Каждый раз когда перед глазами Алистера разворачивалась какая-нибудь страшная картина, ему хотелось, чтобы Создатель существовал и был так милостив, как проповедовали ухоженные чистенькие сёстры в светлых залах церквей. Удары бича судьбы по собственному горбу витязь научился превращать в полезные уроки, но другим такого понимания и силы Алистер никогда не желал. Он ненавидел трагедии, он ненавидел, когда людей ломала жизнь и терпеть не мог зудящие незажившие раны из прошлого и эмоциональных инвалидов. Алистеру хотелось видеть людей цельных и полноценных. И сейчас, глядя на сидящую в багряных брызгах крови Мойру Стаффорд, на Алана, ещё не очнувшегося как следует, но уже что-то пытавшегося предпринять, и главное - на троих мёртвых стражей, дышащих разверстыми рубящими ранами по всему телу, - тяжело, увесисто ухнуло сердце в недрах стиснутой алистеровой груди. Меч его оторвался от расслабившейся ладони и вонзился в напоеный кровью чернозём, щит с полустёртым грифоном опавшим листом глухо ухнулся на траву.
- Мойра...

Мойра - это как королева-мятежница Ферелдена. Меня зовут Алистер. А этого пони - Обжора-Билл, теперь он твой. Знаешь, сколько он может сена съесть в один присест?

Раз, два, три медленных шага навстречу докрасна раскалившейся ярости. Грубая мозолистая ладонь - развёрнута, протянута навстречу.
- Мойра, дай мне руку.

Дай мне руку, я покажу, как садиться в седло. А теперь бери поводья и слегка тронь его бока пятками. Только аккуратно, упадёшь ещё...

- Ты ранена, позволь мне помочь, - медленно, бережно тяжёлые ладони ложатся на удивительного цвета светлые волосы, теперь испачканые красным; запах крови сменяется запахом мужского пота и кожи. Не даётся - рычит в ответ.

Ты не поранилась? Дай помогу! Я же говорил, тебе нельзя галопом...Твой папа меня убьёт!

Алистер был максимально точен и скор: короткий порывистый удар ребром ладони в основание черепа: достаточно сильный, чтобы разорвать ниточку сознания Мойры, достаточно слабый, чтобы не вызвать сотрясения и не перебить нерв. Женщина со вздохом обмякла у него на руках, но - невероятно - не выпустила топора из руки, и липкие от засыхающей крови пальцы пришлось разжимать один за другим. Берсерк. Кто бы мог подумать. Господи, ну и идиот же он! Кто же идёт в битву, не зная боевых качеств своих товарищей? Рвался в лес, что олень в чащу, не подумал спросить. Укоризненно толпились мысли в голове, но - за чёрным пологом отчаяния. Неужели опять на его глазах сломается человек?
  Раны ей перевязал наспех, но крепко. Чтобы только до замка крови не теряла.
- Вы можете идти? - удерживая банну, мужчина отправил Алану вопрос, приправленный могильным взглядом.
  Очнувшийся страж осторожно кивнул, Баррет горемычной своей головой - тоже:
- Отвезём её домой. 
  Алистер в два движения поднял Мойру на руки, и голова её, залитая алым, завалилась ему на плечо как у тряпичной куклы. Нащупав нужный центр тяжести, витязь двинулся со своей ношей сквозь доселе проломленную ими дорогу, осторожно, чтобы сломаные ветки не царапали банне лица. Там, на опушке, их ждали люди и кони.

***
  Знакомая спальня, свежая постель: простыни, меха, взбитые подушки вместо покрывала из весенней травы и прошлогодней прелой листвы, удобренных кровью стражей. На месте пекущего жара в ноге и боку - далёкая ноющая боль и желание почесаться. В ногах - тяжесть ласкиного свернувшегося тела. Яркий солнечный свет вместо красной клубящейся дымки, и в сиянии его вырезан тёмный силуэт Алана-гостя. Руки сцеплены за обширной спиной, а сам он смотрит в окно, на раскинувшийся перед ним Пик Дракона. Кто его сюда пустил? Почему он здесь? Сколько времени прошло и сколько времени вообще? Услышав шорох, мужчина развернулся: не взлохмоченный грязный бродяга, а обычный мужик. Одежда явно с чужого плеча - малость маловата, зато чистая. Борода и волосы - не в клочья, и более не грязно-жёлтые.
- Ты проснулась, - он быстро подошёл к кровати и сел на видимо заранее подготовленый невысокий стул. Ласка, тоже заметившая пробуждение хозяйки, подняла массивную здоровенную башку и крато проскулила.

