Когда Дориан прикрикнул на него, эльф внутренне похолодел; на мгновение он ясно и четко представил себе ближайшее будущее - против троих ему не выстоять. Они не услышали его до сих пор, не услышат и теперь, и на голодные руны прольется вся его кровь - чтобы наверняка подействовало. И удивление, когда тевинтерец не только не попытался напасть на него, но и встал между ним и обнажившими клинки солдатами, по силе было сравнимо только со злостью, которая все еще душила Йена. Но то, что время для разговоров прошло, по-настоящему он понял только когда последовал короткий удар, отбросивший в сторону Дориана и вновь оставивший долийца лицом к лицу с разъяренным воином.
Хуже момента для боя нельзя было и придумать. От Лавеллана не укрылись медлительные, скованные слабостью, движения Павуса, и как маг, он хорошо понимал их причину - его собственное состояние было немногим лучше. Слишком много пришлось колдовать за последние часы, а кроме того о себе все более заметно и уверенно напоминал травяной настой, выпитый перед атакой на лагерь венатори. Он подарил ему несколько часов бодрости и прилива сил, но теперь забирал свое сторицей, буквально иссушая ресурсы организма. Еще одно-два заклинания могли обеспечить ему если не смерть, то длительную кататонию. Но и просто подставиться под меч было недопустимо, а потому взгляд Второго лихорадочно заметался по помещению, словно это могло подсказать ему план действий.
У него была только одна попытка, и ошибиться было нельзя. Он не успеет набросить паралич или сон - его зарубят прежде, чем плетение достигнет цели. Он мог бы обернуться волком, но у него нет лишних секунд на неожиданное нападение - мечи уже смотрят в его сторону, и даже если он достанет одного, второй легко убьет удобную мишень, которой является крупный хищник. Решение было принято в одно биение сердце.
Удивленно заозирался второй солдат, который уже поднял свой меч в замахе, намереваясь покончить с дерзким остроухим. Но вместо него в воздух взлетел крупный ворон, резким карканьем и шумом крыльев дезориентируя людей. Взмахи клинков были бесполезны против птицы, которая просто взмывала на недосягаемую высоту, а после вновь опускалась, примериваясь для нападения. Его объектом стал все тот же шемлен, который угрожал ему и оглушил Дориана: острые птичьи когти рвали его лицо в клочья, а крепкий клюв наносил страшные удары, оставляя кровавые раны. Человек кричал - страшно, пронзительно; он давно уже бросил меч и только размахивал руками, пытаясь то ли отогнать, то ли поймать ворона. Из опустевшей глазницы по лицу стекала, смешиваясь с кровью, желтоватая кашица, а проклятая птица продолжала нападать, дополняя его крики яростным клекотом.

Тяжело навалившись на посох, Дориан выпрямился, оглянулся по сторонам в попытках сориентироваться и на мгновение растерянно замер: эльфа не было. На то, чтобы сообразить, что большому ворону, кружившему теперь под потолком, неоткуда было здесь взяться, и вспомнить недавнее явление чёрного волка, ушло несколько мгновений.
Дориан судорожно усмехнулся, когда осознал, наконец, трюк проделанный остроухим, а потом зашёлся лающим, хриплым смехом при виде того, как хищная птица рвёт в клочья лицо обезумевшему от ужаса и боли человеку. Это было похоже на ловкий фокус бродячих жонглёров, один из тех финтов, которых никто не ждёт и за которые осыпают прямо-таки дождём монет. Надо только, чтобы эльф не забыл раскланяться под конец удачного номера.
Дориан всё ещё смеялся, когда ему удалось-таки заставить Тень ответить, и ладони до боли обожгло холодом. Солдата, который отчаянно и безуспешно пытался достать ворона мечом и освободить сослуживца, окутало облако ледяных кристаллов. Статуя замерла, как жуткий памятник человеческому вторжению в чужой дом, а Дориан прислонился спиной к стене, молясь про себя, чтобы не подогнулись дрожащие колени.
- Йен! - севшим, не своим голосом крикнул он. - Хватит! Хватит, он уже не жилец!
Почти кончено, осталось только добить последнего бунтовщика. К горлу подкатила тошнота, и Дориан согнулся пополам в сухом спазме.

Последний, оглушительно тяжелый удар пробил дыру в черепе, и солдат затих, безжизненным кулем оседая на пол. Уцелевший глаз бесцельно таращился в пространство с детским удивлением, остальная же часть лица превратилась в кровавое месиво.
Крик Дориана все же пробился через пелену звериной ярости, охватившей Йена, и его буквально вышвырнуло из птичьего облика, отчего он нелепо рухнул на пол, пребольно ударившись спиной. Все тело сводило судорогой, будто рукастая хозяйка выжимала его, как тряпку, но взбудораженный рассудок еще не понимал всей степени изнеможения его обладателя. Им по-прежнему двигала ярость, и поднявшись на ноги, долиец не с криком даже - с невнятным рычанием опрокинул ледяную статую солдата, отчего та раскололась на тысячи кусков. Это стало последней каплей - ноги эльфа подкосились, точно из них разом вынули все кости, он тяжело опустился на пол, и его затрясло.
- Я не хотел... - еле слышно прошелестел он и повторил уже громче, срываясь на пронзительный и неуместный в комнате-склепе крик: - Я не хотел!
Изодранный в клочья труп солдата, его разлетевшийся на осколки товарищ, иссохшие скелеты эльфов и голодные глаза рун - все это давило на Второго, лишая возможности нормально дышать. Тем более что в его воспаленном воображении воспоминания подменялись и накладывались одно на другое: это, свежее, и давнее, но до сих пор яркое. Там тоже были трупы. Там тоже пришлось убивать. И на какое-то бесконечно долгое мгновение Лавеллан потерялся между "там" и "здесь", ожесточенно мотая головой, точно от этого могли развеяться все мороки.
Вдох. Такой долгий и глубокий, что еще немного и, кажется, разорвутся легкие. Выдох. Глаза закрываются, отсекая разом и настоящее, и прошлое.
Когда Йен все же осмелился распахнуть веки, в комнате не изменилось ничего. Но теперь он понимал, где находится, а воспоминания о Халамширале змеиным кольцом свернулись где-то на дне памяти - засыпая только для того, чтобы однажды снова напомнить о себе.
- Как ты? - очень тихо и преувеличенно спокойно спросил Дориана эльф, наконец заметив его плачевное состояние.
В конце концов, не только ему здесь плохо.

