Снаружи сурово штормило: на дворцовые крыши обрушивались каскады воды, подгоняемой шквальным ветром, а за ячеистыми окнами было ничего не разобрать, кроме всё той же тёмной, неспокойной водной мути да листьев и веток, которые то и дело, словно прибоем, пластало о толстое стекло. Когда Горейс выбрался из кареты и с церемонностью, отработанной до автоматизма, подал руку Флоре, над их головами незамедлительно растянули плотное тканое покрывало. Дипломатическая миссия Старкхевена вошла в маркхэмский дворец, спелёнутая им, словно проповедники – ризами. И так же, как и проповедникам, им предстояло держать речь перед теми, кто их взглядов, вероятнее всего, не разделял. Внутри было определённо ненастнее, чем снаружи.
Им дали немного обсохнуть – недостаточно долго, чтобы окончательно прийти в себя после торопливой поездки. Горейс с последовательностью неисправимого педанта поправлял посольскую ленту, манжеты, шейный платок, молча наблюдал, как прихорашивается Флора. Пожалуй, в сумме их приготовления не выглядели наведением марафета; больше всего это походило на то, как солдат, готовясь к бою, проверяет экипировку. Так оно, в сущности, и было.
Мажордом спешно раскланялся и повёл их в зал для переговоров, подставив взглядам утлую спину. Горейс привычно справлялся с беспокойством, с головой уйдя в рутину; он механически чеканил шаг по звонким маркхэмским полам, возле него рука об руку через ненастный полумрак, пропитанный запахом разогретого свечного воска, плыла Флора. В поездке они успели выдвинуть и опровергнуть не одну версию о причинах срочного вызова, высказывали догадки от нейтральных до откровенно упаднических, пока не обнаружили, что уже который час упражняются в празднословии на пустом месте. О причинах столь настойчивого приглашения в Маркхэм было известно мало – ровно столько, сколько потрудились огласить приглашавшие. «Глаза и уши», что были в подчинении у Горейса, в данном случае ничего не увидели и не услышали. Впрочем, уже в пути во время остановки его догнало расплывчатое известие о неких контрабандных неурядицах с участием его подопечных. Горейс собирался разобраться с этим по возвращении.
Мажордом, не сбиваясь с курса, успевал регулярно обращать в их сторону свой лик. На лике почтительная услужливость время от времени уступала место чуть менее почтительной улыбке человека, который знает больше, чем говорит. Лишь на подступах к приёмному залу мажордом медоточиво сообщил, что, помимо известных им представителей дипломатической миссии, с ними будет иметь удовольствие познакомиться мессир Линдсэй, старший маркхэмский дознаватель. Горейс, насколько позволяла ему его мертворождённая экспрессивность, заверил, что они будут счастливы пообщаться со столь достойным представителем маркхэмского Двора. Во взгляде, с которым он после этого обратился к Флоре, особого счастья замечено не было.
- Я удивлён, что это знакомство не состоялось раньше. – В переводе на общеупотребительный язык это значило «мне неизвестно, зачем на рядовой встрече заявлен старший дознаватель, и мне это определённо не нравится».

Отредактировано Горейс Альгеди (21-09-2015 23:35)