Треклятая сетка не позволяла ничего: ни обнять Дориана так, как того хотелось, ни прикоснуться к нему, ощутить тепло его кожи под пальцами как тогда, в Вал Руайо... Оставались губы, и долиец пользовался ими беззастенчиво, отвечая на поцелуй так неистово, точно пылом можно было компенсировать неумелость. Впрочем, о собственной неопытности он сейчас думал в последнюю очередь; его волновал только жар чужого тела, в которое хотелось вплавиться, врасти, вцепиться так крепко, чтобы никогда-никогда не пришлось отстраняться.
Шемлен прижал его к себе, и с губ Йена сорвался короткий стон, исполненный досады - чувствуя, что Дориан возбужден так же, как и он сам, он ненавидел сейчас бесчисленные слои одежды, разделявшие их. Неловкое объятье все больше превращалось в бесстыжее трение, и от ощущений, вызванных им, темнело в глазах. Рукой, еще недавно выронившей нож, наконец удалось обнять тевинтерца за плечи, губы прижимались к его шее. Неожиданно эльф вспомнил, как рассматривал утром собственное отражение: под горлом, возле самых ключиц все еще краснел след от укуса, оставленного Павусом на Сатиналью. Пожелтевшие глаза хищно сверкнули в темноте, и Лавеллан сцепил мелкие, острые зубы на смуглой коже, оставляя на ней отчетливую отметину. Этому не было логического объяснения - им не руководило сейчас ничего, кроме звериного желания отметить свое.
- Я не могу больше, - хрипло прошептал Йен, чувствуя, как болезненно ноет налившаяся кровью плоть. Он едва ли отдавал себя отчет в том, какие слова срываются с его губ, его трясло от желания, которое нельзя было уже просто подавить. Даже в кошмарном сне не могло ему представиться, что он будет выдыхать на ухо шемлену нетерпеливое: - Хочу тебя...
Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы их не прервали самым грубым образом: в жаркое марево ворвался чужой голос, сопровождавшийся обидным хохотом:
- Вы только посмотрите на этих голубков!
До какой же степени они забылись, если не услышали шаги? Лавеллан резко дернул тяжелой, словно после сна, головой, пытаясь рассмотреть говорившего, но сетка мешала обернуться. Зато послышался другой голос и звук смачного плевка:
- Срамота.
Теперь уже слышно было шаги - тяжелые, сопровождавшиеся скрежетом металла, точно человек был закован в доспех.
- Ну что ты, Ларс, - с насмешливым упреком протянул первый. - Перед Создателем все равны!
В этот момент сетка дернулась от сильного удара, который перерубил веревку, связывающую ловушку с деревом - Дориан и Йен рухнули на снег. Только теперь долиец смог рассмотреть тех, кто так невовремя спустил их с небес на землю - во всех смыслах. Шемленов было трое - один из них был тем самым здоровяком, что принес Ниссе деньги, на втором красовался тяжелый, затертый доспех, третий, до сих пор молчавший, сжимал в руках лук. Острие стрелы было направлено прямиком в голову эльфа.

Отредактировано Йен Лавеллан (25-08-2015 22:04)

Чугунная голова никак не желала соображать: мысли растекались оплавленным воском, а перед глазами стояла мутная пелена, мешая адекватно воспринимать происходящее. Даже удар о землю не сильно отрезвил Лавеллана, хотя он пребольно стукнулся спиной и прикусил язык. Но боль едва ли могла заслонить собой возбуждение, даже ощущение близкой опасности справлялось с этим с трудом. Голоса шемленов долетали откуда-то издалека, а долиец все пытался понять - откуда они взялись? Жаркие минуты, проведенные в тесноте ловушки, казалось, отрезали их с Дорианом от всего мира, и грубое возвращение в реальность давалось Йену нелегко.
Первое, что он заметил - это нацеленный на него лук. Вид у хмурого стрелка был самый решительный - в отличие от остальных шемленов, он не смеялся и не принимал участия в обмене скабрезными комментариями. Вторым пришло чувство  унижения - его практически застали со спущенными штанами, а теперь еще и жизнь висела на волоске. А он никак не мог собраться с мыслями достаточно для того, чтобы начать что-то предпринимать!
Дориан сообразил первым; пламя, появившееся на его ладонях, обдало жаром, и эльф заторможенно подумал, что ему тоже пора бы вспомнить о своей магии и дать отпор головорезам, которые явно не ограничатся насмешками. Но превратиться и тем самым внести свою лепту в зарождающийся бой он не успел - разбойники отозвались на колдовство тевинтерца мгновенно.
- Чароплет! - зарычал здоровяк, крепче сжимая в руках топор, которым только что перерубил веревку.
Остальные двое его спутников то ли оказались сдержаннее, то ли не нашлись с подходящим комментарием. Лучник молча перевел свой лук левее, целясь теперь в Дориана, а воин странным образом свел ладони вместе, точно сжимал ими что-то. Лавеллан успел еще подумать, что это очень похоже на сплетение заклинания, и удивиться - шемлен в доспехах совсем не походил на чародея! - когда страшный удар обрушился на обоих магов. Перехватило дыхание, тисками сдавило виски - на мгновение показалось, что глаза сейчас вылезут из орбит, а жилы будто в одночасье пересохли, лишившись крови. Долиец еще ни разу не испытывал на себе способности храмовников, а потому не сразу понял, что исчезла другая, крайне необходимая любому магу жизненная сила - мана. Второй был пуст, не чувствовал связи с Тенью, и паническая мысль об этом была последним, что он запомнил, прежде чем провалиться в забытье.
- Вяжите падаль, - проворчал Ларс, прилаживая топор обратно на пояс. - Как удачно они сюда сунулись - не придется тратить время на охоту.