совместно с Дорианом

Голова нелепо качнулась, стукнулась затылком о стену, клацнули зубы - Йен даже не попытался отстраниться, когда тевинтерец встряхнул его. Ему почему-то стало смешно, словно ему удалось увидеть происходящее со стороны. В тесной комнатушке, заваленной костями и испещренной кровавыми рунами, в компании двух свежих трупов сидят двое выжатых досуха мага, пытаясь решить, как выбраться из надежно захлопнувшейся мышеловки. Вообще-то в этом не было ничего смешного, но долиец даже затрясся от разбиравшего его беззвучного смеха.
- Ты какой-то неправильный шем! - заявил он, едва сдерживая нервное хихиканье. - Ты должен был спасать их, - кивок на трупы солдат, - а не ножеухого. Или ты сделал это просто из чувства противоречия?
Зубы выбили дробь по стеклу, и только тогда эльф понял, что Дориан держит у его рта какую-то склянку. От ее содержимого, казалось, исходило слабое, призывное свечение, и Лавеллан завороженно рассматривал его широко распахнутыми глазами.
- Лириум? - недоверчиво переспросил он. Лириумные зелья всегда были для долийцев недоступной роскошью, и раньше Йену не доводилось даже видеть его, не то что пробовать. - Что же, все бывает в первый раз...
Прохладная жидкость обожгла гортань, и маг притих, прислушиваясь к ощущениям. Уютное тепло распространялось из его желудка по всему телу - осторожно, вкрадчиво, словно давая ему время привыкнуть. Когда потеплели даже кончики пальцев, а на бледных щеках вновь проступил румянец, эльф замер, словно ожидая, что сейчас, вот-вот, что-то случится, что-то особенное, незабываемое... Но ощущение ушло, оставив его в недоумении. Он даже не замечал, как с удвоенной скоростью заработали его мысли, как учащенно забился пульс, а глаза заблестели - нездорово, лихорадочно.
- О, - разочарованно произнес он, повертев в руках опустевшую склянку. - Я ожидал большего...
... через две минуты Лавеллан уже был на ногах, а рот его не закрывался ни на мгновение.
- ... я просто хочу сказать, что за семьсот лет хоть кто-нибудь, да должен был снять проклятие, а раз этого не сделали, то потому что это в принципе невозможно, а не потому, что мы что-то делаем неправильно, ведь как можно неправильно понять слова "все закончится кровью", даже последнему кретину должно быть ясно, что нужно пролить кровь, и мы пролили ее, и это человеческая кровь, но ничего не происходит, и как вообще магия может жить так долго без подпитки?
Выдав все это на одном дыхании и наконец выдохшись, Йен умолк, осуждающе уставившись на Дориана и перестав мерять шагами тесную кладовую. По его мнению, тевинтерский маг должен был быть сообразительнее в вопросах магии крови - разве в Империи не каждый первый практикует запретное искусство?

Словесный поток иссяк так же неожиданно, как возник,  и Йен затих, послушно опустившись на пол и слушая Дориана. Хмельной шум в голове и этот небывалый прилив сил постепенно проходили, оседая как пыль после порыва ветра. К эльфу возвращалась привычная серьезность, и слова тевинтерца не вызывали ни улыбок, ни неуместных смешков. Горечь они вызывали, а кроме нее - осторожную, стыдливую гордость за предка, чей гнев был так силен, что прожил века.
- Искупление, - тихо, почти что одними губами произнес Лавеллан, глядя на руны - ждущие, жаждущие. - В этом есть смысл. Я действительно уже пролил здесь  человеческую кровь, но это была защита, ярость - что угодно, но не искупление. Думаю... думаю, мы должны попробовать.
И все же Дориан удостоился пристального, недоверчивого взгляда - долийцу было сложно поверить, что тот готов пролить свою кровь только для того, чтобы не сердить семисотлетнего Хранителя, или то, что от него осталось. Как это было непохоже на солдат, обнаживших клинки при одной мысли о том, что проклятый остроухий возжелает их крови! "Ты и представить себе не можешь, насколько неправильный", - эхом отозвались слова тевинтерца, и Йен мысленно согласился - не может.
В этом было даже что-то величественное, торжественное. Они оба стояли над слабо мерцающими рунами, и эльф держал руку человека, занеся над ней короткий нож. Он ничего не знал о таких проклятиях и ритуалах, но вдруг почувствовал, что должен что-то сказать.
- Я обращаюсь к тебе, hagren Навеллин! К тебе и ко всем, кто отдал здесь свою жизнь в подтверждение священных слов: мы - последние из elvhen, и больше никогда мы не покоримся. Эта жертва - для тебя, - острое лезвие прочертило длинную полосу поперек ладони Дориана, и первые капли крови упали на едва различимый узор. - Эта жертва - искупление человека за совершенные здесь преступления, - руны проступили ярче, наливаясь лихорадочным багрянцем - теперь можно было различить весь рисунок, словно он был нанесен всего несколько минут назад. - Эту кровь я, один из elvhen, проливаю как доказательство своей безоговорочной преданности народу!
Перевернув руку Дориана рассеченной ладонью вниз, чтобы кровь свободно стекала на руны, Йен умолк, чувствуя, как от волнения и странного воодушевления колотится сердце. Ему казалось, что он может почувствовать волю Хранителя - прямо сейчас тот властной рукой перебирал его мысли и помыслы, и Второй гордо вскинул голову - ему нечего было скрывать. Багровый узор на полу стал исходить паром, кровавым туманом, который поднимался все выше, скрывая от взглядов печальную картину давнего жертвоприношения и недавнего убийства. Это должно было быть жутко, пугающе, но долийцу казалось, что странный туман очищает его, смывает все страхи и сомнения, оставляя лишь ясность и уверенность.
Когда пар развеялся, на деревянном полу не осталось ни следа от рун.
- Это ведь значит, что у нас получилось, да? - охрипшим голосом спросил Лавеллан, не замечая, что так и не выпустил руку Дориана.

