице которого от безыскусной похвалы появилась довольная, и все такая же щербатая улыбка. Впрочем, когда он заговорил, голос его был серьезным, без тени насмешки.
- Теперича дело посерьезнее драки в кабаке, Соловей, - на ферелденский манер растягивая некоторые слоги, заговорил эльф. - Помнишь отряд, который сгинул в Долах? С ними еще пару наших было, толковые, бывалые ребята. И среди них Грегори - этот сукин сын... - Митч запнулся, покосившись на Кассандру, - то есть, я хочу сказать, он опытным разведчиком был, тертым калачом. Но опыт опытом, а стрелу промеж глаз кажный может получить. Да только не так он помер, - остроухий выдержал театральную паузу и кивком указал на Лавеллана: - Оборотень ваш его сгубил.
Лелиана нахмурилась, не сводя внимательного взгляда с долийца, и пояснила для Кассандры:
- С месяц назад, может, меньше, мои агенты донесли о венатори, которые активно изучают эльфийские руины в Долах. Мессер Павус вызвался на это дело - хотел пообщаться с соотечественниками - и взял с собой небольшой отряд. И его, - тяжелый взгляд Левой руки уткнулся в Лавеллана, - в качестве проводника. Вернулись только они вдвоем.

Давно проверенный закон подлости гласит, что если неудачный день может стать ещё хуже, он это непременно сделает. Сегодня Дориан заново убедился в правдивости этого утверждения. День начался с нелепой ссоры с местной исследовательницей-эльфийкой, с которой он не поделил книгу в церковной библиотеке, продолжился словесной перепалкой с магом-лоялистом за обедом в таверне, а потом беседой с юным храмовником, который по примеру Каллена решил отступиться от Ордена, жаждал расширить свой кругозор и "узнать больше о чуждом" и донимал удачно пойманного тевинтерца тучей вопросов, свидетельствовавших об истинно варварском невежестве. В конце концов Дориан спугнул его парой фривольных намёков и донельзя откровенным, оценивающим взглядом и улизнул, прежде чем юноша успел опомниться.
Получив, наконец, свободу он заспешил к своей хижине с твёрдым намерением пораньше отправиться спать, пока ещё кто-нибудь не счёл, что срочно нуждается в обществе "зловещего магистра".
  Вид юркой тёмной тени, явно направлявшейся туда же, куда и он изрядно подпортил Дориану настроение, однако когда он узнал в этой тени своего давнего проводника к эльфийской башне, и вовсе помрачнел больше пасмурного ферелденского дня. Несмотря на то, что тогда, почти месяц назад, оправдаться за не самый удачный поход в Долы и отвести лишние подозрения удалось, встречаться с расторопным и глазастым Митчем Дориан совсем не горел желанием. Эльф, конечно, не был с ними ни на ночном привале, ни в башне, не знал, что за тайны они с Йеном вдвоём похоронили в тех снегах, и всё-таки он оказался к этим тёмным секретам слишком близко. Это тревожило, заставляло то и дело возвращаться мыслями к не в меру улыбчивому разведчику, и сейчас, увидев его на пороге своей хижины, Дориан невольно внутренне подобрался. Впрочем, самообладания на то, чтобы беззаботно поприветствовать остроухого, как старого знакомого, в очередной раз посетовать на нечеловеческий южный холод и пообещать не задерживать Соловья, хватило. В конце концов, лучшее, что можно делать в его положении - выглядеть безмятежно. Не стоит рисовать на себе мишень, когда Лелиана, возможно, послала за ним своего подручного, просто потому что нашла объяснение тем любопытным бумагам из башни, и теперь хочет получить консультацию человека, который единственный здесь может хоть что-то толковое сказать о Тевинтере и тевинтерцах.
  Надежды на лучшее развеялись, как только Дориан откинул тяжёлый полог палатки и ступил внутрь. Достаточно было заметить сумрачное лицо и недобрый, цепкий взгляд Лелианы и напряжённую, похожую на грозовую тучу в человеческом обличье Кассандру. Достаточно было увидеть Йена, замершего на пороге и явно избегавшего смотреть на изучающе разглядывавших его "шемленок".
  Нужно было обладать редкостной наивностью, которой Дориан давным давно лишился, чтобы счесть всё это совпадением и решить, будто вся эта сцена не имеет совсем никакого отношения к истории в Долах. Он внутренне похолодел при этой мысли, однако всего на секунду сбился с шага, проходя мимо долийца.
  Не смотреть на Йена. Не показывать замешательство. Не дать заметить напряжение. Продемонстрировать столько удивления и живого любопытства, сколько только получится.
  Дориан прошёл вглубь палатки и остановился на два шага ближе к Кассандре, чем был эльф. Старательно ей улыбнулся, избегая смотреть на Лелиану - слишком уж много читает в чужих взглядах монна тайный канцлер, незачем давать ей эту возможность - и отвесил лёгкий полупоклон.
- Леди Пентагаст, - он одарил Кассандру ещё одной улыбкой, потом слегка поклонился в сторону Лелианы. - Монна Лелиана, - взгляд вновь обратился к искательнице: - Пришёл, как только смог. Зачем я вам так сровно понадобился? Мои соотечественники снова напоминают о себе? Шлют весточку? Это было бы чудесно, а то безделье и холод до того угнетают, что я уже перебрал всю здешнюю библиотеку и даже взялся читать "Наставления благонравным южным девам", - Дориан говорил, улыбался и неотрывно смотрел в тёмные глаза Кассандры, пытаясь понять, как много и что именно она знает. И как намерена с этим знанием поступить.

