День вышел насыщенным и долгим: Дориан провёл много часов сперва в обществе агентов Лелианы, с которыми вот уже в который раз беседовал о произошедшем в Редклифе и о наиболее видных венатори, которых успел там заметить, потом в обществе подотчётных Соловью же магов, незаметно втянувших тевинтерца в дискуссию о старинном трактате по энтропии, а, как только он потерял бдительность, припрягших его к разбору нескольких текстов, обнаруженных в пещерах под Храмом. Дориану осталось только удивляться, до чего изворотливыми и ловкими могут быть южане, когда им что-то нужно. Освободился он только к вечеру, и сил хватило разве что на то, чтобы заглянуть в таверну, обзавестись ужином для себя и выздоравливающего больного, и добраться до дома. В этот раз обошлось без долгих разговоров, и заснул Дориан непривычно рано. А когда проснулся на следующий день, эльфа в хижине уже не было. Это вызвало досаду и разочарование, немало Дориана удивившее: нельзя же в самом деле привыкнуть к чьему-то обществу за пару дней!
  Этим утром ударил мороз, по-южному сильный, промораживавший до костей. От холода перехватывало дыхание и немели пальцы, а от мысли в такую погоду выйти за порог становилось тошно. Впрочем, выходить, как оказалось, сегодня не было необходимости: тевинтерец никому не требовался, его, похоже, на время предоставили самому себе, и надежда просидеть весь день с книгой у очага обещала сбыться. Дориан листал обнаруженное в библиотеке изложение взглядов нескольких Первых Чародеев на аспект вампиризма и методы его изучения, и старательно отгонял от себя навязчивое ощущение, что компания была бы совсем не лишней. Например, такая, в которой было бы увлекательно поспорить, забавно посмеяться и приятно помириться. Это было странно, до того странно, что даже аспект вампиризма как-то плоховато помогал.
  Когда стемнело настолько, что читать стало невозможно, Дориан зажёг пару свечей, поколебался немного, раздумывая, не написать ли несколько писем, но мысли разбегались и никак не желали складываться во что-то связное. Сокрушённо вздохнув и подумав, что постепенно перенимает привычку честных ферелденских фермеров отправляться спать с закатом, он принялся стелить постель.
  Когда из-под матраса с тихим шелестом вылетели на пол несколько листов бумаги, Дориан сперва решил, что это его собственные заметки о случившемся в Редклифе, подобрал три разрозненные страницы - и растерянно замер. Глядя на эти страницы, он смотрел на самого себя - в профиль и анфас, на третьем листе был набросок спины. Дориан не слишком хорошо разбирался в искусстве, но не мог не оценить и портретное сходство, и страстную немного нервную манеру художника, будто поймавшего в движении. Так редко рисуют объекты, к которым абсолютно равнодушны, и эта мысль пробудила в Дориане новый, какой-то будоражащий интерес к художнику. Он задумчиво покрутил рисунки в руках, заглянул на оборотную сторону, где авторы обычно оставляют подпись, и слегка улыбнулся в усы: он и так знал художника. И от мысли, что этот художник рисовал с натуры, рассматривал его и запомнил в деталях и мелких чертах, стало вдруг так жарко, как обычно не бывало ледяными ферелденскими ночами.
  Завалившись на кровать, Дориан притянул рисунки поближе и принялся внимательнее их разглядывать. Он успел придти к выводу, что автор немного ему польстил, сделав черты несколько более тонкими, чем в реальности, когда дрёма начала брать своё. Устало вздохнув, Дориан задул свечу, стоявшую у постели, и соскользнул в сон. Все три страницы так и остались лежать у подушки.

На сей раз обошлось без кошмаров, зато Дориану снилось что-то беспокойное и на редкость будоражащее: не по-южному жаркая ночь, мерцающий свет не то от очага, не то светоч-камня, и тёплое удивительно гибкое тело в постели рядом. Его обладатель придвигался вплотную, позволял к себе прикасаться, а потом вдруг шипел по-кошачьи, выскальзывал из рук, и всякий раз длинные волосы падали ему на лицо, не позволяя его разглядеть.
Показавшийся оглушительным грохот грубо вырвал Дориана из этого странного и весьма увлекательного сна и заставил резко вскинуться на постели. В комнате стояла непроглядная темнота и собачий холод, а ещё здесь совершенно точно кто-то был: Дориан физически чувствовал чьё-то чужое присутствие. Незваный гость затаился где-то в комнате, и спросонья никак не удавалось понять, где именно, впрочем, визитёру было совсем не обязательно это знать.
- Не двигайся, - хриплым после сна голосом потребовал Дориан и призвал силу, мгновенно откликнувшуюся лёгким холодом в ладонях. - Я знаю что ты здесь. Дёрнешься - сделаю ледяную скульптуру. Какого демона тебе здесь надо?