В ушах все еще стояли отзвуки собственных, и в то же время бесконечно чужих, слов, а тело застыло в напряжении - от волнения, ожидания, даже предвкушения. Момент получался на редкость торжественным, и насмешливые слова, как и деликатное прикосновение, разом разрушили его хрупкость, стремительно возвращая Йена с небес на землю. Мгновение он еще смотрел на Дориана растерянно, задумчиво, словно силясь разобрать смысл его слов, а потом отшатнулся, отпуская его руку и глядя на тевинтерца сердито - так сердятся дети, когда их не воспринимают всерьез.
- Чтоб тебя забрал Ужасный Волк, шемлен, нашел время для шуток!
Все слова благодарности и признательности, которые ранее приходили в голову, исчезли, оставив после себя смущение и недовольство. Что долийцу совсем не нравилось и к чему он не привык, так это к тому, что над ним смеются - а иначе воспринимать зубоскальство Дориана не получалось. Глаза недобро сощурились, и он процедил:
- Для тебя все это игра, да, шемлен? Десятки смертей, трагическая история - забавы?
Ответ его уже не интересовал. Распахнув дверь так стремительно, словно за ней его ждал долгожданный свежий воздух и успокаивающие запахи леса, Лавеллан ворвался в зал, в котором они наблюдали последнее видение, и растерянно замер. Похоже, все надежды на то, что с исчезновением зловещих рун закончилась и пляска теней, шли прахом - фантасмагория продолжалась.
В разоренной столовой двумя идеально ровными шеренгами выстроились призраки; напряженно всматривавшийся в их фигуры Второй со смутной тревогой отметил, что долийцев среди них не было - только орлесианские солдаты. Коленопреклоненные и молчаливые, как каменные скульптуры, они держали руки на мечах, острия которых упирались в пол, а их головы были покорно склонены. Пустое пространство между ними и сами почтительные позы наводили на мысли о том, что они ждут чего-то... или может, кого-то?
- Дориан... - хрипло, еле слышно позвал эльф, не отдавая себе отчета, что впервые назвал шемлена по имени.
В этот гнетущий момент очень хотелось, чтобы рядом кто-то был, даже если кто-то - набивший оскомину тевинтерец. Тяжелые, медлительные шаги не могли принадлежать Павусу - слишком большой вес, слишком много металла, да и раздавались они с противоположной стороны зала. Кто-то шел неспеша, вальяжно, как полноправный хозяин. "Навеллин", - мелькнула паническая мысль, но тут же была отброшена, как бессмысленная. Они ведь сделали все, что он хотел! И потом, зачем орлесианским солдатам встречать с почестями долийского Хранителя?
Ответ вошел в широкие двери столовой со слабым порывом ледяного ветра, тут же пробравшего до костей. Высокий, по-человечески массивный, воин в тяжелом латном доспехе с увесистой булавой в одной руке и круглым щитом в другой. Его голову, лишь еще больше зрительно увеличивая и без того внушительный рост, венчал шлем в виде львиной головы. Позолота на доспехе и шлеме потускнела, местами осыпалась, но они все еще выглядели роскошно - искушенный наблюдатель без труда понял бы, что перед ним генерал шевалье.
Йен видел иное. Почерневшую от времени, пергаментно тонкую кожу в тех местах, где тело не прикрывал доспех; зловонное дыхание смерти, исходившее от рослой фигуры; и алчное, бледно-голубое сияние, выбивающееся из прорезей шлема.
Демон.
Долиец не сразу понял, откуда появился громкий, нестерпимый звук - шаги Восставшего, который так же медлительно приближался к ним, не могли быть такими оглушительными. Оказалось, что это призраки приветствуют своего повелителя - иллюзорные мечи раз за разом поднимались в воздух и вновь опускались наземь, производя ритмичный, зловещий грохот. Они ждали. Они требовали. Чего - возмездия? "Это порочный круг, - мысли лихорадочно метались в голове Лавеллана, пока он торопливо творил заклинание, - эльфы мстят и требуют смерти людей, а потом люди требуют головы эльфов. И так бесконечно".
- Скорее! - нетерпеливо крикнул он, не находя времени на то, чтобы обернуться и удостовериться, что Дориан рядом. Тонкая паутина паралича сковала Восставшего, но тварь была слишком сильна, и Йен буквально чувствовал, как бешеный напор демона сминает его магию, разрывает цепи одна за одной. - Долго я не удержу!

На какое-то мгновение, когда толща льда плотно окутала восставшего из мертвых, Йен поверил, что победа близка. Что вся эта череда безумных событий и смертей наконец закончится. Тварь, конечно, сильна, но вдвоем они справятся. Долиец уже приступил к плетению следующего заклинания, намереваясь ослабить демона, а потому не видел того, что так всполошило Дориана, и не понял, почему тот отталкивает его прочь. Но возмущение застряло в горле, стоило только рассмотреть медленно поднимающихся мертвецов. Три, семь, двенадцать... Да их тут не один десяток!
Дважды просить не пришлось - эльф поспешно отступил к двери, оглянувшись всего один раз, чтобы убедиться, что тевинтерец следует за ним. Не то, чтобы героическая жертва была в духе Дориана, но после добровольного участия в ритуале по снятию проклятия ожидать можно было чего угодно.
Двери, коридоры, лестницы. Сложно бежать, не разбирая дороги, в незнакомом здании - Лавеллан то и дело натыкался на стены, сворачивал в тупики и ломился в запертые двери. Остановиться и оглядеться не позволяли мертвецы, неотступно следовавшие по пятам. Можно было не сомневаться - у них-то не сбивается дыхание и не трясутся колени от беспорядочного бега.
Очередной поворот закончился тупиком, и эльф тихо выругался сквозь зубы - путь назад был безнадежно отрезан нежитью. Он уже собирался принять волчий облик - умирать, так в бою, а не в качестве безропотной жертвы! - когда взгляд его упал на выступающий из кладки камень. Он отличался от остальных по цвету - не очень сильно, но все же заметно, словно крошечная подсказка, подмигивающая со стены. Подгоняемый грохотом оружия и шарканьем мертвых ног, Йен с силой надавил на камень, и стена разошлась - словно открытый рот, гостеприимно приглашающий в темное чрево. Но темнота все же была предпочтительнее толпы нежити, и Второй нетерпеливо потянул Дориана за руку, не тратя времени на слова и объяснения. Мрак поглотил обоих, и стена со скрежетом встала на место.

