А еще говорят, что южане - снулые рыбы, и от один их унылых голосов можно покрыться коркой льда. Хищно обнимая Мойру в ответ на безжалостное тисканье, слушая ее вопросы и даже не пытаясь сдерживать смех, Дориан думал, что тот, кто придумал этот бред, был, наверное, за что-то на Юг обижен. Похоже, лютые здешние холода кровь только горячат, а он, Павус, рядом с этой женщиной, кажется, и сам становится немного южанином.
- Мой хвост сияет красками, как никогда, яркими, никому на него не наступить! Его пока не видно, но скоро непременно распушу, - оказывается, акцент в речи у него становился слышнее не только от злости, но и от радости. - О, не знают меня здесь только ленивые и раненые, делаю я все самое интересное, а выбраться мне удалось... - на его лицо на секунду набежала тень, но почти тут же исчезла, - наверное, милостью Создателя, других объяснений ни своему спасению, ни всему остальному я пока не придумал. Идем, расскажу все, что захочешь. А спрошу еще больше! - сурово посулил Дориан и, смешливо сощурившись, посмотрел снизу вверх в лицо так и не спешившемуся капитану Мойры: - Приятно видеть, что вы по-прежнему живы, мессир Алан. Я буду бдителен, как стражник у дверей спальни архонта, обещаю. А вы и в самом деле отдыхайте, Мойра права. И мы отдохнем, - махнув спутнице в сторону таверны, он зашагал туда первым, чтобы показать дорогу.
  "Мойра"? Даже не "монна Мойра", а просто "Мойра"? Получается, она перешла на "ты", а он в ответ - на манеру общения, подходящую близким друзьям? И при этом даже не чувствует неестественности или хоть какой-нибудь неловкости происходящего? А ведь похоже, что так, демон его все побери и, наверное, пора бы уже перестать удивляться этой необычайной дружбе с первой драки и просто радоваться ей.
  Судя по тому, что капитан Алан остался вести явно обстоятельную беседу с младшим офицером Инквизиции, они с Мойрой тут не на день и не на два, есть шанс, что дела задержат их надолго, и мысль об этом грела Дориана. Можно будет выпить, посмеяться - в кои-то веки не над кем-то, а с кем-то - и, возможно, даже не слишком держать лицо, очень уж много Мойра уже успела на этом лице увидеть.
- С выбором у них бедновато, - тоном знатока откликнулся он, входя следом за ней в таверну. - Но травяными отварами точно не обделят. А к горячему меду даже подают рагу. Не уверен, правда, не потому ли, что без меда это рагу никто не заказывает, - Дориан с сомнением покосился в сторону стойки, за которой сияла радостной улыбкой Флисса, и опустился за стол как только о столешницу грохнули латные перчатки Мойры.
  Несколько секунд он просто молча улыбался своей собеседнице, не зная, с чего начать. Вопросов было много, а пережитого, кажется, еще больше и о некоторых вещах до сих пор страшно было говорить вслух. И чем страшнее, тем сильнее хотелось рассказать: казалось, что так вернее получится страх укротить. Все еще не зная толком с чего начать, Дориан покачал в руке кружку бренди, которую перед ним услужливо поставили, а потом начал с конца.
- Думала, что мне пришел конец, да? - полуутвердительно сказал Дориан и усмехнулся. - Не буду врать, несколько раз я был до смешного близок к этому, но, похоже, Создатель бережет меня для какого-то более эффектного финала, - он коротко рассмеялся и приложился к кружке. - Кстати, тоже самое я думал о тебе, мои соотечественники бывают очень злопамятны. Но давай по порядку, а то мы даже не знакомы до конца, - он выпрямился, как делал всегда, когда собирался представиться полным именем. - Я - Дориан Павус из Каринуса, в восточном Тевинтере имя моего дома знает каждый ездовой скорпион, а здесь некоторые повадились называть лордом, но это ерунда, потому что у нас совсем другие титулы, - Дориан задумчиво подергал себя за ус. - В Ферелден я пожаловал полный добрейших намерений: найти своего бывшего учителя, который во что-то странное ввязался и что-то странное затеял - вот и все мои сведения на тот момент, что мы с тобой встретились. А потом оказалось, что мой бывший учитель служит древнему злу, мне пришлось спасать от него Вестника, я... спас, как мог, и теперь учитель за решеткой, а мы с Андреасом, Встником, успели подружиться, и я обязательно вас познакомлю, если захочешь. Это если в двух словах. А теперь твоя очередь, - он снова сделал несколько глотков бренди, глядя на Мойру поверх края кружки и заинтересованно блестя глазами. - Я хочу знать все! То есть, конечно, все, что ты пожелаешь рассказать.