Ни на секунду Алистер не мог представить каково это - стать убийцей собственных товарищей, хотя за время своего изгнания ему встречались... почти что подобные ситуации. Особенно сразу после Мора, когда в Ферелдене обнаруживались заражённые Скверной люди, постепенно теряющие по этой причине человеческий облик в пользу людоедской сути вурдалака. Вот тогда он видел немало людей, которые оказались вынужденными убивать собственных жён, детей, друзей, превратившихся в одичавших монстров. Алистер помнил, что именно этот факт тогда вытянул его из бутылки: в киркволльской таверне опухший от слёз беженец рассказывал ему об осквернённой его жене,  сожравшей их ребёнка прямо из люльки. И тут до витязя дошло, что Мор, может, и прошел, но последствия оставил, да и порождения тьмы от этого не исчезли с его скальпированой земли. И то, что его, Алистера, изгнали из Ордена, может, и правда, но это не отменяет другого факта:  Скверна в его крови осталась, и она всё так же поёт, когда в диапазон его ощущений врывается присутствие порождений тьмы. В тот вечер алкоголь никак не лез в глотку, хотя совесть так просила ещё стаканчика. А на следующий день мужчина впервые вернулся в Ферелден. И при виде таких вот случаев, ему всегда хотелось забрать тяжёлый опыт людей на себя, потому что он не стеснялся своей жалости к ним и не видел в ней ничего дурного. И положение Мойры Стаффорд не стало для него исключением.
- Если бы я мог забрать себе твою боль, - вот нисколько не смущался этот человек говорить такие абстрактные, пошлые и с практической точки зрения совершенно бесполезные вещи, просто потому что они были правдой. И потому что сам он знал, что когда ему было тяжело, не было никого рядом чтобы сказать доброго пустяка, кроме приплаченных для этого шлюх. И плевать, что с первого взгляда подобные утешения пусты, главное оставалось главным - человеческое присутствие и добрая воля. В какой момент большая добрая ладонь с росчерками шрамов и твёрдыми пузырями сорваных мозолей покрыла собой руку банны? Алистер слушал, смотрел прямо - пусть мягко, но с какой-то стороны совершенно беспощадно, и если бы банна заплакала, он принял бы это, потому что это человеческое, слишком человеческое. Но банна была из людей, заковавших себя в доспехи, закаливших себя в бою. И видно было - натура такая. А "спасибо" Алистер не воспринял. За что "спасибо"-то? За то, что слишком поздно пришёл?
  Последняя фраза банны перевела разговор в новое русло. Вспомнила всё-таки, пусть и была такой маленькой. Выловив взгляд Мойры, Алистер обронил:
- Меня зовут Алистер, - в повисшей тишине слышалась только возня крутящейся на месте Ласки, по наследсту от волчьего прошлого пытающейся утоптать одеяло, как когда-то её предки - траву. Что за Алистер, откуда, почему - говорить не стал: не время. Но добавил:
- Я хочу остаться с тобой, пока всё немного не утрясётся. Потом продолжу свой путь. А пока отдыхай, - сжав напоследок пальцы женщины, Алистер  поднялся со стула и оставил её одну.

  Сказал - сделал. Во всей этой истории и Алистеру отводилась кое-какая роль, и он обладал силой направлять события по нужному руслу, да не смог этого сделать. Так что оставлять Мойру одну в пучине всех последствий было бы несправедливо. Да и не хотелось. Поэтому мужчина остался в Пике Дракона ещё на несколько дней. Некоторые вечера проводил с Мойрой и тогда совал свой нос в её управление баннорном, сказать бы нахально - да слишком уж он казался в своём праве. И походило это больше на знак небезразличия. И спрашивать тривиальное, как Мойра себя чувствует тоже не чурался; захочет выговориться - вот ей и возможность, не захочет - пошлёт, и ладно. Его дело маленькое.
  Баннорн гудел от событий прошедших дней, пусть самых деталей народу и не разбалтывали. Да разве есть надобность людям говорить - если для полноценной беседы они сами могут прилично навыдумывать.
  И странным было лицо Алистера четыре вечера спустя, когда он заглянул после ужина к Мойре:
- Ты не против? Я хотел поговорить с тобой.

