Покидая дворец и отправляясь к родовому гнезду семейства Авейро, принц, казалось бы, прощается с ним навсегда.
Но кому до того есть дело? Он тяжело вздыхает и эта странная тоска остается незамеченной всеми, кроме самого верного из его гвардейцев.
- Вас вовсе не на заклание везут, Ваше Высочество! - едва сдерживая улыбку заговорщически шепчет Ригард, склонившись поближе к окошку кареты, наполовину задернутому тяжелыми занавесями. И принц, окидывая его задумчивым взглядом, только неопределенно кивает в ответ. Было ли это действительно так? И если тело его останется в целости, совсем не его Себастьян приносил в жертву сегодня.
Принц возносил на жертвенный алтарь свои терпение и гордость, по доброй воле спускаясь в яму с ядовитыми змеями. Роем копошащимися под ногами в надежде оставить рану, как можно более глубокую. Из которой никто не сможет высосать яд.
Пышности светских раутов он предпочитал замкнутое уединение. Но даже при всей своей любви к тишине, где никто не пытается откусить для себя лакомый кусочек побольше, он понимал, насколько важно время от времени посещать такие торжества.
Возможно, Ваэль смог бы полюбить их снова, если бы душу его не снедала паранойя. Ибо никакая лесть не вынуждала его забыть о язвительных шепотках за спиной.
«Всего лишь завистники», - повторял принцу Ригард снова и снова, силясь хоть как-то утешить правителя, но Себастьян прекрасно знал - даже самые трусливые из людей рано или поздно решатся на немыслимое предательство.
Ах, если бы Флора была сейчас рядом с ним! Тогда принц смог бы поделиться с нею своими мрачными мыслями.
И в тот момент, когда он думал об этом, не пришла ему на ум догадка (впрочем, не посетила она принца и многим позже), что самой Флоре ничуть не легче живется. В своем эгоизме монарх совсем не желал замечать очевидного.
Стараясь отвлечь себя от этих измышлений, Себастьян чуть отодвинул ткань, отгородившую его от внешнего мира и тихо охнул, когда солнечный свет ворвался в святая святых его скромного убежища.
Трудно было поверить теперь, что прошло не больше нескольких часов с того момента, как принц виделся с Владычицей Лаурой. Тогда улочки были пусты и спокойны, а теперь повсюду царила страшная какофония звуков, путающая мысли в голове.
На главной улице, по которой решил проехать кучер, людской поток вскипал и морскими волнами разбивался о статные громады домов. Ригарду чуть погодя даже пришлось натянуть поводья и пристроиться позади кареты, дабы не задавить, по случайности, какого-нибудь зеваку.
- Принц едет! - прокатывается по толпе то ли встревоженный, то ли восторженный возглас и люди охотно расступаются, останавливаясь взглянуть на процессию.
- Вы слышали? Не давеча как вчера, люди принца схватили отступника, который пытался пробраться во дворец!
- Это тот, которого жечь-то собираются? Так и надо этому негодяю!
- Кажется знавал я этого. В гильдии торговцев состоял, шоль.
- Так теперь и за торгашей возьмутся?
Но Себастьян не слышит ни хвалебных од, ни неприкрытого осуждения. Он и вовсе бы закрыл уши руками, чтобы спастись от шума и гомона, режущих нервы подобно острому кинжалу.
Лишь когда они проезжают площадь, приближаясь к кварталу, в коем расположились дома знатных господ, он перестает стискивать зубы до ноющей боли и скрежета.
Мелькает вереница лавок с броскими вывесками, а в лоно кареты веет прохладой.
Все же, было еще достаточно рано. От земли, не успевшей нагреться от ласковых солнечных лучей, разило предрассветной свежестью, и успевшая осточертеть всем жителям Старкхевена летняя духота еще только готовилась взять то, что принадлежит ей по праву.
Но он недолго радуется странному чувству свободы, поскольку наконец вырисовывается перед каретой внушительных размеров поместье. И оно было громадным без преувеличения. К самому зданию прилегал ухоженный сад и несколько акров земли, усаженных апельсиновыми деревьями. И все это великолепие, стремящееся поспорить с изяществом королевского дворца, окружала каменная стена высотой в полтора фута, не меньше. Ох, не испытывал Себастьян никакой радости от сего зрелища.
Стены были заботливо оштукатурены и выбелены, и оттого поместье Авейро казалось принцу безобразным бельмом на прекрасном лице родного Старкхевена. Его Старкхевена.
Въезжая в любезно распахнутые стражей ворота, Ваэль пригляделся к странным узорам, венчающим стены и едва различимо хмыкнул. Похоже, если бы кто-нибудь и решился преодолеть стены, разделяющие главное здание с внешним миром, то непременно бы наткнулся на преграду из бронзовых роз, усеянных острыми колючками. Эти дикие тернии, от одного неловкого движения способные разодрать и кожу, и плоть, должно быть, не раз спасали поместье от ушлых охотников за чужим богатством.
Цветущие розы. Себастьян неприязненно поморщился было, от одной мысли о том, что весь день от их аромата ему не спастись и не спрятаться. Все будто бы помешались на этих растениях! И если знать считала клумбы с алыми розами признаком роскоши и утонченности, то сам принц видел в них редкое уродство.
Не терпел он и сильного запаха духов, коими благородные дамы, похоже, умывались каждое утро.