И всё-таки ответила ему не Кассандра. Соловей, не желавшая и, похоже, попросту не привыкшая выпускать из рук нити событий, опередила Искательницу и перехватила инициативу. И достаточно было сопоставить сказанное Лелианой с присутствием в палатке Йена и Митча, чтобы предположить, как много главам Инквизиции уже известно.
  А если известно, зачем здесь он, Дориан? Долиец и его эльфинажный собрат говорят разное, и нужна третья, сторонняя версия? Он свидетель защиты или обвинения? Здесь собираются сыграть в справедливость или докопаться до истины? Как много с обеих сторон уже было сказано и что будет правильно сказать ему, чтобы не подвести своего соучастника-заговорщика? Отчаянно хотелось обернуться к долийцу и попытаться хоть что-то прочесть по его лицу, но такой промах в подобной ситуации был бы смешон даже в исполении церковной сестрички-послушницы.
  Дориан ещё несколько секунд смотрел на Кассандру, будто ожидал, что и она тоже пожелает высказаться, потом всё-таки обернулся к Лелиане.
- Ах, вот оно что! Что ж, пролью, отчего бы и не пролить, - он говорил негромко и по-прежнему слегка улыбался, только взгляд обращённый к тайному канцлеру, стал внимательным и серьёзным. - Признаться, я удивлён, что мы возвращаемся к этому печальному походу, но раз уж такое дело... - Дориан ненадолго смолк, а потом продолжил, тщательно подбирая слова: - Разведчик по имени Грегори, как вам уже сообщили, монна Лелиана, погиб ещё до того, как мы добрались до руин. Это произошло ночью, на привале, в лесах, которые, как вы тоже, вероятно, знаете, священны для многих эльфов. Грегори повёл себя недопустимо для этих мест и нанёс тяжёлое оскорбление одному из наших спутников, чьи попытки защититься и отстоять то, что он считал достойным, в итоге и привели к смерти Грегори. История прискорбная, но, увы, закономерная.
  Дориан больше не улыбался, теперь он просто молча смотрел на Лелиану, не пытаясь отвести взгляд, и физически чувствовал напряжение, повисшее в палатке. Он говорил правду - мысли по-глупому изворачиваться в подобной ситуации даже не возникло - однако пока не всю правду, да и не столько давал информацию, сколько обозначал своё отношение к случившемуся. То, что после этого скажут остальные, позволит понять, как быть дальше и какого исхода в лучшем случае удастся добиться. По крайней мере, Дориан очень надеялся, что этот "лучший случай" вообще возможен.

Кассандра выслушала ответ эльфа. В общем-то она и не ожидала бурной исповеди, однако невольно удивилась тому, насколько долиец выглядел безучастным к своей судьбе. Это означало либо полную уверенность в своей правоте, либо то, что какие-то обстоятельства не дают ему говорить. А может и то и другое. Рассказа Дориана многое прояснил. Кассандра удивилась тому, как просто и обстоятельно тевинтерец изложил события. Она уже было совсем причислила его к ее самому нелюбимому типу людей, к болтунам, у которых, что ни слово - то намек, насмешка, загадка, а иногда и просто бессмысленное сотрясение воздуха. В Орлее она таких видела несметное множество. Но оказывается мессер Павус мог быть серьезным и ему явно было не все равно, что случится с Лавелланом. Может, конечно, эльф нужен ему для каких-то тайных планов, вот он и разливается соловьем. Это надо учитывать, терять бдительность не стоит. Однако, интуиция говорила Кассандре, что Дориан сейчас настолько искренен, насколько возможно. Что ж, значит он и правда считает, что долийцу нанесли несперпимое оскорбление. Кассандра чуть не задохнулась от гнева в первый момент, когда Дориан сравнил веру долийца с андрастианством. Это звучало дико, и она уже готова была разразиться гневной отповедью тевинтерцу, который, конечно же, сам был во многом таким же еретиком, как и те, кто верил в эльфийских богов. Однако, как человек глубоко и искренне верующий Искательница была вынуждена признать, что понимает эльфа и сочувствует ему. "У веры нет лица," - подумала Кассандра, - "предмет ее может меняться и быть ложным, но сама она - добродетель. И тот, кто верует искренне так или иначе близок к трону Создателя, даже если не верит в него самого."
- Если ты говоришь правду, - обратилась Кассандра к Дориану, - то поведение этих солдат было недопустимым.  Ты, Йен, - повернулась она к эльфу, - отказываешься говорить, потому что не хочешь говорить о своей вере с иноверцами?