Йен пришел в себя со сдавленным стоном, хотя в этих звуках не было ничего схожего с теми, что он издавал в объятьях тевинтерца. Все тело ломило, как после продолжительной лихорадки, в голове гудело, а общее состояние можно было охарактеризовать как слабость - ту самую, при которой непосильным трудом кажется даже просто пошевелить пальцем. Долиец и не пошевелил бы, если бы к гулу в голове не примешался чей-то голос - назойливый, от которого хотелось просто отмахнуться.
- Fenedhis lasa... - еле слышно пробормотал Лавеллан, борясь с искушением послать все голоса к демонам и провалиться обратно - туда, где не будет ни боли, ни дурноты, ни слабости. Воспоминания о произошедшем возвращались к нему постепенно: он помнил ловушку, помнил появившихся разбойников, а потом... что именно сделал шемлен в доспехах, Йен так и не понял, но зато с ужасом осознал, что по-прежнему не ощущает своей магии. "Это навсегда?" - Дориан? - наконец неуверенно отозвался он и при первой же попытке пошевелиться обнаружил, что накрепко связан. Когда ему, словно гусенице в коконе, удалось перевернуться на другой бок, он обнаружил шемлена в не менее плачевном состоянии, чем его собственное. - Цел? - и, не дожидаясь ответа, пожаловался: - Я странно себя чувствую... Не могу колдовать.
В других обстоятельствах он вряд ли признался бы в подобной слабости, но сейчас он был слишком растерян и сбит с толку, чтобы делать хорошую мину.
- Кажется, мы попали туда, куда и хотели, - все так же вполголоса продолжил он, но тут же осекся - с той стороны, где виднелся слабый свет факела, раздавались постепенно приближающиеся шаги.
- Очухались, голубки? - все тот же воин в латах склонился над ними, рассматривая с издевательской заботой. - То-то же. Вы, маги, вечно думаете, что вам все с рук сойдет, что все штанишки намочат, едва вы им перед носом огонечком своим помашете. Да только я привычный к вашим фокусам - я вашего брата столько передушил в свое время, не счесть! - расхохотавшись, точно он сказал что-то смешное, шемлен обернулся к темному зеву пещеры и рявкнул: - Ларс, Фрэнк! Идите-ка сюда. Раз уж наши голубки взяли на себя такой труд и пришли сами, надо бы их уважить, удовлетворить любопытство. Хотели увидеть, что у нас тут происходит? Увидите!
Давешний громила с топором и молчаливый лучник выросли рядом с храмовником и грубо подхватили под мышки связанных пленников. Пока их тащили через темные ходы, проделанные, похоже, прямо в камне, воин шел рядом, легкомысленно насвистывая. Когда Йен мрачно посулил ему:
- Я скормлю тебе твои же уши, ш-шем! - тот только рассмеялся и небрежно похлопал эльфа по макушке.
- Не успеешь, мажонок. Но я бы на твоем месте гордился - теперь у вашего насквозь порочного существования появилось предназначение!