Как-то, сочувствуя чуткому обонянию монарха, Ригард шутил, что никогда еще правителя не лишали жизни запахом духов. Но отчего-то сейчас эта шутка Себастьяну смешной уже не казалась.
Он лишь молится Создателю и невесте его, Андрасте, чтобы пережить этот день.
Когда его карета подъезжает к главному входу, стража вытягивается по струнке, а герольд визгливо надрывается, спеша представить высокопоставленного гостя. На миг, всего на миг принца посещает кощунственная и мстительная мысль и он торопливо отгоняет ее от себя, слишком явственно себе представляя, как кашляет герольд, подавившись слюной посреди своего монолога. Впрочем, успевает он и устыдиться своей фантазии: поскольку будь сам принц на его месте, давно сорвал бы глотку.
Прежде чем задержка становится долгой до неприличия, Ригард спешивается и обходя слугу, прилипшего к дверце кареты в немом благоговении, становится за правым плечом монарха. Они минуют других гостей, еще толпящихся у входа и все, что позволяет себе Себастьян - легкий, вежливый наклон головы для каждого из тех, кто горячо его приветствует, требуя к себе внимания. Этот жест признания даже веселит Ваэля, но он ни в коем разе не улыбается, замыкаясь в себе под льдистым покрывалом отчужденности.
Кажется, окружение удивлено и сконфужено, ведь не видят они Флоры, обычно всюду сопровождающей правителя. А Ригард, такой же невозмутимый, как и всегда, удостаивается лишь пары заинтересованных взглядов.
Что же до него...
Рожденный портовой шлюхой, выросший под суровым надзором Церкви и Ордена Храмовников, а после - возвышенный в чин командора королевской гвардии при дворе Себастьяна I, Ригард служил для простого народа блестящим примером. И повсеместно - живым доказательством того, что монарх Старкхевена приближает к себе людей достойных, не обращая большого внимания на их происхождение.
Но свет Стакхевенской знати, собравшийся под этой крышей, смотрел на гвардейца так, словно бы им под нос подсунули дохлую крысу. И с грустной иронией думая об этом, принц понимал, насколько закостенели эти люди в своей погоне за властью и богатством.
Ох, нравы!
Ведомые горделивыми слугами, вместе с Ригардом они прошли сквозь весь первый этаж, по пути столкнувшись лишь с парой знакомых принцу дворян. Безвкусие позолоты и громоздкость причудливых статуй, вовсе не добавляли этому гнезду стервятников ни уюта, ни очарования. Не знал Себастьян и куда ему деться от укоризненных, любопытных глаз, смотрящих на него с каждого портрета, коими были завешены стены.
Но вереница коридоров вскоре кончилась, сменившись верандой и лестницей (выбеленной, как и все в этом доме), ведущей в сад. Принц позволил себе скупую улыбку, глядя на всю ту оживленность, что вызвало его неожиданное появление.
От пестрого разнообразия пышных платьев и щегольских костюмов, в какой-то момент Ваэль почувствовал легкую, ноющую боль - глаза его еще не привыкли к этому безумному мельтешению после приятного полумрака первого этажа поместья.
Спустившись к остальным и вступив в объятия очередной толпы, он осторожно обернулся, взглядом силясь отыскать Ригарда или Флору, но так и не смог их разглядеть. Прискорбно, как ни посмотри.
Не успел он привыкнуть к звонкому хохоту и заливистому басу, льющимся со всех сторон, как оказался в лапах баронессы Монбазон - на первый взгляд, абсолютно безобидной старушки. Опасаясь оскорбить чувства пожилой дамы, принц стоял подле нее, вполуха слушая о несовершенстве современных методов воспитания, о том, что вино, которое господам подают ублюдки-эльфы отвратительно на вкус, и о том, что следовало бы убить ее мужа за то, что он успел напиться до прибытия монарха.
Заметив, однако, что Ваэлю не интересен ее щебет, она резко сменила тему.
- О, Ваше Высочество! Такая жалость, что леди Невель сегодня нет с нами! После того, как ее дочь предали огню, бедняжка совсем не показывается на людях. - сочувственно всхлипнула женщина и тут же переменилась в лице, заметив поблизости своего супруга.
Она вся подобралась и пообещав оставить Себастьяна всего на несколько минут, поспешила увести неуемного муженька подальше от толпы гостей. Принц же, нежданно-негаданно избежавший неприятной беседы, облегченно вздохнул. Чутье подсказывало ему, что баронесса обязательно вернется. Она была из тех людей, что цепляются к жертве подобно клещу или самому злобному из мабари.
Но увы, его персоне и без баронессы Монбазон не суждено было остаться обделенной вниманием.
Едва принц повернул голову, леди Аннабет уже присела в грациозном реверансе. И Себастьяну, загнанному именинницей в угол, только и оставалось, что ответить ей вежливым поклоном.
- Сегодня вы особенно прелестны, миледи. - вымученно улыбнулся он, ненароком подмечая заинтересованные взгляды, устремившиеся к нему и к его собеседнице. Но ведь в его словах не было ни капельки лжи! Леди Аннабет, которой сегодня исполнилось семнадцать, не была редкостной красавицей, но в ее изумрудных глазах сияла искорка безудержного веселья, располагающая к себе всех и каждого, а утонченные черты и глубокие ямочки на розовых щеках неизменно вызывали восхищенные вздохи.
Пусть на первый взгляд она была по-детски еще угловата, пышное платье надежно скрывало основные ее недостатки, а корсет выгодно подчеркивал тонкую талию.