Грустно растянувшись на полу и прижавшись щекой к холодному, равнодушному и не очень-то чистому дереву, Йен и правда не шевелился. Но вовсе не потому, что того требовал проснувшийся и, судя по всему, недовольный хозяин дома. Просто эльфу было мучительно стыдно обнаруживать свое присутствие, а так, может быть Творцы будут милостивы к нему, и он сольется с деревянным настилом, станет совсем незаметным, и разбуженный тевинтерец вновь заснет... Глупые мысли, малодушные - долиец рассердился на себя за них и неохотно подал голос:
- Это Йен, - по крайней мере это убережет его от удара льдом. Наверное. - Я... - он снова заговорил, хотя понятяи не имел, что же сказать в свое оправдание. - Я забыл у тебя кое-что.
И дальше полировать хмурой физиономией пол было просто унизительно, а потому Лавеллан нарочито медленно поднялся, неловко пытаясь спрятать за спиной свою добычу.
- Прости, что разбудил. Я уже ухожу, так что почему бы тебе не заснуть снова?

Пожалуй, этого ответа он ожидал меньше всего. Суровый, изо всех сил старавшийся быть независимым долиец, так тяготившийся гостеприимством тевинтерца, вернулся по доброй воле? Да ещё и ночью? Брови Дориана удивлённо взлетели вверх, однако удивление уступило место плутоватой усмешке, стоило гостю сказать, зачем он явился. Вряд ли эльфу не хватало чего-то из его окровавленных тряпок, а раз так, значит, оставалось только одно, за чем он мог бы вернуться.
- Здравствуй, Йен, - негромко откликнулся Дориан, подавляя улыбку, которая однако прозвучала в его голосе.
Теперь по звуку легко было определить, где именно его ночной гость, и Павус, поднявшись одним движением, шагнул к нему и в которой раз невольно замер при виде того, как ярко горят в темноте глаза эльфа.
- Ты правда это кое-что забыл? А я-то надеялся, оставил намеренно, - Дориан подался ещё ближе к Йену. - Не знал, что ты рисуешь, тем более так. Только... когда это ты успел понаблюдать за натурой, а? - он ещё немного понизил голос и снова усмехнулся: - Знаешь, мне нравится позировать, даже когда я отдаю себе отчёт, что делаю это.
Йен был совсем рядом, Дориан мог чувствовать его в темноте, но не мог толком видеть, и отчего-то желание прикоснуться к нему от этого становилось только острее и настойчивее.

Лучшая тактика - отрицание, решил для себя Йен в те мгновения, когда Дориан поднимался с постели и приближался к нему. Какие бы объяснения и оправдания он не привел, шемлен все равно найдет повод посмеяться над ним. Да он уже это делает, если судить по улыбке, прозвучавшей в негромком голосе!
- Не понимаю, о чем... - начал было долиец и осекся, понимая - отнекиваться бесполезно. Тевинтерец не захотел сыграть в благородство и сделать вид, что ничего не заметил, а значит, придется изворачиваться. Мысленно Лавеллан взмолился и возблагодарил всех Творцов разом за то, что в комнате так темно, а шемленское зрение не настолько остро, чтобы рассмотреть покрасневшие щеки и уши эльфа. - Ты не слишком-то пытался скрываться, шемлен, - как можно более равнодушно и независимо отозвался он, намеренно повышая голос - шептать в тон Дориану он не собирался. - Скромность тебе явно незнакома... как и понятие личного пространства.
Теперь Йен застыл, как мелкий зверек перед змеей, который не в силах оторвать завороженного взгляда от гибких колец, все сжимающихся и сжимающихся вокруг своей добычи. Чувствовать себя добычей долийцу не нравилось, а потому он заставил себя еще выше вскинуть голову, отвечая хлестко и резко:
- Мне было смертельно скучно, и я взялся за карандаш. Мне еще не доводилось рисовать шемленов, - он негромко хмыкнул. - Не Лелиану же мне рисовать, - тон его снова стал холодным, и, перестав прятать примятые рисунки за спиной, он демонстративно сложил их пополам и порвал. - Доволен?

Дориан снова улыбнулся, втайне радуясь, что в темноте не видно, как хищно о сейчас щурится, пытаясь получше рассмотреть своего ночного гостя.
- Скромность и личное пространство? Ты это сейчас всерьёз? - в его голосе прозвучало весёлое изумление. - Может быть, это не имеет значения, но я был у себя дома и ни секунды не сомневался, что ты крепко спишь. Хорошо ещё, что ты не увидел, чего похуже.
Громкий голос, резкие и хлёсткие слова - Йен словно пытался вырваться из паутины шёпота, котрым Дориан его сейчас опутывал, повинуясь своей неожиданной внутренней потребности. Выпускать не хотелось, и звук разрываемой бумаги заставил слегка вздрогнуть и придвинуться ещё немного ближе - чтобы удержать.
- Нет, недоволен, - всё тем же полушёпотом, только без прежней улыбки откликнулся Дориан. - Целыми они мне нравились больше. Хотя и так хороши, очень, ты прекрасно рисуешь. Оставишь мне их? - потянувшись к разорванным страницам, он как будто невзначай коснулся руки Йена.

Совместно с Йеном