Dragon Age: The Abyss

Объявление

14.11.16
Dragon Age: The Abyss переходит в режим камерного форума. Подробности в теме.
08.08.16
"Пять вечеров" со всеми! Задавайте вопросы любому персонажу форума.
21.07.16
Dragon Age: The Abyss отмечает первую годовщину!
13.06.16
Открыт новый сюжет: "Паутина Игры". Сможет ли кто-то восстановить порядок в Орлее?
02.04.16
Открыт новый сюжет: "Мы последние из Элвенан". Городские и долийские эльфы, объединитесь, чтобы вернуть Долы!
10.02.16
Предложение к 14 февраля: Мабари любви!
09.02.16
Обновлены правила форума. Подробности - в теме новостей.
21.01.16
Dragon Age: The Abyss отмечает свой первый юбилей - нам полгода!
28.12.15
Началось голосование по конкурсу "Чудо Первого Дня"! Успейте отдать свой голос до 1.01.2016.
11.12.15
Близится Новый Год. Успей порадовать себя и других конкурсом "Чудо Первого Дня"! Заявки принимаются до 27 числа включительно.
04.10.15
Обновлены правила форума. Подробности - в теме новостей.
03.10.15
Открыт новый сюжет "Небесный гнев". Просим подтвердить участие.
11.09.15
На форуме открыта тема "Общая летопись". Не забывайте отмечать в ней завершенные эпизоды.
01.08.15
Дорогие игроки, не забывайте обновлять дневники ваших персонажей.
21.07.15
Dragon Age: The Abyss открывает двери для игроков!
Вашему вниманию предлагаются интересные сюжеты и квесты, которые только и ждут смельчаков, готовых отправиться навстречу опасностям и приключениям.
Для нужных персонажей действует упрощенный прием.
Рейтинг форума:
18+
Сюжет Путеводитель Правила Список персонажей Гостевая

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Dragon Age: The Abyss » История » Фрументум 9:41 ВД. На ловца и зверь бежит


Фрументум 9:41 ВД. На ловца и зверь бежит

Сообщений 1 страница 20 из 24

1

Дата и место:
Фрументум 9:41 Века Дракона (точная дата будет проставлена позже). Ферелден, Убежище.

Участники: Дориан Павус, Йен Лавеллан

Сюжетность: личный

Краткое описание:
Если у шемлена в руках оружие - это еще не значит, что он охотник. Он может стать добычей, даже не подозревая об этом.
Долиец, оправдывая репутацию лесных дикарей, устраивает охоту на шемлена, а ставшему невольным свидетелем этого Дориану придется снова принимать решение, на чью сторону встать.

Предупреждение: нет.

Отредактировано Йен Лавеллан (06-07-2015 23:59)

0

2

Это оказалось даже проще, чем он ожидал. Легковерный шемлен не только радостно заглотил наживку, но и с готовностью бросился в заботливо расставленную ловушку. А Йену только и оставалось, что захлопнуть ее и покончить с этим.
Пока же шемлен бежал, продираясь сквозь густо растущие деревья, делая именно то, чего хотел от него долиец - уходя все глубже в лес. Преследуемый угрожающе порыкивающим черным волком, он не пытался остановиться и дать бой - о том, какое бешенство охватило этих тварей с появлением Бреши, наслышаны были все. К тому же - какая неосторожность! - отправляясь в лес, бравый воин не позаботился о том, чтобы прихватить с собой оружие.
Да и с чего бы? Он отправлялся на тайное свидание со вдовушкой сомнительной благопристойности - ее письмо все еще покоилось в нагрудном кармане, и воину казалось, что он может слышать аромат ее духов. Имени таинственная особа не называла, но оно и не имело значения. Значение имело только то, что она была знатной, одинокой и хотела видеть именно его, Филиппа! Филипп же был гордостью орлесианской армии, шевалье, пускай даже фамилия, которую он носил, была не самой известной и влиятельной в империи. Едва остроухий гонец, лица которого рыцарь не запомнил, доставил ему короткое письмо, он поспешил в лес, где обворожительная - конечно, обворожительная, какая же еще! - незнакомка обещала оставить для него подсказки...
Над этими "подсказками", о которых говорилось в письме, Лавеллан ломал голову всю ночь. С письмом ему повезло - оно оказалось среди прочих документов, записок и бумаг, которые разведчики неустанно приносили Лелиане. Некоторые из них были для Соловья бесполезны, в частности любовные томления, изложенные на бумаге мелкими дворянами, а эльф, неожиданно для себя, стал подобные письма собирать. В них говорилось о чем-то запретном, неизведанном, губительном; порой он не понимал и половины из написанного, но читать их все равно было интересно. Стыдно и любопытно, как если бы он вдруг вздумал подсмотреть за уединившимися влюбленными. Одно из таких писем, лишенное каких-то бы то ни было имен, оказалось весьма кстати - запечатав его в новый конверт, он доставил его шевалье под видом посыльного. С подсказками дело обстояло сложнее, но вскоре Второй уже увлеченно рвал на лоскуты позаимствованный когда-то шелковый платок... Позже эти лоскуты украсили некоторые деревья по дороге из Убежища в лес, а следовавший за ними шемлен уходил все дальше, пока не наткнулся на волка. План был громоздким и рискованным, но другого у долийца не было.
Решив наконец, что загнал шемлена достаточно далеко, перевертыш одним длинным прыжком догнал его, отчего шевалье отшатнулся в сторону, дико озираясь и пытаясь найти хотя бы увесистый сук, который помог бы ему справиться с волком. Но эти мысли быстро покинули его голову, едва очертания зверя подернулись рябью, а уже через мгновение на рыцаря невозмутимо смотрел невысокий эльф. Нелепо отвисшая челюсть красноречиво говорила о том, что раньше орлесианцу не приходилось сталкиваться с подобной магией.
- Shemlen'alas, - презрительно обронил Йен, восстанавливая сбившееся дыхание и останавливаясь в трех шагах от шевалье.
- Да кто ты вообще такой?! - самообладание понемногу возвращалось к шемлену. Волк превратился в эльфа? Ха-ха, глупость какая - примерещилось, наверное...
- Ar na harel din, shemlen'alas, - не тратя больше время и воздух на разговоры, долиец вскинул руку, стремительно сковывая тело шевалье параличом. Тот не мог уже ни пошевелиться, ни выразить свое возмущение, и только вытаращенные глаза, которые отчаянно следили за каждым шагом приближающегося эльфа, выдавали в нем живого человека. - Halam sahlin. Dirthara-ma elvhen'nan.
В руке Второго хищно сверкнул короткий нож.

0

3

Пожалуй, трудно было найти более чуждое Дориану место, чем зимний южный лес, тёмный и неприветливый, будто забывшийся тяжёлым сном под снежным покрывалом. Здесь почти невозможно было избавиться от ощущения неясной угрозы и тайного недоброжелательства какого-то неизвестного наблюдателя, который таится в ветвях и не сводит глаз с заплутавших путников. Ещё совсем недавно Дориану казалось, что лесная чаща - разновидность ловушки: стоит ступить туда - и обратно не вернёшься. Недавнее путешествие в Долы только подтвердило это тщательно скрываемое суеверие.
  Неудивительно, что ещё с пару недель назад тевинтерец посмотрел бы, как на умалишённого, на того, кто сказал бы ему, что он обзаведётся привычкой в одиночестве бродить по лесу. Тем не менее, после прогулки к Храму, устроенной ему Йеном, это и в самом деле каким-то образом вошло у Дориана в привычку. Маршрут всегда был один: от ворот Убежища по извилистой тропе, по которой они тогда шли вдвоём, до самой той точки, откуда становилось хорошо видно Брешь. Там можно было остановиться и до рези в глазах смотреть в зеленеющее, то и дело вспыхивающее яркими всполохами небо, никто не отвлекал, никто не пытался оторвать от жуткого зрелища. Дориан и сам не понимал, зачем совершает свои паломничества, пожалуй, больше всего это было похоже на попытку приучить себя к страху и раз, навсегда справиться с ним и окончательно привыкнуть к мысли, что чудовищная рваная рана в небе - новая данность их жизни. Удивительно, но получить нужный эффект удалось: постепенно эти тайные встречи с Брешью стали приносить не только страх, но и ясность ума, а вместе с ней приходило странное холодное спокойствие.
  Сегодняшний день исключением не был: Дориан ушёл из Убежища за полдень после короткой стычки с участием молодой, не в меру бдительной храмовницы и весьма непримиримого мага, который по виду был ещё моложе, чем его противница. Разнять их оказалось делом недолгим, однако с благодарностью не спешили ни тот, ни другая, подозрительно поглядывая на тевинтерца, и Павус предпочёл убраться восвояси прежде, чем начнутся дурацкие вопросы или новая свара, в центре которой на сей раз окажется он сам. Попетляв по лесным тропинкам, он добрался до Бреши, некоторое время сидел на поваленном дереве, рассматривая её, а потом двинулся в обратный путь.
  Каким образом можно было заблудиться на дороге, которую вроде как уже прекрасно успел изучить, осталось Дориану неясным, однако же факт оставался фактом: глубоко задумавшись, он несколько раз свернул не туда и четверть часа спустя обнаружил, что понятия не имеет, где находится. Лес здесь был темнее и гуще, деревья теснее смыкали ряды, и не было видно тропы, которая могла бы вывести обратно к деревне. Дориан неуверенно оглянулся по сторонам, попытался определить по деревьям стороны света, разумеется, не преуспел и после некоторого замешательства просто двинулся под гору, предположив, что если будет идти так и дальше, не сворачивая, рано или поздно выберется из леса или хотя бы наткнётся на кого-то, кого тоже понесло в эти места.
  Встреча и в самом деле случилась, вот только совсем не такая, как Дориан ожидал. Услышав топот ног и треск веток, он ускорил шаг и едва не вылетел на небольшую поляну одновременно с запыхавшимся шевалье, который, судя по перепуганному взгляду, отчаянно пытался оторваться от преследователя. Дориан совсем было собрался придти ему на помощь, когда на сцене появился и преследователь, заставив тевинтерца ошарашенно замереть на месте. Драгоценные секунды утекали, а Дориан растерянно смотрел, как эльф сковывает воина магией и тянется к ножу. Происходящее плохо укладывалось в голове: Йен успел наглядно показать, как относится к "шемленам", но и своё отношение к хладнокровному убийству он тоже продемонстрировал ярче некуда. Так что же тогда происходит? И, кроме того, зачем он ставит себя под удар, когда с похода в эльфийскую башню и таинственной потери отряда прошло так мало времени? Теряться в догадках и размышлять было некогда, а допустить убийство, не разобравшись, что к чему, казалось невозможным.
- Йен, нет! - крикнул Дориан, надеясь привлечь к себе внимание и отвлечь эльфа. - Стой! - на колебание ушло не больше секунды, а потом он направил в Йена лёгкий удар духовной магии, рассчитывая только подтолкнуть, заставить выронить нож. И бегом бросился к эльфу и его противнику, чтобы успеть оказаться рядом прежде, чем случится ещё что-нибудь.

0

4

Отнять жизнь у неподвижного, беззащитного шемлена оказалось неожиданно сложно, даже если однажды Йену уже приходилось это делать. Но тогда, в Халамширале, было проще - его жизнь против жизни солдата. Сейчас же он скорее выступал в роли палача, приводившего приговор в исполнение. Вспотевшая ладонь крепче сжала рукоять ножа, а эльф упрямо выпятил подбородок. Решение было принято еще накануне, а значит шевалье должен умереть.
Холодное лезвие уже прикоснулось к незащищенному горлу, когда обостренные недавним превращением чувства подали сигнал: опасность. Они подарили долийцу считанные доли секунды, которых хватило на то, чтобы резко обернуться и успеть еще увидеть, от кого исходил удар. Легкий удар, от которого всего лишь зазвенело ушах, но вместе с тем произошло и непоправимое: потерявший концентрацию маг перестал удерживать рыцаря заклинанием. Шевалье же, оправдывая громкую славу своего ордена, не растерялся: вместе с параличом с него, казалось, спало и недавнее оцепенение. Выхватив нож из разжавшихся пальцев эльфа, он хладнокровно всадил его в бок своему недавнему палачу.
Боль пришла неожиданно, обжигая и путая мысли; Лавеллан коротко вскрикнул и прижал ладонь к ране, из-за чего по пальцам тут же заструилась кровь. На мгновение его глаза вспыхнули желтым звериным блеском, точно в последнем отчаянном усилии он пытался сменить облик, а потом колени долийца подкосились, и он неестественно медленно осел на снег у ног рыцаря.
- Хвала Создателю, что ты появился, mon ami, - к чести шевалье, стоило заметить, что голос его почти не дрожал. - Эта чокнутая остроухая тварь пыталась меня убить!

Неуклюже увязавший в снегу Дориан пытался двигаться быстрее, как можно скорее оказаться рядом, но всё-таки не успел и, будучи в нескольких шагах от эльфа и его противника, увидел, словно в дурном сне: нож входит в бок Йена и тот неловко валится на снег. Красные пятна на белом показались неестественно яркими.
- Kaffar! - зло выдохнул Дориан, оказавшись, наконец, рядом.
Обернувшись к шевалье, он несколько мгновений смотрел на него. Молодое лощёное лицо, в глазах поровну потрясения и злости, явное облегчение в голосе. Кто такой? Чем заставил эльфа пойти на покушение? Никакой обычной-то стычки, судя по всему, не было.
- Создатель милосерден, - кратко откликнулся тевинтерец.
Более пространно отвечать на благодарность Дориан не торопился: было дело более важное и срочное. Отвернувшись от рыцаря, он опустился на колени рядом с Йеном, неловко оторвал лоскут от мантии и приложил к обильно кровоточившей ране, пытаясь её зажать.
- Йен, ты меня слышишь? Не закрывай глаза, - он развернул голову эльфа рукой, перепачканной в его же собственной крови, а потом обернулся к рыцарю. - Помоги мне, быстрее. Он истечёт кровью.
Надежды на то, что в шевалье проснётся милосердие, было мало, и Дориан готовился использовать уже испытанный аргумент насчёт суда в Убежище.

