[AVA]http://i1260.photobucket.com/albums/ii565/Skugul/messenger_by_cashile-d9aptkr__zpsii8ogv7n.jpg[/AVA]Росай сидел за столом, уткнувшись лицом в ладони. Его мучило похмелье; количеством спиртного, употребленным им за последние дни, можно было продезинфицировать все поверхности в доме. Он совсем недавно очнулся от тяжелого сна, больше похожего на обморочное забытье, чем на ночной отдых. Но даже спиртное помогало не сильно; будучи трезвым, он физически чувствовал, как болит в груди, будучи пьяным, ощущал смертную тоску, а ночью его преследовали видения того, что было, что есть и что могло быть.
Оторвав руки от лица или, вернее, лицо от рук, он увидел перед собой на столе мятое письмо. То самое, которое отобрал у Тилля. Ему снова вспомнился ночной разговор, шантаж, убийство. Если бы он тогда не убил Ворона, если бы сразу пошел к Зеврану, если бы они успели раньше, если бы, если бы, если бы…
В груди снова защемило от боли. Рейган встал, нетвердой походкой прошелся по комнате туда-сюда. Поравнявшись с кувшином с водой, он почувствовал, что хочет пить. Но вместо пары глотков неожиданно осушил целый стакан. Поставив его на место, он вернулся к столу и рухнул обратно на стул. Письмо снова попалось на глаза. Росай взял его, развернул и пробежал глазами по ровным, аккуратным строчкам. Его мать. Сколько ей было, когда она писала это? Семнадцать? Девятнадцать? Двадцать? Она была юна и прекрасна, король Антивы – наверняка обаятелен и интересен. Чем он привлек ее? Манерами и изяществом? Умом и тактом? Деньгами и титулом? Вот это вряд ли. Она родила от него сына, о котором заботилась всю свою жизнь. Берегла, прятала, защищала. Потом отдала Воронам, но и там наблюдала за ним и оберегала, до самого конца. А он, ее единственное и горячо любимое дитя, не смог ее защитить.
Судорожным жестом Росай скомкал письмо, стиснув пальцы так, что костяшки свело от боли. Глаза зудели от желания плакать, но слез не было. Только кровоточащая рана на месте сердца. Он учился убивать с семи лет. Он знал тысячу и один способ отправить человека на тот свет – сталью, ядом, веревкой, руками. Он мог сделать так, чтобы человек просто исчез без следа, навсегда. Он десятки раз видел чужую смерть, это зрелище не вызывало у него ни сочувствия, ни сострадания. Некоторую брезгливость – пожалуй, но не жалость. Это была всего лишь работа. Услышав об убийстве дяди, он почувствовал некоторую грусть и сожаление, и только. Но смерть его матери выбила почву у него из-под ног.
Росай разжал пальцы, выронив клочки письма, и посмотрел на свои руки. Он держал ее на руках, когда он умерла. Вбежав в дом и, промчавшись по коридору со всей скоростью, на какую был способен, он буквально ввалился в спальню матери. Она полулежала на кушетке, облокотившись на туалетный столик и все еще сжимая в руке гребень. Ее длинные пепельно-белые волосы – такие же, как у сына – разметались по плечам, голова была склонена набок, глаза закрыты. Можно было бы подумать, что она задремала, если бы не тонкая струйка крови, сочившаяся из уголка рта. Подойдя ближе, Рейган разглядел рукоятку ножа, торчавшую из левой стороны ее груди.
Он просто стоял и тупо смотрел на нее расширенными глазами, не в силах понять, не в силах поверить. Потом упал на колени рядом с кушеткой и дотронулся до плеча матери. Оно было теплым и нежным, как и всегда. Росай потянулся к ней, неосторожно толкнул кушетку, и женщина соскользнула с нее прямо ему в руки.
Он не знал, сколько времени они провели так: она – лежа в его объятиях, он – глядя в ее лицо, которое постепенно становилось все более белым и холодным, а черты – резкими. Кто-то что-то говорил ему, но он не различал слова, кто-то осторожно положил руку ему на плечо, но он сбросил ее резким движением, даже не обернувшись. Все, что он осознавал в тот момент, – что его мать лежит в его объятиях мертвая.