Выслушав ответ эльфа, Кассандра сурово сдвинула брови к переносице. Может они и раньше уже были там, но тут она так посуровела, что даже ощутила это.
- Нет, это никуда не годится, - решительно сказала она. Потом она осознала, что выразила свое общее отношение к этой ситуации и ответ этот был адресован всем подряд и никому в отдельности. Она решила, что сначала надо ответить Лелиане.
- По законам военного времени, я бы такие вещи приравнивала к мародерству, со всеми вытекающими из этого последствиями. Ты знаешь, как я стремлюсь концентрироваться на общей цели, но это не мелочь. Пока с нами один долиец, но может быть потом захотят присоединится другие. И не только эльфы. В Тедасе много стран, не одна раса, и все мы должны объединиться против общего врага, - Кассандре не просто давались эти слова, тем более, что свои подозрения против тевинтерца она пока не собиралась оставлять без внимания. Но она понимала, что они пытаются создать организацию, аналогов которой на данный момент в Тедасе нет и что умение находить общий язык играет здесь ключевую роль. Поэтому, как бы ей не было трудно, она продолжала говорить, - Мы должны доказать, что мы готовы идти навстречу, должны доказать, что мы несем справедливость. Я понимаю, - обратилась она непосредственно к Йену, - почему ты считаешь, что тебя не поймут. Но мы обязаны понять, а ты обязан постараться объяснить. Иначе в Инквизиции тебе делать нечего. Я не стану настаивать на наказании для тебя, но я и не смогу дать тебе вернуться к своим обязанностям. Инквизиция - это не группа молчаливых одиночек. Мне надо понимать, что ты считаешь допустимым, что для тебя вопрос жизни и смерти, в каких случаях ты перекидываешься в волка и, кстати, хорошо ли ты это контролируешь. Так что ответь мне, ты молчишь сейчас от того, что речь идет об оскорблении твоей веры или ты просто презираешь всех шемленов и не считаешь, что смерть одного из них - это повод объясниться?

Кассандра внимательно выслушала ответ Йена, благо, наконец-то было что выслушивать. Ответ показался ей разумным и обстоятельным. Про себя она отметила, что шокирована многим в  его ответе. Она любила думать и говорить о справедливости, но все таки была дочерью своего мира и своего времени. Когда Искательница замечала в себе предрассудки, она очень на себя злилась. Но перевести что-то в разряд предрассудков часто бывало сложно. Вот и сейчас ее отношение в долийцам, как к дикарям, трещало по швам, и ей было немного стыдно, как всегда бывало в таких случаях. И еще ее охватил смутный страх перемен более крупных, к которым она пока готова не была. Для нее любое существо определялось его или ее верой. Она и долийцев считала такими дикими во многом из-за их непонятной и чуждой Кассандре веры. Мир Искательницы озарял свет Создателя, ее совесть и ее путь были тесно связаны с религией. Представить себе, что так благородство не чуждо и тем, кто не признает Создателя, она в принципе могла. Но в том, как говорил эльф было не только благородство. Оно в конце концов свойственно даже некоторым зверям. Долиец совершенно очевидно не был диким, его ум и сознание были развиты ничуть не меньше, чем у нее и даже, возможно, поболее, чем у того же Митча. И представить себе, что существо, обладающее здравым, натренированным разумом, могло верить в таких диковинных и диких богов... это было сложно. Всем свойственно заблуждаться, можно было подумать именно так. Но вдруг, заблуждается она? Именно такими опасными мыслями был чреват путь Искателя. Слишком много вопросов позволено себе задавать в поиске истины, слишком высоко поднимаешь себя на  другими, которых пытаешься судить... Кассандра слегка встряхнула головой - сейчас перед ней все таки лежала конкретная задача и этот суд был не таким уж и сложным. Во всяком случае, после того, что сказал Йен, решение пришло очень быстро.
- Я выслушала тебя, Йен, и поняла, что ты хотел сказать. Я считаю, что ты оказался жертвой недопустимого поведения людей. Но, как верно сказала Лелиана, у этого человека осталась семья, и это тоже надо учитывать. Тебе следует самому рассказать вдове Грегори о том, что случилось. Я думаю, что это будет справедливо. На этом я бы предложила дело закрыть. Как ты думаешь? - обратилась она к Лелиане, все еще сетуя на отсутствие субординации, так как только поняла, что в общем-то единолично провела этот суд, и не была уверена, что это правильно. К тому же ей совсем никак не хотелось задевать Левую руку или понижать ее авторитет хоть в чьих-то глазах.