Отредактировано Алистер Тейрин (14-10-2015 09:04)

Алистер мог бы ответить на шутку, но по всей видимости настроение у него было не из блестательных.
- Я хочу поговорить с тобой о том, что случилось в лесу. И после, - он не стал ни брать кресло, ни тем более садиться к огню, но подошёл к Мойре, оперевшись руками о её стол. Он уже говорил с ней о том дне, не пытался умолчать о случившемся - да что толку? Они могли бы молчать об этом сколько угодно, но перестать думать  от этого точно нельзя. Да и Алистер всегда считал, что закапывать в горе в себе - это мазохизм, извращение и деструктивный нездоровый подход, и именно так можно стать уродом с кладбищем из гниющих людей, чувств и воспоминаний вместо души. Однако он не сказал Мойре того, что подтачивало его душу с того самого дня, потому что видел, как женщина утопает в делах, расхлёбывая болезненные последствия. Но смолчать витязю не представлялось возможности. Это не изменилось даже за десять долгих лет, когда он устроил Кусланду мозгопромывательство из-за кровавой жертвы Изольды Геррин ради спасения Коннора. И ведь Ирвинг в то время был ещё жив, могли бы потратить немного времени и усилий, чтобы решить проблему не уплачивая ценой жизни этой, пусть и неприятной Алистеру женщины, и лишая Коннора матери. Тогда в лагере все слышали как Алистер ругался Оливером, и, к сожалению, безрезультатно. Но Мойра - не Оливер, и несмотря на то, что он очень сочувствовал женщине, Алистера всё же понесло.
- Я не могу поверить, что ты отдала страже приказ схватить старика и подростка живыми или мёртвыми, Мойра. Как  ты могла? Ты не можешь просто вешать и убивать каждого виновного, тем более если виновному наверное и шестнадцати нет!  Ответственность за преступление лежит не только на них, но и на тебе, и на мне, на любом представителе государства, на любом гражданине. Эти преступники - тоже часть твоей страны, и ты не можешь просто защищать одну часть населения  от другой, потому что именно так происходят расколы. Сестра Альдаберта умерла от рук плохих малефикаров и теперь она святая? Господи, понимаешь ли ты, что делаешь? Ты указываешь народу на громоотвод, на козлов отпущения, которые пошли по своему пути, потому что между свободой и чистой совестью выбрали первое, но которые при этом являются такой же полноценной частью общества, которое ты должна защищать - пусть и от самих себя, но не значит - убивать, если ты даже не знаешь их преступлений! Парнишка убил сестру, потому что боялся, что  она выдаст его и его друзей храмовникам. Старик использовал магию крови, но чтобы защитить детей, - Алистер, если и пытался держать себя в узде, то точно не сумел. - Я не говорю, что они невиновны. Да, парнишка уже убийца, но он даже не построенная личность, он ещё мог бы вырасти и измениться! И если ты так переживала за его мать, то это его смертью ты хотела проявить свою с ней солидарность? А старик... Он хотел переговоров. Если мы не могли бы привести его сюда и судить по всей справедливости, мы могли бы хотя бы постараться помочь ему в том, чтобы он мог обучать детей, но под нашим присмотром. Да, он маг крови... - мужчина понизил голос, и тепреь оказалось, что он слегка охрип. - Но и ты берсерк. И не он начал драку и убил двоих стражей в приступе ярости.
Алистер посмотрел на огонь и даже под порослью бороды стало видно, как играют желваки на его лице. Как ни странно, в гневных словах его о бытии Мойры берсерком было осуждение, гнев, всё что угодно, но только не упрёк.
- Мне надоело, что государство натравляет людей друг на друга, отвлекая от настоящих проблем. Что делать человеку в стране, где Церковь имеет столько власти? -  он специально сказал "человеку", а не "магу". - Покориться? Добровольно идти в запертые Круги, где тебе шагу ступить не дают лириумные наркоманы с оружием в руках, которые с возрастом могут сойти с ума? И учат, что ты рождён с проклятьем в крови? Да, я согласен: если они берут на душу тяжкие преступления, то должны платить по заслугам. Но это не решение проблемы, это избавление от её последствий, чёрт подери.