Глядя на поднимающихся с каменного пола мертвецов, Дориан мысленно взмолился, чтобы при них не оказалось лучников, иначе и без того призрачные шансы на спасение и вовсе сведутся к нулю.
Услышав за спиной звук поспешно удаляющихся шагов - эльф в этот раз, похоже, безропотно послушался - тевинтерец осторожно отступил назад, потом ещё немного, развернулся и бросился бежать, что было духу, сам удивляясь, как хватает дыхания после всего, что уже было сегодня сделано.
Ориентироваться в полуразрушенной, неизвестно по каким нормам спроектированной башне казалось практически невозможным. Дориан очень быстро потерял всякое представление о том, откуда они только что выскочили, с какой стороны осталась лестница, ведщая в нижний зал, и куда деваться теперь. Он неотступно следовал за Йеном, лихорадочно пытаясь сообразить, как найти хотя бы временное убежище, время от времени тыкался в наглухо запертые металлические двери и то и дело оборачивался на преследователей, постепенно всё больше и больше сокращавших расстояние между собой и своими жертвами.
Очередной поворот, коридор, который вроде бы куда-то вёл, а на поверку оказался тупиком. Дориан раздосадованно, зло вскрикнул и развернулся к мертвецам, выставив перед собой посох. Неужели всё-таки придётся вот так бессмысленно и глупо умирать? Есть ли хоть какой-то шанс выкрутиться? Скольких он успеет зажарить прежде, чем ему снесут голову ржавым мечом?
Донельзя разъярённый, Дориан уже начал собирать силу, когда его настойчиво и совершенно бесцеременно потянули за руку.
Если есть ситуации, когда тёмный пролом в стене, ведущий неизвестно куда, может вызвать вспышку бурной радости, то это точно была одна из них. Дориан нырнул в открывшийся ход следом за долийцем и злорадно усмехнулся, когда стена сомкнулась за их спинами.
Вокруг разом стало темно, так темно, что казалось бесполезным осматриваться. Повернувшись туда, где предположительно должен был стоять эльф, Дориан слегка вздрогнул.
- Kaffar! - говорить громко почему-то не хотелось. - У тебя что, глаза светятся?
Впрочем, как бы там ни было, этот источник света был слабоват, чтобы осмотреться и разобраться, куда они попали. Павус затеплил навершие посоха, и вокруг разом стало светлее, кромешная тьма превратилась в полумрак.
Дориан оглянулся по сторонам: сзади глухая стена, вокруг - такая же каменная кладка, пол словно убегает из-под ног, видимо, ход должен вести куда-то вниз. Он осторожно отступил к стене, прошёлся пальцами по камням, потом обернулся к Йену.
- Ты знаешь что-нибудь об архитектуре таких мест? Куда ход может вести? - голос глухо отдался от стен, и Дориан невольно поёжился.

Успокоить отчаянно колотившееся сердце, выровнять сбившееся дыхание, и только тогда - оглядеться. Точнее - попытаться, потому что в помещении, судить о размерах которого пока было невозможно, было слишком темно даже для эльфийских глаз. Эти самые глаза, судя по сдавленному возгласу, сильно удивили Дориана, на что Йен только тихо проворчал:
- У всех эльфов светятся...
Для него подобный вопрос был не менее нелепым, чем если бы он пристал к шемлену с  вопросом, круглые ли у него уши. Впрочем, эта мысль очень быстро вылетела из головы долийца - слабый свет разогнал кромешную темноту, и увиденное ему не понравилось. Комната - да какая там комната, каменная клетка! - была крошечной, три шага в ширину и три в длину, не больше. Вокруг видно было только крепкую каменную стену, а в углу сиротливо приютился давно высохший скелет, вид которого вызвал у Лавеллана короткий, нервный смешок.
- Архитектуре? - так же нервно переспросил он - видимо, шемлен собирался победить в состязании глупых вопросов. - Всю мою жизнь моим домом был аравель. Он, конечно, достаточно просторен, чтобы можно было лечь или даже встать в полный рост, но потайные ходы там не предусмотрены! - к концу фразы голос сорвался и стал выше, и эльф глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. В конце  концов, отчасти это его вина - он завел их в тупик, и именно он обнаружил этот ход. -  А может, это и не ход вовсе, - озвучил он свои безрадостные мысли. - Может, это ловушка?
Отчаяние овладевало им стремительно и неумолимо. После всего пережитого в этой башне, во всем этом походе, заточение в каменной клетке оказалось уже явно лишней и последней каплей. Устало опустившись на пол рядом с их неудачливым предшественником, Йен сдавил пальцами виски, точно это могло помочь избавиться от таких неуместных сейчас мыслей и эмоций.
- Митал, за что? Пережить всех этих шемленов, прорваться через толпу нежити, поучаствовать в древнем ритуале - и все ради того, чтобы умереть от удушья здесь?!

[align=right]совместно с Дорианом[/align]

Рассуждения Дориана о проклятии долиец оставил без ответа - этот спор все равно был беспредметным и бездоказательным. Единственным, кто мог бы рассудить их, был Хранитель Навеллин, а тот не торопился вмешиваться в разговор. И спасибо Творцам за это...
Зато напоминание о прошлой ночи мигом разогнало болезненное равнодушие, заставило вспыхнуть, и в потухших было глазах появились даже отблески гнева.
- Думаешь, я хотел этого, шем? - вскинулся Йен, закипая от одного вида этой усмешки на лице тевинтерца. - Думаешь, его смерть доставила мне удовольствие?! - и уже на полтона ниже, словно вспомнив о том, что тратить впустую воздух - сейчас не лучшая идея: - Нет ничего впечатляющего в кровопролитии, тем более бессмысленном.
Он снова успокоился, и за суетливыми движениями Дориана наблюдал с прежним безразличием: сам эльф сохранял почти полную неподвижность. Что толку дергаться - только лишний раз потреблять драгоценный воздух. Вопрос тевинтерца ему не нравился, и по совести он мог бы на него и не отвечать, но... если жить осталось от силы полчаса, отчего бы и не поговорить начистоту?
- Я мог бы, конечно, сказать о долге, о чести и о силе данного слова, - устало опустив веки, заговорил Лавеллан. Грудь его еле-еле вздымалась, и если бы не тихий голос, его можно было бы принять за спящего. - Но правда в том, что мне просто не пришло это в голову. Что бы я сделал, если бы пришло? Не знаю. Вот тебе правда - не знаю. С одной стороны бросать дело на полпути не в моих правилах, но с другой... - долиец криво усмехнулся. - Остаться с вами только для того, чтобы предстать перед судом и отвечать за то, в чем не виноват? Сомнительная радость.