  От очага, в который подбросили дров, сильнее потянуло жаром, Дориан подвинулся так, чтобы это тепло поймать, и вдруг почувствовал, как тяжесть последних недель отступает и слабеет понемногу.

Дориан слушал Мойру, откинувшись на стуле и глотая совсем степлившийся бренди, и ловил себя на том, как же многое для него изменилось за прошедшие полгода: раньше весь этот разговор был бы этаким экзотичным развлечением в компании дружелюбной и яркой женщины, но при этом варварки, которую вряд ли удастся до конца понять. Вот только из песни слов не выкинешь: прошедшие месяцы он прожил, а не проспал, с опытом, которым так жестоко оделил его Юг, успел сжиться, и никакой варваркой, на которую можно насмешливо и снисходительно поглядывать, Мойра не была. Она была другом, проверенным в деле гораздо лучше, чем имперские приятели, и собеседником, с которым альтусу из Каринуса теперь было куда легче найти общий язык, чем с давними знакомыми. И он в самом деле понимал, о чем она, даже если временами приходилось читать между строк, а в речи собеседницы то и дело мелькали незнакомые слова вроде "амбар" и "обмолот".
- Окуривать, чтобы крысы повылазили... - задумчиво проговорил Дориан, рассматривая содержимое своей кружки с таким видом, как будто надеялся узреть там нечто важное, а потом резко, зло рассмеялся и поднял глаза на Мойру. - Знаешь, а ты права: то, чем занимается Инквизиция, очень на это похоже, я поэтому и решил с ними остаться... Я хочу сказать... - он на несколько секунд смолк, подбирая слова, которых для такого открытого, прямого разговора почему-то очень не хватало. - Мир почти вывернулся наизнанку, сама его ткань треснула, а все вокруг так и продолжают старый длинный танец. Империя, которой все это пока не слишком коснулось, поглядывает издалека, прикрываясь батистовым платочком, и втайне наслаждается тем, как лихорадит Юг, а Юг отдается этой лихорадке радостнее, чем любовнице, - Дориан презрительно фыркнул и только сейчас заметил, что повысил голос и привлекает к себе лишние взгляды. Кашлянув, он усмехнулся и снова заговорил немного тише: - Это долгое вступление было к тому, что тебе здесь понравится: Инквизиция выманивает и травит крыс с умом и талантом, а ты в этом деле тоже очень хороша, иначе бы я тут не сидел. Поэтому я надеюсь, что ты тут надолго даже несмотря на то, какое дрянище местная погода, - вот это прозвучало с настоящей страстью, Дориан даже ворот мантии запахнул поплотнее, хотя в таверне было тепло. - Мне кажется, здесь и летом будет так же. Так и жду, что однажды утром все-таки проснусь ледяной статуей и, наконец, перестану мозолить глаза здешним храмовникам, - один из них как раз сумрачно уставился на него из противоположного угла таверны, и Дориан насмешливо отсалютовал ему кружкой.
  Бренди все не кончался и не кончался, и это было на редкость удачно: чем больше Дориан пил, тем больше у него развязывался язык и тем сильнее хотелось откровенничать, а от самой возможности говорить и слушать, не взвешивая каждое слово, как будто слабели и спадали веревки, все это время туго стягивавшие грудь.
  Титул Мойры не удивил, да и не мог удивить, наверное: положение угадывалось в ней еще при первой встрече, а потом впечатление только укрепилось тем, как уверенно она держалась, отдавая приказы и с какой готовностью ей подчинялись. Впрочем, несмотря на сходство статусов, Дориан тоже был рад, что обошлось без церемоний: слишком уж непохожи тевинтерское и ферелденское дворянство, чтобы ей понравилась его вычурная галантность.