Гнев закипал в Алистере при словах банны, и он едва сдерживался, и совсем не думал о том, что их могли подслушивать где-нибудь за дверью, что замок полон прислуги, и что даже у стен есть уши.
- Но теперь в Пике Дракона в людях прибавилось ненависти к малефикарам и магам в общем! То, что старик был магом крови ещё не значило, что он совершил какое-то страшное злодеяние в прошлом, за которое его можно было бы убить. Он украл детей - но он не убивал их, и как ты видела - они сами сбежали из дома! Да, это преступление, но оно не стоило его смерти. У него не было шанса поговорить с родителями детей, и откуда ты знаешь, что бы они сказали на его слова, узнав, что их дети обладают магическим даром? То, что случилось после - другое дело, но этого могло и не случиться, не прикажи ты их взять. Ты ни в чём не разобралась, когда приказала убить этих людей!  Смерть - не единственное возможное наказание, но оно отнимает у человека возможность исправить что-либо. Но самое главное - теперь мы с концами потеряли всех этих детей, и ни черта у нас нет кроме трупов и несчастных живых. Есть преступники, и я согласен, что некоторые преступления даже их смерть не искупает. Но некоторые из них делают ошибки, но не за все ошибки приходится платить смертью, особенно если тебе всего пятнадцать. Мы ведь люди и у нас есть такой выбор. Возможно, мальчишка был одержим, не знаю...Именно это грызёт меня, я не знаю кого именно ты хотела убить! Как ты можешь делать выборы, не зная всех составляющих задачи? Ты берёшь на себя право убивать тех, кто вредит твоей стране, мальчик взял на себя право убить того, кто хотел отдать всех его друзей Церкви. Но если ты знаешь, что ты можешь убить невиновных, то ты можешь выбрать не брать в руки топора. И всё же ты выбрала иной путь, раз смогла победить троих бронированых мужчин. Я не наивный пацифист, который думает, что все могут быть счастливы. И я убивал, потому что считал, что так правильно. Но если у меня есть хоть малейшая возможность сократить смерти хоть на одну...
  Мужчина проводил Мойру взглядом, и голос его постепенно мягчел против воли. Не мог он орать на кого-то кто так спокойно говорил с ним. Более того он прекрасно понимал, какую колоссальную ответственность берёт на себя эта женщина, какими тяжёлыми преступлениями марает свою душу, чтобы руки её подопечных оставались чистыми, и что она в первую очередь думает о своём баннорне. А ещё она не нашла иного слова для их отношений, кроме как "дружба". Господи, они общаются всего несколько дней, и Алистеру это слово ка кни странно нисколько не мешает. Чтож, может, "дружба" - большое слово, но Мойра нравилась ему, и нравилась очень сильно. Настолько, что он уже едва сдерживал желание всё ей выложить как есть. Более того, она ведь так молода. Ей совсем не больше двадцати, это так нормально, что она не умеет пока сдерживать и направлять свой гнев. Молодые берсерки - дело общественно опасное, но с возрастом учатся контролировать свой раж. Как Огрен, буйный Огрен, который мочился лавой и жрал младенцев в прикуску к своему прокисшему пойлу. Он был кошмарен в бою, расхлюстан, он мог быть мертвецки и до крайности пьян, но он ни разу не задел Алистера, когда они бились плечом к плечу, зато порождений тьмы паковал пачками. Мужчина набрал полную грудь воздуха и заговорил:
- Я имею право спрашивать с тебя за твои поступки и даже больше, - витязь, совсем окаменевший от напряжения, медленно шёл на Мойру. Не  шёл даже, скорее надвигался, и остановился близко к Мойре, возможно, слишком близко. С каких это пор лицо его стало таким неприятным? Ах да, кажется со слов "моя королева". Хорошо хоть не "мой король". Вид у Алистера был такой, словно он собирался сейчас сразить банну громом и молниями небесными, и он уже повторял в голове изъеденные молью слова "Я Алистер Тейрин, внебрачный сын короля Мэрика Спасителя, единственного настоящего короля Ферелдена, и законный наследник престола изгнанный предателем Оливером Кусландом десять лет назад". Но вместо этого у него вырвалось только:
- Я бастард короля Марика. И я собираюсь клеймить своё наследство, - он сказал это тихо, почти шёпотом, неотрывно тараня светлые глаза Мойры своими - пытаясь уловить в них хотя бы отражение её мысли или эмоции. Он страшно волновался, но шаг был сделан и пропасть неведенья, в которую он прыгнул уже поглотила его, и вот сейчас, прямо сейчас - он либо разобьётся о её дно, либо окунется в бурные, но надёжные воды её понимания. И всё же он игнорировал просьбу Мойры оставить её. Чёрта с два он уйдёт от неё сейчас, пусть даже ему придётся драться с ней, чтобы успокоить.

Отредактировано Алистер Тейрин (14-10-2015 19:47)