Он даже слегка вздрогнул, такой неожиданной показалась эта вспышка эльфа. Светившиеся в темноте глаза, казалось, вспыхнули ярче прежнего, и Дориан улыбнулся в усы: к такому Йену он, как ни странно, уже успел привыкнуть за время их недолгого кровавого похода, и в том, что сейчас эльф на мгновение стал похож на себя прежнего, было что-то обнадёживающее. Ведомый одновременно и интересом, и подспудным желанием расшевелить сильнее, не дать снова впасть в опасную апатию, Дориан ухватился за эту тему.
- Ты не показался мне кровожадным, не думаю, что и впрямь хотел, - он негромко хмыкнул. - Хоть ты и выглядел по своему удовлетворённым, стоя посреди кишок этого Грегори, - несколько мгновений Дориан колебался, потом ещё тише спросил: - Что между вами произошло? Ну, не решил же ты в самом деле, заменить им так и не пойманного в ту ночь зайца.
Бессмысленная жестокость и впрямь не впечатляла, вот только Дориана мучили серьёзные сомнения в том, что случившееся прошлой ночью не имело смысла, и возможность узнать правду казалась соблазнительной даже на краю возможной гибели.
Эльф смежил веки, пока говорил, и этим можно было пользоваться: Дориан рассматривал осунувшееся лицо, освещённое тусклым светом посоха, пытался читать его выражения, но ничего, кроме горечи и бесконечной усталости, разглядеть не мог.
- Забавно, верно? - хмыкнул он: - В такие вот моменты долг, честь и сила слова оказываются на вторых ролях, и всё решается по каким-то другим законам, - он тихо рассмеялся, захваченный новой, неожиданной мыслью: - А знаешь, что ещё забавнее? Я всё ещё не знаю, о какой вине идёт речь, но тебе теперь не надо ни за что отвечать. Нам обоим, - весело закончил Дориан и принялся сосредоточенно вытягивать из ворота шнурок, который, как ему показалось, не был закреплён.

Вспоминать прошлую ночь Йену не хотелось. Одно дело - обращаться в зверя для удобства или боя, совсем другое - позволять зверю брать верх. Здесь была опасная грань, о существовании которой эльф был прекрасно осведомлен, и переступить ее можно было только однажды - навсегда. Грегори не должен был умирать - теперь он это понимал, но не чувствовал ни раскаяния, ни угрызения совести. Сложно жалеть о смерти мрази, посчитавшей унижение остроухого подходящей забавой.
- Обхохочешься, - мрачно отозвался долиец на слова Дориана - ничего забавного здесь он не находил. Открыв все же глаза, он пристально посмотрел на тевинтерца, словно пытаясь понять, чем вызваны его вопросы - простым любопытством или чем-то большим. Хотя так ли важны мотивы на пороге смерти? Можно провести эти минуты в угрюмом молчании, перебирая крупицы воспоминаний, а можно хоть немного обелить образ "лесного дикаря", пускай даже в глазах шемлена. - Грегори и его приятели скрутили меня, когда я заснул, - неохотно начал эльф, упрямо глядя в сторону - появится ли на лице Дориана недоверие или даже жалость, видеть он этого не хотел. - Хотели "поучить хорошим манерам", как он сам выразился. Видимо, меня сочли виновным в смерти того солдата, которого раздавил сильван, - губы Второго презрительно поджались - невежественность шемленов вызывала у него отвращение. - Мои ответы его не устроили, поэтому меня поставили на колени - научить смирению, - все в Лавеллане - гордость, самолюбие, достоинство! - противились этому признанию. Стыдно было сознаваться в том, как униженно стоял на коленях перед шемленами. Да еще и кому! Еще одному шемлену... Эльф сердито засопел, но все же продолжил: - Грегори сорвал с моей шеи долийский амулет - оскорбление Создателю, в глазах честного андрастианина - швырнул его на землю и потребовал, чтобы я покаялся в своих грехах, - отвернувшись, Йен тихо закончил: - Тогда я и обернулся.

совместно с Дорианом

Самое глупое, что можно придумать, оказавшись запертым в тесном помещении - это поддаться гневу и бездумно расходовать драгоценный воздух на возмущенные возгласы. В данном случае в этом преуспели оба - ответная вспышка Дориана не заставила себя долго ждать, отчего лицо долийца только еще больше исказилось от злости.
- А что, по-твоему, я должен был сделать?! - вскинулся он в ответ, и только слабость мешала подскочить на ноги, как того очень хотелось. - Разбудить весь лагерь криками, привлекая внимание к своему унижению? Просить у тебя помощи, горестно завывая: "Славный шемлен, помоги убогому ножеухому, отгони таких же славных шемленов, которым не нравится форма моих ушей!"? - глаза Йена сузились, а стиснувшиеся зубы цедили слова едва ли не по слогам. - Может, у тебя на родине, шем, эльфы безответны и бессильны, и полностью зависят от людей, но здесь некоторые из нас еще помнят, что такое гордость.
Вспыхнувшая злость угасла неестественно быстро - видимо, на нее уже просто не хватало сил. Вновь тяжело привалившись к стене и тщетно пытаясь вдохнуть побольше воздуха, Лавеллан проворчал уже намного спокойнее, без следа былой горячности:
- Вижу, ты многое находишь забавным, шемлен. Ты для того и присоединился к Инквизиции - посмеяться? - помявшись еще немного, он все же поддался любопытству: - О чем ты? Неблагодарные эльфы - это обо мне, понятно, но люди?

Не надо было реагировать, следовало поберечь и без того стремительно утекавший воздух, которого и без того уже стало так мало, что грудь неприятно сдавливало при попытке вдохнуть поглубже. И всё-таки сдержаться не получилось.
- Что ты должен был сделать? - Дориан пренебрежительно хмыкнул. - Даже не знаю, что предложить, но, может быть... привлечь внимание всего лагеря к нарушению дисциплины?! Дать знать остальным солдатам, что за мерзавцы идут с ними в одном отряде?! - он заметил, что повысил голос и говорит всё громче и громче, только когда воздуха совсем перестало хватать, устало перевёл дух и отёр со лба снова выступившую испарину. Сил на прежнюю горячность уже не хватало, и Дориан только прибавил, иронически усмехнувшись: - И эти помнящие, похоже, предпочитают гордость жизни.
Нельзя сказать, что он не понимал эльфа, наоборот, в глубине души Дориан совсем не был уверен, не стал ли бы он действовать точно так же, оказавшись на месте Йена. Однако неожиданно острая злость, вспыхивавшая всякий раз при мысли о том, как близок долиец был к смерти прошлой ночью, заставляла спорить, не давала признать за ним хоть какую-то правоту.
- Разумеется, именно для этого! - Дориан коротко рассмеялся, покосившись на Йена. - Разве иначе я смог бы повеселиться, например, так, как мы сейчас?
Вопрос застал его врасплох, и первым желанием было снова отшутиться или даже снова разозлить собеседника, только на сей раз намеренно: пусть отвлечётся, займётся другой темой. Дориан посмотрел на Йена внимательнее, улыбнулся, слегка сощурившись, лукаво и весело, будто всё это и правда было развлечением, встретил настороженный, заинтересованный взгляд и вдруг передумал играть в свою игру. В конце концов почему бы и не сказать правду? Он мог бы хотя бы отплатить за откровенность Йена.
- О Редклиффе. И об Убежище, - тихо усмехнувшись, Дориан отвёл взгляд и уставился в противоположную стену. Помолчав, он негромко продолжил: - Не то, чтобы я отчаянно жаждал чьей-то благодарности или вообще чего-нибудь жаждал или ждал от южан, но... - духота ли мешала говорить или чувства, которым Дориан всё это время не давал воли и которые теперь взяли над ним верх, но речь выходила на редкость бессвязной. Он тряхнул головой. - Знаешь, там, в Редклиффе, был мой учитель. Я пошёл против него, ради него самого, ради Вестника,  ради того, чтобы ваши маги, жаждущие свободы, не обзавелись цепями хуже прежних. Ради того, чтобы всё не полетело в Бездну. И у нас с Арвином ведь получилось, - он тихо хмыкнул, сплетая в косичку многострадальный шнурок. - Только странная вышла победа: в Убежище только ленивый не смотрит на меня так, будто я демон из Тени, а эти самые свободные маги бросают на меня такие затравленные взгляды, словно я надсмотрщик над рабами. А Алексиусу безразлична, кажется, даже сохранённая ему жизнь, - новая усмешка вышла совсем уж неестественной и жалкой. Дориан, улыбнувшись, откинулся на стену и прикрыл глаза. - Кажется, я стал заговариваться.