В ответ на ласковое покровительство Ваэля, девушка зарделась и просияла, перебирая маленькими аккуратными пальчиками складки своей юбки.
- Благодарю, мой принц. - застенчиво протянула она, стараясь не обращать внимание на подружек, хихикающих чуть поодаль, - Я хотела вас спросить...
Но увы, ее прервали на полуслове. Грозная мать леди Аннабет - Элоиза Авейро, ни на мгновение не оставляла без присмотра обожаемую дочурку. Она практически втиснулась между нею и принцем, взглядом и жестом показывая девушке, чтобы та хранила молчание. Уверенная в абсолютной неопытности дочери, Элоиза мнила, что сможет устроить все сама.
- О, Ваше Высочество! Вы просто обязаны сопровождать мою дочь на танцы сегодня. Вы ведь останетесь с нами до самого вечера? - проворковала она своим глухим, грудным голосом, не оставляя Себастьяну совершенно никаких путей для отступления.
Он перевел взгляд на Аннабет и в тот же миг проникся к ней искренней жалостью. Бедная девушка, казалось, не знала куда деться от пылкого стыда - ей, как и самому принцу, это сватовство со стороны матери виделось выступлением торговца на ярмарке, старающегося продать подороже всю свою животину.
Создатель! Даже нравоучения Владычицы Лауры были в разы приятнее, чем приторная лесть напыщенных аристократов и их бесконечные жалобы друг на друга.
Как мог, он старался не пасть до трусливой мольбы о немедленном спасении, но Флора тоже была занята, а Ригард и вовсе пропал из виду.
И, право, не осталось бы для Ваэля совсем никакой надежды, если бы ему на выручку не пришел сам хозяин поместья и организатор торжества. Пожалуй, со всей уверенностью принц мог бы признать его самым неожиданным спасителем из всех возможных.
Осторожно вклинившись в разговор, Годвин мигом утихомирил жену и совершенно незаметно для окружающих, словно бы сдвинул их на второй план, встав по левую сторону от монарха.
- Ваше Высочество. Я понимаю, как заняты вы разговором с моей супругой и очаровательной дочерью, но есть вопрос, требующий вашего внимания. Я буду счастлив, если вы уделите мне несколько минут своего драгоценного времени. - он вежливо рассмеялся и убедившись, что Себастьян следует за ним, медленно двинулся сквозь толпу, разрезая ее, словно нож - масло.
Когда же Годвин остановился, поворачиваясь к принцу вполоборота и рукою указывая на мужчину, купающегося в лучах славы и одобрения, шутливо подмигивающего дамам и нагло ухмыляющегося мужчинам в лицо, Себастьян застыл на одном месте и уголки его губ в неудовольствии дернулись вниз.
Он не был знаком с Оливером Кусландом лично, но не мог не узнать его, встретившись лицом к лицу среди зелени здешнего сада.
- Счастлив вас приветствовать. - скупо процедил Ваэль, сдержано кланяясь принцу-консорту и проклиная своих советников, допустивших самую большую в их жизни оплошность. Создатель милостивый! Он ведь совершенно не был готов к этой встрече.
[AVA]http://cdn1.share.slickpic.com/u/AnnaViller/DAAbyss/org/105-1447782178/web.png[/AVA]

Отредактировано Себастьян Ваэль (24-09-2015 22:40)

Никто не приходит принцу на помощь, в которой он на деле нуждается не больше, чем в обществе ферелденца. Себастьян Ваэль, полноправный правитель Старкхевена не меняется в лице ни тогда, когда принц-консорт приветствует его, ни тогда, когда тот бросает ему в лицо горький яд презрительной насмешки. Он прям и спокоен - будто выточенное из мрамора изваяние и его тон - столь же равнодушен.
— Меня весьма печалит, что нам с вами не довелось встретиться лицом к лицу ранее. - молвит принц, едва размыкая губы. Он не мямлит, не шепчет, но и не кричит - и все же, громкий смех, доносящийся отовсюду, будто собирающийся подле двух правителей стайками глумливых шепотков, вынуждает напрягать слух, чтобы разобрать каждое слово, произносимое Себастьяном.
От его цепкого взора не укрывается оценивающий взгляд, коим окидывает принца собеседник и он едва сдерживает в себе непозволительное желание отступить на шаг назад, презрительно морщась. Что же, о репутации Оливера Кусланда монарх Старкхевена был наслышан. Но в отличие от знатных господ, его не интересовали ни вольности, что по слухам дозволял себе Командор Ордена Серых Стражей, ни его залихватские байки, сравнимые с теми, что готов поведать в любой портовой таверне вусмерть пьяный моряк. Себастьян не видит в грубости южанина должного очарования и притягательной жесткости, коей, казалось бы, восхищаются его подданные. Впрочем, он и не старается.
Он не чувствует необходимости нравиться ферелденцу и оттого, не заискивает перед ним, ни на миг не позволяет тронуть губы одобрительной улыбке. Лишь обводит взглядом толпу благородных дам, обступивших собеседника и режет молчаливым неодобрением мужчин, сдавшихся на милость обворожительной натуры экзотичного гостя.
— С теплотой на сердце я принимаю ваши поздравления. - вновь кивает монарх, подобно гончей улавливая едкий укол и поднимает взгляд лазоревых глаз, на секунду дольше положенного приличиями сохраняя зрительный контакт. — Ваши слова верны, сир. Впрочем, я вынужден завидовать вашей свободе выбора - ведь вы довольно часто покидаете родную столицу.
