Голос, тёплое шевеление рядом и невесомые прикосновения вытянули Алистера из крепчайшего густого сна, сладкого и успокаивающего, как горячее молоко - и слава Создателю, безо всяких там снов со спящими древними богами и порождениями тьмы. И в кои-то веки реальность улыбнулась ему, потому что голос из-под одеяла без сомнения принадлежал несравненной Мойре Стаффорд, недавней боевой подруге и старой знакомой. Главное - живой, и осознание этого разбудило на сонном лице витязя улыбку. И чтобы как-то унять эту радость, Алистеру пришлось заключить этот говорящий о своём голоде куль в зверски крепкие объятия, и замереть так, просыпаясь, и не обращать внимания на сопротивления, если подобные возникнут. И в первые моменты можно ещё было помечтать о здоровенной яичнице яиц так из пяти-шести, чтобы с жирными кусками сала, парой ломтей хлеба с сыром, и хрустящими трескучими овощами, свиснутыми с хозяйского огорода. И чтобы она сидела рядом - лохматая, тёплая и помятая сном... и, может быть, самим Алистером?  Однако просыпающийся мозг, восстанавливая последовательность событий, не обнаруживал в своей памяти никаких воспоминаний об обнажённой банне Пика Дракона. Вместо этого он подсовывал изображения изувеченной эльфийки и уже ожиревшей от постоянного обжорства матки. Вместо приятной неги в известных местах боль в ушибах напомнила о прогулке длинною в неизвестно-сколько-времени, каждая минута которого была заряжена беспокойством за жизнь Мойры. И улыбка как-то так разом покинула лицо витязя; и когда лицо Мойры вынынрнуло из волн одеяла, Алистер оказался серьёзным.
  Его шершавые от мозолей руки выпустили крепкую тонкую талию Мойры, выглядывая наружу и убирая светлую прядь с её щеки. "С добрым утром" так и не сорвалось с его губ, потому что слишком тернистыми дорожками они дошли до этого сказочно приятного пробуждения. И хотелось сейчас же утопить Мойру в подушках, навалившись с колючим поцелуем, но некстатки пришло в голову, что, может, на этой кровати бедная рыжеволосая эльфийка отдавалась Мойре. А он теперь лежит вот на её месте, пока она сама постепенно разлагается в непроглядной тьме древних подземелий - всё то, чего крестьянская жизнь, красота и молодость касаться не должны. Да, Алистер придавал таким вещам значение, возможно, даже слишком большое.
- Кажется, из моей головы сейчас кто-то вылупится, - пожаловался бастард, потому что хотелось спрятать дурные мысли за словами, и потому что шишка на ободранном затылке действительно пульсировала так, будто из неё действительно кто-то собирался проклюнуться. Он сел и обнаружил на себе одни лишь штаны, очень чистые по сравнению со всем тем, что было на нём прежде. Одежда его с оружием лежали здесь же. Не вся, потому что кое-что они с Мойрой оставили на память порождениям. А как он потом отмывался - словами не передать. Тёрся докрасна до боли жёсткой щёткой, скрёб голову, отфыркивался от настоявшейся на крапиве воды, почерневшей от крови порождений. А иначе, конечно, не спал бы тут с ней.
  Он встал, выглянул за дверь, припоминая, что они сейчас в каком-то гваренском постоялом дворе, и что за него, конечно, кто-то заплатил из своего кошелька. Решив, что сейчас не время для таких расчётов, мужчина окликнул служаночку и попросил, чтоб снесла еды на... троих, потому что жрать хотелось по-серостражески.
  А потом вернулся к Мойре и сел рядом на край кровати, малодушно довольный тем, что она видит его таким - чистым, с крепкими бицепсами. В конце концов, они вместе сделали по-настоящему хорошее дело, вышли с победой из сложной ситуации можно сказать невредимыми. И покамест не будет здесь матки, плодящей гарлоков или крикунов, да и Стражи должны явиться на днях и провести чистку уже капитальную, и хорошо бы ему свалить к этому времени уже подальше. Но пока было утро, и была его банна, чьё плечо и рука поверх одеяло привлекали взгляд. И надо было бы поговорить обо всём, что она увидела, да пока что совершенно не хотелось.