Йен мог бы долго еще спорить о том, что ему следовало и чего не следовало делать, до хрипоты доказывать свою правоту и отстаивать свои доводы, но смысла в этом он не видел. Шемлен все равно не увидит ситуацию его глазами, а бессмысленно сотрясать воздух, которого осталось так мало, не хотелось. Поэтому он только отмахнулся, проворчав беззлобно:
- Banal dirth. Ты не понимаешь.
И никогда не поймет, каково это - быть эльфом. Тем, на кого люди полноправно смотрят сверху вниз, потому что в их понимании эльфы - это рабы, слуги или лесные дикари. Великое прошлое забыто, как будто его и не было, и даже плоскоухие собратья смотрят на них с неприязнью, подозревая в высокомерии. Не поймет, каково это - ненавидеть людей так сильно за то, что произошло века назад, и чувствовать это так остро, словно это было вчера.
Не поймет.
Поэтому Лавеллан только рад был смене темы разговора, тем более что Дориан вдруг предстал ему в новом свете. Тевинтерец не отшучивался, не красовался и не ерничал (а именно к такому его поведению успел привыкнуть долиец), а в кои-то веки говорил серьезно. Тихая и немного бессвязная речь заставляла прислушиваться, а тон не оставлял сомнений в искренности говорившего. И все же, выслушав его, Йен молчал еще долго - как будто время располагало к длинным паузам! - не торопясь отвечать. Он понимал, что сказанное было глубоко личным, возможно, ничуть не менее болезненным, чем задетая гордость долийца, и отнестись к этому с пренебрежением было невозможно, даже если речь шла о шемлене. Но перестроиться и ответить ему как равному оказалось неожиданно сложно.
- Это страх, - наконец тихо отозвался Второй. Дориан прикрыл глаза, и эльф, пользуясь этим, рассматривал его лицо - не настороженно или недружелюбно, как раньше, а с интересом. Лица шемленов чаще всего казались ему отвратительными - грубыми, крупными, еще и волосатыми. Но смотреть на тевинтерца противно не было - наверное, по человеческим меркам он был даже красив. - Страх превращает людей в животных, - отвлекшись от неуместных мыслей, продолжил Лавеллан. - Сложные и менее важные чувства, вроде благодарности и преданности, отступают на задний план, уступая место ужасу, самосохранению. Что до тебя... ты ведь сам знаешь, что в их глазах ты - тевинтерский магистр, один из тех, кем южане пугают непослушных детей, - разумеется, эти познания появились у долийца лишь недавно, после присоединения к Инквизиции. У долийцев были свои причины ненавидеть Империю и ее магов, и они отличались от человеческих. Эльф усмехнулся: - Как и я - лесной дикарь, который пожирает человеческих младенцев и приносит людей в жертву своим богам. Полагаю, мы успели уже убедиться в этом на примере наших солдат, - помолчав еще немного, Йен неуверенно спросил: - Что все же случилось в Редклифе? Говорили о том, что магистр пытался убить Вестника, и ему не удалось, но... все вернулись оттуда такие странные, - прозвучало, наверное, на редкость глупо, но иначе обозначить свои ощущения долиец не мог. Недомолвки, перешептывания, серьезные лица - по привычке подмечая это все, он терзался любопытством, но все попытки подслушать и подсмотреть пресекались железной рукой Лелианы.

совместно с Дорианом

Дориан только начал говорить, а Йен уже пожалел о том, что задал вопрос. Говорят, неведение - благо, и впервые долиец готов был с этим согласиться. То, о чем говорил тевинтерец, было слишком тяжелой ношей, и прервать его, попросить замолчать мешало только понимание - ему надо было сбросить этот груз с плеч. Возможно, эльф, почти незнакомец, был не лучшей кандидатурой для этого, но у кого из них теперь был выбор?
Вначале Лавеллан еще надеялся - шемлен просто несмешно шутит. Юмор тевинтерца специфичен и не всегда понятен, это он успел уже заметить. Но сквозь спокойствие и отстраненность, с которыми говорил Дориан, ощущалась подлинная боль, может, даже страх, и Йен понял - не шутка. Собеседник давно уже замолчал, а долиец все не решался подать голос. Да и что тут скажешь? "Мне жаль, что тебе довелось увидеть своими глазами конец света"?
- Нет, - глухо отозвался он на вопрос Дориана, и повторил тверже, сопроводив слова покачиванием головы. - Не хочу. Ты обрисовал достаточно... полную картину. Хотя я все еще пытаюсь осознать само понятие "перемещение во времени", - помолчав еще немного, эльф добавил тихо: - Знаешь, я никогда не верил в "избранность" Вестника, хотя мне и непонятна природа метки, с помощью которой он закрывает разрывы. Но если она - единственное, что стоит между нами и хаосом, может... может, это и правда его предназначение? Каждый, кто пришел в Инквизицию, верит в него, каждый делает то, что ему по силам, чтобы не дать миру скатиться в Бездну. Каждый, включая тебя и меня... - на губах Второго появилась невеселая усмешка. - Хотя, похоже, дальше им придется продолжать без нас. Но ни ты, ни я не обладаем "божественной" меткой, так что, думаю, Инквизиция сможет пережить эту потерю.
Чем меньше воздуха оставалось в тесном каменном мешке, тем менее абстрактными становились мысли о скорой смерти, и Йеном начинал овладевать страх. Его слова были попыткой храбриться - неуклюжей, бесполезной, и на побледневшее лицо эльфа снова набежала тень.
"... красный лириум, растущий из людей и стен, молитвы Старшему, Брешь, разросшаяся на всё небо, демоны, гуляющие по земле и абсолютное отсутствие надежды на спасение..."
Как жаль, что нельзя выбрать мысли, с которыми отправляешься на тот свет.