- Мы и в самом деле очень удачно обошли разговоры о погоде, дальних родственниках и достоинствах наших правителей, монна Мойра, - негромко хохотнув, Дориан отвесил подруге нарочито церемонный полупоклон, а потом прибавил: - И демон меня побери, если я не рад этому, боюсь, я не понравился бы тебе в обычных условиях, - он лукаво сощурился. - А так мы уже друзья, и тебе некуда бежать. К тому же у меня есть Вестник - козырь в рукаве, - Дориан победно прищелкнул языком, задумчиво помолчал несколько секунд, а потом заговорил сдержаннее и серьезнее: - И Вестник - это, кстати, отдельная история...
  На сей раз, смолкнув, он молчал дольше прежнего: взвешивал слова, унимал вихрь ненужных и несвоевременных чувств, формулировал мысли так, чтобы они прозвучали и внятно, и веско, прикидывал, не заденет ли чем-нибудь свою новую подругу, задевать которую совсем не хотелось. Одним словом, как говорил учитель, намечал схему эксперимента. А потом заговорил, медленно, взвешенно и, к собственному удивлению, горько.
- Ты сказала: демоны, Брешь, древнее зло - и все просто. Знаешь, это не так, - теперь Дориан смотрел Мойре в лицо: - Они боятся его, Вестника. Боятся, потому что он маг, боятся, потому что вышел из Тени, потому что не лижет сапоги храмовникам, потому что не бормочет молитвы, отмаливая собственный дар. Иногда мне кажется, что он та самая Гвеночка, о которой ты говорила: они - почти все они - с удовольствием бы его вздернули, тогда, в начале, а сейчас готовы повесить на него все свои заботы и все равно, Бездна их возьми, трясутся и шепчутся по углам! - он со стуком поставил кружку на стол, как совсем недавно Мойра, а потом прибавил, криво улыбнувшись: - А ведь Андреас дворянин, хорошего рода, его место среди своих. Как так получается, что он не наследует, а потомственная свинья со Штормового берега - может? Кстати, почему он свинья, этот банн? И как так получается, что ты, в отличие от них, не боишься ни Вестника, богомерзкого мага, который наверняка исказит учение Андрасте, ни меня, злокозненного магистра? - Дориан снова усмехнулся, но в этот раз вышло смущенно и немного растерянно. Он тихо хмыкнул, взболтал то немногое, что осталось от содержимого кружки. - Хмельной у них бренди, я начинаю говорить меньше и хуже обычного.
  И только сейчас, переводя дух после долгой тирады, Дориан сообразил, что так и не поделился никакими интересными новостями, сказал мало нового, зато на вопросы и горечь оказался так щедр, как не был уже несколько лет. От этого хотелось выпить еще, а потом смущенно отвести взгляд, словно он выставил себя болваном на свидании.

Дориану еще с юности нравился звук собственного голоса и поговорить он, в общем-то, любил, однако Мойра принадлежала к числу людей, которых было интересно слушать, а не красоваться перед ними собственным красноречием. Ее слова, грубые, однозначные, лишенные обычного шелкового флера, так часто используемого, чтобы замаскировать ложь, полуправду или собственное лицемерие, заставляли внутренне откликаться, задумываться над ответами. Впервые за долгое время Дориан размышлял не о том, как бы так ответить более обтекаемо и гладко и не о том, как ужалить собеседника побольнее - он и вправду думал о том, каковые ему кажутся на вкус мысли и взгляды собеседницы и, кажется, был готов ответить ей с такой же прямотой и честностью, с которой высказывалась она сама.
  А отвечать, между тем, было на что: "плохой закон", "ответственность, а не привилегия", "учение Андрасте в том, чтобы не быть уродом" - судя по всему, что он успел увидеть на Юге, за такие речи Мойру непременно заклеймили бы в лучшем случае сумасбродкой, в худшем - еретичкой и опасной смутьянкой. Ну чем не рекомендация для порядочного человека? Дориан смешливо фыркнул при этой мысли и уже в следующую секунду вынужден был несколько смущенно стирать с усов капли бренди.