- Мы с вами хорошая команда, банна Стаффорд. Возможно, это значит, что нам стоит чаще встречаться.

Отредактировано Алистер Тейрин (06-11-2015 05:49)

- Это же было... - Алистер осёкся и не стал объяснять про шутливость своего выражения. Было бы несправедливым обвинить его в том, что он не тосковал по Мойре. - Брось, я ведь просто кошмарно флиртую, и ты ещё не раз станешь жертвой моих неудачных подкатов.
  Он с сожалением посмотрел, как край рубахи накрывает изгиб женского бедра, как шлёпают по полу босые пятки, как прямая осанка поднимает и без того большую грудь, и подумал, что Мойра крайне мнительна, и что ему придётся долго доказывать ей свои намерения, и что это справедливо.
  Ел витязь совсем неэлегантно: с аппетитом собирая куском хлеба жирную шипящую ещё яичницу, не заморачиваясь о том, чтобы тщательно прожевать, а просто запивая всё молоком. Ему было проще: он видел и маток, и порождений, и вурдалаков уже не впервые. И когда он заметил выражение лица Мойры кусок хлеба комом встал в горле. Сглотнув его и утерев с усов хлебные крошки, Алистер настиг женщину у окна - в самый момент, когда она обернулась.
- Бастард и Страж - вот и всё. Кажется... - витязь быстренько промотал в голове, нет ли ещё чего такого, о чём не стоило бы умалчивать? Мозг любезно отказывался работать продуктивно, и Алистер решил, что таковой информации нет. - Но я за себя не ручаюсь, так что будь готова на всякий случай.
  Мужчина одной рукой подтянула банну к себе, чтобы второй накрыть её голову:
- Нет, это ты прости меня. За то, что не сказал всего сразу; за то, что не подготовил; за неё. Я надеялся увести тебя оттуда до того, как это дерьмо замарает тебя. Я вообще не хотел чтобы оно тебя касалось. Это борьба Серых, а у тебя иные заботы.
  И как тут было подобрать слова? "Мойра, твоя подруга должна была стать маткой для порождений тьмы?". Она и сама должна была уже догадаться. Но Алистеру решительно не нравилось, что Мойра хоронит в себе все свои переживания. Это не здоровая реакция. Те, кто прячут в себе все свои чувства становятся живым кладбищем. Если бы она заплакала, если бы стала кричать, если бы разгневалась - Алистер был бы за неё спокоен. Но она цеплялась за своё горе, прятала его, тем самым оставляя витязя как на иголках. Наверное, в битве эта женщина может как-то выразить всё накопленное дерьмо, но это не самый верный способ.
- Ты уже поняла, что происходит с женщинами в руках порождений. Человеческие девушки дают жизнь гарлокам, гномки - генлокам, эльфийки и косситки - крикунам и ограм. Я боялся, что они смогут добраться до тебя, - страшные картины, любезно подсунутые ярким тейриновским воображением заставили мужчину перевести взгляд на Мойру - здоровую, красивую, живую и сильную.
- Серые хранят эти знания в секрете, но эти знания не убережёшь ни под какими запретами. Легион Мёртвых, всё те, кто сражался со мной и Оливером против Мора скорее всего знают... Я не совсем согласен с такой политикой. Знай люди, откуда берутся порождения - женщин бы берегли больше, а маток было бы немного меньше. Как и самих порождений.
  Опять он заносит над ней правду без которой Мойра могла бы и обойтись. Но точка невозврата преодолена, вопросы уже превратили голову в жужжащий улей, и Алистер уже не открутился бы.
- Я видел этих гарлоков и сразу подумал, что здесь должна быть одна такая. Но я впервые увидел как... Это происходит. Это очень полезная информация. Я не знаю, известна ли она Стражам, так что было бы неплохо им об этом сообщить. Если бы... Если бы ты могла это сделать, не упоминая моего имени, конечно. Потому что иначе сама понимаешь.