Сыграв свою роль, Дориан притих и прямо-таки превратился в неподвижное, безмолвное изваяние, даже в ответ на обращённую к нему фразу Кассандры только коротко, сдержанно кивнул. Позволить себе больше было откровенно страшно: он физически чувствовал, что взгляды Лелианы и Митча то и дело изучающе скользятпо нему, а позволить двум шпионам увидеть лишнее сейчас было бы скверно для Йена, а, возможно, и самоубийственно, если каким-нибудь образом после этого разговора речь пойдёт об эльфийской башне. И Дориан не поднимал глаз, с пристальным внимание разглядывая земляной пол у себя под ногами. Впрочем, когда Искательница в последний раз потребовала объяснений, а долиец, наконец, заговорил, не пытаясь отделаться односложной фразой, взгляд Павуса всё-таки метнулся к остроухому сообщнику.
  Йен говорил искренне и горячо, с болью и такой откровенностью, которую Дориану доводилось видеть в нём всего несколько раз, и глаза его горели таким живым, чистым огнём веры, что это пламя почти обжигало. Что нужно, чтобы верить так беззаветно и безоглядно - одна только чистота сердца? Незнание мира и неумение увидеть и принять правоту каких-то ещё ценностей, помимо собственных? А, может быть, надо быть отмеченным прикосновением какой-то высшей воли, непонятной большинству простых смертных?
  Дориан смотрел на Йена с невольным восхищением и понимал, что не знает, какой ответ вернее прочих. Украдкой переведя взгляд на Кассандру, он увидел выражение её лица, а потом понял, что в глазах Искательницы горит то же самое грозное и чистое пламя веры. И на мгновение испытал горечь, почувствовав до чего он, вечно сомневающийся, лишний сейчас рядом с ними двумя - рыцарем Создателя и защитником эльфийской памяти.
  Впрочем, хрупкий момент рассыпался, стоило Кассандре заговорить о приговоре. Увидев, как Искательница слушает долийца, Дориан почти уверился, что до худшего не дойдёт, однако её решение стало для него неожиданностью: он ждал чего-то более жёсткого и менее духовного, пожалуй. На секунду шевельнулось опасение, не сочтёт ли болезненно гордый долиец и это чересчур унизительным для себя, однако Йен быстро развеял тревогу.
  С трудом подавив вздох облегчения, Дориан дождался, пока эльф покинет палатку, и слегка поклонился сперва тайному канцлеру, потом Искательнице.
- Монна Лелиана, умелое обращение с подчинёнными - полпобеды, я восхищён, - он слегка улыбнулся ей и, немного посерьёзнев, перевёл взгляд на Кассандру: - Искательница, суд Инквизиции возрождает веру в лучшее, - отступив на шаг к выходу из палатки, он на прощание кивнул им обеим: - Полагаю, всё разрешилось, и, раз я вам больше не нужен, предпочту откланяться: время позднее. Хорошего вечерам вам обеим, - развернувшись и слегка взмахнув полой плаща, Дориан покинул палатку. И только отойдя на добрый десяток шагов, позволил себе с облегчением выдохнуть: опасность была так близко, что до сих пор слегка вело голову. Теперь, пожалуй, оставалось только догнать Лавеллана и помешать ему в одиночку устроить прогулку к убитой горем вдове.

  Догнать долийца удалось в полдюжины шагов, и прежде, чем Дориан с ним поравнялся, зазвучала отповедь, слова которой цедили что твой отборный яд. Павус закатил глаза, потом сверху вниз посмотрел на шагавшего рядом Йена.
- Не стоило вмешиваться, вот как? - беззаботным, как на светском приёме, тоном переспросил он и тут же зашипел разозлённой змеёй: - А что, скажи на милость, мне стоило делать? Предоставить тебе демонстрировать священную долийскую гордость и дать им тебя повесить? Ты хоть понимаешь, насколько близко был к петле, мой лесной друг?! - Дориан шипел вполголоса, чтобы не быть услышанным посторонними, и с удивлением заметил, что от злости, оказывается, может стать жарко: несмотря на стылый ферелденский ветер, тёплый плащ вдруг показался лишним.