Боль полоснула с новой силой, когда Дориан попытался зажать рану, и долиец протестующе замычал - на большее его просто не хватило. Короткая мантия и плащ быстро напитывались снегом и кровью, тяжелея, прилипая к телу и заставляя зубы стучать друг о друга от холода. Йен попытался отмахнуться от тевинтерца, но это усилие лишь породило головокружение, и он притих, послушно уставившись в серое небо.
- И откуда ты... только взялся, - еле слышно прошелестел эльф, не видя Дориана, но зная, что он все еще рядом. - Одни беды от тебя... шем.
Умереть вот так было даже не страшно - обидно. Еще обиднее почему-то было от того, что под удар его подставил именно Дориан. Даже если за две недели, прошедшие с прогулки к Храму, Лавеллан видел его впервые, он все еще помнил чувство спокойствия и безопасности, охватившее его тогда. И вот - удар в спину.
- Ты шутишь, что ли?! - брови на точеном лице шевалье удивленно вскинулись. - Да брось его тут, пусть подыхает, мразь ножеухая. Он посмел поднять руку на орлесинского шевалье, дворянина!
- Уб-блюдок, - заикаясь от боли, произнес Йен и перевел взгляд на орлесианца. Ненависти, плескавшейся при этом в карих глазах, позавидовал бы даже самый оголтелый фанатик. - Ты все равно... заплатишь за то... что сделал.
- Да я впервые вижу этого дикаря! - воин всплеснул руками, выражая свое искреннее удивление. - Но если хочешь, - тонкие губы презрительно скривились, и он милостиво выдохнул: - если хочешь, я подарю ему быструю смерть.

совместно с Дорианом

0

5

Лоскут, оторванный от мантии, пропитывался кровью с пугающей быстротой, и, глядя, как и без того тёмная ткань прямо-таки чернеет от крови, Дориан едва ли не впервые жалел, что так мало знает о целительстве. А ещё больше он сейчас жалел о том, что вообще вмешался в эту стычку, ничего толком не понимая о происходящем. Этот орлесианец ему никто, так, может, стоило один раз просто постоять в стороне и не совать нос в чужое дело?! И не пришлось бы смотреть, как истекает кровью тот, кого он так неуклюже попытался спасти от лишнего риска.
- Похоже на то, - глухо отозвался Дориан на слова о бедах, а потом приложил руку к губам эльф: - Тихо, побереги силы.
Он сильнее оторвал от мантии ещё один лоскут, на смену промокшему, и стал оглядываться в поисках ножа: можно отрезать один из своих ремней, соорудить из всего этого повязку, а потом что-нибудь придумать.
Голос шевалье резко ударил по ушам, и Дориан поднял глаза, глядя на орлесианца снизу вверх. Их с эльфом обмен любезностями сказал немного, но всё-таки достаточно, чтобы понять: у поведения Йена была какая-то причина. Привал в лесу вспомнился мгновенно, и Дориана кольнуло острым чувством вины: ну, какого демона он ввязался?!
- Посмел. И, зная его, сомневаюсь, что у него совсем не было на то причин, - негромко сказал он, недобро сузив глаза. А потом ярость и на самого себя, и на ситуацию, так быстро превратившуюся из дурацкой в опасную, полыхнула высоким костром и обратилась на неосторожного в словах шевалье: - Слушай, ты, - зашипел Дориан дрогнувшим от злости голосом. - Я сейчас тебе самому подарю быструю смерть, - как всегда в такие моменты, тевинтерский акцент зазвучал настолько явственно, что изрядно исказил общий язык в устах Павуса. - Не хочешь помочь - убирайся. Но быстро! - промокший насквозь лоскут казался под пальцами почти ледяным.

Голоса переругивающихся шемленов звучали откуда-то издалека; к терявшему кровь Йену все увереннее подбиралось забытье. Он догадывался, что его рана не была смертельной - боль уже притупилась и не взрывалась в голове разноцветными пузырями при каждой попытке вдохнуть. Но еще полчаса на снегу, и ни один целитель его уже не вытащит. Как ни болезненно для долийской гордости было это признавать, но сейчас помочь ему мог только Дориан - хотя бы добраться до Убежища. Жаль, что он так и не успел убить шемлена - было бы проще...
- Что?! - лицо шевалье вытянулось от удивления - никто не смел разговаривать с ним в таком тоне. В Орлее, даже изрядно потрепанном войной, рыцарей уважали и боялись - тем более теперь, когда Гаспар держал восток империи в железной хватке. - Ты говоришь с дворянином, чароплет, выбирай выражения! Какой бы повод ополчиться на меня не придумал себе этот остроухий ублюдок, я... - воин вдруг осекся, глаза его сузились, и он посмотрел на Дориана совсем иначе - похоже, он наконец распознал северный акцент в его речи. - Да ведь ты тевинтерец, - потрясенно и вместе с тем даже как-то обрадованно протянул он, и рука, сжимавшая нож, невольно напряглась. - До нас доходили слухи, что Инквизиция пригрела на груди тевинтерскую змею, но я думал, это всего лишь еще одна байка... - обнажив зубы в кривом оскале, орлесианец хмыкнул: - Так значит, это твоя зверушка? Я слышал, вы питаете особую слабость к своим рабам. Мог бы сказать мне спасибо - теперь у него на одну дырку больше! - довольный своей грязной шуткой, шевалье расхохотался.

"Чароплёт", "тевинтерская змея" - этого сейчас сполна хватило бы, чтобы распалить Дориана, но шевалье решил пойти дальше и не преминул приласкать добрым словом и эльфа тоже. Прозвучавшая под конец фраза и вовсе стала последней каплей, и тевинтерцу показалось, что в груди у него взорвался огненный шар.
Беззвучно усмехнувшись и оскалившись на манер змеи, обнажающей клыки, Дориан оставил рану Йена и одним движением поднялся на ноги. Силу не надо было призывать, она и так сейчас бурлила в нём, полыхала в груди, обжигала жаром ладони, рвалась на свободу.
- Тевинтерская змея благодарит за напоминание о своём происхождении и своих пристрастиях, - прошипел Дориан, скалясь жуткой усмешкой, а потом вдруг в одно мгновение вспыхнул живым факелом, шагнул к орлесианцу и схватил его за горло. Ужасом и болью, загоревшимися в глазах шевалье он сейчас наслаждался. - Ты - грязный сопорати, шавка, тявкающая на тех, чьей сути и представить не может. Мне сперва выжечь тебе язык или глаза, а, орлесианец?
Дориана трясло от желания причинить как можно больше боли, не просто убить - в пыль растереть, и только вопль боли встряхнул его и отвлёк от желания сыграть в какую-нибудь извращённо-жестокую игру. Впрочем, позволять орлесианцу отделаться ожогами и страхом он не собирался, шевалье всё сполна получит. Дориан оттолкнул от себя рыцаря, магический огонь полыхнул ярче и стал волнами окатывать жертву тевинтерца. От запаха палёной плоти затошнило, от нового вопля заложило уши, но остановиться он так и не смог, пока не сжёг орлесианца до костей.
Когда всё кончилось, у Дориана на мгновение потемнело в глазах. Однако времени переводить дух и обдумывать случившееся не было: эльф, рану которого он пока даже толком осмотреть не смог, по-прежнему истекал кровью на снегу. Дориан шагнул к нему, опустился на колени.
- Йен, - он осторожно коснулся лица эльфа. - Всё хорошо, всё будет хорошо, - получилось неразборчиво и невпопад. - Не закрывай глаза, не спи, всё почти закончилось. Я сейчас, - и он принялся возиться с повязкой, отдирая ещё один кусок от мантии и прилаживая оторванный ремень, так, чтобы остановить кровотечение.

Совместно с Йеном

0

6

Отчаянный вопль боли выдернул Йена из подступающей темноты, а после пришел и запах - удушливый запах паленого мяса. Все это вместе заставило его упрямо открыть глаза и даже чуть повернуть голову - как раз вовремя, чтобы увидеть превратившегося в живой факел Дориана и охваченного ужасом шевалье. Слова взбешенного мага долетали до него лишь обрывками, но они сейчас и не были важны; и хотя от яркого пламени слезились глаза, а крики умирающего заставляли вздрагивать, долиец не отводил взгляд - он хотел видеть все до конца.
- Хорошо, - тихо повторил он вслед за тевинтерцем, когда тот снова оказался рядом. - Хорошо, что этот shemlen'alas мертв.
Вспышка ярости Дориана не напугала эльфа - может, потому что сложно пугаться чужому гневу, неуверенно топчась на пороге своей могилы, а может, потому что оголенные эмоции, пусть даже ими можно было обжечься, были честнее бесконечных усмешек и шуток.
Больше всего хотелось малодушно отрешиться от происходящего и позволить Дориану самому ломать голову над тем, как вытащить его с того света. Оправдаться в собственных глазах тем, что сил не осталось даже на мысли, не то, что действия, и закрыть глаза, отдаваясь течению. Усилием воли Лавеллан вырвал себя из этого зыбкого болота - это было просто, достаточно было представить, что это у него на руках погибает от раны кто-то из охотников. Что бы он сделал тогда?
- Не суетись, - попросил он тевинтерца. Голос его звучал тихо, но ровно, а главное - уверенно. - Мы оба знаем, что тряпки мне не помогут, нужен целитель или лекарь. А еще мы оба знаем, что до Убежища я не дотяну, - если бы под рукой была заветная сумка с травами, можно было бы попробовать объяснить шемлену, как остановить кровь. Но, зная, что ему предстоит превращение, долиец отправился в лес налегке. Оставалось последнее средство, от одной мысли о котором внутренности сжимались тугим узлом. - Надо прижечь рану, - наконец выдохнул Йен, поднимая на Дориана строгий взгляд, который говорил, что возражения тот может оставить при себе. - Накалить нож и приложить к ране - это остановит кровь.
О том, как это будет больно, эльф старался не думать.

Дориан только что сделал то, от чего пытался остановить эльфа, но ему было не до усмешек над иронией всего случившегося: кровь Йена по-прежнему сочилась у него между пальцами, щедро пропитывая жалкую повязку, которую тевинтерец так неуклюже пытался наложить. Сколько Дориан ни пытался вспомнить хоть что-нибудь о целительстве, беспорядочные мысли никак не удавалось собрать воедино, и мозг отказывался выдавать что-то полезнее в высшей степени ценных сведений о целительных свойствах эльфийского корня. И как бы ни хотелось уверить и себя, и Йена, что до Убежища рукой подать, и он успеет донести туда эльфа, было яснее ясного: шансов добраться в срок и в срок же найти целителя никаких.
Тихий голос прозвучал на грани слышимости, и Дориан вскинул голову, улыбнулся Йену, надеясь, что улыбка получилась ободряющей. Слова эльфа дошли до сознания не сразу, а, осознав, о каком именно средстве идёт речь, Дориан недовольно нахмурился, уже готовый заспорить. Он слышал о таком способе, кажется, то ли учитель, то ли кто-то из друзей отца, вспоминая боевое прошлое, живописал методы полевых лекарей. Звучало жутковато, но вроде как и правда спасало жизни, вот только Дориан всерьёз сомневался, что эльф выдержит боль, которая будет сопровождать лечение. Несколько мгновений он с сомнением смотрел в бледное до синевы, почти не отличающееся по цвету от снега лицо Йена, потом кивнул.
- Хорошо, - тихо отозвался Дориан после короткого молчания. - Сейчас.
Найти оброненный погибшим шевалье нож оказалось делом пары секунд, разрезать промокшую от крови мантию - ещё нескольких. Протерев клинок снегом, он разжёг на ладони слабое пламя и стал смотреть, как постепенно раскаляется металл.
- Возьми что-нибудь в зубы, - напряжённо проговорил Дориан: ещё один эпизод из рассказов о полевых операциях услужливо всплыл в памяти.
Развернувшись к своему пациенту и стараясь не встречаться с ним взглядом, чтобы не дрогнула рука, Павус аккуратно приложил раскалённый добела нож к кровоточащей ране.