  Витязь проглотил конец своей фразы - противной и какой-то скользкой.
- Мне нельзя долго оставаться на одном месте, особенно здесь, потому что скоро сюда придут Стражи. Но я хочу ещё побыть с тобой, прежде чем меня опять унесёт, - кожа её щеки под пальцами мягкая и упругая, и если ещё немного приблизиться, можно уловить нотки запахов - её и только что выпитого ею молока. - Мне очень многое хочется тебе сказать.

- Если бы они не украли её, они бы украли кого-то другого, и история от этого не стала бы счастливей: в любом случае на одну загубленную жизнь больше. Мне никогда не понять кошмара, который она пережила. Но я знаю, что  когда со мной случались страшные вещи, я искал утешение в воспоминаниях о моих счастливых днях - и я бы откусил голову любому, кто попытался бы забрать их у меня. Возможно, ты дала ей одно такое. В любом случае, она имела право на самый крохотный ломтик счастья. И я... Мне жаль, что я поторопился забрать её жизнь, - Алистер уже не слышал писклявого голоска ревности в своей голове. Зато он вполне взбунтовался, слыша слова Мойры о себе самой. Он видел своими глазами на какие поступки она готова, как не боится испачкать свою совесть в крови ради искоренения риска, он поражался, какая глубина души требовалась, чтобы идти на подобный альтруизм, когда он сам частенько замечал за собой эгоистическую моралистическую чопорность: нередко Алистер совершал поступки, чтобы не мучаться потом угрызениями совести. Как например давече. И это был вывернутый эгоизм чистой воды, потому что Алистер не раздумывал о том, что ставя под угрозу свою жизнь, лишает Ферелден ещё одного варианта развития политических событий. Он просто не хотел, чтобы призраки загубленных женщин пополнили армию мёртвых, говорящих с ним во снах. Не хотел представлять себе, как они постепенно превращаются в раздутых монстров, когда он мог бы изменить это. И поступок его был легкомысленен и безответственен; и Кусланд, например, никогда бы не сунулся вот так без всяческих ресурсов с мечом наголо в пасть неизвестности, и работал бы продуктивней, но наверняка ценой ещё нескольких жизней и времени, ушедшего бы на организацию. 
- Да ты... Ты одна из лучших людей, что я встречал на моём пути. И я видел твои эмоции, и даже сейчас ты, кажется, не понимаешь, насколько... всё это... сильно. Просто твои чувства дороже того бисера, которым могут разбрасываться люди. Я почему-то уверен, что далеко не все были удостоены видеть тебя такой, какой я видел год назад, и я дорожил этим всё это время, - Алистер прекрасно понимал, что крепко и безнадёжно перебарщивает со своей тяжёлой словесной артиллерией, и остановиться было сложно, поэтому мужчина обманул сам себя и заткнулся только тогда, когда его губы оказались на губах  Мойры - долго, подавляюще, голодно и горько, так что в конце концов женщина оказалась прижатой к створке окна. Всё разворачивалось стремительно (если не считать паузы длинною в год), но и жизнь бастарда решалась подчас секундами, и упускать их мужчина не собирался. И он готов был выбрать эту женщину, здесь и сейчас, даже если она ещё не выбрала его. И готов был грудью встретить последствия этого выбора... Что тут же отравило его мысли. Он лениво, словно против воли оторвал себя от Мойры   и слегка просевшим голосом сказал:
- Связь со мной ставит тебя в опасность. Если... Кто-то узнает. Если Кусланд узнает. Ты станешь приманкой, на которую я обязательно клюну, - витязь нарочито долго вглядывался в серую туманность её глаз, пытаясь разглядеть, что в них прячется. - Но даже если ты откажешься от меня, я уже слишком оценил тебя, чтобы без усилий отводить взгляд от Пика Дракона. Я ведь всегда собираю крохи новостей из твоего баннорна.