Объяснение Дориана не особо успокоило долийца - может, потому что тот и сам говорил не слишком уверенно, а может, потому что сосущее чувство пустоты внутри было сильнее. Сильнее вообще всего, даже страха за собственную жизнь, который медленно, но верно тенью наползал на Йена. Ранее все происходило слишком быстро и стремительно, чтобы он успел испугаться, но теперь, когда их волокли по каменному коридору, казавшемуся бесконечным, эльфу вдруг подумалось, что он не так уж хочет знать, чем он закончится.
Оказавшись вновь на открытом воздухе, он прищурился - хорошо уже знакомый ядовито-зеленый свет разрыва казался особенно ярким посреди ночи и кидал сотни игривых отблесков на утоптанный снег. На поляне были люди - мужчины и женщины - вместе с конвоирами их оказалось около десятка. Появление пленников, казалось, оставило их равнодушным - серьезные, сосредоточенные взгляды были прикованы к разрыву и... еще одному пленнику, сидевшему на земле рядом с ним.
Сейчас Лисас казался таким крошечным и беспомощным, что у Лавеллана болезненно сжалось сердце - плоскоухий маг был младше его, он никогда прежде не встречался с долийцами, и Второй привык относиться к нему снисходительно, даже немного свысока. Но сейчас он видел едва ли не ребенка, который находился в таком же бедственном положении, как и он сам, и которому он никак не мог помочь. Точно желая проверить это, Йен снова попробовал призвать Тень, но та хранила равнодушное молчание, от чего к горлу тут же подкатил тугой комок.
Он еще не понимал, что тут происходит, или просто отказывался понимать, будучи не в силах поверить, что кто-то способен на такую безумную, бессмысленную жестокость. Крик Дориана заставил вздрогнуть, напрячься в руках толкавшего его вперед лучника, но все слова так и застряли в горле, и долиец не нашел, что добавить к яростным высказываниям тевинтерца.
- Тише, голубок, будет и твоя очередь! - насмешливо ощерился храмовник и надавил тяжелыми ладонями на плечи Павуса, заставляя его опуститься на колени; то же самое проделали с Йеном. Теперь они вынуждены были наблюдать за дремлющим разрывом со стороны, как и остальные молчаливые участники происходящего. - А теперь заткнитесь оба, если только не хотите раньше времени распрощаться с языками.
Все разговоры стихли, когда из пещеры вышел молодой шемлен, заметно отличавшийся от остальных. На нем был добротный доспех из мягкой кожи, темные волосы были ухожены и аккуратно зачесаны назад, лицо украшала тонкая бородка. На лице его застыло то надменное выражение, которое, как успел уже заметить Лавеллан, зачастую свойственно людям, уверенным в своем высоком положении. Внимательно присмотревшись к разрыву, он уверенно прошагал к центру поляны и остановился рядом с Лисасом, по лицу которого стекали быстро замерзающие слезы.
- Братья мои и сестры! - хорошо поставленный голос эхом прокатился по поляне, и каждый человек покорно преклонил колено перед молодым мужчиной. - Все вы знаете, что происходит. Еретики довели наш мир до последней, отчаянной грани - своей алчностью, порочностью, корыстолюбием и похотью. Те, кто превозносили себя как верных служителей Создателя и пророчицы Его Андрасте, на поверку оказались лжецами и лицемерами, одним существованием своим оскорблявшими имя Его! - шемлен говорил вдохновенно - это не было заученной речью, он, похоже, и впрямь верил в то, что проповедовал. - И Создатель покарал их, ниспослав на головы еретиков свой священный гнев - небеса разверзлись, и первые дети его снизошли к нам, грешникам, чтобы очистить мир от скверны. Глупцы сопротивляются, сражаются с ними и называют демонами, но мы знаем правду! Создатель открыл ее нам, ибо только мы и сохранили истинную веру в сердцах своих! Гнев Его велик, но не затронет он тех, кто истово служит ему, кто почитает первых детей его и кто не противится его воле! - люди на поляне молитвенно сложили руки и покорно склонили головы - на ногах оставались лишь храмовник и здоровяк Ларс, которые по-прежнему крепко удерживали пленников. Разрыв между тем менялся, неровная его поверхность искажалась, подергивалась рябью, и шемлен отошел в сторону, оставляя возле него одного только Лисаса. - Узри нашу покорность, Создатель! Прими нашу жертву для детей твоих!
Жертвоприношение. Вот чем было все происходящее - только теперь понял Йен и похолодел. Жертвой для вечноголодных демонов предназначался Лисас, и долиец снова забился в своих путах, за что заслужил ощутимую оплеуху от Ларса.
- Молчать, падаль!
В ответ Второй разразился ругательствами, не замечая уже, что не произносит ни слова на общем языке:
- Fenedhis lasa, shemlen'alas! Dirthara-ma harel din! Ar tu na'din!
Раздался пронзительный, ударяющий по слуху и натянутым нервам звук, и разрыв выплюнул из себя троих демонов - уродливых, нескладных существ, от которых исходила энергия столь темная и тяжелая, что Лавеллану казалось, что он задыхается. Лисас подавил испуганный крик и попытался отползти подальше, но тем самым лишь обратил на себя внимание теневых тварей. Один из демонов - высокое и тощее создание, чья плоская голова была украшена тремя парами глаз, - издал мерзкий клекот, и остальные, точно услышав в этом звуке приглашение, медленно двинулись к пленнику.