Сознательно убила... С каждой минутой - не лучше.
  Дрожит - значит возможности нервной системы содержать мышечный тонус пляшут на пределе, и через прикосновение судорожное сокращение мышц пробилось сквозь плотную рубаху на груди Алистера. И с каждым словом Мойры словно обухом топора вбивались в Алистера чувство вины обвенчанное с чувством уверенности, чувство стыда с гордостью на пару, чувство облегчения за руку с полынной горечью. Всё тут было ясно: он солидарен с её стремлениями, но средства они выбирают разные. Такие ли разные? Он не дрожал, зато сердце бухало так, что мужчина мог поклясться - Мойра слышит его бой на расстоянии и чувствует вибрации в воздухе, уже почти искрящемся в тех считаных сантиметрах, что разделяли их. Что за женщина! Даже без брони казалось, что банна Мойра Стаффорд укомплектована в полный тяжёлый латный доспех, и тот факт, что Алистер уже видел в этой броне трещины, только усугублял впечатление.
  Он молчал, слушая её и слушая как клокочет в его недрах раскалённое, густое и тягучее, чему ещё не было дано выхода, что ещё не окаменело в глухую корку. Если бы его прямо сейчас попросили припомнить, когда в последний раз он испытывал чувства подобной интенсивности, первое, что пришло бы ему в голову - это Собрание Земель, когда он, озлобленный, оскорблённый пытался вдолбить окружающим его представителям, что Логэйн Мак-Тир - предатель. 
  Алистер наверняка делал Мойре больно, а ведь ей и без того приходилось не сладко. Но вместе с тем через бронированный панцирь стали проглядывать её чувства. И всё же витязя одолевала и бесила эта её твёрдость, не давала покоя, и откуда-то появлялось удовлетворение когда он сдирал с неё многослойную шкуру. Неужели она всегда такая сдержанная кроме битвы? Невозможно. Не многие в баннорне могли бы похвастаться, что выше Мойры ростом, но Алистер, к странному своему удовольствию был именно из тех. И когда таяли миллиметры между их лицами, где-то из-под задворков сознания всплыла мысль, что Мойра Стаффорд красива, что рваный её ворот магнитичен для плавленого взгляда его глаз, и что ему страсть как хочется вытрясти эту женщину из её панциря, ободрать, оставить нагишом и заставить гореть, плавиться и кричать. Что-то страшно пересохло во рту, голова отяжелела, сердце забилось где-то между ушей. Страшное, могучее, тёмное, первобытное чувство наполнило мужчину, когда тяжёлое дыхание из недро раскалёной груди его приобрело жизнь в каком-то чужом, нехорошем голосе:
- Попробуй заставить меня.

Все эти дни ему было совершенно не до этого и чувство долга затмевало собой все остальные, которым недокороль отвёл в своей жизни место не на втором даже - на третьем плане. Нет, не сейчас он заметил, как красива  эта женщина - с первых же дней, просто были другие приоритеты. И только накалившаяся близость послужила катализатором для этих ущемлённых ощущений. И  если сильно захотеть, можно было даже услышать как трещит по швам самоконтроль, как со свистом в ушах лопается самообладание, как огненный смерч сметает последние границы дозволенного, раздувает горнила сердца, гонит по венам стаи разъярённого разгорячённого гемоглобина.
  Она пыталась выдворить его: на редкость сильная, но недостаточно, а когда не сумела - вмазала по его бородатой роже так, что голова его коротко мотнулась в сторону. Он обернулся, неся в глазах взгляд, которого никто прежде Мойры от него не видел и, наверное, не ожидал. О да, морда его поросла жёстким волосом бороды, в отличие от гладких девичьих щёчек, тело напряжённое, бугристое и словно набитое камнями, вместо нежных взлётов и падений мягких женских тел, которые грели Мойру ночами. А ободранные руки, которыми он сгрёб её плечи, нисколько не напоминали о маленьких птичьих крылышках услужливых малышек, щекотавших и царапавших кожу банны прикосновениями. И остатки миллиметров между ними растаяли под силой алистеровых рук, которые дёрнули банну на грудь витязя, чтобы позволить ему захлестнуть протестующие губы женщины волной бесконечно долгого поцелуя. А чтобы не отвертелась, не дай Создатель, Алистер подстраховался, накрыв её затылок своей ладонью, и терпеливо добиваясь, чтобы протест перетёк в согласие приоткрытых губ. В жизни не брал он женщин силой, но так же ему не встречались такие женщины как Мойра Стаффорд. Она брала на себя ответственность выбора каждый божий день, и Алистер решил лишь на одну ночь снять с её плечей бремя решения: здесь диктовала воля его тела, и в крайнем случае по утру она могла бы назвать его насильником.
  Она ещё боролась и отбивалась, но не было в её арсенале больше вразумительных речей, которые так успокаивали Алистера, и не было в ней достаточно силы, чтобы перебороть его физически. И несмотря на непреклонность, витязь принимал всё её удары - не  просто девичьи взмахи лапками, а поставленные удары, - и движения его были тугоплавкими, сильными, но без жёсткости - достаточно боли он ей сегодня напричинял. И волосы её оказались густыми-густыми, как редко бывает у блондинок, и через одежду можно было почувствовать и чудесную мягкость самых стратегически важных мест перемежающуюся твёрдостью налитых тренеровками мышц на плоскости крепкого живота.  И чтобы Мойра потеряла точку опоры этот обманщик, хам и скотина оторвал её от пола на пару сантиметров, чтоб если и было ей на что опираться - так это на его плечи; и отошёл поближе к камину, рядом с которым простирался обширный ковёр медвежьей шкуры, где и позволил носкам её сапог вновь дотронуться тверди. Насильно, с напором, но до неловкого нежно лицо банны покрывалось поцелуями, целью которых теперь были отнюдь не только губы женщины. И грубая его лапа ласково сгребала массу волос на её затылке в кулак, не отпускала, и давала волю второй руке сминать и комкать всё то, что попадалось ему под широкой рубашкой, которую пришлось рывком выправить из её штанов.
  Горячим густым мёдом залило голову и отекло, потяжелело в низу живота, и было волнующе переживать подобные чувства совсем под иным углом. Рассудок, в иное время напомнивший бы о технических сложностях подобной связи, покорно и зачаровано молчал. И Алистер знал, что после этой ночи боле не будет винить отца за своё рождение на свет. Это не могло быть иначе: Мэрик встретил такую же женщину, раз преступил свой долг о заключении брака перед лицом Церкви. О нет, он хорошо понимал, что делает, и не собирался оставлять банне подарочек в девять месяцев.
  Алистер не помнил, как они опустились вдвоём на этот ковёр, как он, едва оставив в покое её губы, вдруг зачем-то шумно втянул воздух у самого её уха - длительно, с упоением, сразу же после и здесь отдав волю плотоядным поцелуям-укусам, щекоча за ушком и у основания шеи бородищей. Зато надолго запомнился ему взгляд банны, в глазах которой можно было разглядеть сносящее башку обещание. В какой-то момент полетела в сторону рубаха Алистера, треснула и порвалась теперь уже до конца сорочка Мойры, высвобождая пышное буйство её плоти, да так, что витязь на какое-то отдал всё своё внимание только ему, голодной звериной и обросшей своей мордой тычась Мойре пониже ключицы, и вместе с тем навалившись на неё всем своим весом и заставляя спиной сочетаться с ковром.
  До чего она была хороша: скульптурное её тело отрицало покорное приятие его изначально данных природой форм. Нет, в плавных рельефах её скульптуры выражалась сила воли и упрямство характера, и было упоительно позволить ладоням следовать векторам её форм ради них самих, пока наконец протянувшаяся посередине подкачанного её пресса ложбинка не провела его руку по плоскости низа живота под краешек её брюк. Именно в этот момент мужчина снова накрыл губы Мойры своими чтобы украсть и присвоить себе первый её вздох.