  Режущее глаза алое растеклось по закатному склону небес - ярко-золотистое по каёмкам плоских облаков - , делая Мойру алой взаймы. Слава Создателю, что кровь порождений не совпадает с гаммой предзакатного неба, иначе и без того сложный момент был бы безуспешно заражён дурными ассоциациями. И воздух не был спёрт, и наугад пах какой-то зеленью, и можно было щедро растрачивать дыхание на поцелуи и не бояться потом вздохнуть, и с предусмотрительностью скупой хозяйки запасаться приятными воспоминаниями на момент расставания - как заготовками на долгую суровую зиму. И твёрдость мозолистых ладоней уже неловко, но уверенно мнёт мякоть женского бедра под рубашкой - слепо, по старой запёкшейся памяти.
  Ещё одну ночь, чтобы освежить мысли, греющие меня перед сном. Пока я на время не оставлю тебя. Но когда я вернусь - насовсем и в открытую, тебе, Мойра Стаффорд, не остаться в стороне. И выбора я тебе не оставлю.   

Куда делся боец с по-воински развитыми рефлексами и боевой реакцией было неизвестно, зато достоверно ясным был факт его замещения одуревшим от возбуждения пещерным человеком, который, впрочем, пока ещё был заключён в клетку самоконтроля. И если бы не контекст, то предстань Алистер в таком своём виде перед каким-нибудь врачом, то тот на первый взгляд приписал бы ему лёгкую сердечную недостаточность: мощно вздымающаяся грудь, ударно бьющееся сердце и та же лёгкая хрипотца в голосе, что посетила Мойру. И даже очень по-ферелденски кокетливый щипок за ухо не смог убить в Алистере разыгравшихся романтических порывов: оказавшись под разыгравшейся банной, витязь-таки успел прихватить губами часть восхитительной тяжести качнувшейся в близи груди (сиськи Андрасте, тяжело, наверное, с такими-то!), чтобы едва удержаться от укуса. И  можно было сказать с абсолютной уверенностью, что Алистер был твёрд как камень теперь уже везде, тогда как Мойра вполне располагала парой по-райски мягких зон. И - каким бы противоречивым это не казалось - первобытные инстинкты воина в его глазах несли почти что суть одухотворённости. И если со стороны происходящее между банной Пика Дракона и бастардом короля Мэрика выглядело крайней непотребностью, непристойностью и вообще тут Андрасте надвое сказала, то помыслы Алистера были настолько же чисты, насколько грязны были его действия. Ведь в кои-то веки секс стал тем, чем мужчина его искренне почитал: максимально  точной интерпретацией и физическим выражением его самых светлых чувств. И из этих самых своих светлых чувств витязь крепко лапал женщину слегка пониже спины, из этих чувств он положил руку на грудь Мойры, и ладони на неё не хватило. Но банна с деликатностью ферелденского медведя на орлейском балу вмешалась в эти его блаженные мысли с политикой и за это была ещё теснее прижата к витязю. Создатель, ну кто спрашивает о политике мужчину, который видит перед собой аж два Пика Дракона?!
  Преследует, ещё как преследует, представить себе не можешь, ух - как преследует! бессмысленно отвечал мозг, думая не о том. Но собрав в кучу мысли и заставляя себя сосредоточиться, Алистер нашёлся:
- О да... Ещё... ещё как преследует. Только пока безрезультатно, и я не уверен что он знает, что я здесь. Точнее уверен, иначе... я бы уже... а, чёрт!
  Силой его рук банна оказалась перевёрнутой и за плечи прижата к хрипящему матрасу, почти утопая в ворохе мятого одеяла и взбитых подушек. Дыхание Создателя, как она была прекрасна! Шаря взглядом по взлётам и падениями чёткой линии её рельефов, витязь с замиранием дыхания щекотнул бородой крепкий живот Мойры, мышцы которого вполне отчётливо сокращались из-за её дыхания.
- Я исполняю свой долг согласно своим возможностям, - Мойру потревожило первое прикосновение его руки ниже пояса: пока не лобовая атака, а так - разведка. - Я ищу потенциальных союзников, - вторая его рука греет женщине шею, гладит сильное плечо, снова смыкается на груди. - Я по-настоящему присутствую в жизни Ферелдена, - мужчина постепенно меняет свою стратегическую позицию, отодвигаясь поцелуями к просторам подкачанного живота Мойры. - И через некоторое время, когда у меня будет достаточно знакомств, я встречусь с... Эамоном и Теганом...