Эльф не ответил на вопрос, пауза затянулась и Дориану стало казаться, что молчание так и будет тянуться, а потом постепенно заполнит эту тесную каморку, заместив собой воздух. Глухое "нет" прозвучало в этой тишине так неожиданно, что заставило вздрогнуть.
- Перемещение во времени было теорией, и лучше бы ею оно и осталось. Но, похоже, у магии и правда нет границ. Кроме разве что моральных, а с ними предпочитают не считаться, - он прошёлся ладонью по лицу, чувствуя, как утекают силы, и искоса взглянул на Йена.
Избранность, вера, божественность, предназначение, ну надо же. Он и  произносил-то такие слова до смешного редко, где уж всерьёз предаваться размышлениям на подобные темы. Впрочем, когда и говорить обо всём этом, как не у последнего порога? Другого случая ведь всё равно не представится.
- Знаешь, я верю в Вестника, - тихо сказал Дориан, на сей раз не отводя взгляд от профиля Йена, и негромко усмехнулся: - Верю не меньше, чем любой ферелденский псарь или объездчик. Не знаю, кто он по самой своей сути, Арвин Тревелиан, но таких случайностей не бывает. Создатель ли, сам мир, ещё какая-то сила, которой я не понимаю, что свело дороги, и он появился. Это... может многое спасти и изменить.
Очередная тирада отняла слишком много сил, и Дориан, не без труда закончив фразу, судорожно вдохнул поглубже. Мысль о том, что ещё немного - и вдыхать станет нечего, навязчиво напомнила о себе.
"Дальше им придётся продолжать без нас".
Дориан внимательнее всмотрелся в Йена и даже в тусклом свете посоха увидел, до чего тот бледен. Начало удушья? Или пока только страх? Так или иначе, а эльф, похоже, готовится умирать и помрачнел так, потому что уже собрался заглянуть смерти в глаза.
Дориан не успел сообразить, почему вид Йена и собственная мысль о близкой смерти не испугала его, а несказанно разозлила: ярость вспыхнула слишком быстро и ярко.
- Ну уж нет! - даже говорить громко стоило усилий. - Я не намерен тут сдохнуть! И тебе не дам, - цепляясь за стену, Дориан с трудом поднялся на ноги и посмотрел на Йена сверху вниз: - Вставай! У тебя ещё есть силы. Давай, осмотрим ту стену, света хватит. Ну же! - прихватив посох, он в пару длинных шагов оказался у противоположной стены.
Дориан и сам не знал, что надеялся найти - какой-то рычаг, тайную плиту или ещё что-то. Главным было другое: не ждать смерти, сложа руки. Впрочем, чего бы он ни хотел, законы природы решили иначе: после таких бурных речей и многочисленных движений воздуха будто вообще не осталось. Перед глазами потемнело, поплыли цветные пятна, и Дориан, выронив посох, сполз по той самой стене, которую только что собирался ощупывать.

"Вот только мы этого уже не увидим".
Эти слова Йен все же оставил при себе - ни к чему озвучивать очевидное, тем более когда это очевидное так жестоко. Впрочем, сил на разговоры все равно не оставалось; сознание то и дело уплывало, грозясь опрокинуть эльфа в сон, который сном вовсе не был. Голос Дориана то звучал глухо и словно издалека, то резал слух, заставляя вяло морщиться. Даже когда тот поднялся на ноги и развел малопонятную бурную деятельность, долиец остался безучастным - от этого мельтешения перед глазами только еще больше клонило в сон.
Встрепенуться его заставил сначала глухой звук, с которым посох упал на камень, а потом и вид оказавшегося на полу Дориана. Когда и как тот очутился там, Лавеллан не знал и вообще не был уверен, что эта картина - не плод его затуманенного сознания. И все же острые уши дернулись, улавливая чуждый, неожиданный звук - скрип, точно друг о друга терлись тяжелые камни. А еще через мгновение немного прояснившийся взгляд выловил вторую странность: плита, на которую так грациозно сполз шемлен, слабо светилась - свечение это исходило от руны или вязи, которая украшала камень. Понимание того, как близко они оказались к возможному ключу от заточения, отвлекло эльфа от мысли, что надо помочь Дориану. Он поможет ему куда больше, если все же найдет выход!
Наученный горьким примером, Йен поднимался на ноги медленно и осторожно - сначала на колени, потом, держась за стену, выпрямился и прикрыл глаза, давая себе время на то, чтобы перестать путать пол и потолок. Если одна плита заставила скрытый механизм заскрипеть, но не открыться, значит, одного нажатия мало - возможно, нужно задействовать несколько ключей одновременно? Подхватив выпавший из рук тевинтерца посох, долиец торопливо осветил его навершием стену, которую так и не смог исследовать Дориан. Все камни выглядели одинаково, но он все равно дотошно осматривал и ощупывал каждый, пока под его рукой наконец не появилось то же слабое свечение. Что-то внутри стены вновь натужно заскрипело, и Второй едва не потерял равновесие, когда в тесную каморку проник слабый поток воздуха - спертого и далеко не свежего, но все же воздуха. В открывшемся проеме можно было рассмотреть лестницу, спиралью уходящую вниз.
Трясти и приводить в себя Дориана долиец не стал; ухватив его за руки (стоило только склониться, как голова закружилась с новой силой), бесцеремонно потащил в проем - за испорченную мантию тевинтерец может поблагодарить его позже. Шемлен был тяжелый и словно деревянный, и Йен запыхался уже через несколько шагов, но к счастью, больше и не требовалось. Откуда-то снизу тянул слабый сквознячок, и эльф выпустил свою ношу, тяжело опускаясь рядом с ним прямо на ступени и приваливаясь спиной к стене.
- Получилось, - еле слышно выдохнул Лавеллан, затрясшись в беззвучном смехе, и повернул голову к Дориану, точно ожидая от него ответа. - Митал'энаст, у нас получилось, шемлен! - несколько увесистых и хлестких шлепков по щекам добавили веса эти словам.
Хотя бы самому себе долиец мог признаться, что это доставило ему удовольствие.