Вероятно, вам трудно судить, когда ваша супруга правит вместо вас. - сквозит в каждом движении тонких губ, но в выражении лица принца нет ни намека на издевку.
— Что же до моего кузена, то о своем здравии он все же вынужден будет поведать вам самолично. К сожалению, я не имею ни малейшего понятия о том, где он на данный момент скрашивает свое существование. - в словах Ваэля нет притворного сожаления, в них сквозит лишь пренебрежение и аристократы, как по мановению руки, теряют интерес к беседе двух монархов. Словно боятся, что непредсказуемый правитель, одержимый любовью к кострам, решит осудить их верность прежнему...градоуправителю.
В какое-то мгновение он погружается в спасительный омут задумчивости, краем глаза подмечая, как мелькает где-то неподалеку баронесса Монбазон, уже избавившаяся от своего супруга и неизменно жаждущая общества принца. Знакомому с повадками большинства своих подданных, Себастьяну вновь кажется, что он не переживет этой муки. Он коротко вздыхает, понимая, что с большим рвением принял бы сотню просителей, нежели старался выжить в здешнем серпентарии, сохранив при этом остатки собственной гордости в мало-мальски приемлемой целости.
Задумывается он и о том, что разговор с баронессой принесет одно лишь опустошающее разочарование. Ему ни в коем случае не кажутся смешными обсуждения казней отступников и еретиков, о которых так жаждала поведать монарху женщина. Так, словно бы устраивал их не он сам!
В каждом ее слове сквозило неприкрытое пренебрежение, и порой Ваэль не мог понять, что именно так сильно ненавидит эта женщина и отчаянно жаждет искоренить: фанатичное следование нового правителя церковным догмам или же его самого. Ее вульгарное богохульство не смогла излечить даже Владычица Церкви Лаура, бесспорно обладавшая талантом обличать любого, на кого падет ее пронзительный взор.
Вспоминает он и о леди Аннабет, которая покорно ждет его возвращения. Но ее искренняя привязанность и наивное желание польстить самолюбию принца не взывает к его гордыне. Ее чистота и открытость не трогают его душу и ни капли не красят ее в глазах Себастьяна. Он не испытывает к девочке никаких, даже противоречивых чувств и оттого каждый с ней разговор дается ему с ощутимым трудом. Ведь он вынуждает себя - из исключительной вежливости и присущей каждому хорошо воспитанному дворянину - галантности, тщательно подбирать слова, дабы не оскорбить благородную даму. И Аннабет, вопреки здравому смыслу и присущей знати распущенности, все еще была таковой.
Принц не сразу ловит себя на мысли, что все еще рассматривает своего собеседника. Незаметно для окружающих, но все же задевая его взглядом. Он подмечает легкие морщины на лице - около губ, повторяющие изгиб отвратительно-гадкой ухмылки ферелденца, на лбу - словно отметины принятых некогда решений. И неожиданно для самого себя, Себастьян смягчается. Не оттого, что вызывающее поведение гостя взывает в нем к давно забытым инстинктам, а лишь оттого, что на долю Оливера Кусланда судьба отвела тяжелых лишений не меньше, чем на его собственную. Ваэлю неведомо, каково это - знать, что от тебя зависят жизни всего мира и он не уверен в том, что не согнулся бы под грузом подобной ноши. Непосильной. Отзывающейся гулом в ушах, кровавым маревом перед глазами и горечью степной полыни - на языке.
Что же...Принцу аромат ладана больше по душе.
Он без особого удовольствия отмечает, что ферелденец прекрасно сложен. Его нельзя было назвать гибким, но была в движениях Кусланда некоторая...практически кошачья грация, призывающая окружающих поворачивать к нему головы, оценивая каждое движение в немом одобрении.
Но грация - не значит «изящество». Даже на первый взгляд, не пожирая этого человека глазами, чем бесстыдно занималась половина придворных Старкхевена на этом торжественном приеме, можно было сказать, что в Командоре нет ни капли женственности. Он был тем образцом мужчины, о которых обычно слагают баллады - не обделенный ни суровым профилем, ни своеобразной привлекательностью.
— Не согласитесь ли вы составить мне компанию? - все еще отнюдь не лестно изрекает Себастьян и дождавшись, пока Командор поравняется с ним, направляется в сторону одной из наименее людных аллей. Не сказать, чтобы общество ферелденца грело его душу или действительно его интересовало - по крайней мере, принц не испытывал к гостю никакого личного любопытства. В дела же государственные сейчас едва ли имело смысл вдаваться.
Монарх искренне надеялся скрасить время до начала турнира беседой, показавшейся ему наиболее уместной, в сравнении с теми, что ждали бы его за спиной. Правдивая глумливость Командора, все же, была ему предпочтительнее язвительной лжи и неприкаянного обожания.
— Как поживает ваша супруга, сир? - без намека на всякую оттепель в голосе спрашивает Себастьян и достаточно лишь единожды на него взглянуть, чтобы понять, что эта тема ему так же повально неинтересна, как и обсуждение гномьих повадок на светских раутах, что были основным предметом прежней беседы ферелденца.