- Раз умение чуять отсутствие уродов привело тебя сюда, не верить не могу: их здесь все-таки существенно меньше, чем везде, где мне доводилось бывать прежде, - он широко улыбнулся, но тут же слегка нахмурился, глядя на кружку у себя в руках. Дома он не однажды и не дважды слышал, что если уж общаешься с бренди, вином или тем более элем столь нежно и тесно, неплохо бы хоть съесть что-нибудь, но это всегда больше напоминало нотацию, чем беспокойство, а вот сейчас от слов Мойры вдруг стало неловко. Дориан поставил кружку на край стола, а потом пальцем отодвинул ее чуть подальше. - Я и правда в последнее время живу на бренди, ну или на вине, если здесь появляется что-нибудь получше разбавленной бурды. С ними теплее, а то в этих хижинах не спасает даже то, что здешние громко величают печами. Да и спится сейчас лучше с бренди, чем без него, - Дориан помрачнел, припомнив историю с Алексиусом и Редклифом, слегка передернулся и поспешил отогнать жуткое воспоминание, пока память услужливо не добавила к нему еще что-нибудь, например, демонову долийскую башню. Чтобы не думать, о чем не надо, нужно говорить, побольше, побыстрее, поинтереснее. Он снова улыбнулся: - Но я ел! Совершенно точно помню, что завтракал каким-то подозрительно серым пирогом, и Флисса обещала мне ветчину на обед. Я медленно пьянею, - бестрепетно и лживо заверил он Мойру и тут же продолжил: - Допрос - это совсем не то, что должно быть между нами, а мои рассказы - не то, что нужно, если нет цели кого-то напугать. Хотя... тебя ведь и правда ничем не напугаешь, так что я, пожалуй, тоже начну с конца - с предыстории своего участия в спасении мира. А там и до всего остального доберусь.
  Рука сама потянулась к кружке с бренди и, уже глотая тепловатую сладкую жидкость, Дориан почувствовал, как ведет голову. Подумав, что если он хочет уйти отсюда твердо и на своих ногах, и правда стоило бы поесть, он махнул рукой Флиссе: пусть уже вспоминает о своей ветчине.
  Прежде, чем заговорить, молчал он довольно долго. Что сказать? Как рассказать об отъезде из дома и о невозможности вернуться? О том, что там ждет, и о том, какая угроза оттуда исходит? Чем был Алексиус, и чем он стал, и какова доля вины в этом самого Дориана? Можно ли все это, настолько чуждое Югу, понять со стороны? Впрочем, кому и понимать, если не Мойре, которая, кажется, шестым чувством умеет чуять даже то, о чем знает не слишком много.
- Ты права, - он кивнул. - Даже не представляешь, насколько. Большинство равных мне по положению сейчас греют кости в Ста Столпах, пьют белое селенийское и с этакими тонкими сардоническими улыбками наблюдают за конвульсиями Юга. Но я здесь вовсе не потому что лучше их, - Дориан предостерегающе вскинул руку. - Я тоже люблю солнце и белое селенийское и хорошо умею сардонически улыбаться, просто... мы с ними иначе видим то, что за пределами вилл в Ста Столпах, - он опустил глаза, хотел усмехнуться, но в углу губ залегла горькая складка. - А еще я... провел за такими развлечениями слишком много времени. И теперь должен это отработать, - теперь Дориан снова смотрел на Мойру. - Возможно, если бы несколько лет назад, я не оставил учителя в беде, он не связался бы с венатори, а без него они не смогли бы очень многого. Он гениальный ученый, - несколько секунд он молчал, потом заговорил тихо и яростно: - Понимаешь, венатори - это зараза, она разъедает Империю и распространяется быстрее чумы, их агенты повсюду, им благоволят, их боятся или в лучшем случае высокомерно не обращают на них внимания. А они скоро подомнут под себя весь Магистериум и каждый день вербуют новых сторонников. И эти сторонники идут к ним радостно, с воодушевлением и готовностью. И фамильные медальоны альтусовских родов так и сияют, ярче солнца! - презрительно фыркнув, он пристукнул кружкой о стол и даже не заметил, что за соседними столами притихли. - Ты говоришь: принадлежность к дворянству - ответственность, а не привилегия. Нет мысли более здравой, но в Империи эти слова меньше, чем пыль. Твой род, твоя магия - право попирать других и ждать, когда кто-нибудь сложит весь мир к твоим ногам. Ну или просто прожигать свою жизнь, как я, - Дориан криво усмехнулся, потом подался ближе к Мойре. - Понимаешь, я мог что-нибудь сделать - не пустить к ним учителя, помешать им в Кругах, еще что-то - но я был занят собой. Сейчас, конечно, для многого уже слишком поздно, но я должен сделать хоть что-то, хоть немного. Вот такая бессвязная история моего вступления в Инквизицию, - вздохнув, он откинулся на спинку стула.