Отредактировано Алистер Тейрин (15-10-2015 09:01)

Было умопомрачительно жарко, и полыхающий камин, так красиво ваяющий тело Мойры пляшущими пересветами, не был тому главной причиной. Она уже сдалась на волю своим инстинктам, она была гибкой и подвижной, горячей и такой живой, и Алистера обуревало какое-то особенное удовлетворение, когда он увидел, как её терпеливость обращается в пепел на его руках. Сейчас Мойра казалась бесконечно жадной, и витязь не стал протестовать, когда она с боем прорвалась в позицию сверху. Да и какой нормальный мужчина отказался бы от того, что предложила ему Мойра в награду за доверие? Пока её поцелуи плавились в самом эпицентре  его пожара, опьянённый витязь неотрывно следил за тем, что она делала. Алистер в отличие от Мойры глаз он почти не закрывал, и если встречались их взгляды - смотрел долго и с упоением. Все его чувства учавствовали в этом первобытном действе на медвежьей шкуре у пылающего костра: он пробовал Мойру наощупь, смаковал её вкус на языке, упивался её ароматами, алчно ловил каждый её стон; а весь её вид приводил его в тяжёлое возбуждение.
   Оказалось, что мужчин прежде Мойра к себе не допускала, чем и вызвала в Алистере воспоминание о его старенькой пыльной и наивной мечте о маленьком доме и семье. Отчего-то этот ничего сам по себе не значащий факт вызвал в мужчине смутное удовольствие, и когда Мойра впервые села на него, он ещё некоторое время крепко держал её за талию, чтоб не вздумала тут же приподняться.
  В более статичных условиях Алистер мог бы предоставить Мойре целую ночь одних только её капризов и желаний. Но ночь у них могла оказаться одной единственной, и то, что следовало после тонуло в неизвестности, и не было в витязе расслабленности. Он хотел успеть всё, чего хотел в эту ночь, урвать всё, что у Мойры есть ему предложить, и в какой-то момент она снова была примята мужчиной к ковру. Долго их первый раз не продлился, потому что слишком давно у Алистера не было секса. Но витязь был неуёмен и в боевую готовность вернулся в самый разгар упоительно долгого его поцелуя с губами Мойры (теми, что пониже). Запала в нём хватило на всю ночь, в которую он успел испробовать Мойру в таких качествах и позах, в каких не пробовал ещё ни один мужчина и ни одна женщина.
   Каждый миг таил в себе бесконечность, и всё же ночь пролетела ужасно скоро. Пятнышки крови на внутренней стороне мойриных бедёр засохли корочкой и в бледном предрассветном сумраке казались чёрными. Алистер поскрёб одно из этих пятнышек ногтём, а потом растёр между пальцами в крошку. Огонь в камине догорел, оставив только тлеющие уголки, и теперь, по мере того, как их тела остывали, к блестящему от пока витязю стал прокрадываться холодок. К Мойре по всей видимости тоже, раз в полумраке Алистер разглядел как покрылась мурашками и отвердела венчиком сосца её грудь. Пришлось потянуться к одному из кресел, чтобы стянуть с него обширный шерстяной плед, чтобы под ним подмять Мойру себой и загрести руками всё, что в них может поместиться. 
  На всю мешанину из проблем налёг ещё один куш. Проще жизнь от этого не стала ни для кого. Но свои чувства Алистер знал хорошо и в них не сомневался. Ему было совершенно ясно, что он хотел бы повторения банкета, что он хочет узнать эту женщину лучше и что уже известное о ней ему пришлось по нраву. Нет, Алистер Тейрин, ты совсем не такой хороший человек, каким хочешь быть. Завалился, наистерил, сунул свой нос везде от государственых дел до панталонов белокурой мадам Стаффорд, поругался, заявил, что наследник, валял и кувыркался по ковру всю ночь, сконвертировал в бисексуалку. По шее бы тебя, Алистер Тейрин, по шее бы...