Наблюдая за тем, как раскаляется на магическом пламени сталь, Йен испытывал огромное желание сказать, что он передумал. Что затея эта совершенно бессмысленная, что он может дотянуть до Убежища с повязкой, а если нет - ну что же, значит, пришло время, Фалон'Дин ждет...
По-настоящему больно эльфу было всего два раза в жизни. Первый - во время священного ритуала нанесения валласлина. Но этому предшествовала длительная подготовка, а сам юный долиец был преисполнен решимости и трепетного предвкушения - выдержать болезненную процедуру с первого раза было делом чести. Второй - в Халамширале, когда стрела орлесианского солдата пробила его плечо. Но тогда он пребывал в шоке и заметил свое ранение только когда опытный охотник осторожно извлек наконечник. А сейчас Лавеллану почему-то казалось, что нанесение татуировки и стрела в плече даже вместе взятые были не так болезненны, как предстоящая процедура.
В конечном итоге желание жить оказалось сильнее страха, и Второй послушно зажал зубами обломок ветки, обнаружившейся в снегу рядом с ним. Когда на кожу рядом с раной дохнуло жаром от раскаленного ножа, он поднял расширенные донельзя глаза, пытаясь поймать взгляд Дориана - то ли хотел убедиться, что в нем достаточно уверенности, то ли найти в нем храбрость, которая помогла бы ему выдержать безумную боль. Но тевинтерец смотрел только на рану, и Йену ничего не оставалось, кроме как покрепче стиснуть зубы и замереть, чтобы только не дернуться и не испортить все.
Боль от ожога превзошла все его ожидания. Казалось, что обжигающая сталь прикасается не к нескольким дюймам его кожи, но кромсает все его тело, забирается во внутренности и врывается в мозг, принося с собой неимоверную боль. Долиец зарычал, стискивая зубами ветку так сильно, что та затрещала, переламываясь пополам, а еще через мгновение поляну заполнил истошный вопль - последний звук, который он смог издать, прежде чем сознание милосердно покинуло его.

совместно с Дорианом

0

7

Снова потянуло палёной плотью, только на сей раз слабее. Дориан мягко поглаживал эльфа, словно пытался успокоить раненого зверя, и почувствовал, как тонкое тело напряглось под ладонью. Услышав глухое болезненное рычание, он поднял на долийца взгляд, в тот момент, когда у того в зубах переломилась ветка. Лицо Йена было искажено несказанной мукой, и Дориан болезненно свёл брови: на какое-то мгновение ему показалось, что он сам испытывает ту же боль. Пронзительный, отчаянный вопль заставил вздрогнуть, а потом всё разом кончилось: эльф притих, расслабился, и, заглянув ему в лицо, Дориан увидел, что милосердное забытье, наконец, накрыло его.
Медленно переведя дух, Павус осторожно отнял нож от раны, отложил в сторону, потом сдёрнул с себя плащ, аккуратно укутал долийца и осторожно взял на руки. Йен казался хрупким и очень лёгким, его вес почти не отягощал, Дориан устроил свою ношу поудобнее и зашагал по следам, оставленным шевалье и волком, рассудив, что это лучший шанс добраться до Убежища.
До ворот деревни и правда удалось добраться без приключений и куда быстрее, чем можно было надеяться. На подходе Дориан приостановился и натянул Йену капюшон на лицо, рассчитывая избежать лишних вопросов. Расчёт оправдался: несшие вахту солдаты проводили его взглядами, отпустили пару шуток, но на том и успокоились.
Добравшись до своего дома, Дориан бережно уложил эльфа на кровать, стянув с него плащ. Соседа у него теперь не было, недовольство или наоборот чрезмерный интерес никто не выразил бы. Переведя дух и убедившись, что раненый дышит, Дориан поставил греться воду в очаге, чтобы помочь своему пациенту умыться, когда тот придёт в себя, и открыл свой сундук в поисках чистой одежды. Наверняка как только эльф очнётся, забот прибавится, а о том, что он здесь - и в таком состоянии - никому пока знать не надо.

... Несколько высоких шемленов, лица которым заменяли роскошные маски, смеялись, глядя на сжавшегося в комок эльфа сверху вниз. Тот тщетно пытался закрыться от ударов, которыми потчевали его недруги, но тонкие копья снова и снова находили уязвимые места, жаля и принося новые волны боли. Чаще всего удары почему-то приходились на левый бок, и он успел превратиться в одну сплошную рану - Йен попытался перевернуться, чтобы защитить его, и... проснулся.
Боль из мутного сна, порожденного воспаленным сознанием, осталась с ним и в реальности, только оказалась в десять раз сильнее. Впрочем, вскоре долиец обнаружил, что если не шевелиться и дышать как можно осторожнее, она становилась хотя бы терпимой - словно в многострадальный бок воткнули несколько игл и забыли вытянуть. Раскаленных игл - эльф все еще помнил, как шипела, плавясь, его кожа.
Зрение понемногу прояснялось, и на мгновение Лавеллану показалось, что все это уже было - и эта постель, и этот бревенчатый потолок, и даже запахи - неуловимый запах человеческого жилища, который невозможно было описать. Стоило чуть повернуть голову, и стало ясно - не показалось. Он действительно снова был в хижине тевинтерца, а ее любезный хозяин копался в объемистом сундуке, обращенный спиной к своему гостю.
"Не думал, что вернусь сюда".
Вслух долиец сказал совсем другое:
- У тебя будут неприятности, шемлен, - голос звучал хрипло, надтреснуто - очень хотелось пить, но он не решался попросить. - Это уже не безвестные ферелденские солдаты, это орлесианский шевалье - его будут искать. Тебе не стоило вмешиваться.

Дориан как раз нашёл одну из своих рубах, белую, из тонкого хлопка, изрядно севшую после стирки, и придирчиво рассматривал её. Скорее всего, она повиснет на эльфе мешком, но в остальные его и вовсе можно будет с головой завернуть.
То, какое облегчение вызвал звук знакомого, совсем хриплого сейчас голоса, даже удивило. Дориан вытащил свою находку из сундука и обернулся к Йену.
- Не будет, - он криво усмехнулся. - Может, искать его и будут, только находить там нечего: остались только кости и пепел. Кости растащат волки, которых тут сейчас полно, все так говорят, - положив рубаху на постель, Дориан присел на край кровати и коснулся рукой лба Йена. - Жара вроде как нет. Как ты себя чувствуешь? Хочешь пить? И я согрел воды, тебе надо бы помыться.
Разглядывая истомлённое, бледное лицо долийца, обветренные губы и казавшиеся воспалёнными глаза, Дориан вдруг подумал, до чего же всё это странно и далеко от привычной жизни. Он - сиделка у постели больного эльфа в убогой лачуге, в ферелденской глуши! И готов поить его из своих рук, умывать, да и вообще вести себя, как кроткая послушница в лечебнице при церкви. Пожалуй, если он что-то и не мог нафантазировать о себе и своём будущем, то нечто подобное.

Совместно с Йеном

0

8

Рука Дориана оказалась теплой, как будто под смуглой кожей все еще бушевал огонь, который так легко приходил по его зову. Наверное, это впервые Йен не попытался отстраниться от его прикосновения, а только прикрыл глаза, как кот, еще не решивший, позволить ли погладить себя или все же зашипеть в ответ на такую наглость. Забота шемлена была странной, чужой и в то же время смутно знакомой - эльф невольно вспомнил Хранителя Утесула, который помогал ему оправиться от раны в Халамширале. Но это было понятно и естественно - долийцы, даже из разных кланов, оставались семьей, члены которой всегда готовы прийти на помощь. А что двигало тевинтерцем? Этого он понять не мог.
- Боишься, что я испачкаю тебе постель? - Лавеллан хотел улыбнуться, но получилось криво и жалко, так же, как и его попытка хоть немного приподняться на постели, чтобы не лежать так беспомощно перед шемленом. - Не нужно возиться со мной, я... -  слова "сейчас встану и пойду" так и остались невысказанными - ему все же хватило ума здраво оценить свои возможности, - еще немного отлежусь и уйду к себе. Уверен, тебе есть чем заняться, - как бы ни претило эльфу просить о чем-либо, это желание становилось все более назойливым. - Только дай мне воды, пожалуйста.
Йен не кривил душой и не набивал себе цену - ему действительно не хотелось обременять Дориана заботой о себе. Возможно, так некстати напомнила о себе совесть, но он чувствовал вину за то, что сначала невольно втянул того в неприятности, а теперь еще и оказался тяжким ярмом на его шее. "Буквально", - осенило долийца. Последним, что он помнил, был лес и немыслимая боль от раскаленного ножа, а в себя он пришел уже в доме тевинтерца. Не на своих ногах же он сюда заявился?
- Ты даже не спросишь, почему я пытался убить того шемлена? - вдруг спросил Лавеллан, глядя на Дориана исподлобья, точно уже заранее готовился защищаться.

Эльф не попытался шарахнуться в сторону и отдёрнуться от руки, только устало прикрыл глаза, будто собирался снова провалиться в забытье. Дориан поколебался пару секунд, а потом мягко и осторожно погладил его по волосам, так и не поняв, дозволенная это была ласка или ворованная.
- Она уже безнадёжно испачкана, - хмыкнул он. - Так что скорее боюсь, как бы твои окровавленные тряпки не присохли намертво. Отдирать наверняка неприятно, - Дориан без труда удержал на месте попытавшегося было подняться эльфа и серьёзно кивнул: - Обязательно уйдёшь. Сразу, как только сможешь стоять. А заняться мне всегда есть чем, я очень деятелен. Например, сейчас я занимаюсь тобой.
Кивнув в ответ на просьбу, Дориан поднялся с постели, огляделся по сторонам. Ухаживать за больным было внове. Пожалуй, все его познания по этой части ограничивались редким созерцанием того, как слуги обихаживали Феликса, и сейчас едва ли не каждое собственное движение казалось неуклюжим.
Ладно, вода так вода, можно начать и с малого.
Погремев составленной на шатком столе в углу посудой, он выудил кружку и вернулся к постели с ней и полным кувшином воды.
- Я собирался подождать, пока ты сможешь говорить, а не шелестеть, - улыбнулся Дориан. Он слегка приобнял Йена за плечи, чтобы помочь ему приподняться на постели, поднёс кружку к его губам. - Но если ты хочешь рассказать, то почему бы и не скрасить вечер, - он посмотрел сверху вниз на своего пациента. Тело эльфа, которое Дориан сейчас обнимал одной рукой, казалось на удивление уязвимым и хрупким.

Наблюдая за тем, как перемещается по хижине Дориан в поисках воды, эльф вдруг подумал о том, что для него все это должно быть внове. Пускай даже о жизни знатных тевинтерцев он имел самые смутные представления, что-то подсказывало ему, что тот, кто привык пользоваться услугами рабов, едва ли сам когда-либо обмывал чужие раны и выхаживал больных. От мысли о рабах на лицо Йена набежала легкая тень, и нахлынувшее было чувство благодарности сменилось колким, пусть и слабым, подозрением.
- Почему ты делаешь это? - прямо, без обиняков, спросил он, когда Дориан вернулся с водой. Щербатый край кружки прикоснулся к губам, и развить свою мысль долийцу не удалось - он жадно глотал прохладную воду, не обращая внимание на то, что та тонкими струйками стекает по подбородку вниз. Рука шемлена, придерживающая его за плечи, оказалась неожиданно надежной опорой, и, устав пить, Лавеллан невольно откинулся назад, так что его голова оказалась на плече тевинтерца. Всего на мгновение, прежде чем он вспомнил о своем вопросе и снова повернулся к нему. - Допустим, в лесу ты проявил несвойственное шемленам милосердие и не захотел оставлять меня умирать - я могу это понять. Но сейчас? Почему бы не отдать меня на попечение лекарям или церковницам?
Не то, чтобы долиец сильно хотел оказаться в руках незнакомых шемленов, которые станут ковыряться в его ране - скорее он хотел понять, что стоит за заботой Дориана.
- Не хочу, - честно признался Йен, слабо покачав головой, - но мне кажется, я задолжал тебе хотя бы объяснение, - а вот теперь уже он немного лукавил - это не было единственной причиной его разговорчивости. Он хотел увидеть, как отреагирует тевинтерец, услышав эту незамысловатую историю. - Вчера в таверне я услышал, как этот шемлен хвастался своим приятелям, что взял силой эльфийку-посудомойку, - от вновь нахлынувшей злости у Второго даже немного окреп голос, - и что ему за это ничего не будет. Я решил, что стоит его разубедить.

совместно с Дорианом

0

9

Дориан подставил плечо, обнимая эльфа ещё крепче, чтобы не дать ему упасть обратно на подушку, отвёл от его губ кружку и поставил на пол у кровати. Потом встретился взглядом с Йеном, слегка улыбнулся и, помолчав немного, откликнулся так, будто речь шла о чём-то совершенно незначащем:
- Почему? - он слегка пожал плечами. - Потому что, как ты сам сказал, шевалье будут искать. И получится не очень удачно, если кому-то из этих лекарей или церковниц придёт в голову связать его исчезновение с ранением недружелюбного долийца, волком глядящего на каждого "шемлена". Отлежаться здесь будет безопаснее, у меня даже соседа теперь нет, некому совать нос не в своё дело.
Он говорил бы и дальше, так же обстоятельно и буднично, отвлекая по мере сил и своего гостя, и себя самого от настоящих проблем и лишних мыслей. По совести говоря, Дориан толком не понимал, какие у него причины, помимо очевидных, не отдавать Йена тем, кто мог бы ему помочь профессионально, но точно знал одно - выпускать эльфа из виду совсем не хочется.
Он как раз размышлял, не попытаться ли как-то объяснить всё это своему пациенту, когда тот, наконец, отдал-таки "долг" и рассказал предысторию своей встречи с шевалье.
Лоб Дориана прорезала глубокая морщина, он отвёл взгляд от Йена и некоторое время молчал, уставившись в пол.
- Похоже, некоторые вещи неизменны, сколько бы ни пели южане о свободе и презрении к рабству, - он зло усмехнулся. - Впрочем, отличие есть: на Севере это не сочли бы предметом для похвальбы, слишком незначительно, - в груди клокотала глухая злость пополам с досадой. Посмотрев, наконец, на Йена он требовательно спросил: - Почему ты никому об этом не рассказал? Арвину, Лелиане, да хотя бы нашему чистому храмовнику или Искательнице? Никто из них этого бы так не оставил, - смолкнув на мгновение, он вдруг выпалил со злой горячностью: - Почему ты полез на рожон сам?! Да ещё и один!
Больного, наверное, надо беречь, а не заставлять тратить силы и не трепать лишними вопросами, и Дориан искренне собирался быть хорошей сиделкой, но сейчас сдержаться не смог.