  Волосатая его морда ткнулась между женских бедёр, и, кажется, его манера вести политические диспуты Мойру удовлетворила вполне.
 
  Боль во всём теле, отзывавшаяся на объятия Мойры, больше не стесняла. Алистеру было хорошо, он балансировал между настоящим и только что пережитым прошлым, напоминавшим о себе сильной пульсацией в паху, литаврическим боем сердца, дыханием Мойры на его взмокшей от долгой активности груди.
- Мы с ним прошли Мор почти что до самого конца, не раз спасали друг другу жизнь, вместе вмешивались в проблемы чужих государств и организаций, но дружбы между нами не вышло, да и выйти не могло, - Алистер не помнил момента, когда наступила ночь, но когда они с Мойрой в очередной и в последний раз закончили дело шло к утру. - Этот человек... Его цели оправдывают любые средства. И когда оказалось, что он в сговоре с Анорой было сложно что-то изменить в решении Собрания. Единственное, что Эамону удалось - это смягчить официальный приговор с моей смерти на моё изгнание.
  В предрассветной тиши и в той близости, в которой они лежали, Алистер мог понизить голос до максимума и знать, что Мойра прекрасно его слышит. Всё это время витязь любовался своей любовницей: наощупь, на вкус, зрительно, но теперь взгляд его как будто расфокусировался - Алистер вспоминал один из самых злосчастных дней своей жизни. 
- Но это лишь перед лицом Собрания. На деле Оливер, конечно, со временем высылал за мной своих убийц, но прятаться за Недремлющим морем было не так уж сложно. Да и в послеморовом Ферелдене тоже, особенно если среди твоих друзей есть Вороны и кое-какие подобные ребята, которые могут составить нехилую конкуренцию кусландовским агентам.
   Мужчина перевернулся и грудью лёг на Мойру, оставляя на её потрескавшихся теперь губах печать солёного от крови и пота поцелуя. Это было как тогда - год назад, только в тот раз она быстренько отделалась от него сразу после, а он позволил этому случиться. Но только не теперь. Его руки и тяжесть его тела не отпускали, его блуждающие по маршруту плечи-шея-губы колючие поцелуи не давали собраться.
- Возвращаясь сюда, я даже не думал о короне. Я просто... Это слегка нечестно, прохлаждаться в северных тёплых странах, пока Ферелден грязнет во всём этом. И в этом есть мои вина и ответственность тоже. Я просто хотел помогать там, где могу, но чем больше вижу всё это...
  Он задержал губы на ухе Мойры, покинул кровать, чтобы вдоволь напиться из кувшина с теперь уже не таким холодным, но всё ещё свежим молоком, и вернулся к их пострадавшему ложу (одна ножка всё же треснула) с питьём в руках - предлагая его банне. Его вот жажда очень мучила после такого вот задорного кардио, каким и являлся секс с берсерком. Смотря как женщина пьёт, и как молочные капли соблазнительно стекают по её подбородку и шее к груди, Алистер аккуратно снимал их губами.
- Твой отец тоже был там. Он рассказывал тебе о Собрании земель?