  Секс у Алистера был, но крайне редко. Когда в последний раз он получал от него настоящее полное удовольствие? Да почти никогда. Как бы не выдалбливала жизнь из его чугунной башки романтику, её остатки не давали мужчине удовлетвориться случайными связями, а жизнь в бегах и изгнании не очень-то сопутствует созданию долговременных отношений. Особенно, если по факту избранница становится предательницей в глазах настоящего правительства и ей грозит за это смертная казнь. Были у него связи в борделях, были у него селянки и горожанки, которые видели немало романтики в интрижке с крепким и неухоженном воином. Сам Алистер почти никогда не подкатывал к ним, зато Мойра стала большим исключением. Мало того, что он сам инициировал секс, так ведь у него нарисовались на эту женщину и планы кое-какие.
  - Твои слуги наверняка всё слышали, - тихо заметил мужчина в ухо любовнице, и дыхание его вызвало новую волну мурашек на её коже. Ладонью своей он покрыл тёплый и всё ещё влажный тупичок между её бедер и теперь лениво гладил. Он думал о том, что трезво мыслящий человек без особых усилий мог бы предположить, что Алистер просто подкатывает колёса к молодой банне, чтобы заручиться поддержкой. Он надеялся, что Мойра больше не трезво мыслящий человек.

Прошедшая ночь была яркой и испепеляющей, как молния, и такой же короткой. Мойра в мгновение ока воздвигла между ней и Алистером ледяную стену, какой не было между ними с самой первой встречи, а потом на два дня исчезла за ней. Не впервые приятные картины в голове витязя обратились эфемерной дымкой, в реальности Мойра не только не ответила взаимностью на его симпатию, но и не соизволила вообще ничего разъяснить. И если первое Алистер способен был понять, несмотря на досаду: он сам форсировал события, а Мойра ничего ему не обещала. Но тот факт, что они ни разу не обменялись даже фразой мужчине был совсем не по душе. Он терпеть не мог неясности. Если бы она сказала ему: "шёл бы ты, Тейрин, лесом, мы с тобой хорошо провели время, на этом и разойдёмся", то ему бы не пришлось ломать голову. И в то время, когда он не прочёсывал вместе с егерями лес, он бился о неприступные скалы этого каменного "У банны очень много дел".
  Алан со следующего дня изменился как по мановению жезла, и последний Тейрин понимал, что на то могло быть несколько весомых причин, и в компанию стражу не набивался. Витязю было несвойственно сильно стыдиться своих  вспышек, потому что в основе их зачастую лежал благородный порыв. Но в том, чтобы овладеть женщиной мало благородства, и, как если бы этого оказалось мало, у их связи были последствия. Возможно, по наивности своей Алистер думал, что события той ночи не покинут кабинета Мойры, или во всяком случае не с таким резонансом. Но неуверенность эта окончательно рухнула, когда на середине коридора его настигли звуки повышенных голос. Голова короля-изгнанника вспыхнула огнём то ли стыда, то ли гнева, и шаги его непроизвольно ускорились. Если брат Мойры так печётся о чести своей сестры, что ж он орёт на весь замок. И всё же у самой двери движения Алистера застопорились. Постойте, это же Освин Стаффорд. Он знал Алистера в лицо, потому что витязь был одним из тех, кто дал ему свободу тогда, в подземельях Хоу. И как бы давно это ни было, и пусть говорил с ним тогда Оливер, забыл ли брат Мойры лица своих освободителей? Алистер не знал, и поэтому вместо того, чтобы пойти на поводу импульса, с трудом покорился страху быть узнанным, и когда раздалось ясное "Входите. А ты, брат, выйди", мужчина с позором отвернул и опустил лицо, прижав небритую щёку к плечу и прячась за свисающими на глаза волосами. И когда дверь с грохотом распахнулась, Алистер не посмел поднять на Освина лица. Господи, если он узнает в нём бастарда короля Мэрика... Ведь Сигард был на собрании земель, и вполне мог сообщить собственному сыну о том, что линия Тейринов не прервана. Лишь краем глаза витязь заметил нижнюю часть костылей и приволачивающиеся ноги несостоявшегося банна.
- Ты... - раздался его голос, но Алистер торопливо с видом последнего труса вошёл в кабинет Мойры, отрезав:
- Мне надо пройти, - и он спиной ощущал полный тяжёлой презрительности взгляд Баррета. И лишь когда этот критический перекрёсток его с Освином дорог был пройден, Алистер поднял взгляд и нашёл себя стоящим напротив Мойры.
- Я не хотел уходить пока... - досадуя на присутствие Алана, витязь прервался. - Пусть он уйдёт.