Наконец, пришедший врач сумел вывести его из оцепенения, почти силой отобрал у него тело матери, заставил что-то выпить и поручил слугам, чтобы те увели его из комнаты. Но ночью он снова вернулся в ее покои. Она, уже обряженная и обмытая, лежала на застланной постели. На ней было ее любимое платье из бордовой парчи, волосы были скромно, но красиво уложены вокруг головы. Рейган просидел на полу у ее постели всю ночь и все утро. Пришедший слуга пытался объяснить ему, что скоро его мать повезут на кладбище, и ему нужно собраться и привести себя в порядок, но Росай его не слышал. В итоге, слуга сам сходил за нужной одеждой и сам переодел его в траурный костюм, Рейган только послушно опускал и поднимал руки и переставлял ноги, как ему говорили, лишь бы не покидать комнату, лишь бы оставлять ее одну.
Он не знал, кто распорядился о похоронах, кто организовал слуг и кто отправил похоронную процессию в последний путь. Наверное, это были другие родственники или даже кто-то из Воронов - его не волновали такие вещи. Все, о чем он мог думать, - это ее бледное лицо в окружении светлых волос и платья, красного как ее кровь, оставшаяся на его руках и одежде. Последний взгляд на любимое лицо, последний поцелуй в холодный лоб – и крышка гроба захлопнулась с тихим стуком. Он ушел с кладбища последним, да и то только потому, что его взяли под руки и увели оттуда двое слуг.
Он ничего не ел и не спал двое суток, пока сон не пришел сам, свалив его как обморок. Очнувшись, он сразу вспомнил лицо матери в гробу, холод ее кожи на своих губах и взялся за бутылку. Сколько дней он провел, планомерно уничтожая запасы спиртного, он не знал. За это время он несколько раз слышал стук в дверь, свое имя и просьбы открыть, но, не добившись никакого результата, посетители вскоре уходили, снова оставляя его одного в тишине комнаты. Он плохо понимал, что с ним происходит, чувствуя лишь одно – что он ничего не чувствует. Когда Росай был маленьким, однажды он упал, растянувшись на булыжной дорожке, и сильно содрал обе коленки. Тогда домашний лекарь помазал их какой-то вонючей мазью, от которой мальчик перестал чувствовать содранная кожу, и боль сразу прошла. Теперь он чувствовал себя так, будто той же дрянью ему вымазали сердце. Он хотел кричать, ломать мебель и разбить руки в кровь о стены, но не мог даже стоять, не шатаясь.
Солнце клонилось к горизонту, приближался вечер. Росай встал, подошел к окну и выглянул наружу. Небо было чистым и уже окрашенным в персиково-апельсиновые цвета заката. Вдалеке шумел прибой, переливаясь серебром в солнечных лучах. Ветер с запада принес запах моря, корабельной смазки, цветущих садов и разогретого камня. Антива была так прекрасна, что Рейгана чуть не стошнило от отвращения. Он полез в ящик за очередной бутылкой, но обнаружил, что тот пуст. Переворошив стоявшие на столе пустые емкости он не нашел ни в одной из них ни капли спиртного. Оставалось только одно – идти в кабак.
Рассовав по карманам мелочь, Росай вышел из дома. Он шел, покачиваясь и глядя себе под ноги, лишь изредка поднимая глаза, чтобы не столкнуться с прохожими. Встречные люди бросали на него заинтересованные взгляды, столь странную картину он собой представлял – отлично сшитая одежда была вся измята, шелковая рубашка в пятнах, сапоги зашнурованы не до конца. Даже оружия у него при себе не было – пояс с кинжалами он давно где-то бросил, а стилеты выпали из сапог, когда он их снял.
Дойдя до кабака, он вошел внутрь, подошел к стойке, бросил на нее пару монет, сделал заказ и отошел за дальний столик. Через пару минут его заказ был готов и поставлен перед ним в плохо отмытой кружке. Росай взял ее в руки и сделал глоток. Спиртное обожгло сухое горло и пролилось в пустой желудок, вызвав болевой спазм. Росай поморщился, но сделал еще глоток. Потом отставил кружку и уронил голову на руки. Кажется, он обосновался здесь надолго.
Отредактировано Рейган Росай (26-11-2015 20:55)