  Было немного неловко и за то, что рассказ вышел таким сбивчивым, и за собственную горячность, так что большая щербатая тарелка с ветчиной появилась на столе очень вовремя. Вооружившись ножом, Дориан притянул ее поближе.
- Видишь, я тоже разошелся, - говорить с набитым ртом - дурной тон, но в компании Мойры еда казалась делом более важным, чем манеры. - Есть у тебя какое-то такое особенное свойство: ты говоришь - и с тобой невозможно не говорить откровенно в ответ. Тебе, наверное, уже делали этот сомнительный комплимент? - Дориан совершенно не куртуазно ухмыльнулся. - А комплимент о необычности взглядов? Все, что ты говоришь о магах и магии, о плохом законе, по которому людей запирают за одни только способности, об учении Андрасте - редклифские мятежники обнимали бы тебя со слезами на глазах, насколько я успел их узнать. Кстати, я их понимаю, - он насадил на нож очередной кусок ветчины. - Ведь это все почти ересь, за нее можно и на костер, как я слышал, а ты говоришь обо всем этом так уверенно и спокойно, что мне начинает казаться, что ты - моя потерянная сестра. Потому что даже в мелочах ты не говоришь того, в чем мы не были бы согласны: меня не удивляет отношение окружающих к Вестнику, и я даже успел посоветовать ему не ждать благодарности. Но... Kaffar! Я, наверное, смешон, но всякий раз, когда я слышу эти перешептывания у него за спиной мне хочется использовать посох совсем не для того, чтобы эффективнее направить магию, и только воспоминание о горе в глазах леди Монтилье меня останавливает, - Дориан покаянно вздохнул, сунул нос в опустевшую кружку и вдруг подвинул тарелку Мойре: - Хочешь ветчины? Она даже съедобная, - судя по этому щедрому предложению, он все-таки набрался, но пока это принимало задушевные, а не опасные формы.

Понюхать хватает? Ох, знала бы Мойра как часто ему хватает не понюхать даже а просто увидеть бутылку, чтобы почувствовать если не хмель, то уж точно хмельное настроение, которого одного вполне хватает, чтобы пойти вразнос и вести себя так, будто ты давным-давно мертвецки пьян.
  Что именно Мойра затеяла, Дориан не понял, но когда она потребовала у хозяйки мед, носом повел весьма заинтересованно: любую новую штуку, связанную с выпивкой он встречал с искренней заинтересованностью, не упускал случая потом использовать и все еще был уверен, что Ферелдену найдется, чем его удивить, помимо убойной силы здешнего хмельного.
  Мойра тем временем говорила и при этом смотрела на него с таким искренним, болезненным сочувствием, что Дориану становилось не по себе: в этом взгляде было слишком много понимания, от него не удалось бы просто закрыться и спрятаться. А раз так, то, пожалуй, оставалось только не прятаться и дальше, он ведь уже открылся, разговорился больше, чем с кем-нибудь в Империи за последние лет шесть. И удивительно было сознавать, что для собеседницы сегодняшний разговор со всей его откровенностью тоже дело не то, чтобы самое обыденное. А сознавая, невозможно становилось не ценить.
- Знаешь, кажется, ты первая за много лет, кто говорит мне, что у меня вообще есть совесть, - Дориан коротко, негромко рассмеялся, покручивая на столе кружку с бренди. - Не знаю, права ли ты, но если да, то она и в самом деле немало осложняет жизнь. А "так себе репутация"? Это составляет какую-то сложность в Ферелдене? Может что-нибудь испортить? Потому что если да, то... - он тихо фыркнул. - Тогда мы и в самом деле друзья, предназначенные друг другу: в Тевинтере плохая репутация способна похоронить не только человека, но и целый род. Я знаю это по опыту и блестяще умею этому способствовать, - Дориан на секунду нахмурился, глядя в стол: к его удивлению, оказалось, что вспоминать о политических потерях отца, виновником которых он послужил, до сих пор было неприятно. Желая отогнать не кстати накатившие воспоминания, Дориан поднял взгляд и улыбнулся: - Но в любом случае слова твоей кормилицы мне нравятся, хочу думать, что это так. Есть такая древняя тевинтерская сказка о волшебных жемчужинах, связанных узами дружбы, которые стремились друг к другу через все море Нокен, пока не встретились. У нас есть с ними что-то общее, тем более что одна была белой, а вторая черной, - лукаво сощурившись на Мойру поверх кружки, он собрался было снова от души приложиться к бренди, однако появление Флиссы положило конец пьянству.