Отредактировано Йен Лавеллан (31-08-2015 18:23)

Казалось, единственными, чье внимание привлекли гневные крики пленников, были их конвоиры - остальные участники действа сохраняли на лицах отстраненно-торжественные выражения. Все, кроме Лисаса, конечно, но Йен отдал бы сейчас что угодно за то, чтобы только не видеть то, что происходит с эльфом. Нет, не так - он отдал бы что угодно за то, чтобы иметь возможность вмешаться, остановить это безумие, спасти жизнь совершенно беспомощного сейчас мага. Но магия все не возвращалась, лишая возможности избавиться от веревок, а драгоценные секунды водой утекали сквозь пальцы...
Он заставил себя досмотреть до конца. Чтобы запомнить ужасную, отвратительную чужую смерть в мельчайших подробностях и осознать собственную вину в ней: если бы они поторопились, если бы не были так беспечны... Наверное, все закончилось бы так же, но все же Лавеллан жестоко казнил себя за происходящее.
Лисас давно уже перестал кричать, и тело его дергалось лишь потому, что демоны буквально рвали его на части, окрашивая девственно чистый прежде снег кровью. Странно, но самым жутким во всей этой сцене казалось именно пение - разноголосое, нестройное и исполненное такого почтения, что долийца замутило. Эти шемлены действительно верили, что таким образом отдают дань своему богу, что злобные твари, появившиеся из разрыва в Завесе - посланники его, коих следует одаривать щедрыми кровавыми жертвами. О том, что следующими жертвами могут стать они сами, похоже, никто из присутствующих не думал.
Эта мысль отозвалась новой вспышкой злости, и Йен замер, не веря собственным ощущениям: вслед за злостью откуда-то из глубины поднимался хорошо знакомый вихрь. Пока еще слабый, но стремительно набирающий обороты - энергия Тени вновь наполняла его, как ручей - опустевшее русло реки. Он не сдержался - покосился на Дориана, точно желая убедиться, что и тот чувствует то же самое. Если бы не боль от бессмысленной потери, которая все еще сжимала сердце долийца, он, наверное, испытал бы сейчас облегчение, даже радость. Но теперь вернувшаяся сила лишь удваивала его ярость, наполняла звенящим гневом, который должен был обрушиться на головы фанатиков.
В мгновение ока сдерживавшие эльфа веревки стали бесполезны - на поджаром черном волке, появившемся на его месте, они попросту лопнули, обрывками опадая под ноги Ларсу. На лице человека застыла еще гримаса удивления, быстро сменявшаяся ужасом, а перевертыш уже прыгнул, легко отталкиваясь лапами от земли и безошибочно впиваясь клыками здоровяку в горло. Вкус крови пьянил, насыщал, но по-прежнему не мог утихомирить ярость, бушевавшую внутри долийца.
"Они все умрут. Где ты ни был, Лисас, клянусь всеми богами, в которых верю - они умрут все до единого".

Отредактировано Йен Лавеллан (01-09-2015 00:03)