[AVA]http://cdn1.share.slickpic.com/u/AnnaViller/DAAbyss/org/105-1447782178/web.png[/AVA]

Тенистая аллея тонет в приглушенных голосах, утопает в объятиях зелени и пестрит лепестками распустившихся роз. Со вздохом Себастьян блуждает взором, стараясь уцепиться им за что-нибудь, что не стало бы резать глаза его ярким контрастом цветений. Как только собеседники скрываются с глаз толпы, принц наконец ощущает, как успокаивается его дыхание, как растворяется нахлынувшая на него паника и потихоньку исчезает ненависть. И пусть его все еще душит аромат духов, которым, казалось бы, пропитался сам воздух, дышать становится чуть свободнее.
Он не смотрит на южанина долго, не избегая его пронзительного взгляда, лишь выказывая свою искреннюю незаинтересованность, но все же позволяет себе изобразить легкое удивление резким ответом. Это странное веселье, словно бы распирающее Командора изнутри, рвущееся наружу из его порочного рта, коробит принца. Коробит скрипучим смехом в тягучей тишине перед вынесением приговора. Он осуждает - молчаливо, пропуская деланную благодарность мимо ушей, будто не существовало вовсе этого признания.
Себастьян задумывается на миг о своем выборе и с сожалением понимает, что он, должно быть, ошибся. Мимолетная радость его срывается в небытие, сменяясь смутной тревогой и затаенным ощущением опасности. Теперь, когда не окружает их кольцо льстивых соловьев, принц наконец позволяет себе прислушаться к собственному сердцу. И невольно сравнивает он себя с мышью, незнамо как оказавшейся в логове змеи. Насмешливость южанина завораживает - но, впрочем, ненадолго. И с раздражением Себастьян понимает, что Кусланд, на деле же ничем не отличается от знатных господ Старкхевена. Пусть в нем видна особая порода, игра слов - везде одна.
— К сожалению, мой плотный график исключает регулярные посещения подобных приемов. - спокойно изрекает Себастьян, опуская взгляд на ладонь ферелденца. Темные капли крови, что вырастают на коже подобно гнойным нарывам, оставляют на нежно-желтых лепестках алые пятна, словно следы медленного, но неумолимого гниения. Принц рассматривает - беззастенчиво, как мнет этот человек в своей грубой ладони, покрытой наростами мозолей - точно у кузнеца, крохотный бутон. И кажется ему, что с тем же пренебрежением, он прикасается к собственной супруге, к своим бесчисленным любовницам. С тем же пренебрежением лишает жизни своих врагов, без лишней жалости вонзая острие клинка в щель сочленения доспеха - там, где пульсирует бешено жилка на шее. И это кощунство, это разительное презрение ко всему, что свято, будит в принце странную брезгливость. Он не хмыкает, но губы его опасно дергаются в намеке на неодобрение. — Посему, боюсь, создаю я впечатление человека нелюдимого и закрытого. Вам ли не знать, насколько пагубно это влияет на первое впечатление при встрече.
И все же, его губы трогает улыбка - столь же холодная, как заданный тон, практически бесчеловечная. Он нисколько не скрывает своей брезгливости, зная, что она сочится меж строк подобно смертельному яду. Намеком, не словом, молвит Себастьян о том, что не видит за варварством ферелденца ни капли привлекательности. И не понимает вовсе, что же в нем нашли остальные.
Всего на миг душевные муки его отражаются на лице - извечная борьба тяжелого бремени долга и данных когда-то обетов. Всего на миг задумывается Себастьян о том, как близко стоит он к пропасти. Его терзают сомнения и с тоской на сердце он понимает, что лишь отсутствие достойной партии, что привнесла бы большую твердость в положение Старкхевена на политической арене, бережет непоколебимую твердость монарха его верности Церкви. Обещания, обещания, обещания. Горечью это слово оседает на языке, парализуя его и принц отводит взгляд, словно бы искренне опасаясь, что Командор Серых Стражей напомнит ему о том, насколько низко он пал.
Сердце...Ему мучительно хочется прижать ладонь к груди, словно бы пытаясь убедить себя в том, что сердце еще бьется под ребрами - тихо, спокойно, замирая на каждом вдохе. Его ледяное сердце, закованное в кандалы жестких рамок, непреложных ограничений и громких молитв. Он отчего-то вспоминает о Флоре. С нежной теплотой думает он о том, как леди Хариманн не хватает здесь. Не хватает принцу ее сдержанной вежливости и немого одобрения. Не хватает ее прохладной ладони, что обычно покоится на локте монарха во время неспешных прогулок. В самом деле, он вздрагивает, понимая, что во взгляде собеседника сквозит насмешка - слишком явно на этот раз окунулся в задумчивые измышления Себастьян, все это время не отрывая от южанина невидящего взора. Он чувствует, что против воли щеки заливает румянец и поджимает губы, проклиная судьбу и этого человека, не утруждающего себя нисколько соблюдением приличий. Но не успевает он и рта открыть, настроившись на гневную отповедь, как из-за поворота к ним выскакивает запыхавшийся гонец.
Эльф так испуган, что Себастьяну приходится сменить гнев на милость, жестом показывая, что он готов внимать. Гонец же мимоходом отряхивается, стараясь привести себя в порядок:
— Простите за беспокойство, Ваше Высочество... - запинается он, еще не замечая притаившегося, всего обратившегося в слух собеседника принца. — Вам просили передать, что в город прибыл принц-консорт Ферелденский.
Создатель! Себастьян чувствует, как краснеет против своей воли. Впрочем, он благодарит гонца сквозь зубы, силясь не терять самообладания и отпускает его легким кивком. Всего на какое-то мгновение на лице его отражается глубокая досада и мучительное разочарование.