Ответ Дориана объяснял, почему долийцу не следует предавать свое подозрительное ранение огласке, но ни в коей мере не объяснял, почему тот сам возится с раненым. Поразмыслив немного над этим, Йен решил не вдаваться в подробности. У шемленов есть чудная поговорка: дареному коню в зубы не смотрят. И хотя понять смысл этого туманного высказывания эльф смог не сразу, сейчас он был с ним всецело согласен. Оставалось только закрыть рот и хотя бы попытаться принять предложенную помощь с благодарностью.
И если второе ему еще худо-бедно удавалось, с первым дело обстояло куда хуже. Не ответить на запальчивую речь тевинтерца, не вспыхнуть в ответ самому, тратя на эти последние остатки сил, оказалось просто невозможно.
- И что они сделали бы? - голос долийца звенел от напряжения и возмущения; он попробовал отстраниться от Дориана, и тут же поморщился от резкой вспышки боли в боку. Кое-как откинувшись на подушку, он продолжил - уже немного тише: - Едва ли кто-то из них рассудил бы, что поруганная честь остроухой прислуги стоит жизни орлесианского шевалье. Возможно - только возможно! - его изгнали бы с позором, или хитроумная Лелиана придумала бы какую-то каверзу, но никто не стал бы забирать его жизнь. А я. Хотел. Чтобы он. Умер, - по словам отчеканил Лавеллан, прямо глядя в глаза собеседника. - Для вас, шемленов, эльфы - грязь под ногами, на которую можно наступить не задумавшись! Если бы эта девушка решила хоть кому-то рассказать о случившемся, это было бы ее слово против слова шевалье, - он горько усмехнулся. - Уверен, ты понимаешь, как мало стоило бы ее слово в таком случае.
После всего сказанного Йен выдохся и теперь вновь прикрыл глаза, переводя дыхание и прислушиваясь к затихающей боли. И все же последний вопрос Дориана заставил его не только распахнуть веки, но и удивленно уставиться на тевинтерца:
- А кого я должен был взять с собой, шемлен? Я один здесь - все, к кому я мог бы обратиться за помощью, остались в Вольной Марке.

Дориан болезненно хмурился, слушая эльфа, то косился на него, то снова опускал глаза в пол. Природная склонность противоречить и досада от того, как нелепо Йен подставился под удар, подталкивала спорить, доказывать, как он неправ, но внутренне он понимал: с большой вероятностью всё было бы именно так, как говорит долиец. И эта мысль противно горчила на губах.
- Наверное, ты прав, - тихо откликнулся Дориан, обернувшись к эльфу, который теперь обессиленно откинулся на подушки и выглядел, кажется, даже ещё бледнее, чем раньше. - Хотя я верю в способность нашей кровавой монашки забирать жизни так, что комар носа не подточит, - он слегка усмехнулся, потом снова посерьёзнел и прибавил: - Но я понимаю, почему ты хотел взять эту жизнь сам. И, зная вес слов и того, кто их произносит, понимаю, что ты мог быть единственной надеждой этой посудомойки на справедливость. Что до "нас, шемленов"... - Дориан поднялся с постели и, кривовато улыбнувшись, заглянул сверху вниз в глаза Йену. - Не то, чтобы я навязывался, но ты уверен, что я это заслужил?
Недавняя горячность отступила так же быстро, как вспыхнула, и на новую яростную тираду он уже не был способен. Последняя фраза Йена кольнула не сочувствием к нему даже - какой-то острой жалостью, разом напомнив, как эльф молод и насколько чужой здесь. Впрочем, тирады и жалость - не слишком эффективное лекарство, а больной, кажется, слишком сильно разгулялся. Самое время заняться делом.
Дориан притащил от очага небольшую деревянную бадью, вроде как чистую, наполнил её тёплой водой и достал из своих запасов свежее полотенце.
- Ты мог придти ко мне, - с некоторым запозданием негромко откликнулся он. - Я уже помогал тебе, почему бы не помочь ещё раз? К тому же мне не слишком нравятся орлесианцы, - Дориан ухмыльнулся. - А теперь давай, снимай эти тряпки. Надо привести тебя в порядок, пока вода не остыла, а ты не растратил всё дыхание на гневные речи, - и он принялся тянуть шнуровку на домотканой зелёной мантии.

Совместно с Йеном

0

10

Уже набравший в грудь побольше воздуха для продолжения спора Йен затих и недоуменно покосился на тевинтерца. Он ждал осуждения, отрицания, высмеивания наконец, и тем удивительнее было слышать слова согласия от шемлена. Или тот согласился лишь для того, чтобы эльф умолк наконец?
- Я... - он запнулся. - Нет. Не заслужил. Наверное, - не слишком внятный ответ, но другого у долийца не было. Нехотя переступив через колючее недоверие, он все же добавил: - Ты хорошо относишься ко мне - хотя я и не понимаю, почему. Но разве это значит, что ты хорошо относишься к эльфам вообще?
От теплой воды поднимался пар и приятно пахло чистотой. Как бы ни претило Лавеллану заниматься своим туалетом в присутствии Дориана, избавиться от кровавой корки и присохшей к ней ткани ему хотелось больше. И все же он отстранил руку тевинтерца, кинув на него быстрый взгляд исподлобья.
- Я сам.
"Как будто недостаточно, что один раз ты меня уже раздел".
Слабые пальцы с трудом справлялись с грубой шнуровкой, и на то, чтобы избавиться от мантии, потребовалось больше времени, чем обычно. За ней пришел черед нижней рубахи, которая еще больше пострадала от ножа и крови - снимая ее, долиец умудрился запутаться в рукавах, и голова его оказалась замотана в серую ткань. Чувствуя себя совершенно глупо и все еще пытаясь выбраться из льняного плена, он решил хотя бы ответить на вопрос, чтобы несколько сгладить неловкость.
- Я не мог так просто... прийти к тебе с такой просьбой! - проклятая рубаха никак не желала поддаваться, и к словам добавлялось невнятное пыхтение. Выбравшись, наконец, на волю, Йен оказался пунцовым от смущения за собственную неуклюжесть, но все равно пытался говорить ровно и как ни в чем не бывало. - С просьбой посодействовать в убийстве шемлена можно прийти к леталлину - ему не придет в голову сдать тебя или отказать в помощи. А ты... - эльф снова запнулся, отчаянно пытаясь найти определение для Дориана. - Ты - странный шемлен. Непохож на остальных. Но это не значит, что я тебе доверяю.
По крайней мере, это было честно.

Досадливо вздохнув, Дориан закатил глаза.
- Причём тут хорошее или плохое отношение? - хмуро спросил он, сражаясь с тугим, намертво затянутым узлом. - Мне не нравятся насильники. И раса желающего отомстить за насилие мне не слишком интересна. Kaffar... - не желающий поддаваться узел выскользнул из пальцев, и Дориан прямо-таки с облегчением уступил шнуровку Йену, примирительно вскинув руки. - Сам, разумеется, сам.
Сам эльф оказался не слишком ловок, и Дориан смешливо сощурился, наблюдая, как он сперва воюет с мантией, а потом пытается совладать с серой рубахой, грубой, на взгляд тевинтерца, как конская попона. Когда Йен запутался в ней на манер пойманной в сеть дичи, Дориан не сдержался и смешливо фыркнул, надеясь только, что эльф ничего не расслышит за шорохом ткани и собственными рассуждениями. Впрочем, совладать с улыбкой при виде виде пунцового Йена не удалось, и Дориан на всякий случай принялся старательно разглаживать усы, стараясь её хотя бы скрыть.
- Знаешь, я, пожалуй, приму "странного шемлена" за комплимент и буду гордиться, что услышал подобное от сурового долийца, - он улыбчиво щурился. - Претендовать на доверие смешно, им одаривают только по своей воле. Что, впрочем, не отменяет забавного факта: однажды я уже посодействовал тебе в убийстве, - Дориан смочил полотенце, собираясь использовать его вместо мочалки, потом тихо усмехнулся: - Хотя нет, кажется, уже далеко не однажды, - положив руку эльфу на плечо, он слегка подтолкнул его наклониться над бадьёй. - Умойся, пока чистая. А я сейчас...
Он медленно прошёлся ладонью по спине Йена, коснулся плеча, по человеческим меркам очень острого и тонкого. Прикасаться к эльфу было приятно: тело не просто казалось тонким и хрупким, оно почему-то напоминало напряжённо натянутую чуткую струну, готовую отозваться на малейшее касание, живое тепло так и билось под ладонью.
Спохватившись, Дориан стряхнул странное наваждение, придержал Йена за плечо и стал осторожно протирать его тёплым, мокрым полотенцем.

- При том, - жестко парировал Йен, - что одни и те же поступки оцениваются по-разному, в зависимости от того, против кого они направлены - людей или эльфов! - он произнес эту фразу на одном дыхании, вновь чувствуя, как закипает от возмущения, но, посмотрев на Дориана, притих и заговорил на полтона ниже. - У нас в клане была девушка по имени Саэта, чистая, наивная душа. В жизни не притрагивалась к оружию, хорошо управлялась с галлами и мечтала однажды стать пастухом клана. А еще она часто говорила, что мы слишком несправедливы к шемленам. Когда она собирала травы в лесу вдали от лагеря, двое шемленов-браконьеров поймали ее и надругались над ней. Когда они закончили, то посмеялись  и отпустили ее - они считали это милосердием, - долиец скрипнул зубами, но продолжил все так же ровно: - Если бы Саэта была охотницей, она вернулась бы в лагерь с их яйцами в качестве трофеев. Но она ничего не могла противопоставить их силе.
Нужна ли была Лавеллану пауза, чтобы перевести дыхание, или ему просто было сложно говорить об этом, но он умолк. Отстраненно глядя в беспокойную водную гладь, он думал о своем, и вздрогнул, когда к плечу прикоснулась чужая ладонь. Скупо кивнув, он склонился ниже к бадье и сцепил зубы, почувствовав, какой болью отдалось это простое движение в раненом боку. И все же, ополоснув лицо теплой водой, эльф почувствовал себя немного лучше и продолжил:
- Хагрен и трое охотников постарше отправились в ближайшую деревню - наверняка браконьеры явились в лес оттуда - с требованием выдать шемленов, которые сделали такое с Саэтой. Над ними посмеялись, и староста сказал прямо в лицо хагрену, что им стоит быть благодарными - "это улучшит вашу жалкую породу. К тому же, - добавил он, - девчонка наверняка хотела этого сама, просто побоялась сказать правду, когда вернулась в свой бивак".
Снова замолчав, Йен опустил взгляд, рассматривая свои руки; погрузившись в тягостные воспоминания, он пропустил момент, когда Дориан принялся отмывать его. Протестовать теперь было уже поздно, к тому же - в этом долиец нехотя признавался сам себе - это было довольно приятно. Хотелось прикрыть глаза и просто расслабиться, позволяя позаботиться о себе, но начатую историю необходимо было закончить.
- Смерть этих шемленов не могла изменить случившегося, но, может быть, месть принесла бы мир душе Саэты, - после недолгой паузы Второй произнес совсем тихо: - Еще через три дня Саэта утопилась - так и не научилась жить с этим. И никто не мог ее винить. Наши охотники так и не нашли ублюдков, которые сделали с ней это... Я не мог позволить этой истории повториться.
Лавеллан впервые рассказал кому-то о случае с Саэтой, и сейчас ему почему-то стало легче. Может, потому что Дориан не пытался оправдать шемленов, может, потому что он убил шевалье, но эльфу  казалось, что он сможет понять. А может, просто от раны у него помутился рассудок.
- Не знаю, зачем я тебе это рассказал, - он смущенно усмехнулся, поднимая глаза и встречаясь взглядом с тевинтерцем. Тот был очень близко, и на мгновение Йен ощутил странную неловкость, как будто в происходящем был еще какой-то смысл, которого он не понимал. Он поспешил встрепенуться и заговорил снова, отведя взгляд: - То, что было в башне... это совсем другое. Это касалось тебя напрямую, и ты запачкал руки не меньше меня. Убийство же шевалье было моим и только моим делом, я должен был довести его до конца сам. Жаль, мой план не предусматривал твое появление, - долиец хмыкнул. - Что ты вообще делал так далеко в лесу?