Сладковатый привкус человеческого мяса смешивался с соленым вкусом крови и наполнял рот, окончательно пробуждая зверя. Горло Ларса уже превратилось в одну сплошную рану, но перевертыш все не мог остановиться, терзая свою жертву и отрывая куски плоти. Прервался он только когда бок опалило жарким дыханием огня; отскочил в сторону, яростно скалясь на ненавистную стихию, и не сразу понял, что источником пламени был Дориан, вновь превратившийся в живой факел. Звериная ярость с трудом позволяла разбирать своих и чужих, но воля Йена еще сдерживала ее, и он только отступил дальше, рассудив, что тевинтерец справится здесь сам.
Совсем рядом со свистом вгрызлась в землю стрела, и волк резко обернулся, находя взглядом горящих желтых глаз давешнего лучника. Тому, похоже, первым удалось взять себя в руки, и он уже снова накладывал стрелу на тетиву, когда Лавеллан прыгнул, сцепливая зубы на бедре человека и с нездоровым удовольствием прислушиваясь к воплю, исполненному боли. "Лисас тоже кричал. Вы слышали его, шемлены?"
Наконец на поляне началась настоящая паника. Конвоиры были единственными вооруженными людьми, остальные пришли на обряд жертвоприношения с пустыми руками и теперь не могли оказать сопротивления. Кто-то из них разделил участь демонов и сгорел в магическом пламени, кого-то догнал обезумевший от крови волк, а кому-то посчастливилось даже убежать, укрываясь в темном спасительном лесу. Йен едва не бросился в погоню, одержимый единственной идеей - догнать добычу и вцепиться ей в горло, но вовремя обратил внимание на последнего уцелевшего.
- Нет... нет! - теперь уже молодой мужчина не выглядел так представительно - его губы тряслись, а ноги едва не подкашивались, когда он неуверенно пятился от наступающих на него с двух сторон мага и перевертыша. - Создатель не допустит... Я лишь верно служу ему!.. - очевидно, сочтя эти доводы недостаточно убедительными, он выпалил: - Я сын банна Хайтауэра, моя смерть не сойдет вам с рук!
Для Лавеллана и в обычное время шемленские титулы не значили ничего. Сейчас же смысл слов сектанта едва доходил до его рассудка, надежно окутанного звериными инстинктами и желаниями. Все, что составляло личность Йена, отступало куда-то на задний план, растворяясь в кровавом безумии и жажде смерти. Он должен был бы испугаться, если бы понимал, что столкнулся сейчас с главной опасностью своей необычной магии. Но страха не было, как не было и мыслей. Заметив сомнение на лице Дориана, перевертыш глухо зарычал и бросился к последней жертве. Повалив человека на снег, он властно придавил его к земле лапой и яростно оскалился на приближающегося Дориана.

Отредактировано Йен Лавеллан (02-09-2015 21:10)

Волк склонил узкую тяжелую голову, роняя кровь и слюну на поверженного человека, и глухо зарычал. Он видел другого хищника, который хотел отобрать его добычу. Большого хищника, вооруженного ненавистным огнем, пускай сейчас тот и исчез с его ладоней. Слова, произносимые этим, другим, ничего не значили для волка - бессмысленные звуки, сотрясающие воздух. Зверь точно знал, что надо делать - сначала разобраться с соперником, потом вернуться к трапезе. Эта жертва уже никуда не денется - это было понятно по исходившему от нее сладкому запаху страха.
Йена здесь как будто и не было. Позволив себе отдаться звериной ярости, он совершил страшную ошибку и теперь не просто не хотел возвращаться в свой настоящий облик - он не мог этого сделать. Зверь в нем сейчас был гораздо сильнее его самого, и не было того, что накрепко связывало бы перевертыша с его личностью, того, что могло бы выдернуть ее наружу. К сожалению, ни слов, ни миролюбивого жеста Дориана для этого было недостаточно.
Протянутую к нему руку волк воспринял как угрозу и отреагировал мгновенно. Легко оттолкнувшись лапами от оторопевшей жертвы, он прыгнул, сбивая тевинтерца с ног. На долю секунды окровавленная морда нависла над лицом Дориана, точно зверь рассматривал его, а затем он сомкнул клыки на первом, до чего удалось дотянуться - плече человека.

Сперва, когда на него глянули ярко полыхнувшие желтые глаза, Дориан подумал, что докричаться удалось-таки, но, едва услышав глухое рычание, отказался от этого самообмана: на него по-прежнему смотрел зверь, и этот зверь не узнавал его, не считал своим, наоборот - видел перед собой врага, с которым, похоже, собирался сразиться за добычу.
Дориан смутно помнил, что перед хищным зверем нельзя бежать, поэтому подавил в себе желание попятиться. Мелькнула мысль отогнать волка огнем, но и ее он отмел, испугавшись, что совсем забывший себя эльф перед лицом новой угрозы только глубже погрузится в сознание животного. Затаив дыхание и не сводя со зверя глаз, Дориан замер в нерешительности и этой секунды замешательства волку хватило для броска.
Дориан потерял равновесие, пошатнулся и рухнул на снег, неловко закрывая руками горло. Боль в плече была резкой и настолько сильной, что он не сдержал пронзительного болезненного крика. Подавить панику дичи, попавшейся на зуб крупному хищнику, оказалось непросто: задыхаясь и отводя голову от окровавленной морды, Дориан пытался сбросить зверя с себя.
- Йен! - хрипло выдохнул он, повернувшись и пытаясь снова поймать взгляд волка. - Йен Лавеллан! Вернись! Вспомни свою природу, маг! - этот крик забрал слишком много сил и Дориан замолчал, пытаясь бороться со зверем и не дать ему впиться себе в артерию.