совместно с Дорианом

Шемлен был неисправим - он еще даже глаза толком не успел открыть, а уже расточал во все стороны улыбки и хохмы. В другое время Йен только поджал бы недовольно губы и промолчал, но сейчас радость от неожиданного и крайне своевременного спасения была так велика, что он невольно усмехнулся в ответ:
- Мне давно хотелось это сделать - наконец представилась возможность. Как можно было ее упустить?
Шутки шутками, а засиживаться здесь не стоило, в этом он был согласен с тевинтерцем. Немного отдышавшись и убедившись, что голова больше не кружится, а колени не норовят предательски подкоситься, эльф поднялся на ноги и осторожно двинулся вниз по узким ступеням. Уставшего и обессиленного, его не занимали ни барельефы на стенах, ни мысли о том, для чего долийцы предусмотрели в своей крепости такой тайный ход. Може быть, позже... а сейчас хотелось только выбраться наконец на морозный воздух и покинуть башню, едва не ставшую гробницей.
Темную фигуру Лавеллан приметил не сразу - неверный свет посоха порождал сумбурные тени, и скорчившегося человека легко было принять за одну из них. Человека ли? 
- Он мертв, - тихо отозвался долиец на слова Дориана, нисколько не сомневаясь в своих выводах - едва ли даже лучшие притворщики смогли бы обмануть чувства энтрописта.
Впрочем, в этой башне мертвое так и норовило ожить, а потому осторожность и впрямь была не лишней. Приблизившись к мертвецу, Второй настороженно ткнул его в бок носком ботинка, и тот завалился на спину, являя взглядам большую зиящую рану на животе. Уродливую рваную рану, как будто кусок плоти вместе с внутренностями выгрыз неведомый зверь или... Вспомнив закованную в сталь фигуру Восставшего, Йен подумал, что подобное смертельное увечье могла нанести и рука в латной перчатке - рука с нечеловеческой силой.
- Он ведь из венатори, верно? - подняв взгляд на тевинтерца, спросил он - одежды, свойственные приверженцам этого культа, были еще узнаваемы. - Видимо, не мы одни нашли этот проход. Только ему повезло меньше.
Откровенно говоря, и об их везении судить еще было слишком рано, но этого Лавеллан добавлять не стал. Вместо этого он деловито обшаривал карманы покойника, надеясь найти еще какие-нибудь эльфийские записи, вроде той, что оказались у мага-венатори наверху. Но сложенное письмо, обнаружившееся в рукаве убитого, древним и ветхим не было - изрядно помятый, но все же новый клочок бумаги был исписан торопливым, "прыгающим" почерком.
- "Дражайшая Кальперния! Милая, любезная Кальперния!" - эльф прервал чтение и вскинул брови: - Кальперния - это ведь женское имя? Наверное, это письмо предназначалось не ему. "Вынужден с сожалением сообщить вам, что последняя поставка задерживается еще на три дня. Знаю, как не любите вы задержек, но совершенно бессилен что-либо изменить - в Неварре бушуют повстанцы, и провести там груз стало весьма затруднительно. К тому же в пути товар несколько подпортился - двоих молодых мужчин скосила лихорадка, а еще одну женщину подрала пума..." - голос Йена дрогнул. - "Товар" - это люди?.. "... однако, я готов поклясться, что они все еще остаются работоспособными. Памятуя, как рассердил вас подпорченный товар в прошлый раз - бедняга Павсаний! - хотел бы особенно обратить ваше внимание на то, что моей вины тут нет никакой. Уповаю на ваше снисхождение, дражайшая Кальперния, и хочу напомнить, что я - человек маленький, деяния и помыслы мои целиком подчинены господину Вициниусу. С наиглубочайшим уважением, Нестор Лерно.", - повертев в руках сложенное в несколько раз письмо, долиец нашел еще одну приписку, сделанную уже другим почерком: - "Передайте это Кальпернии немедленно. Одному торгашу она уже сожгла лицо за избитого раба, и никому не хочется ощутить на себе ее крутой нрав снова. Она верно служит Старшему, а мы - служим ей", - он передал бумагу Дориану и нахмурился: - Ты что-нибудь понимаешь? - витиеватый слог неизвестного Лерно сбивал эльфа с толку, а сама суть написанного - работорговля! - с трудом укладывалась у него в голове.

Особой ясности слова Дориана не внесли, но в одном эльф был согласен с ним: Лелиане стоило взглянуть на это письмо. Юг - не Север, работорговцам здесь рад никто не будет, а если к тому же этот след поможет выйти на кого-то из высших иерархов венатори, эти сведения тем более должны попасть к тайному канцлеру. Ревниво проследив скрывшееся в сумке тевинтерца письмо, Йен все же промолчал: не время для подозрений и дележа "трофеев", сейчас бы выбраться.
То ли так казалось от усталости, то ли лестница и правда была бесконечной, но к тому времени, как Дориан коснулся засветившейся плиты, открывая проход, у долийца уже не было сил даже обрадоваться тому, что этот путь не окончился очередным тупиком. Вместо этого прежней, настороженной тишиной встретил их главный зал, с которого и началось путешествие по опасной башне. На мгновение сердце Лавеллана замерло - что, если сейчас они наткнутся на все те же запертые магией двери? - но окрик тевинтерца выдернул его из тисков страха, и эльф поспешил вслед за спутником.
Это и впрямь было величественное, захватывающее дух зрелище. Чтобы окинуть взглядом вспыхнувшие колдовским светом двери целиком, Йену пришлось высоко задрать голову; когда последний раз они наблюдали это восхитительное сияние, крепость превратилась в ловушку, но теперь... Массивные двери медленно расходились в стороны, словно отпускали добычу нехотя и могли вот-вот передумать. Может, именно это впечатление заставило Второго поспешить и оставить прекрасное зрелище за спиной.
Свежий, морозный воздух обрушился на эльфа вместе со слепящим светом белого, как молоко, неба. Щурясь и с удовольствием подставляя лицо редким снежинкам, он улыбался - казалось, только теперь напряженное ожидание смерти наконец отступило. И это приводило Лавеллана в столь добродушное настроение, что он даже обернулся к Дориану, слабо усмехнувшись:
- Наверное, сейчас зима тебе уже не так ненавистна?
Пройдет совсем немного времени, и на смену облегчению придут новые тревоги и заботы, но сейчас Йен мог позволить себе улыбку. Впрочем, прошло гораздо меньше времени, чем он предполагал - к ним, запыхавшись, приближался Митч, очевидно, приметивший их появление из опустевшего лагеря венатори.
- Помер, - вместо приветствия и вопросов, махнул рукой эльф, очевидно, говоря об оставленном на его попечение разведчике. - Два часа еще помучался, как вы  ушли, и помер, - только свалив со своих плеч эту ношу, Митч заметил, наконец, и плачевное состояние отряда, и его малочисленность. - А... а где все? Неужто всех венатори перебили?!
Йен отвел взгляд.