  С интересом наблюдая за тем, как Мойра колдует с кипятком, бренди и медом, Дориан задумчиво улыбался и припоминал, как в зимние дожди в Вирантиуме на дружеских вечеринках варили гипокрас, и как он всегда порывался бросить туда побольше этого самого перца, чтобы спастись от простуды и заодно чтобы заставить компанию разгорячиться и разговориться пооткровеннее. И странно было думать, какие мелочи порой наводя на мысли о доме.
- Спасибо, - он с благодарностью принял кружку из рук Мойры и вдохнул густой медовый запах. - Перец и правда был бы кстати. В Империи его сыплют, во что только могут, некоторые путешественники даже считают, что у нас именно из-за него такой характер, а вовсе не из-за магии крови, - Дориан смешливо фыркнул и чуть снова не искупал усы в содержимом своей кружки. Он уже совсем было собрался начать рассказывать о леди Монтилье и живописать, как именно мечтает применить свой посох к чересчур разговорчивым обитателям Убежища, когда Мойра задала последний вопрос и разом заставила его притихнуть.
  Несколько секунд он просто молчал, глядя на подругу с неопределенной улыбкой. Отшутиться? Увести разговор в сторону? Сказать правду? А если сказать, то что потом? Увидит ли он на лице Мойры ту сдержанную, но вполне явственную неприязнь, на которую порой не скупились услышавшие о его "наклонностях"? Или она и в этом не будет похожа на других? Одной мысли о том, чтобы проверить и подтвердить лучшие, а не худшие свои предположения, хватило: глаза Дориана вспыхнули ярче, какой-то мальчишеской надеждой. Он улыбнулся увереннее и шире.
- Леди Монтилье - это дипломат Инквизиции. Блестяще образованная антиванская красавица, способная, по-моему крутить на своем изящном пальце посольские миссии и королевские дворы. Ею невозможно не восхищаться, - он слизнул медовые капли с губ. - Что до моего посоха, то он прямо-таки кровавыми слезами плачет по самым труднодоступным местам в телах любителей поболтать о Вестнике. А вот что до теплой постели, то... в твоем вопросе нет ничего неделикатного, просто ни одна из девочек не может, боюсь, согреть мою постель. А их ферелденские братья и кузены не спешат отвечать благосклонностью на предложения ужасного тевинтерца, - Дориан помолчал несколько секунд и, все-таки не выдержав, опустил взгляд. - И теперь ты знаешь обо мне прямо-таки пугающе много, - усмешка вышла донельзя неловкой, и он притянул к себе тарелку, чтобы снова приняться за ветчину, от которой отказалась Мойра, хоть так скрыть смущение.
  Сейчас, когда сказано было то, о чем он никогда и ни с кем не стремился говорить, вопрос о том, что мешает ему спать, показался вдруг едва ли не спасением, и Дориан с готовностью ухватился за него. Впрочем, несколько секунд он все-таки смотрел на Мойру с некоторым сомнением, а потом осторожно спросил:
- Прежде, чем я расскажу, скажи мне, ты уже видела красный лириум? - он внимательно смотрел ей в лицо: - А с магией крови встречалась? - как бы ни хотелось говорить, жутко было представить, чего могут стоить его истории человеку, который узнает обо всем этом впервые.

Несколько секунд, в течение которых Мойра внимательно смотрела на него в ожидании "страшного признания", сам Дориан таращился на подругу так, будто от ее реакции на услышанное зависят не больше не меньше - его жизнь и здоровье. А потом она рассмеялась, да так легко и беззаботно, что Павус сперва да же не до конца поверил, что она правильно его расслышала. Это что же, все? А как же сдержанная брезгливая усмешка? Презрительно вскинутые брови? Холодно отведенный взгляд? Или хотя бы мягкое, ложно сочувственное "Какой неожиданный выбор"? Что, ничего из этого, совсем ничего?
  Дориан улыбнулся, осторожно, все еще немного неловко, потыкал ножом остывшую ветчину, которую и так уже успел искромсать на крошечные ломтики, пока "сознавался в грехе", а потом тоже засмеялся, и облегчения в этом смехе было поровну с весельем.