Крики Дориана растворялись бесследно, тонули в густом тумане, окутавшем разум Йена. Был только зверь, испытывавший азарт от того, что соперник оказался слабее и вот-вот будет повержен. Оставалось только сомкнуть клыки выше, на шее хищника, ставшего добычей, и...
То, что не могли сделать выкрики тевинтерца, сделали его глаза. Перевертыш встретился взглядом со своей жертвой всего на мгновение, но боль, явно читавшаяся в зеленых глазах, показалась яркой молнией, которая оглушила и ослепила зверя, отбрасывая его назад. И в этот короткий миг власть наконец вернул себе эльф, торопливо развеивая собственную магию и возвращаясь в естественное обличье. Он растерянно смотрел на истекавшего кровью Дориана, которого прижимал к земле весом своего тела, и медленно, непозволительно медленно до него доходил смысл происходящего. На побледневшем лице отчетливо отразился ужас, но Лавеллан тут же собрался, не позволяя себе погрузиться в бесполезные сейчас эмоции:
- Я сейчас... потерпи, я сейчас!
Он потянулся к своей сумке и только сейчас заметил, что последний сектант, назвавший себя сыном банна, медленно, осторожно пытается отползти в сторону леса. Небрежно, точно отмахиваясь - после пережитого сила Тени все еще бурлила в нем, легко даваясь в руки - долиец набросил на него паралич и вновь обернулся к Дориану.
- Ir abelas. Прости меня... ради всего святого, прости, - чуть подрагивающие пальцы решительно рванули мантию на плече тевинтерца, открывая доступ к ране. Выглядела она так, как и положено выглядеть укусам крупных хищников - рваная, обильно кровоточившая и наверняка приносившая много боли. - Я бы никогда... - Йен закусил губу, боясь поднять глаза на шемлена, - я бы никогда не сделал этого намеренно, - потянувшись к фляге на поясе, он заметил, что та пуста, и торопливо набрал полную горсть снега. - Нужно промыть. Потерпи немного, будет больно, - он произнес это сухо, но внутренне весь сжался в комок, как будто это ему сейчас будет больно от холодного снега, царапающего свежую рану.

совместно с Дорианом

После всего пережитого, после оглушительной ярости, которая захлестнула его целиком, этот момент, наполненный заботой и тихими разговорами, казался удивительно спокойным, почти уютным. Насколько может быть, конечно, уютно на ночной заснеженной поляне, в окружении горелых трупов и с перепачканным кровью лицом.
- Не хочу, - улыбаясь, признался Йен, с вялым удивлением отмечая, что и впрямь так думает, - или это будешь уже не ты.
Отчего-то казалось, что не только он заботится сейчас о Дориане, занимаясь его раной, но и тевинтерец заботится о нем, мимоходом снимая с его плеч груз вины. Вряд ли он делал это осознанно, но легкий, почти легкомысленный тон, слабая улыбка, тихий смех - все это успокаивало долийца, наполняя безмолвной благодарностью.
- Меня удерживает мой народ, - просто отозвался он, отнимая припарку от раны и придирчиво осматривая ее. Эльфийский корень сделал свое дело, остановил кровотечение, но края раны по-прежнему расходились - малейшее движение рукой, и кровь хлынет с новой силой. - У меня есть долг перед кланом, который я должен выполнить. Обычно этого достаточно, но сегодня было слишком много ярости... она оказалась сильней, - небрежно отбросив в сторону использованную припарку, Лавеллан снова потянулся к своей сумке, отыскивая там иглу и катушку ниток. По-хорошему, следовало бы отстраниться, чтобы было удобнее зашивать, но... Себе он мог признаться - отпускать Дориана совсем не хотелось. От того, как опирался на него шемлен, накатывало теплое, немного щемящее чувство. Не тот жар, который уже не раз накрывал обоих, нет, это было нечто иное. Желание защитить, уберечь, закрыть от боли и страха. - На самом деле, "кто-то" удерживает лучше, чем "что-то". Своеобразный фокус, ориентир, который помогает вернуться, - продолжил говорить Йен, чтобы отвлечься от этих странных, непривычных мыслей. - У меня был друг... - вспомнив о Деннагане, он тепло улыбнулся и поправился: - У меня есть друг. Когда-то он был для меня таким фокусом.
Протерев иглу снегом, Второй завозился с огнивом - это оказалось непросто задачей, учитывая, что он упрямо не желал выпускать Дориана из своих рук. Но наконец иглу удалось накалить и, ожидая пока она остынет, он отозвался на вопрос:
- Ты уже говорил, - легкая улыбка снова тронула его губы, но тут же исчезла, и на лицо снова набежала тень. - Боюсь, красивый не получится - я здорово тебя потрепал, - заметив, как тяжелеют веки Дориана, он легко прикоснулся к его щеке. - Эй, не вздумай заснуть... Дориан, - кажется, за все время знакомства он всего третий раз обратился к шемлену по имени. - Я не смогу дотащить тебя до Убежища, как бы ни старался.