совместно с Дорианом

0

11

Дориан уже приготовился было заспорить, даже приостановился с мокрым, уже потемневшим немного от грязи полотенцем в руках, но так и не успел ни слова сказать: Йен неожиданно притих, а потом заговорил снова, и его голос зазвучал так, что стало не по себе перебивать.
Эльф говорил, и слова будто по живому резали, Дориану казалось, что он чувствует на губах ту же горечь, которая звучит в речи Йена. Он напряжённо, болезненно хмурился и ещё аккуратнее, мягче прежнего скользил влажной тканью по тонкокостным плечам и узкой спине, словно этой осторожной нежностью можно было поддержать или извиниться.
Наклонившись в очередной раз отжать полотенце, Дориан встретился с Йеном взглядом и не ответил на неловкую усмешку, остался серьёзен.
- Может быть, затем, чтобы действительно объяснить мне случившееся? - тихо спросил он. - И то, почему ты сам не считаешь, что вы, долийцы, несправедливы к "шемленам"? Если так, то я понял, понял и то, и другое. И спасибо тебе, что рассказал. Я чувствую себя так, как будто мне оказали честь, - теперь уже Дориан неловко усмехнулся, отведя глаза. После короткой паузы он прибавил: - И ещё. Мне жаль. Жаль, что всё случилось с твоей подругой и так закончилось. Думаю, я поступил бы так же, как ты, и постарался быть как можно более жестоким, - усмешка превратилась в кривую улыбку.
Слишком откровенные и искренние слова, слишком много сразу. Такую неловкость хочется как можно скорее загладить. Дориан, не глядя на эльфа, ещё несколько раз широким движениями прошёлся безнадёжно перепачканным теперь полотенцем по его телу и отправился за новым, сухим.
- То, что было в башне, коснулось меня напрямую, когда я отказался тебя им скормить. А мог бы не отказываться. Что только на меня нашло, да? - он хмыкнул, покосившись на Йена, и вытянул из сундука ещё одно полотенце, побольше. - Предусмотреть меня вообще никогда нельзя. Я абсолютно непредсказуем! - это прозвучало с нарочитым апломбом.
Придирчиво осмотрев находку и убедившись, что она достаточно чистая, Дориан вернулся к кровати и набросил полотенце Йену на плечи. Помолчав, немного смущённо отозвался:
- А в лесу я гулял, - разом припомнилось. как он там заблудился. - Я часто туда хожу после того, как ты водил меня к Храму. Почему-то вид Бреши помогает мне сосредоточиться и успокоиться, - спохвтившись, Дориан прошёлся по плечам эльфа, теперь прикрытым тканью. - Вытирайся, пока не замёрз, а я разожгу огонь посильнее, - и, отойдя к очагу, он принялся неумело возиться с растопкой.

Когда прозвучали слова об оказанной чести, Йен нахмурился, пытливо вглядываясь в лицо собеседника - он пытался найти следы насмешки или издевки. Но Дориан был серьезен и непривычно откровенен, и долиец отвел взгляд - прошло очень много времени с тех пор, как он последний раз говорил с кем-то так доверительно.
- Ma serannas, - тихо прошелестел  он, зябко кутаясь в чистое полотенце - в плохо прогретой хижине вода быстро остывала на коже, принося с собой холод. Это была благодарность сразу за все - за спасенную жизнь, за заботу, за теплые слова. Эльф ловил себя на том, что ему все сложнее смотреть на этого шемлена с неприязнью, обычно испытываемой к представителям его расы, и от этого почему-то было тревожно. - Я успел это заметить, - со слабой улыбкой отозвался Лавеллан на высказывание тевинтерца о непредсказуемости. - Это очень странный способ успокоиться, шемлен, - искренне удивился он, поднимая на Дориана внимательный взгляд. Совершенно против его воли кончики острых ушей чуть покраснели и дернулись, выдавая смущение - он вспомнил поход на руины Храма Священного Праха. Вспомнил покой и тепло, охватившие его, когда он позволил шемлену обнять себя. А потому поспешил заговорить о другом, нехотя откладывая в сторону изрядно повлажневшее полотенце. - Там, в лесу, ты назвал шевалье "сопорати", - припомнил он вдруг. - Это какое-то грязное тевинтерское ругательство?
Наблюдать за тем, как тевинтерец пытается совладать с печью, было забавно - похоже, ему не так часто приходилось делать это самому. В другое время эльф обязательно предложил бы свою помощь, не преминув разбавить ее парой язвительных комментариев. Но вновь напомнившая о себе после банных процедур рана и покрывшаяся мурашками кожа заставили его забраться обратно под одеяло и наблюдать за неумелыми действиями шемлена уже оттуда.

Дориан, разумеется, не понимал элвиш, но хватило и интонации, чтобы понять, что ему сказали что-то хорошее. Не зная в точности, как ответить, он обернулся к Йену через плечо и просто улыбнулся ему, надеясь, что улыбки хватит, чтобы выразить и ободрение, и благодарность за неожиданно не враждебный и даже не настороженный тон. Дориан вдруг подумал, что это, наверное, первый раз после каменного мешка в древней башне, когда они разговаривают так откровенно и по-доброму. Только тогда они оба прощались с жизнью, и не слишком важно было, кто что скажет, а вот сейчас каждый должен был понимать, что со сказанными словами придётся жить дальше. И, пожалуй, это делало их ценнее.
Размышляя, Дориан засмотрелся на то, как Йен кутается в полотенце, обжёгся и с тихим шипением отдёрнул руку от очага.
- Ну вот, теперь печь горит так, как будто я посадил туда драконьего детёныша. Хотя не знаю, может, он всегда там сидел, - с сомнением сказал Дориан и попытался сунуть нос в печь, чтобы проверить, полностью ли открыта вьюшка. Полыхнуло жаром, и угроза опалить усы и брови заставила его поспешно отодвинуться. Снова обернувшись к Йену, Дориан пожал плечами и слегка улыбнулся. - Ничего странного. Просто когда видишь нечто по-настоящему великое, пусть и страшное, это отодвигает любые мелкие тревоги и эгоистические мысли, напоминает о главной задаче. Думаю, ты понимаешь, - под конец эффект от логичного, спокойного рассуждения всё-таки был испорчен: Дориан самым что ни на есть глупым образом уставился на покрасневшие, а потом по-заячьи дрогнувшие эльфийские уши и опомнился только когда услышал новый вопрос.
Рассказывать об имперских порядках не слишком хотелось. Их непросто объяснить правильно и вдвойне трудно это сделать, говоря с тем, кто вряд ли готов слушать и принимать диковинные и нередко жуткие особенности империи. Может плохо закончиться. Хотя с другой стороны, а кто здесь, на Юге, вообще готов?
Мысленно подбирая слова, Дориан утащил в дальний угол бадью с остывшей водой и мокрое полотенце, потом снова сел на край кровати.
- "Сопорати" - это не ругательство, - наконец, ответил он на вопрос. - То есть... Я, конечно, хотел его оскорбить и у себя дома сказал бы так же, но формально это просто категория граждан империи. Неодарённые, не владеющие магией. Они свободны, но прав и привилегий у них гораздо меньше, им никогда не дотянуться в этом отношении до магов, - помолчав немного, Дориан спохватился и положил поверх одеяла тонкую рубаху, которую недавно выудил из сундука. - Ты бы надел. Велика, конечно, но так будет теплее.

Совместно с Йеном

0

12

Рубаха из тонкого, удивительно мягкого наощупь, хлопка оказалась действительно велика - когда Йен не без труда натянул ее, ему показалось, что он весь может проскользнуть в широкий ворот. Затянув потуже шнуровку, чтобы этого не случилось, и закатав рукава, чтобы не болтались, эльф снова забрался под одеяло. Рубаха, как и постель, хранила легкий, но все же различимый запах, который теперь стойко ассоциировался у него с Дорианом. Он не был неприятным, скорее чужим - долийцу еще не приходилось носить чужую одежду.
- Категория? - не без иронии переспросил он, искоса поглядывая на тевинтерца. - Я думал, вы делите людей на рабов и свободных, но, оказывается, все гораздо сложнее.
Если изначально он задал этот вопрос только, чтобы отогнать неуместные воспоминания, сейчас в Лавеллане просыпалось обычное для него любопытство. Тевинтер всегда было пугалом не только для южан, но и для эльфов. Особенно для эльфов, если принимать во внимание историю их народа.
- Получается, есть рабы, у которых нет даже личной свободы, есть сопорати, которые имеют немного больше прав. А все главные привилегии достаются вам, магистрам? - как и многие выходцы с юга, он не различал понятия "магистр" и "тевинтерский маг". - И все-таки я не понимаю, - долиец нахмурился, - если "сопорати" - это просто человек без магического дара, почему ты использовал это слово, как оскорбление?

Наблюдая, как Йен облачается в его рубаху и деловито воюет с ней, чтобы не дать сползти с плеч, Дориан ещё раз невольно зацепился за хрупкие запястья и тонкие, ловкие пальцы. Сама физическая разница между людьми и эльфами всегда казалась ему не жалкой или неестественной, а любопытной, притягательной на свой лад, и сейчас оказалось трудно не засмотреться. Голос любознательного больного вывел его из задумчивости и заставил отвести глаза: не хотелось, чтобы эльф решил, будто его рассматривают, как диковинное животное.
Между тем, Йен, похоже, жаждал ответов и уже успел одним духом пересказать сразу несколько южных стереотипов об империи. Дориан не сдержался и фыркнул от смеха: сколько бы раз ему ни говорили в лицо подобные вещи с тех пор, как он уехал из Тевинтера, такие речи не переставали казаться забавными.
- Я не магистр, мне далеко до магистра, - он теперь устроился в ногах кровати и улёгся поперёк неё, оперевшись на локоть, потом слегка нахмурился: - Очень сомневаюсь, что после всего этого, я вообще получу этот титул. Или не потеряю, едва получив, - немного помолчав, он спохватился, что на вопрос-то так и не ответил, и заговорил снова: - Ты прав, мы делим людей на категории, мы вообще очень любим формальности и детали. Есть рабы, у них действительно нет ничего своего, даже власти над своей жизнью. Какие-то права они могут получить, только если их освободят. Есть сопорати, не имеющие способностей к магии, они свободны от рождения, могут заниматься торговлей, могут служить в армии - всё, в общем-то, могут, вот только никогда не поднимутся высоко, им этого не позволят. Ну, и далеко не все маги равны друг другу, тут тоже не обходится без... категорий, - он хмыкнул, припомнив недавние ироничные интонации Йена.
Воспоминание о схватке с шевалье и сказанных в запале словах вызвало противоречивые чувства: Дориан никогда особенно не любил козырять титулом, таким примитивным образом добиваясь почтения, и сейчас был не слишком доволен, что вот так сорвался. В то же время ткнуть мордой в грязь зарвавшегося вояку было удовольствием, послевкусие от которого тевинтерец смаковал до сих пор.
Подняв взгляд, он посмотрел на Йена с некоторым сомнением: сказать правду? Демон с ним, сказать.
- Потому что у меня на родине такой, как он, пыль под ногами у такого, как я, - проговорил Дориан, сумрачно улыбаясь. - Старая привычка взяла своё, вот и сорвалось с языка, - когда он снова посмотрел на Йена, улыбка стала уже куда беззаботнее.

Объяснения Дориана долиец слушал не перебивая. Все сказанное было для него откровением, возможностью одним глазком заглянуть в совершенно другой, чуждый мир. И ощущения это вызывало самые противоречивые; сама идея рабства и разделения людей на первосортных и мусор была отвратительна. И в то же время невозможно было не вспоминать: Империя Тевинтер была невозможно стара, уступая в древности лишь эльфийскому народу, едва ею же и не уничтоженному. И то, насколько отличалась жизнь на Севере от обычного для шемленов уклада, не могло не вызывать невольного уважения - Тевинтер отстаивал свои традиции, которые были куда старше самой Андрасте, именем которой Юг вел свои "священные" войны. Чудовищные традиции. И то, как говорил об этом Дориан, наводило на мысли, что и ему не все по душе на его родине.
- Значит, ты не магистр, - задумчиво кивнул Лавеллан, ладонями разглаживая складки на одеяле и лишь изредка поглядывая на тевинтерца. Тот так по-свойски устроился в ногах кровати, словно они были давними приятелями, которые решили поболтать перед сном. - Тогда как же звучит твой титул? Ведь у тебя есть титул? Вы, шемлены, любите их больше, чем собственных детей.
И все же последняя фраза Дориана заставила Йена нахмуриться, вызвала желание отстраниться.
- Это очень... высокомерно. Но по крайней мере, честно, - эльф умолк надолго, точно пытаясь определиться с собственным отношением к сказанному. - Если "сопорати" для тебя пыль, то кем же являются для тебя рабы?
Эта тема не могла не всплыть. Потомок агрессоров и потомок угнетенных волей судеб оказались в забытой Творцами южной глуши, на одной кровати, и незримым призраком между ними стояло прошлое двух империй - до сих пор существующей и давно забытой. Вот только Йен был долийцем до кончиков ногтей, и как каждый представитель вольного народа, до сих пор не забыл и не простил.

совместно с Дорианом

0

13

Кажется, пока он не сказал ничего такого, что могло бы рассердить вспыльчивого долийца: Йен смотрел на него беззлобно, больше занятый, кажется, складками на одеяле, чем своим необычным соседом по кровати.
- Не путай, - Дориан снова усмехнулся, на сей раз легко, почти весело. - Как бы мы, шемлены, ни любили титулы, везде смотрят на них по-разному. В Ферелдене, например, они значат меньше, чем в Орлее, а в Тевинтере это больше, чем титулы, это судьба, - он помолчал немного, колеблясь. Простая логика подсказывала, что эльф не будет в восторге от компании представителя самой высшей имперской касты, и раскрывать карты не хотелось. Впрочем, увиливать сейчас хотелось ещё меньше. Дориан взглянул Йену в лицо: - Я - альтус. Это высший класс Тевинтера, любой из таких родов ведёт свою историю от наших изначальных сновидцев. Когда-то именно наши предки были жрецами Древних Богов, - гордость, прозвучавшая в последней фразе была не нарочитой, но отчётливой.
Прозвучавший под конец вопрос повис в воздухе и будто эхо по себе оставил. Кто для него рабы? А в самом деле - кто?
Воспоминания сами собой поплыли перед глазами. Кормилица, с которой было спокойнее, чем с матерью. Неизменно почтительный, образованный, как церковный учёный, сдержанно желчный секретарь отца. Гладиатор на арене Каринуса, в котором будто огонь жил и на которого невозможно было не ставить. Рыжеволосый эльф с неестественно яркими зелёными глазами, с которым... нет, об этом сейчас думать не надо.
- Рабы моей семьи - это формально мои вещи, - тихо ответил он, глядя Йену в глаза. - С ними можно делать всё, что захочется: наказать, унизить, даже убить, - Дориан помолчал. - Для меня они были... слугами, наверное. Частью привычного порядка вещей, - он принуждённо усмехнулся, а потом зачем-то прибавил: - Некоторые порой ведут себя скорее как домашние животные, и это странно выглядит. Некоторые - как неприрученные и дикие. И это выглядит... горько, - Дориан отвёл-таки взгляд. Последние фразы упали тяжелее камней, и ему подумалось, что они вряд ли отзовутся добром, но говорить - так уж начистоту.