- Чудесно, что мы не поссоримся даже по такому поводу, - он усмехнулся и снова заглянул в кружку со своим медовым питьем. - По-моему, к твоей теории нужно сделать дополнение: когда человек рождается, у него не только где-то рождаются друзья, но и Создатель, Андрасте или еще кто-нибудь наделяют всю эту дружескую компанию такими пристрастиями, чтобы не вышло ссориться по мелочам, - питье все-таки было слишком соблазнительно, чтобы не приложиться к нему еще раз. Помолчав и невесело усмехнувшись, Дориан продолжил: - Знаешь, там откуда я родом, большинство женщин моего положения предпочли бы, чтобы я признался в пожирании детей - особенно эльфийских, к примеру - а не в "подобном распутстве". И будь я достойным своего статуса, непременно предоставили бы мне подходящую девственницу для ритуала. Порой мне кажется, что на Юге все несколько иначе, порой думаю, что... только кажется, - он вздохнул и несколько секунд, нахмурившись, смотрел в стол, потом негромко хмыкнул и криво улыбнулся: - Что до репутации, то, думаю, я понимаю, о чем ты. Приемом "я хуже, чем вы можете вообразить", я владею мастерски и даже успел стяжать на этом поприще большую славу, чем на магическом. Иногда это и правда спасало от болванов всех мастей, иногда создавало мне проблемы, иногда не только мне, но одно преимущество в этой репутации точно есть: те красавчики, которые особенно любопытны, всегда рано или поздно теряют терпение и пытаются выяснить, так ли я ужасен. Может, в Ферелдене это тоже сработает, как ты думаешь? - он улыбнулся ей одними глазами поверх кружки с медовым питьем и вдруг ощутил даже большую расслабленность и легкость, чем когда Мойра рассмеялась: она не просто схожа с ним, у них не не просто во многом похожие взгляды на жизнь - она наверняка понимает, чувствует в нем то, что другие разве что принимали. Это согревало.
  А потом подошло время все-таки выкладывать на стол свои истории, и разговор, который еще минут назад казался Дориану прямо-таки спасительным, сейчас лег на душу тяжелым грузом. Мойра - не нежная кисейная дева и не церковная сестрица, а раз сталкивалась с магией крови, значит и вовсе успела посмотреть в глаза на редкость мерзостной стороне жизни, но даже несмотря на это, "живописать в красках" оказалось непросто. Впрочем, раз начал, нечего мяться.
- Ты спросила, что мне не дает спать, что я видел... - он помолчал несколько секунд, не глядя на Мойру и напряженно хмурясь, потом заговорил, медленно и нарочито ровно: - Представь себе минерал, который питается жизнью, живыми существами, и одновременно убивает их, на них паразитируя. Представь, что такие кристаллы заполняют собой все и от них исходит... не запах даже, а какая-то отвратительная музыка, от которой мучительно болит голова, с каждой минутой ноет все сильнее, и от этого невозможно найти облегчение, - он потер висок ладонью, словно испытывал эту боль прямо сейчас. Дориан подумал о том, стоит ли говорить о Бреши в полнеба, о том, что это их общее будущее, если они допустят ошибку - и промолчал: незачем, чем меньше кошмаров и ожидания мрачного финала, тем лучше. Не все ночные кошмары стоит приносить в явь, даже стремясь их развеять. А Мойра и так вряд ли как сыр в масле катается. - Я... видел целые плантации такого лириума и с тех пор, как стал видеть их во сне, сплю значительно хуже, - Дориан принужденно усмехнулся, повисла неожиданно долгая пауза, а потом он заговорил снова: - А совсем недавно, за несколько дней до твоего приезда, я побывал в Долах, это была вылазка по поиску венатори и их трофеев. Оказалось, что и их, и наша цель - долийская башня, древняя, времен эльфийского государства, - Дориан хотел продолжать, рассказать все, как было, умолчав только об их с эльфом заговоре, но виденные в башне картины оживали перед глазами одна за другой и в слова облекаться не желали. Коротко вздохнув, он сумел только проговорить совсем негромко: - Знаешь, я никогда раньше не видел войну так близко. Ни войну, ни такое горькое и одновременно... гордое поражение. А тут призраки показали мне его, будто забрали с собой в прошлое. И я никому ни в чем не мог помочь, ничего изменить - только смотреть, - получилось горько, невнятно и бессвязно, но Дориан, неожиданно растерявший все привычное красноречие, не мог найти слов, чтобы толком объяснить хоть что-то.