Витязь был обескуражен. Два дня белого безмолвия сменились той лёгкой простотой в словах и действиях, которые проявила банна, когда Баррет скрылся за оглушительным хлопком двери. Слишком быстро и слишком стремительно эти двое остались вдруг наедине, поэтому Мойре не стоило повторять дважды.  Как только она пересекла грань дозволенного, как только руки её взмыли к воротнику рубашки Алистера, он быстро присвоил её тело своим рукам. Ответ его был готов и бродил в нём два с лишним дня - простой, жестокий и несправедливый.
- Ты мне нравишься и я хочу узнать тебя лучше, Мойра, - теперь, когда они стояли так близко, нос к носу, голос можно было бы максимально понизить. А ещё можно было постараться выгнать настырного Алана из своих мыслей, приобретающих нехороший оттенок. - Я хочу, чтобы мы совершали свои поступки вместе, я хочу вмешиваться в твои дела и в дела баннорна. Хочу, чтобы ты узнала меня...
  Тогда, во времена Пятого Мора мысль о том, чтобы рассказать кому-то о своём происхождении вызывала в Алистере отторжение. Впрочем, это оставалось истиной, вот только не с Мойрой Стаффорд. С несвойственной ему жестокостью Алистер обрушил всю тяжеловесную правду на хорошего человека. Зачем? Мужчина знал ответ и ужасался ему. Вот и не стал разбавлять свои прикосновения лживой лаской, потому что не было ни ласки, ни нежности в том, что он натворил. Как свинцовой тяжестью лежали одубевшие его ладони на пояснице и плече банны, так и сердце булыжником тяготило грудь. Пришёл, разворошил гнездо, нагадил хорошему человеку... Совсем ведь одичал в бегах, совсем забылся. И прежде чем Мойра начала говорить, покачал головой, безмолвно призывая к молчанию.
- Я всё понимаю, и, думается мне, знаю, что ты скажешь. Я много дел натворил, и казалось бы на горячую голову. Но как бы я не сочувствовал твоей доле, я не жалею ни о чём, что причинил тебе в эти несколько дней, Мойра Стаффорд: ни о душевной боли, ни о нашей с тобой ночи, ни о том, что она за собой повлекла. Потому что, если со мной не случится беды, мы с тобой всё равно ещё встретимся и должны будем либо кооперировать, либо воевать. А я не хочу с тобой воевать. Мне нравится, что Пик Дракона в твоих руках, и мне нравилось, когда ты была - в моих. За одно только я прошу у тебя прощения, - он ещё слегка склонил своё лицо к Мойре, чтобы коснуться своим лба её, - что оставляю тебя и что не разделю с тобой последствий этих дней.
  Мужчина с запустил твёрдые пальцы в короткие светлые волосы банны, пространно и туманно про себя отмечая, что примерно такими в детских книжках изображают короля и королеву: статные, светловолосые и светлоглазые. Только вот действительно, не писано в таких книжках ни про Мор, ни про гражданскую войну, сбежавших детей, полуобморочных матерей, смерть товарищей от собственной руки и непосильную тяжесть выбора. Там описано то, с чем последний из Тейринов распрощался с первым глотком крови древнего бога и с первым решением не оставаться больше не у дел: "и жили они долго и счастливо, и умерли в один день".