- Альтус, - тихо и вдумчиво повторил вслед за Дорианом эльф. Тот произнес незнакомое слово не с нарочитым тщеславием, но со спокойным достоинством, и Йену отчего-то пришло в голову, что подобным образом он сам сообщал о своей принадлежности к долийцам. И то, что род, уходящий корнями в древние времена, вызывал гордость, было ему понятно - эльфийские кланы до сих пор с честью носили имена семей времен свободных Долов. Но был во всем этом и второй смысл, который на этот раз не приходилось долго искать - он лежал на поверхности. - Когда-то именно ваши предки разрушили Арлатан, - глухо произнес Второй, невидяще глядя в окно, укрытое тяжелыми ставнями.
Для большинства южан это слово не значило сейчас ничего. Для тевинтерцев, скорее всего, было символом великой, пусть и давней победы. Для тех и других великолепный эльфийский город, жемчужина необъятной империи, давно стал легендой, сказкой, которую сложно сопоставить с реальностью. Для долийцев же... Истории о том, как был уничтожен Арлатан, о том, как свободный бессмертный народ попал в рабство к паразитам-шемленам, не просто рассказывались хагренами у костров - они оживали, отзываясь отблесками огня в глазах слушателей и болью в их сердцах. Для долийцев преступление Тевинтера не имело срока давности. И теперь отделаться от мысли, что перед ним сидит человек, в жилах которого течет кровь одного из тех, кто повинен в падении Арлатана, оказалось совсем непросто.
"Вещи" - болезненно резануло слух. Лавеллан успел уже не один раз пожалеть о том, что вообще затеял этот разговор - теперь ему казалось, что он тонет в зловонном болоте, которое вот-вот поглотит его с головой.
- И ты это делал? - все так же не глядя на Дориана, спросил он. - Наказывал, унижал, убивал?
Слова о неприрученных и диких зверях хлестнули наотмашь, как увесистая затрещина. Невольно подумалось - это он был бы таким рабом, если бы судьба распорядилась подобным образом. Не самое маловероятное развитие событий, учитывая, сколько предков долийца оказалось в оковах по желанию Империи.
Тяжелый, немигающий взгляд карих глаз все же переместился на Дориана.
- Непривычно, должно быть, обходиться здесь без таких полезных вещей, шемлен?

Дориану казалось, что они не разговаривают - идут по тонкому льду, который вот-вот треснет под ногами, и тогда обоих потянет на дно, а омут глубокий: давняя распря, почти десяток веков непримиримой ненависти и презрения, различия, которые, кажется, ничем не преодолеть. И тяжёлый, горестный взгляд Йена, его непривычно глухой, будто надломленный голос, только подтвердили, что это так.
Дориан невесело вздохнул: не хотелось идти дальше по этой дороге, но сворачивать, похоже, было уже поздно.
- Да, - негромко откликнулся он, разглядывая линии татуировки на лице собеседника. И с лёгкой заминкой прибавил: - Империя по сей день горда победой, и, признаться, мысль о том, что всё было именно так, как было, наполняет меня сожалением.
Дориан не кривил душой: история победы над Арлатаном и последующего разрушения эльфийской культуры втайне всегда казалась ему не столько напоминанием о доблести тевинтерских легионов, сколько знаком недостойного варварства, слишком уж велики были потери в искусстве и магии, необязательные потери, которые ничем невозможно восполнить, несмотря на всё имперское величие.
Дориан нахмурился и ушёл в безрадостные размышления о прошлом настолько далеко, что едва не забыл, куда их с Йеном завёл этот опасный разговор, однако голос долийца вернул его к реальности. Вопросы хлестнули болезненно, будто кто-то, забавляясь ударил хлыстом по лицу. Дориан, сощурившись, вскинул на эльфа взгляд.
- Нет, - нарочито ровно откликнулся он и, не сдержавшись, ядовито усмехнулся. - Я не настолько жалок, чтобы получать удовольствие или добавлять себе значимости, унижая тех, кто и без того унижен дальше некуда.
Злость вспыхнула в груди мгновенно и ярко, как сухая трава на солнце, глаза Дориана недобро полыхнули. Он никогда не считал себя человеком добродетельным, но чем больше реальных грехов с годами числил за собой, тем нетерпимее относился к попыткам приписать ему несуществующие. Разумеется, Йен отчасти был в своём праве, однако сейчас Дориану не хватало самообладания и понимания, чтобы помнить об этом.
- Разумеется, непривычно, - он криво усмехнулся и с улыбкой взглянул Йену в глаза. - Тебе ведь, наверное, непривычно без лесных зверей и деревьев, оленей или кого ещё вы держите? Вот и мне непривычно без своего обычного окружения. Причудливо всё меняется, знаешь ли, - не надо было, наверное, этого говорить, опрометчивые слова. Дориан понимал это, но злость брала своё: он пока даже пожалеть о сказанном не успел.

Совместно с Йеном

0

14

Если бы не рана и проклятая слабость после потери крови, ни одна сила на свете не удержала бы сейчас Йена в этой хижине. Разговор был не просто неприятным и тягостным, он был болезненным, как будто каждое слово острыми клыками вгрызалось в плоть и кости. Долиец давно привык к своей ненависти, она была не менее родной и естественной, чем элвиш, ее всегда можно было разделить с теми, кто думал так же, как он. Но никогда прежде ему не доводилось обсуждать трагическое прошлое своего народа с шемленом. И так просто бросить тому в лицо свою ненависть эльф уже не мог. Только не после того, через что им пришлось пройти.
Помощь Дориана, и без того тяжелой ношей опустившаяся на плечи, стала еще обременительнее. Лавеллан не хотел оставаться в долгу, не хотел быть неблагодарным, но и просто промолчать, оставив свое мнение при себе, был не в силах.
- Сожалением о чем? - холодно переспросил он - так ровно, словно речь шла о чем-то незначительном. - О том, что твои предки уничтожили больше, чем успели украсть? - Лицо Второго превратилось в неподвижную маску, на которой застыло выражение холодной ярости. Он видел, что тевинтерец начинает злиться, но остановиться уже не мог. - И все же достаточно жалок, чтобы пользоваться теми, кто и без того унижен донельзя, - в тон Дориану отозвался Йен, теперь уже не отводя взгляда от его лица.
Скверный разговор, ненужный, лишний. Но, похоже, ни один из них не готов был пойти на попятный - слишком много гордости и упрямства.
- Не сравнивай! - вспышка гнева отразилась в лихорадочно заблестевших глазах. - Долийцы даже зверей не держат в неволе и никого не заставляют выполнять их прихоти!

Надо было остановиться. Смолчать, перевести разговор на что-нибудь другое, просто уйти от ответа - сделать что угодно, чтобы оставить в стороне опасную, язвившую обоих тему. Вот только для этого надо было гораздо лучше владеть собой или хотя бы всё ещё сохранять способность прислушиваться к здравому смыслу, а Дориан сейчас слышал только собственную злость.
- Сожалением о том, что мои предки были слишком... горячи и беспощадны, чтобы сохранить сокровища, которые теперь невозможно восстановить, - на одном дыхании сказал он и рывком сел на постели. Сузившиеся глаза смотрели на эльфа недобро и колко, Дориан усмехнулся: - Впрочем, что это я, ты, вероятно, думаешь, что это и не под силу было бы примитивным "шемленам", явившимся убивать и красть.
"Жалок".
Ещё один удар. Хлёсткий и резкий, как пощёчина, почти такой же незаслуженный, пожалуй, какой была бы настоящая оплеуха, если бы долиец сейчас на неё расщедрился.
- Это специфически долийское - так уверенно рассуждать о том, о чём понятия не имеешь, да? - северный акцент прорвался в речи так же резко, как недавно в лесу. - Не маловато ли ты знаешь о нас и о тех, кем мы пользуемся, чтобы швыряться словами?
Теперь Дориан уже даже не слышал слабый голос разума, призывавший остановиться, и стыд его не кольнул при виде того, как лихорадочно заблестели глаза у раненого, которого он сам же и приютил. Поддаваться злости было всё равно что скакать верхом, бросив поводья, и не хотелось останавливаться.
- А отчего бы и не сравнить? - он нарочито удивлённо вскинул брови. - Держишь ты их в неволе или нет, но тебе ведь не по себе без привычных "вещей". Вот и мне не понравилось остаться без моих. Впрочем, всё это - дело привычки, - губы, дрогнув, скривились, и Дориан всё-таки удержал себя от новой, совсем уж невозможной тирады.

- Разумеется, загубленные жизни и потерянная свобода к таким сокровищам не относятся, - сквозь зубы процедил Йен.
Разговор злил его все больше, и перешедший на такой же недоброжелательный тон Дориан лишь раззадоривал эльфа, а не остужал его пыл. Холодный рассудок, не оставивший его даже сейчас, недвусмысленно намекал, что вести себя подобным образом с тем, кто спас его жизнь - как минимум недостойно. Эмоции же подталкивали оставить последнее слово за собой. Как можно более колкое слово, если это возможно.
- А разве это не так? Или, может быть, твои предки явились в эльфийские земли для того, чтобы нести мир и просвещение? - яда, которым сочился тон долийца, хватило бы на четверых. - Вся ваша хваленая империя была построена на том, что вы украли у нас!
"Вы", "у нас"... Сам тон разговора выходил таким, словно речь шла о том, что произошло вчера, а не века и века назад.
- Я знаю достаточно, ш-шем, - если в голосе Дориана злость пробивалась резким  акцентом, то речь Лавеллана переходила в какое-то разъяренное кошачье шипение. - Рабство остается рабством, какие бы красивые слова и оправдания вы для него ни придумали. Это подчинение, унижение и эксплуатация. Это кровь, пот и слезы. Что еще мне нужно знать о рабстве?!
Если даже Дориан намеренно выбирал слова, которые могли его спровоцировать, долиец охотно поддавался на эти провокации - что угодно, лишь бы не позволить шемлену выйти победителем.
- Но это не вещи! - голос Йена дрогнул, сорвался, и крик вышел неубедительным. - Это эльфы и люди, у которых вы забираете свободу, забираете жизнь, которую они могли бы прожить! Ты... Venhedis!
Слишком много ярости, Второй захлебывался ею. Ядовитая усмешка, появившаяся на губах тевинтерца, стала последней каплей - эльф решительно отбросил одеяло.
- Лучше бы ты оставил меня подыхать в том лесу, шем, - выплюнул он и покрепче вцепился в перила кровати - попытка спустить ноги на пол отозвалась такой вспышкой боли, что потемнело в глазах. - Лучше я и подохну где-нибудь в снегу, чем еще хотя бы минуту...
Гневные слова должны были сопровождаться героическим усилием, а после - и хлопаньем дверью, но на деле Йена хватило лишь на то, чтобы встать, хрипло вскрикнуть от боли и тут же осесть обратно на постель. Героическое усилие не прошло даром - рана на боку снова начала кровоточить.
- Я... все равно уйду, - побелевшими до синевы губами прошептал долиец - на этот раз сознание не было достаточно милосердно, чтобы покинуть его и избавить от боли.