Ведь принц ведает прекрасно, что сейчас его казнят насмешкой.
[AVA]http://cdn1.share.slickpic.com/u/AnnaViller/DAAbyss/org/105-1447782178/web.png[/AVA]

«После того как я узрел бушующее море с чистым, светящимся небом над ним, я не выношу уже всех бессолнечных, затянутых тучами страстей, которым неведом иной свет, кроме молнии.»
[audio]http://pleer.com/tracks/4690485Xvlz[/audio]
Душно и смутно под сенью тенистой аллеи, среди сотен незримых глаз, на них направленных - среди перешептывающихся розовых бутонов: алых - будто обагренных кровью, желтых - хранящих цвет немилостивого увядания, белых - кричащих о лживой своей непорочности. И в этом проклятом мороке, где каждое слово подобно отравленному кинжалу, приставленному к горлу жертвы, что не прочь сама охотником стать, тонет все в демоническом хохоте ферелденца.
Себастьян вздрагивает - незаметно и удивленно приподнимает бровь, в неудовольствии сжимая губы в тончайшую линию подобную шелковой нити, коей стать суждено стягом гордого знамени. Он не видит в случившемся ни капли потешности и оттого, с трудом держит в себе воспылавшее у сердца раздражение.
Как повелось, в моменты слабости духовной, когда эмоции стремились обуять его неконтролируемой морской волною и унести за собой в темные пучины, обращался принц к молитвам. И сейчас, отводя взгляд от этого жалкого зрелища - от мук смехотворной агонии, ломающей южанина подобно самому отвратительному из всех магических заклятий, он взмолился Создателю, не размыкая губ.
«Дети Создателя собрались пред Его златым троном, и пели нескончаемо гимны хвалебные» - песнью разнесся в голове Себастьяна до боли знакомый глас и он прикрыл глаза, стремясь отдалиться от духоты цветочного аромата хотя бы на пару кратких мгновений. Подставил лицо невесомому дуновению ветра, разнесшемуся по аллее тихим шелестом и растворившемся в звучащей поодаль музыке и гомоне десятков визгливых голосов.
Он глубоко вдохнул, поддаваясь радостному ликованию оттого, что мысли его, окрасившиеся было в цвета бордовой ненависти и пламенеющей брезгливости, вернулись в спокойное русло. Исчез со скул монарха налет изумленного румянца, что сравним мог быть лишь с гнусными слухами, порочащими его неоспоримую добродетель.
Но вслед за умиротворением, упокоившим биение ледяного сердца Себастьяна, пришло и горестное осознание: как бы ни были сильны и горячи его мольбы, возносимые к лазурному небу, не тронутому ни облаком, ни намеком на благословенный дождь, что принес бы городу облегчение, некому предаваться мольбам вместе с ним. Какая удивительная ирония - подумалось принцу. Ведь даже его доверенные советники, более всех ведающие о его теплой любви к Церкви и учениям ее, не были людьми набожными. Пусть и слыли особами весьма благочестивыми. И закрадывались иногда в душу монарха сомнения - в том, что не хватит его истовой веры на троих.
В опасное русло перешла эта неспешная беседа, но не это сильнее всего тревожит Себастьяна. Были у него и иные заботы, помимо пристального внимания взбалмошного южанина. И злясь на свое необдуманное решение, никак не отреагировал принц на то, что подался гость чуть вперед, будто гончая, выискивающая слабое место в сочленениях его глухой брони. Уже готовая впиться в мягкую плоть. Едва он сдержался от того, чтобы отступить назад на шаг. Право, тогда этот человек вполне мог бы решить, что монарх Старкхевена его боится!
— Не поминайте Смерть чаще положенного. - цедит Себастьян сквозь зубы, тоном, бесцветным как льды в Морозных Горах, холодным, как зимняя стужа. — Она имеет привычку скоро являться на каждый неосторожный призыв.
Не дружеский совет срывается с его губ этой строгой отповедью. Но нет в словах и упрека, сквозящего угрозой стальной - как может ферелденец здраво рассудить. В словах монарха - лишь горький опыт, да мудрость, пришедшая с ходом безжалостных лет.
Как человек, обладающий непомерным терпением, принц умел быть избирательно глухим. И сейчас пропустил укол Командора мимо ушей, будто тот вовсе не открывал своего рта. Упивался он этим замешательством, практически мстительно наблюдая за тем, как ждет собеседник гневного, несдержанного ответа, граничащего с хамством. Монарх хранит молчание - так, словно он позабыл о беседе, которой положил начало сам. А после, смягчается, вежливо кивая южанину - выверенным движением, коего требует придворный этикет и жестом предлагает продолжить по аллее прогулку.
— Что же до развлечений, сир, то вы подыскали себе не самого достойного советчика. - шутит монарх с абсолютно серьезным лицом и лишь легкая полу-улыбка трогает его губы на миг, столь же кратковременный, как жизнь огненной искры. — Но я могу предложить вам заглянуть в Собор на главной площади. Поверьте, он не оставит вас равнодушным.
И вновь - ледяная насмешка, причудливо переплетенная с благоговением пред красотой тамошнего убранства. Старкхевенский Собор, пусть не столь же огромный, что украшает собой его больший собрат в Вал-Руайо, был поистине прекрасен. Реакции же южанина не удивляется монарх - он скорее чувствует, нежели видит, как высокопоставленный гость скрежещет зубами и испытывает оттого странное, неестественное удовлетворение.