Отредактировано Алистер Тейрин (09-11-2015 20:20)

- Да ладно, ты серьёзно? - Алистер чуть привстал, награждая Мойру удивлённым голубоглазым взглядом. - Ферелден до сих пор не может очнуться после Мора, от Коркари почти до самых баннорнов до сих пор простираются пустоши, в то время, как повсюду гуляют слухи об Орлее, о том, что Анора не может дать престолу наследника. А Оливер - Страж, и наврядли у него есть очень много бастардов, хотя я не сомневаюсь, что он очень старается. К чему всё это приведёт, Мойра? И более того, - мужчина сел, приподнимая банну с собой, и, прижимаясь к его груди, она явно могла чувствовать, что сердце его учащает бой, - к Оливеру есть много других вопросов... Я уже не говорю о том, что этот человек совершал преступления на моих глазах, оправдываясь своей целью, в то время, когда можно было выбрать иной путь! Положение крайне шаткое, какой бы хорошей интриганкой королевская чета не была: ни у Аноры, ни у Кусланда нет настоящих прав на трон, а это всегда будет ставить Ферелден под опасность смутного времени. И они оба способны на предательства, на подлости и хитрости ради своих целей. Я... Я дурной политик, Мойра. Но я, во всяком случае, не буду поддерживать Церковь, а потом осквернять реликвии, и ради этого убивать товарищей. Я не буду уничтожать магов, а потом связываться с явно опасными отступниками и помогать им находить какие-то древние знания. Да, у меня никогда нет хитроумного плана, я не знаю, как идти к своим целям, если не напролом. Но я знаю свои цели, и меня научили тому, что верно и что неверно. И если моё воцарение обеспечит Ферелдену хотя бы пару десятков лет стабильной политической ситуации, объединит его, поможет сосредоточиться на иных более важных целях, а на троне не будут сидеть такие люди, как Анора и Оливер... - витязь распалялся всё больше и больше, толпиво его уверенности подтапливало его собственный гнев, опалявший теперь ему грудь - и голову, но где-то вдали пропел петух; все его слова были далеки от свершения, а женщина на его груди слушала слишком молчаливо. Алистер взял положил ладонь Мойре на шею и сказал теперь тише:
- Мне просто нужны такие люди, как ты. Чтобы, когда я укажу на цель, помогли мне найти к ней путь. И чтобы и я, и Ферелден могли ими гордиться, - мужчина аккуратно вылез из-под банны Стаффорд, потому что сон из него вытрясло капитально. Он подошёл к небольшой печке, рядом с которой в кучку были свалены небольшие поленца. Выбрав одно потолще, витязь вернулся к кровати и, приподняв её (и банну вместе с ней тоже), подставил деревянный обрубок вместо поломанной ножки. На ночь должно было бы хватить. Ему бы сейчас поработать руками, порубить дрова, отремонтировать что-нибудь, чтобы можно было размышлять а своём, а руки бы делали - механически, прилежно, добросовестно. Это всегда помогало собраться с мыслями, успокоиться, а потом с удовольствием смотреть на результат своей работы. Он решил, что займётся нанесённым им и Мойрой ущербом как проснётся. И когда витязт вернулся в постель, сон ещё некоторое время ускользал от него, пока мерное дыхание женщины не стало для него колыбельной.

Новый день нёс новое прощание, и Алистеру жаль было встречать его. Но солнце в небе говорило, что уже перевалило за полдень, и надо бы заниматься делами и вставать. Со смешанным чувством стыда и довольства витязь чинил рамку картины, что грохнулась со стены прошедшей ночью, когда он и Мойра пытались устроить землятресение. Ребята из отряда поделились с Алистером кое-чем из одежды, и витязь мог бы обойтись и тем, что у него осталось, но ему было очень приятно, что мужики помнили его, и воспользоваться их готовностью помочь тоже. Поэтому, когда Мойра проснулась, она застала его в чистой одежде, крепящим картину на стену, рядом с кроватью.

- Пушок? Серьёзно? - не очень грациозная склонность грозной Мойры Стаффорд к уменьшительно-ласкательным именам снова дала о себе знать: то здоровенный рубящий черепа топор Душечка, то боевая псина Ласка, а теперь и Пушок... Серо-волчий окрас, короткая тупая морда с выступающей нижней челюстью и стекающей по чёрной губе ниточкой слюны... Очаровательно.
Алистер заулыбался, и его лицом вполне можно было бы осветить самые глубокие глубины Глубинных Троп и ослепить орду-другую порождений.
  Мужчина опустился на корточки перед псиной и сунул свою ладонь прямо Пушку под нос - тот шумно понюхал предложенную длань, перевёл скучающий и умный взгляд на Алистера и пару раз лениво вильнул культей хвоста. Тогда витязь поскрёб животной загривок, наощупь оценил сильные бугристые плечи, бычью шею и толстые лапы - пёс-красавец, и, кажется, слегка своенравный. Пушок.