совместно с Дорианом

0

15

- Загубленные жизни и потерянная свобода - это война, такой она была и остаётся всегда и везде, - запальчиво откликнулся Дориан и фыркнул, всем своим видом выражая несогласие с характеристикой, которой эльф одарил Тевинтер. - Наша хвалёная империя творила и творит немало такого, от чего волосы встают дыбом, и всё-таки была достаточно сильна, чтобы высоко подняться во славе, прежде чем начала удобрять своё благополучие костями твоего народа!
Теперь у Дориана не возникало уже даже мысли о том, что надо бы остановиться, что сказанного и так достаточно, чтобы раз и навсегда разрушить хрупкий мир, установившийся было между ним и эти сумрачным, строгим долийцем. Хотелось говорить и говорить дальше, жалить словами и, если даже не заставить согласиться с собой, то задеть, причинить боль. Совесть молчала и не напоминала о том, что это будет боль жестокая и незаслуженная, несмотря даже на то, как остроухий гость сейчас держится.
Отповедь о рабстве, по ходу которой Йен не поскупился ни на новые обвинения, ни на едкие слова, ни на яростное шипение, выражавшее у него, видимо, крайнюю степень гнева, ещё больше подлила масла в огонь. Дориан стиснул зубы так, что желваки заходили.
- В самом деле, что тебе нужно знать о рабстве?! - зашипел он рассерженной змеёй. Акцент снова менял его речь почти до неузнаваемости. - Ты ведь уже знаешь, что "это не вещи", и тебе известно, как жесток и несправедлив такой порядок вещей, как отвратительны грязные рабовладельцы! Так, может быть, ты знаешь и тайный рецепт того, как этот порядок отменить, не пролив реки крови? Или как научить жить своим умом тех, кто этого отродясь не умел? Нет?
Дориану казалось, что у него в груди огненный шар взорвался, и расплавленный огонь потёк по венам вместе с кровью. Остановился он только, чтобы перевести дух и набрать в грудь побольше воздуха для новой тирады, не то возмущённой, не то издевательской, но Йен сбил его с толку, рванувшись прочь с постели.
Это подействовало, как ушат холодной воды. Дориан замер, глядя, как Йен с трудом, неловко пытается подняться, а потом тяжело оседает на кровать. Внутренний голос вкрадчиво напомнил о гостеприимстве и снисхождении к больному, которым Дориан так очевидно пренебрёг, и заодно о том, сколь достойно плебея вот так поддаваться бурным эмоциям. Голос подозрительно напоминал учительский. Дориан опустил глаза: стыд застал врасплох и оказался сильнее гнева. Вид крови, проступившей на белой рубахе, отрезвил его окончательно.
- И далеко уйдёшь? - поинтересовался Дориан, на сей раз негромко и неожиданно мирно, а потом с силой надавил Йену на плечи, укладывая его обратно на подушку. - Ляг. У тебя кровь. Рана откроется, и это не кончится ничем хорошим.
Поднявшись на ноги, он отошёл обратно к сундуку, из которого недавно выуживал одно за другим полотенца, и вернулся с чистой тряпицей в руках, в которой угадывался рукав неновой батистовой рубахи.
- Давай перевяжем, нечего тебе истекать кровью, - это прозвучало почти виновато и после короткой паузы Дориан взглянул эльфу в лицо: - Послушай, Йен, это... ненужный разговор. Мы не на дымящихся развалинах Арлатана, а я не пытаюсь нацепить на тебя ошейник, так, может быть, не стоит сейчас? Солнце село, день был долгий, тебе нужно отдыхать, а не выжимать кровь из своей раны. Да и мне поспать не помешало бы, - он устало опустился на край кровати со своим импровизированным бинтом в руках.
Только сейчас, когда прошла недавняя вспышка и не осталось неотложных дел, Дориан вдруг почувствовал, до чего же мучительно, невозможно он устал.

0

16

Произносимые шемленом слова долетали до Йена откуда-то издалека - кровавыми пузырями они врывались в сознание, лопались и исчезали, оставляя по себе едва различимый след. Эльф еще порывался встать и уйти, но сильные руки прижали его к постели, а перед затуманенным взглядом возникли зеленые глаза. Теперь в них не было ни ярости, ни желания ужалить побольнее - только забота и, кажется... вина? Он честно попытался представить себя на месте Дориана и с неудовольствием признался себе, что не стал бы возиться с раненым шемленом в такой ситуации. Что же получается - тевинтерец лучше его?
- Я сам, - было первым, что произнес Лавеллан, принимая из рук Дориана повязку. Голос звучал надтреснуто, по телу то и дело прокатывались новые волны боли, но он хотя бы перестал балансировать на грани беспамятства. То, что было рукавом для шемлена, без труда обхватило тонкую эльфийскую талию - долиец пропустил "бинт" под спиной и попытался завязать его на целом боку, но не преуспел. - Помоги, - так же коротко и хмуро попросил он, словно достаточно было разговаривать с тевинтерцем отрывисто и по делу, чтобы изгнать из памяти недавний разговор.
И только вновь откинувшись обратно на подушку и опустив испачканную кровью рубаху, он посмотрел Дориану в глаза - долго, внимательно и так строго, точно наставник, ожидающий ответа нерадивого ученика. Шемлен выглядел скверно, и в который раз за последние несколько часов Йена кольнула совесть: день выдался тяжелым не только для него.
- Я так и не поблагодарил тебя, - ни во взгляде, ни в тоне эльфа не было раскаяния, но благодарность была искренней. - Ты спас мне жизнь и сейчас со мной возишься, хотя и не должен. Ma serannas, - дальнейшее признание далось сложнее, но он упрямо произносил слово за словом. - Ты прав - это ненужный разговор, пускай даже я и не заберу назад ни одно из сказанных слов. Кроме, пожалуй, этого: ты не жалок. Ты помогаешь Инквизиции, хотя это означает сражаться против своих же соотечественников. Ты проявил уважение к эльфийскому народу в той башне в Долах, хотя это и означало пойти по более сложному пути, - Второй говорил отрывисто, сухо, не позволяя ни одной эмоции пробиться в голосе. - И ты помог мне, хотя мог оставить меня умирать. Это не жалко - это достойно, - и во второй раз Лавеллан склонил голову, признавая свою неправоту: - Ar abelas.
Получилось как-то чересчур торжественно и напыщенно; Йен смутился и отвел взгляд, заворочавшись в постели.
- Я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством дольше необходимого. Но сейчас нам и правда обоим не помешает поспать.

0

17

В этот раз Дориан не навязывал свою помощь: после недавней вспышки его накрыла опустошённость, и не осталось сил ни искать, как подступиться к вспыльчивому эльфу, ни искать сносить новые всплески его ярости. На просьбу, впрочем, Павус откликнулся мгновенно: молча кивнув, соорудил из рукава повязку и аккуратно закрепил её на здоровом боку Йена.
Несмотря на по-прежнему язвившее его чувство вины, взгляд эльфа Дориан выдержал твёрдо. Он уже совладал с собой, осталось только глухое сожаление от того, что весь этот разговор вообще был, и не получилось вовремя прикусить язык. Дориан попытался улыбнуться, но улыбка вышла бледной и жалкой.
- Я принимаю твою благодарность, Йен, - прозвучало устало, но почти так же торжественно, как то, что говорил долиец. - И благодарю в ответ за... признание моих заслуг, я догадываюсь, чего оно тебе стоило. Тем дороже, - после короткой паузы Дориан прибавил чуть тише: - Мне тоже жаль, я в запальчивости сказал лишнее. Прости мне если не сами слова, то хотя бы мою несдержанность, - он слегка склонил голову.
Получилось торжественно, почти помпезно, словно они приносили друг другу извинения и обменивались любезностями на дипломатических переговорах. И всё-таки Дориан не мог отделаться от ощущения, что сказанное Йеном непривычно его согрело. За всё время, проведённое на Юге, он слышал не слишком много добрых слов, и сейчас взглянул на эльфа с искренней благодарностью, которую не сумел скрыть.
- Спасибо, - вдруг невпопад сказал он и, неловко усмехнувшись, поднялся на ноги. - Ты можешь оставаться здесь, сколько нужно, но, если соберёшься уйти, не сказав мне, возьми мой плащ, красный, тот, что на стуле. Он тёплый, а твою одежду теперь можно только сжечь. И нам действительно пора спать. Доброй ночи, Йен, - улыбнувшись своему невольному соседу по комнате, Дориан пошёл к своей кровати.
Умываясь и путаясь в застёжках собственной одежды, думал он только о том, как хочет, чтобы наступившая ночь длилась не меньше нескольких суток.

Свет от свечи странно преломлялся и казался красным на тёмной стене, просачивался в неё, прорастал насквозь. Болела голова, так, будто её сжимал тесный раскалённый обруч, и слабый красноватый дымок, усугублял эту боль. Темнота исходила отдалённой песней и шёпотами, тонкий мальчишеский голос пел Песнь, поминая слёзы и взывая к Андрасте. Тёмная тень отделилась от стены и шагнула ближе, положила руку ему на плечо. Дориан отшатнулся, надеясь оказаться дальше, и задул свою красную свечу. Тень рассмеялась, надтреснуто и хрипло, знакомым голосом, который теперь казался совсем старческим, и комната осветилась светом сотни алых светоч-камней. Из распахнувшейся двери к нему шагнул бледный юноша, в котором угадывались черты того, кому неестественно долго удавалось преодолевать скверну, и зашёлся чёрными слезами, распадаясь на куски. Дориан рванулся к нему и наткнулся на тюремную решётку запертой камеры. Окликая юношу по имени, он вцепился в решётку руками и увидел, как между пальцами прорастают острые красные кристаллы. Дориан судорожно дёрнулся, понял, что не может двинуться с места и отчаянно закричал, срывая голос.

0

18

Со стороны этот обмен любезностями выглядел бы, наверное, нелепо и неестественно. Но в тесной хижине не было никого, кроме них, и Йена посетило ощущение правильности происходящего - все было сказано именно так, как должно было. Непримиримые противоречия никуда не делись, но боль и горечь ушли, оставив по себе лишь усталость. Неловко кивнув в ответ на пожелание доброй ночи, долиец отвернулся к стене и закрыл глаза. Последним, что он запомнил, прежде чем провалиться в крепкий, без сновидений, сон, был уже знакомый запах Дориана. Засыпая, эльф улыбался.
Из сна, достойного самого здорового младенца, его выдернули резко и грубо: отчаянный крик ножом полоснул по слуху и нервам, и Лавеллан быстро распахнул глаза. Обычная для пробуждения медлительность и вялость слетели с него мигом; крик - значит, опасность. Напрягшийся, не взирая на боль, долиец тщательно осмотрел темную хижину, но не заметил ни следа чужого присутствия. Тут шум повторился, и он, наконец, понял, кто был его источником - кричал Дориан. Судя по тому, как метался по постели тевинтерец, он находился во власти кошмара. Йен поколебался - оставить шемлена самого разбираться со своими дурными снами? От кошмаров, в конце концов, еще никто не умирал... Тяжелое, хриплое дыхание, доносившееся с соседней кровати подтолкнуло к нужному решению, и эльф отбросил в сторону одеяло.
Три шага, отделявшие друг от друга две узкие кровати, он делал мучительно долго. Слабые ноги то и дело норовили подкоситься, и каждое движение отдавалось вспышкой боли в раненом боку. Не присев, а скорее упав на край постели тевинтерца, Лавеллан осторожно коснулся его плеча - безрезультатно. Тряхнув шемлена уже ощутимее, он позвал в полный голос:
- Дориан!
"Надеюсь, у него нет привычки держать под подушкой нож... как у меня".

Красные кристаллы, пробившиеся между пальцами, намертво пригвоздили его руки к решётке, и теперь начали словно бы таять, вплавляясь в кожу и лихорадочным жаром растекаясь по венам. Невозможно было оторваться от металлических прутьев, обжигавших ладони, дышать становилось трудно, а выдыхал он красный пар, не в силах двинуться ни на йоту.
А потом его что-то рвануло вверх и в сторону, тёмно-красный потолок треснул, и сквозь трещину проступило небо, не ядовито зелёное - обычное ночное небо, полное звёзд. В трещину хлынул свежий ветер, и вместе с ним прорвался настойчивый звонкий голос, звавший по имени. Дориан судорожно хватанул ртом воздух, тряхнул головой, будто не веря до конца этому голосу, протестующе вскрикнул и... рывком сел на постели.
Рядом кто-то был. Тёмная фигура, совсем близко, тянулась к нему и уже прикасалась. Прежде, чем успел сообразить, что делает, он крепко схватил тень за руку и рванул к себе.
- Ты!.. Что ты... - его трясло, и дух он переводил с трудом. Прошло несколько мгновений, и Дориан узнал того, в кого только что судорожно вцепился. - Йен?.. - растерянно спросил он. - Прости. Я тебя разбудил? Уже светает или нет?
Кошмар отступал медленно, будто нехотя, и Дориан пока не был уверен, где на самом деле реальность.

Йен крепко стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть, когда тевинтерец резко притянул его за руку к себе, но противиться этому рывку сил у него не было - когда темные круги перестали плясать перед глазами, он обнаружил, что почти лежит на груди Дориана. Уперевшись второй рукой в кровать, чтобы не растянуться еще больше, он негромко отозвался:
- До рассвета еще далеко, - долиец старался, чтобы его голос звучал мягко и успокаивающе. Сколько раз он сам просыпался вот так, от собственного крика, терзаемый мрачными видениями прошлого. По-кошачьи вспыхнувшие в темноте глаза рассмотрели испарину на лбу тевинтерца и его взъерошенный вид. Йену вспомнилось, как Истимиториэль успокаивала его, когда тиски кошмара никак не желали исчезать, и он осторожно прикоснулся к растрепанным волосам шемлена. - Это всего лишь дурной сон.
Тягостный, вызвавший такую обжигающую ярость разговор словно забылся, сейчас эльф испытывал только искреннее сочувствие. Не отпуская взгляд Дориана, он бережно поглаживал его по волосам, как гладил бы перепуганного ребенка.
- Часто с тобой такое бывает?