Подумалось Себастьяну вдруг, что прогулка эта подобна прогулкам с Флорой, которыми принц привык разбавлять свой досуг - скучный даже по меркам самых ответственных из монархов. Ведь только оказавшись в компании леди Хариманн, покинув стены своего кабинета, спасаясь в ее обществе от довлеющим над ним обручем мигрени, что колет и режет виски, оставляя кровоточащие раны, он мог позволить излиться в словах своему беспокойству. И уста его, что обычно хранили гробовую тишину, размыкались - вполне охотно.
И все же, до чего обманчиво тенистое спокойствие!
— Ваше Высочество! - донеслось до принца и он нехотя обернулся, отвлеченный от мыслей и сравнений неожиданно приятных. И бросив на ферелденца неожиданно разочарованный взгляд, обратил взор к капитану королевской гвардии. Среди пышности сада Ригард смотрелся варваром, нарушившим священный покой у алтаря. Но несмотря на это, Себастьян был рад его появлению. Он снисходительно склонил голову, позволяя самому верному из своих соратников продолжать.
— Лорд Авейро просил разыскать вас. Все готово к началу турнира. - от взгляда принца не укрылась враждебность, коей одарил Ригард Командора Серых Стражей. И это неприкрытое недоверие отчего-то рассмешило Себастьяна.
— Благодарю за своевременное предупреждение. - молвит он, невольно повторяя в памяти недавний визит запыхавшегося гонца и отпускает своего подчиненного неуловимым, привычным жестом. Ничуть не удивительно то, что принц весь холодеет изнутри. Ведь одна мысль о том, что пора возвращаться в общество желчных дворян в один миг нагоняет на него ужасную тоску.
[AVA]http://cdn1.share.slickpic.com/u/AnnaViller/DAAbyss/org/105-1447782178/web.png[/AVA]

Ночи, проведенные без сна, медленно, но неумолимо брали свое - рука об руку ступая с дневным пеклом, уже вгрызшемся в тело города: его желтоватые зубы-пеньки с каждой минутой, близящей утро к полудню, все глубже уходили в каменную плоть. И вскоре достигли древних, но еще не истлевших костей - мраморных плит, ведущих к кварталам, где расположились дворянские поместья. Здешние же тенистые сады, утопающие в розовых цветениях - право, принц мог с уверенностью бы сказать, что он горячо ненавидел их одуряющий аромат, заползающий в голову язычками тумана, игриво путающий мысли, - послужили лишь недолговременным спасением, отсрочкой неминуемого для отчаявшегося приговоренного.
Себастьян был смущен - в жизни своей немало принял он спорных, тяжелых решений, но сейчас не мог заявить с абсолютной, непогрешимой убежденностью: что же приводило его в большее раздражение? Розы ли, тысячи ярких бутонов, въедчивый аромат которых охотно питает ткань костюма и кожа - запах, что будет мучить его ночами подобно безумному мороку. Или же едкий, плотный душок духов, запирающий ноздри - столь отвратительный, что от него слезятся глаза, и без того раздраженные солнечным светом. Солнце поднимается высоко, заливая ласковыми лучами поместье и под его надзором, покрываются испариной мужи, облаченные в доспехи. И раздосадованно, яростно обмахиваются дамы веерами, силясь спастись от духоты. Одни - покидают сад, укрываясь в тени здания, еще хранящего память об утренней прохладе, другие же в состоянии, близком к полуобморочному, спешат к трибунам, гневным цыканьем подгоняя своих спутников - мужей, любовников или дочерей, подобно пташкам сбивающихся в стаи. Так ли много среди них птиц певчих? Но эти девицы вовсе не тревожат душу монарха, когда он провожает их беглым взглядом, высмотрев в толпе до ноющей боли в груди знакомый силуэт. Леди Хариманн непреклонна - ее не трогает ни духота, ни чужая спешка. Сегодня она холодна, будто свет далеких звезд и бледна им же подобно. Она легко склоняет голову, приветствуя принца и Себастьян позволяет дрогнуть губам в намеке на улыбку, в намеке на ответное признание. Присутствие советницы успокаивает его и внушает смутную надежду - по крайней мере, исчезает отчасти странное, обескураживающее чувство, что взялось мучить принца, стоило ему только ступить в объятия шумной толпы. Он неизменно напоминал самому себе жертву, окруженную облезлыми волками холодной, голодной зимой - и пусть сравнение это не счесть было бы лестным, оно прочно держало монарха в своих черных, острых как нож наемного душегуба когтях, каждым шагом иль вдохом отдаваясь в душе тревогой и настороженностью.
Подле принца-консорта Себастьян боле не произносит и слова. Его уста хранят молчание, будто фамильный склеп - покой давно ушедших правителей, преданных забытью. Его терзают разочарование и смутная, едва ли самому ему ясная благодарность - по крайней мере, этому человеку, бестактному, орудующему грубостью и колкостью подобно парным клинкам, было свойственно редкое для аристократа качество - честность. Но пусть даже искренность и правдивость южанина были ценнее для монарха Старкхевена, чем самая прекрасная из жемчужин, поднятых из морских глубин, не мог он смириться с букетом тех отрицательных черт, что уже успел гость явить здешнему обществу. А ведь не более получаса довелось Себастьяну вести с ним беседу и за ним наблюдать.