Отредактировано Йен Лавеллан (06-09-2015 00:47)

Сшивать края раны оказалось не сложнее, чем сшивать вместе два куска мягкой кожи. Вот только последняя не кровоточит и не стонет от боли в руках портного, как это делал сейчас Дориан. И хотя сердце Йена громко стучало от волнения, он не позволял себе отвлекаться на сопереживание - он ведь обещал сделать все быстро и должен выполнить это обещание.
Как и предполагал долиец, шов получился кривой, извилистый, и он снова ощутил укол вины. Дориан не сердился на него, но, может, он просто еще не осознал, как изуродовал его перевертыш? От этой мысли Лавеллан усерднее закусил губу и осторожно оторвал нитку, закончив шить. Болезненные стоны тевинтерца все еще стояли у него в ушах, и хотелось сделать для него хоть что-то, хоть как-то ободрить. Мягко обняв его освободившейся рукой за шею, Лавеллан тихо шепнул:
- Ты хорошо держался, - скупая похвала, слегка приправленная ложью. Впрочем, Дориан точно держался лучше, чем сам Йен в подобной ситуации - по крайней мере, он все время оставался в сознании. Соорудить новую припарку и забинтовать плечо было делом нескольких минут; покончив с этим и нехотя отстранившись, эльф поднялся на ноги. - Отдохни немного, а я пока свяжу нашего нового друга и приведу лошадей.
И все же в первую очередь он занялся не этим. Отойдя на несколько шагов, Второй тяжело опустился на колени в окровавленный снег, с пугающей жестокостью к самому себе рассматривая останки Лисаса. Огонь, которым Павус щедро потчевал демонов, не оставил от юного чародея почти ничего.
- Здесь даже нечего предать земле, - очень тихо произнес Йен, глядя на обгоревшие кости. - Но, может, это и к лучшему. Он верил в вашего Создателя, а не эльфийских богов.
Очень кстати пришлась веревка, которой раньше был связан сам долиец. При превращении она порвалась, но Лавеллан скрепил ее узлами и связал шемлена, только после этого сняв с него паралич. Сектант словно только этого и ждал, тут же отшатнувшись от эльфа и с остервенением выплевывая:
- Да кто вы вообще такие?!
Не удостоив его ответом, Йен еще раз убедился, что Дориан не собирается расставаться с сознанием, и направился вглубь леса, где, как он надеялся, все еще оставались привязанными их лошади. Едва он скрылся за деревьями, сын банна доверительно понизил голос, обращаясь к тевинтерцу:
- Эй, друг! Развяжи меня, и мой отец щедро отблагодарит тебя. Никто ведь не станет в здравом уме ссориться с банном, верно?

На мгновение в глазах пленника отразился страх загнанной в угол жертвы, но уже в следующую секунду он - насколько позволяли веревки - распрямил плечи. Шок, вызванный бойней, которую учинили пленники, прошел, а собственное положение Лорен рассматривал совсем не как безнадежное.
- Королева Анора не позволит, чтобы сына ферелденского банна пытали - сейчас не те времена, - презрительно обронил он, умудряясь даже в лежачем положении смотреть на Дориана свысока. - Да и кто ты такой, чтобы угрожать мне? Кажется, даже не здешний, - молодой мужчина поморщился. - Неважно. Вы ничего не посмеете сделать со мной. А я... я буду утешаться мыслью, что верно служу Создателю. И прежде чем вы так вероломно обрушили свою грязную магию на первых детей Его и верных слуг, мы успели выразить Ему свое почтение и верность.

Надо было успокоиться, взять себя в руки и больше не позволять себе таких вспышек, и так изнутри трясло, как в лихорадке, и кровь стучала в ушах. Дориан на секунду прикрыл глаза, уговаривая себя быть благоразумным, не забывать о нуждах и правилах Инквизиции, о том, как недопустимо уподобляться преступникам, наконец, о том, что у них с Йеном и так уже были некоторые проблемы, которые совсем не нужно усугублять. А потом сектант помянул "грязную магию" и "почтение, выраженное Создателю" и все усилия пошли прахом.
Впившись взглядом в лицо молодого аристократа, Дориан подался ближе - сил на то, чтобы встать, все еще не хватало - и он просто неловко переполз по снегу.
- Значит, "грязная магия"? - он сухо, зло усмехнулся. - Скажи мне, вы скормили Лисаса своим поганым демонам, потому что он был грязным магом, или вам все равно, каким мясом их потчевать? - голос Дориана слегка дрожал от ярости, но говорил он мягко, почти ласково, словно испытывал нечто вроде исследовательского интереса.
Соображения разумные и практические боролись сейчас в нем с настойчивой жаждой убийства и проигрывали с каждой секундой.

Приближение противника - пусть даже слабого настолько, что он едва ли мог подняться на собственные ноги - заставило Лорена напрячься. Он настороженно следил за Дорианом, гадая, что тот предпримет - несмотря на всю браваду и уверенность в собственной неприкасаемости, умирать сыну банна отчаянно не хотелось.
- "Магия должна служить человеку, а не человек магии", - хмуро процитировал он, невольно пытаясь отползти по снегу подальше от мага. - Так повелел Создатель, но маги в гордыне своей попрали его заповедь, - речь Лорена снова начинала звучать вычурно, точно он вещал перед паствой, а не лежал связанный рядом с пепелищем, оставшимся от его товарищей. - Первым детям Его угодны жертвы из грешников, а каждый маг по сути своей им является, - он заставил себя гордо вскинуть голову. - Тебе не запугать меня, чароплет! Наши дела угодны Создателю, и даже если я умру, мои братья во всем Ферелдене продолжат славить имя Его!

"Магия должна служить человеку, а не человек магии" - сколько раз он это слышал с тех пор, как оказался на Юге? Десятки, сотни? И никогда это не значило ничего, кроме страха, лицемерия, невежества или подавления. Дориан тяжело, с хрипом перевел дух, от ярости горчило во рту, и доводы рассудка больше не получалось слушать и слышать. Он еще успел отстраненно отметить слова "мои братья во всем Ферелдене" и подумать, как полезно было бы выпытать все имена этих "братьев" до последнего, и тут на глаза попался обгорелый лоскут мантии Лисаса. Старая затертая мантия Круга, латаная-перелатаная не раз самим эльфом, который всегда так стеснялся своего вида, приходя в гости к Дориану, и так не любил снимать новый плащ, полученный в Инквизиции. "Жертвы из грешников, а каждый маг по сути им является." Каждый маг. По-эльфийски раскосые карие глаза, вспыхивающие живым любопытством. Почти мальчишеский голос, рассуждающий о мирной и свободе и о том, как магия могла бы помогать посевам и росту урожая. Обгорелые кости и обрывки мантии на грязном снегу.
Стиснув зубы, Дориан тяжело поднялся на ноги и слегка пошатнулся.
- Я не пытаюсь запугать тебя, ублюдок, - собственный хриплый голос, сорвавшийся на полушепот, он не узнал. - Я тебя просто прикончу, здесь, сейчас. И подарю твой пепел семье Лисаса. Его так звали, - Дориан вскинул руки, потянулся к Тени, внутренне пробуждая огонь.
Такого с ним не было никогда: Тень откликнулась, но не дала ему силу, а будто потянула силы из него. Изнутри прожгло непривычной болью, пламя в ладонях полыхнуло и тут же погасло, голова пошла кругом, и Дориан с удивлением увидел, что разворошенный снег под ногами стремительно приближается к его лицу. А потом все погасло.

Ведя под уздцы обоих коней, Йен появился на обгорелой поляне как раз вовремя для того, чтобы успеть увидеть, как пленник упорно пытается уползти. Получалось у него не слишком ловко и быстро, а потому эльф сначала привязал лошадей, а после кинулся к шемлену, наступая ему на спину:
- Далеко собрался, ш-шем?
И только теперь заметил Дориана, замершего на снегу в позе, которая даже при наличии бурной фантазии не позволяла предположить, что он просто заснул. Прошипев себе под нос проклятье на элвише, Лавеллан от души пнул пленника ногой, повелел ему не шевелиться и поспешил к тевинтерцу. Тот был без сознания, но дыхание и сердцебиение было ровным - похоже, после всего пережитого организм попросту отключился. Не без труда он оттащил Дориана под дерево, облокотил на него спиной и укрыл своим плащом. В самом долийце все еще было столько ярости, что холода он не чувствовал.
Затем пришла очередь пленника. Если устраивая под деревом Дориана, Йен действовал со всей возможной бережностью, то сейчас он не церемонился - сектанту доставались всевозможные тычки и пинки, а когда тот попробовал возмутиться подобным обхождением, эльф едва удержался от соблазна исполосовать его лицо. Наконец шемлен оказался привязан к дереву - подальше от тевинтерца, чтобы не тревожить его отдых - и Лавеллан опустился напротив него на снег, скрестив под собой ноги.
- Что ты с ним сделал, shemlen'alas? - в обычно мягком голосе долийца отчетливо звенел металл.

совместно с Дорианом