совместно с Дорианом

0

19

Постепенно морок отступал всё дальше и дальше, и Дориану уже не казалось, что последние месяцы ему привиделись, а на самом деле он до сих пор заперт в редклифской камере. Напротив по-звериному ярко вспыхнули тёмные эльфийские глаза, и это окончательно вернуло его к реальности.
- Ещё далеко... - эхом повторил он слова Йена, покосившись в сторону наглухо закрытых ставень, и невольно вздрогнул, когда волос коснулась лёгкая рука.
Дориан, наконец, ослабил хватку и уже не сжимал до синяков предплечье Йена, вот только руку его так и не выпустил и теперь незаметно для себя поглаживал тёплые пальцы. Хотелось, чтобы эльф был как можно ближе, не отстранялся, не отводил взгляд и, главное, не переставал вот так мягко, успокаивающе к нему прикасаться. За свою слабость было неловко, но Дориан не находил в себе сил прекратить всё это и только подставлял прикосновениям голову, заворожённо глядя Йену в глаза. Такой искренней, безыкусной ласки он не испытывал едва ли не с детства и сейчас даже сам себе не признался бы, как хочет её продлить.
Вопрос Йена нарушил слегка затянувшуюся тишину, Дориан шевельнулся и коротко, неловко усмехнулся.
- Не слишком часто, но... иногда бывает. После Редклифа, - он опустил глаза и, наконец, стёр со лба испарину. - Знаешь, я... Мне всё кажется, что я мог бы тоже... - Дориан упрямо тряхнул головой и снова поднял взгляд на Йена, кривовато улыбаясь. - Неважно. Просто снится, если сильно устаю, - он ненадолго смолк, потом неуверенно попросил: - Ты не мог бы зажечь свечу? А то всё до сих пор красное, - и снова усмешка вышла какой-то незаконченной. Пожалуй, невозможность отшутиться и прикрыться шуткой неприятных ощущений пугала Дориана немногим меньше кошмара.

В клане Лавеллан было немного детей, но все они любили Йена - за "трюки", которые он показывал, за то, что никогда не кричал, и за то, что умел утешить, какой бы повод для слез не находил da'len. И сейчас, успокаивая все еще вздрагивающего после тяжелого сна Дориана, эльф чувствовал себя так, словно вернулся в то время. И тянулся к его нехитрой ласке шемлен так же, как тянулись дети - с доверием, которое в другое время могло бы удивить. Сейчас же оно было понятно и естественно - в такие минуты меньше всего хочется оставаться одному. Это долиец знал не понаслышке.
- Боюсь, у меня нет для тебя совета, - все так же тихо заговорил он, только сейчас заметив осторожное прикосновение к своим пальцам. - Знал бы, как сладить с кошмарами, давно разобрался бы со своими. Конечно, - покладисто отозвавшись на просьбу Дориана, Лавеллан с сожалением высвободил руку - с сожалением, удивившим даже его самого.
Некоторое время все еще неловкие пальцы сражались с огнивом, а потом темнота, захватившая хижину целиком, отшатнулась в сторону от затеплившегося пламени свечи. В ее неверном свете Йен еще лучше рассмотрел лицо тевинтерца - побледневшее, искаженное кривой улыбкой. Его объяснения были путанными и расплывчатыми, но одних только слов "красный" и "Редклиф" хватило, чтобы долиец понял, о каком кошмаре идет речь. Расспрашивать подробнее было бы просто пыткой, а потому он только тихо предложил:
- Хочешь, я побуду здесь, пока ты заснешь?

Сладить с собственными? Дориан посмотрел на Йена пристально и заинтересованно, немного тревожно. Хотелось расспросить, что же ему снится, посочувствовать и поддержать в ответ, но не был уверенности, что гордый долиец пожелает рассказывать и не сочтёт такие вопросы шемленской наглостью.
- Ты меня разбудил. Ты здесь. Это нужнее советов, знаешь ли, - Дориан нехотя отпустил Йена и сжал руку в кулак, когда тонкие пальцы выскользнули из ладони.
Теперь, когда эльф поднялся выполнить просьбу, прикасаться к нему уже было невозможно, и Дориан просто не выпускал его из поля зрения, держался взглядом за само его присутствие.
Ярко вспыхнула свеча, и постепенно разгоревшийся свет прорезал глухую темноту тесноватой комнаты. Показалось, что разом стало легче дышать, и Дориан медленно, с удовольствием перевёл дух.
Наверное, от предложения Йена надо было отказаться, удовлетвориться зажжённым светом и попытаться снова заснуть - не ребёнок же он, в самом деле, чтобы до утра трястись из-за страшного сна! - но Дориан понял вдруг, что ему не хватит на это сил. Редклифская камера всё ещё плыла над ресницами, и он знал, что вернётся туда, едва только закроет глаза.
- Да, - хрипловато откликнулся он после короткого молчания. - Хочу. Останься со мной. Пожалуйста, - вышло неуверенно, к тому же под конец Дориан невольно сделал движение, будто хотел снова найти руку эльфа, и так и замер, не закончив его.
Откинувшись обратно на подушку, он сдвинулся на самый край кровати: не хотелось стеснять долийца, которому и так, наверное, очень не по себе от чрезмерной близости "шемлена".
- Йен, - тихо позвал Дориан. - Спасибо тебе, - голос не дрогнул, но прозвучал так потерянно, что его обладатель сам себе удивился.

Совместно с Йеном

0

20

Йен нисколько не удивился бы, если бы Дориан отверг его предложение - шемлену явно не чужда была гордость. И когда тот хрипло попросил его остаться, только мягко улыбнулся и кивнул. Каждый имеет право на слабость. Странно было только то, что они, совершенно чужие и настолько разные, могли проявить ее друг перед другом. Или уже не чужие?
- Пустое, - тихо отозвался эльф, присаживаясь на край кровати. - Ты ведь был рядом, когда страх одолел меня.
Конечно, он говорил об их походе к руинам Храма. Тогда он пребывал не в лучшем состоянии, чем тевинтерец сейчас, но вспоминать об этом теперь почему-то не было стыдно. Как будто они оба немного приоткрыли завесу над своими душами, и увиденное там не вызвало ни осуждения, ни презрения, ни смеха. По крайней мере, теперь, видя Дориана таким потерянным и уязвимым, долиец понимал, что перед ним живой человек со своими чувствами и страхами, а не пустоголовый зубоскал, за насмешками которого нет ничего.
Едва касаясь руки шемлена своими пальцами, Лавеллан добросовестно просидел на краю кровати все время, которое понадобилось тому, чтобы заснуть. Свеча уже догорела, комната погрузилась в предрассветную тьму, и эльф чувствовал, как тяжелеют веки и как все сложнее становится держать спину ровно. Когда его голова коснулась прохладной подушки, он пообещал себе, что это только на минуту, и он даже не будет закрывать глаза...
Йен проспал никак не меньше двух часов, когда неловкое движение во сне заставило его поморщиться от боли и проснуться. Поменяв положение и нехотя открыв один глаз, долиец обнаружил, что успел не только перебраться поближе к теплому, как печка, шемлену, но и каким-то образом оказаться под его рукой. Это было возмутительно и совершенно недопустимо - именно с этой мыслью он снова провалился в сон, даже не попытавшись отстраниться.

Дориан засыпал медленно, понемногу расслабляясь, то и дело приоткрывая глаза, чтобы взглянуть на пламя свечи, так успокоительно горевшее чуть поодаль. И всё то время, пока его не накрыл сон, он чувствовал, что Йен близко, совсем рядом, физически ощущал его присутствие и живое тепло. Хотелось придвинуться так, чтобы оказаться совсем рядом, но было страшно спугнуть и нарушить тишину момента. С этой мыслью Дориан и соскользнул в мягко обволакивавшую его дрёму, неловко свесив голову с подушки.

Проснулся он от того, что сквозь неплотно закрытые ставни пробрался солнечный луч, и теперь назойливо бил прямо в глаза. Дориан попытался зажмуриться покрепче и проигнорировать бесцеременное вторжение, но свет стал ярче. Сдавшись, он открыл глаза и уставился в потолок: дрёма отступала медленно и сознание никак не желало проясняться. Понемногу выплывая из сна, Дориан осознал, что страшно проголодался и не ел со вчерашнего утра, а ещё - что наверняка уже дрожал бы от холода, если бы не тёплое тело в объятиях.
В объятиях?! Дрёма мигом слетела, и Дориан от неожиданности даже руку убрал: отстраняться от Йена совсем не хотелось, но ещё меньше хотелось, чтобы эльф сейчас вскинулся и оскорбился тем, что "шемлен" посмел снова распустить руки. Смотреть, впрочем, никто не запрещал, и некоторое время Дориан, задумчиво улыбаясь, рассматривал спящего Йена, тот выглядел таким умиротворённым и одновременно уязвимым и хрупким, что потревожить его было бы грешно.
Стараясь двигаться как можно осторожнее и бесшумнее, Дориан поднялся, поёжился от пробирающего насквозь холода и шагнул к печи. Самому растапливать очаг по утрам, греть воду, перебирать чистую и не слишком одежду - всё это по-прежнему немного раздражало, но приходилось признать, что уже гораздо меньше обычного. Выплеснув вчерашнюю воду во двор и налив новой, почти нестерпимо горячей, Дориан стянул через голову рубаху и принялся умываться в попытках и отмыться после вчерашнего и хоть немного отогреться. Хотелось смыть с себя и лишнюю дремоту, и вчерашнее убийство, и жуткий так и не забытый кошмар. Пояс штанов моментально начал пропитываться влагой, и Дориан распустил шнуровку, резко стягивая их. Поколебавшись, он зачерпнул горячей воды ковшом и выплеснул на себя с тихим блаженным вздохом: плевать на беспорядок, деревянные половицы сами высохнут, а ему сейчас необходимо снова почувствовать себя человеком. Растерев тёплые капли по груди и плечам, он улыбнулся и оглянулся в поисках полотенца, оставленного на кровати.

Снилось чудное: речные дриады с рыбьими хвостами шумно плескались в озере, заливисто смеялись и подставляли нагие тела любопытному солнцу. В воздух взмывали сотни холодных брызг, и Йен чувствовал, как они оседают на коже, заставляя поежиться. У одной из дриад верхняя половина тела была мужской, а на лице зачем-то красовались тонкие усы...
Едва проснувшись и кое-как разлепив тяжелые веки, долиец с силой прикусил губу, чтобы удержать удивленный возглас. Взгляду его предстало зрелище обнаженных ягодиц - смуглых, крепких и, стоило признать, довольно приятных на вид. Шемлен пошевелился, выливая на себя воду, и мышцы под смуглой кожей пришли в движение, завораживая. Сон как рукой сняло; Лавеллан впервые видел голого человека, и теперь не мог заставить себя отвести глаза.
Над ягодицами обнаружилась спина: прозрачные капли, стекавшие по ней, подсвечивались пробивавшимся сквозь ставни зимним солнцем, отчего темная кожа, казалось, сверкала. Широкие плечи - эльф мог видеть движение каждой мышцы под кожей, когда Дориан растирал на себе воду. Он стоял вполоборота, и Йен с удивлением рассмотрел волосы, покрывавшие грудь шемлена. Короткие, черные, жесткие на вид, они напоминали шерсть, и вместо отвращения долиец испытал вдруг навязчивое желание прикоснуться к ним, узнать, каковы они наощупь. Непривычное, даже немного дикое зрелище увлекло его, и он рассматривал ничего не подозревавшего тевинтерца уже безо всякого стеснения. Как оказалось, такой же черный волос покрывал ноги и предплечья Дориана, а когда тот повернулся к кровати, Лавеллан успел увидеть тонкую дорожку волос, спускавшуюся по животу вниз. Взгляд его уже готов был скользнуть ниже, когда он ощутил неожиданно приливший к щекам жар - не обычная стыдливость, нет, это чувство было гораздо сильнее, от него сбивалось дыхание и потели ладони. Непривычная тяжесть появилась внизу живота, вызывая желание прикоснуться к себе украдкой, а лучше - ощутить чужое прикосновение, настойчивое, требовательное, жадное... Захлебываясь незнакомыми ощущениями, названия которым он не знал, Йен понял, что еще мгновение - и его любознательность будет замечена, а потому поспешил закрыть глаза, надеясь только, что раскрасневшееся лицо Дориан примет за последствия лихорадки.
Малодушие ли или смятение заставило долийца притвориться спящим, но вновь открыл глаза он только тогда, когда за шемленом закрылась дверь. Взбудораженное тело было вновь спокойным, и единственным ощущением, которое не давало о себе забыть, была тупая боль в боку. Некоторое время он просто лежал на спине, заложив руки за голову и бездумно рассматривая потолок - анализировать произошедшее не хотелось. Мысли, робко пытавшиеся пробиться наружу, были признаны смешными и дикими, а потому безжалостно задавлены в зародыше.
Дориан долго не возвращался, и не привыкший сидеть без дела Лавеллан изнывал от скуки. Осторожно, стараясь не потревожить рану, он бродил по тесной хижине, рассматривал оставленные без присмотра шемленские вещи, пытаясь понять их предназначение. Обрадовался, отыскав книгу, и тут же разочарованно отложил ее в сторону - она была на незнакомом ему языке. Наконец взгляд долийца упал на бумагу с парой заточенных карандашей, и он неуверенно опустился за стол.
Последний раз он рисовал после Халамширала. Но тревожные, полные страха и боли, рисунки не приносили удовольствия, и Йен надолго забросил это увлечение. Теперь же грифель скользил по бумаге так уверенно, как будто и не было этого перерыва. Короткие, отрывистые движения, и вот уже бессмысленный хаос линий превращается в набросок. Так и не закончив его, эльф лихорадочно потянулся за новым листом - образы, заполнившие его сознание, требовали выхода.
Солнце уже опустилось за горизонт, когда за дверью раздался негромкий голос тевинтерца - кажется, он с кем-то прощался. Вздрогнув, как пойманный на преступлении воришка, Лавеллан схватил исчерченные листы и торопливо спрятал их под матрас - ничего лучше в тот момент ему в голову не пришло.
А  уже на следующий день, почувствовав, что вновь может передвигаться самостоятельно, Йен покинул чужую хижину и ее гостеприимного хозяина, вернувшись к себе.

совместно с Дорианом

0


Вы здесь » Dragon Age: The Abyss » История » Фрументум 9:41 ВД. На ловца и зверь бежит


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно