В стоящем перед ней старике Мойра не видела отчаявшегося, она видела похитителя и малефикара. Испуганный подросток был убийцей, явно не тем, кто поднял клинок случайно.
И, собственно, она оказалась права.
Да вот только много ли в той правоте радости и много ли толку?
Красной волной ударило в глаза, Мойра едва успела прикрыться локтем - не зачем-то, по привычке, но это не помогло, потому что красное и так уже заливало ей мир, без вмешательства проклятого малефикара. Она держалась взглядом, почему-то за гостя, может, потому что названый брат, всегда бывший для нее скалой в море безумия, сам сейчас был зол и растерян, и сам не знал, как выплыть.
Но второй Алан скрылся, за ним сомкнулись ветви и багровая пелена. Пока Мойра еще была на что-то способна, она коротко прокляла демонова мага и указала мабари в сторону.
- Домой! Домой! - банна не была уверена, что показывает в нужном направлении, но псы знали команду, и никогда не ослушались бы ее. В последний раз оглянувшись, они тоже исчезли.
Влажный и льдистый одновременно воздух стал таким густым, что его можно было глотать кусками. Мойра и Баррет отступали, капитан стражи безуспешно вглядывался в глаза подчиненных, пытаясь найти там хотя бы признак собственной воли, что-то, к чему можно воззвать. Ничего не находил. Маг скрылся, но заклятие осталось.
- Эдвин. Эдвин, посмотри на меня. Берт, вспомни, кто ты. Том...
Он не договорил.
Со стороны, вероятно, было очень странно смотреть, как человек в доспехах мягко складывается, будто тряпичная кукла. В тишине, наступившей сразу после того, как уши заполнил глухой стук пульсирующей в висках крови - Мойра не слышала ни скрежета поножей, ни шороха его кольчуги, последнее, что она еще смогла осознать, это не самый громкий звук, с которым ее локоть повстречался с виском Алана.
...И никогда не перекладывай на плечи твоих людей выбор, который должна сделать ты сама.
Странно, но это говорил ей не отец. Банна Стаффорд смутно помнила мать, всё, что осталось в памяти - синие глаза, мягкие руки, несколько наставлений.
И отвечать за твой выбор они тоже не должны.
Мойра выдохнула, по-детски шмыгнула носом и перехватила рукоять Душечки поудобнее: отпустить было несложно.
- Ййй...иии! - жуткий монотонный визг повис над поляной, драться молча она не умела, и попытаться не могла. Нужно было рвануть навстречу, сломать строй, сбить им шаг, чтобы не дошли до упавшего Баррета и своего сбитого с ног сослуживца, который, кажется, начал приходить в себя, и, судя по движениям, действительно - в себя. О том, что после этого она окажется в положении медведя, окруженного гончими, задумался бы любой здравомыслящий воин. Но, конечно, не берсерк.
Пока еще сверкающая стальная дуга - замах топора - сносит щит, превращается в вихрь, и, сквозь режущую боль в незащищенном боку, Мойра делает еще один рывок.
Эдвин, у него жена и двое маленьких ребятишек, она ему носит пироги на дежурство и, однажды, вела домой пьяного за ухо с праздника, а он шел, повесив голову, как наказанный мабари.
Кровью в лицо. Создатель, да почему же всегда в лицо?!
Берти - "маленькая банна, бейте сильнее, мне не больно" - седые виски, лысина, живет в казарме, оставив дом женатому сыну - пустые глаза, тяжелый удар в живот, не защищенный ничем: женщина должна отлететь, но едва отшатывается назад, ярость держит ее на ногах, и теплое, текущее по левому боку, только подпитывает ее. Взмах, хруст костей под лезвием.
"Я бью, Берти, я бью! Смотри, теперь хорошо?"
Удар со спины, потом плечо - наливается тяжелой болью, тут бы бросить всё, бросить оружие, но красное только вспыхивает ярче. Обернуться - с другой стороны бьют под колено сапогом.
Она не надевала доспехи: нога подломилась, но ярость поднимает обратно, держит за нее топор, раскручивает вихрь - и вихрь быстро наливается кровью.
Баррет очнулся от боли в голове, как бы странно это ни звучало, и тошноты. От того, что он увидел, опершись на одну руку - вторую пришлось приложить к виску, чтобы хоть как-то это унять - его затошнило еще больше, и он не мог бы точно сказать, то ли и впрямь из-за самого зрелища, а то ли из-за дурного тягомотного ужаса, который навевало и оно, и осознание произошедшего.
Медведь, ломившийсяч сквозь кусты, вылетел на свет и оказался "Аланом".
Тяжело опершаяся на топор Мойра, Мойра в окружении тел, в крови, своей и чужой, неловко заваливающаяся сразу и на левый бок и на правую ногу, подняла лицо и
зарычала.
- Пожалуйста, - очень медленно сказал Баррет и ему, и приходящему в себя младшему стражнику - везунчику, как ни посмотри, - не делайте лишних движений.