Всего принца вдруг охватило необъяснимое раздражение - оно разрослось необузданной пульсацией у самых стенок черепа, отдаваясь болью в висках, вынуждая стиснуть зубы подобно норовистому скакуну, почувствовавшему над собой неопытного седока. Вестимо, турнир этот должен был вовсе отбить у него желание появляться на людях - что же, тому была бы рада Владычица Лаура. Тому был бы рад и сам Себастьян, если бы не пришлось ему оставаться раз за разом наедине со смутной тоской и мигренью в покоях, где тяжелые занавеси пропитаны духотой и простыни хранят тепло его тела до самых сумерек перед рассветом. Он тяжело вздохнул, молчаливой, мрачной тенью следуя за Годвином Авейро по вымощенной мраморными плитами аллее, огибающей выбеленный массив поместья словно пригревшаяся на летнем солнце змея.
Шумливый гомон и громовое жужжание труб, что заставляет сердце взращенных на балах и турнирах дам и господ замирать в сладостном предвкушении, звучат в такт болезненной пульсации в голове Себастьяна и он позволяет себе поморщиться, когда никто не замечает того - благо, не к правителю приковано внимание знати, но к его спутнику. Кощунственная мысль посетила принца вслед за этим закономерным замечанием - пусть хотя бы в этом южанин будет ему полезен.
Но устыдиться своих измышлений монарх не успел: лорд Авейро почтительно склонился, позволяя ему занять свое место на трибуне и отвлекся на пару мгновений, шепча подоспевшему слуге скорые, оборванные распоряжения. Впрочем, без внимания оставил это Себастьян - он без особого интереса, без единой живой эмоции на лице осмотрел турнирное поле, скользнул взглядом по стойкам с оружием, что расположены были чуть поодаль. Внимание его не привлек и широкий ряд трибун, с каждой из которых к нему устремились взгляды: благосклонные - ибо немало сторонников среди знати, все же, имел монарх; настороженные - так смотрели на него мелкие завистники, коих принц редко одаривал ответным вниманием; ненавидящие - таковы были взоры его личных врагов. С насмешкой в голосе Горейс звал  врагов Себастьяна I Умиротворенного самыми преданными поклонниками короны - никто не следил за каждым решением монарха так же пристально, как они. Никто так не ловил каждое его движение, затаив дыхание. Сам же Себастьян не зрел в этой одержимости лирики - слишком хорошо он знал, как рискованно играть с чужой ненавистью. Благо, Киркволл научил его подлинной осторожности.
— Прелестно, что у вас достает времени, чтобы тратить его на подобные развлечения. - холодно отрезает принц, глядя на собеседника лишь краем глаза, так и не повернув к нему головы и лорд Авейро вовсе не решается вставить слово, чувствуя, как заполняется ложе незримой напряженностью. Не чувствует этого, впрочем, одна леди Аннабет - она тихо щебечет, почти сияя от счастья и к своему удивлению, Себастьян чувствует, как сводит у него зубы от этой приторной радости. Каждое лишнее движение отдается в его теле резкой болью, каждый звук - выходит с трудом, будто выдавливать слова из горла приходится клещами. Свет не мил монарху, но едва ли выдает он свое недомогание неосторожным жестом - только краснота у глаз, что давно уже стала ему привычна, свидетельствует о ночах, разделенных с бессонницей и колючими терниями мигрени.
И все же - он благосклонно кивает обоим всадникам, отдавая их смелости должное почтение. Но на деле же не чувствует ни благодарности их «жертвенности», ни гордости их желанием проявить себя перед лицом Его Высочества.
Принц почти не следит за тем, как проходит состязание. Он весь погружается в тяжелые раздумья, с таким рвением, будто раздумья эти обещают ему долгожданные объятия сна, давно позабытые, но оттого лишь более сладостные. Терзают его мысли о том, сколько рабочих необходимо подрядить под завершение строительства Башни Дознавателей. Какой налог следует установить в году грядущем. Будет ли уместно объявить о сокращении численности благородных, принимаемых на службу в королевской гвардии? Все это - длинная вереница неотложных вопросов, сменяющих друг друга. И стоит Себастьяну с одним из них разделаться, на место одной проблемы неизменно встает другая.
Потеряв всякий интерес к происходящему, принц присутствует на турнире, но мыслями далек от него так же, как от самой сути всепрощения. И все же, ирония, сочащаяся из уст ферелденца словно смертельный яд со змеиных клыков, возвращает его в непогрешимую духоту летнего дня - где властвует над ним боль, вошедшая достаточно давно в список его неотъемлемых спутников и смущение, вызванное присутствием лица стороннего - еще не приевшегося сознанию. Слишком необычного, чтобы судить о нем привычными мерками.
Гневно раздуваются ноздри Себастьяна, когда он встает со своего седалища - необычайно для самого себя порывисто. Но тон его, к счастью, не меняется ни на градус.
— Признаться, ваши слова навеяли мне тоску о прежних временах. - отзывается принц, едва сдерживая клокочущую в нем бурлящей лавой ярость и на лице его явственно проступают желваки. — Полагаю, милорд Авейро не будет против, если я захочу размяться наравне с иными участниками турнира.
Сконфуженное бормотание Годвина Себастьян неизменно толкует как смятое, но вполне ожидаемое «конечно». И вновь обращает взор лазоревых глаз - пронизывающий, режущий холодной ненавистью, к Командору Серых Стражей: — Могу ли я надеяться, что вы не побоитесь составить мне компанию, сир?
[AVA]http://cdn1.share.slickpic.com/u/AnnaViller/DAAbyss/org/105-1447782178/web.png[/AVA]