- И не жалко тебе собаки? - вставший с пола витязь крепко и от души ответил на подарок женщины поцелуем - в им же истерзанные давече губы. Ведь если он с псом, это так много меняет. Это значит, что врасплох его застать теперь практически невозможно; что в бою полагаться можно будет ещё и на две пары когтистых лап и челюсть в сорок два зуба, которую при укусе почти невозможно раскрыть, не добив собаку. Это значило, что в моменты самого отпетого одиночества можно почувствовать у бедра тепло крепкого мускулистого дружеского бока; и что в приключениях Алистера будет принимать участие хоть кто-то... кхм, здравомыслящий. Уж природа-то не дура. На мгновение мужчина посомневался, думая, что в битвах с порождением многие псы обречены на скорую смерть, но вот ведь пёс Кусланда жив, десять лет живёт уже точно, сколько порождений им было перекусано, а всё живёт, наверное. Да и Алистер точно принял бы от Мойры всё, что у той было предложить. Перчатка её у него осталась только одна после их похода, шмоток шарфа ещё нужно отстирать от кровищи порождений, а вот животное просто так на лавочке не забудешь, не потеряешь. Всё чувственное втирается в память, и так гладкий упругий ворс собачьей шерсти под чёрствыми пальцами ещё надолго останется звоночком, пробуждающим в памяти уже зародившийся день гваренского лета, когда Мойра Стаффорд стала к нему ещё ближе. И может в скором времени, может когда-нибудь, он будет покинут один на один со своим роком, в удушливых кишках подземелий Глубинных Троп, ждать своей гибели под траурное пение Зова, когда вооружённая мечом рука его опустится под тяжетью усталости после битвы с очередным порождением. И, может быть, тогда одно лишь прикосновение к мёртвому боку этого вот самого пса пробудит в Алистере ещё одно, самое последнее и от того самое значимое воспоминание о безрассудном согласии холодной и умной банны Пика Дракона, отдавшейся безумцу с древней осквернённой кровью под страхом смертельного за то наказания.
 
- А ты не помнишь? Кровать слишком сильно била в стену - там же трещины остались. Я ещё думал тогда, что натюрморт этот слишком болтается сильно, как бы на голову тебе не рухнул, но уже было не остановиться. А потом он упал и треснулся по углам, но это я уже утром увидел, - они шли вдвоём по рыжеющему лесу, нарочито неторопливо, и щурились на пробивающиеся сквозь листву жёлтые солнечные лучи. Прозрачность слегка пряного воздуха, лёгкое опьянение от щемящего широкую грудь чувства и вечернее солнце исключали любую возможность чьего-то несчастья. Пушок трусил рядом, рыл землю носом и подозрительно поглядывал на женщину, и мужчину, теснящего её к стволу дуба, чтобы нацеловаться.
- Я знаю, что ты про меня думаешь. Я знаю, что все обо мне думают. Знаю, что не гений мысли и что мне самое место работать каменщиком или столяром, а не рваться туда. Морриган надо мной бы всласть посмеялась... Но ты не можешь спокойно спать, зная, что в твоих жилах течёт их кровь. Я должен с ней что-то делать, и даже лезть в пасть матке кажется недостаточным. Ты понимаешь?
  Что значит для человека, проведшего десять лет в одиночестве прощаться с воплощением своих юношеских мечтаний? Для человека цельного, не задубевшего - не совсем задубевшего - от многочисленных ударов судьбы, и чувствующего так же ясно, как в восемнадцать лет.
- Чтож... Надеюсь, следующая наша встреча будет более романтичной. Свечи там, вечернее платье... - усмешка в его глазах говорит, что он прекрасно знает, что в их жизни такой романтике не место. - На тебе, конечно. Я уже понял, что тебе нравятся девушки, но даже по этой причине я бы не стал рядиться для тебя в платье. Чёрт, не знаю даже, ревновать тебя к ним или нет. Ладно. Пора прощаться. Снова.

Отредактировано Алистер Тейрин (13-11-2015 00:57)