Йен не стал выкручиваться из рук или пытаться отстраниться, и Дориан, пользуясь этим, придвинулся ближе, положил голову ему на плечо. Теперь действительно стало совсем тепло, хотелось длить этот момент дальше, чувствовать тело рядом и, жмурясь, смотреть на огонь, отсветы которого создавали такое мирное ощущение.
- Я не буду маяться бездельем, - тихо проговорил Дориан и насмешливо хмыкнул. - И совершенно уверен, что Инквизиция не обойдется без моих бесценных советов. Но, увы, я так скроен, что дела никогда не помогают мне утешится, если я, временно или навсегда, теряю что-то, что доставляет мне радость. Или кого-то, - он вздохнул и на секунду досадливо поджал губы: пусть и полушутливо, но в этом долгом ночном разговоре он выдавал одну свою тайну за другой и был откровеннее, чем за целые несколько лет до того. Это почти пугало, а еще заставляло задаваться вопросом, насколько Йену нужна вся эта правда о все еще почти чужом ему тевинтерце.
Вернется ли эльф к нему, когда закончится эта вылазка? Захочет ли продолжать то, что едва началось? Придет ли так же, как сегодня? Или сумеет за бесконечно долгие три недели напомнить себе о долге перед народом и предками и о недопустимости своего поведения и просто исчезнет? Остановить бы каким-нибудь образом этот поток совершенно ненужных сейчас вопросов.
Йен все-таки отстранился, и это заставило Дориана очнуться от размышлений. Заглянув в лицо любовнику, он увидел улыбку и невольно с облегчением улыбнулся в ответ.
- Боюсь, мне придется тебя разочаровать: убираю ее не я, кто-то другой. И этого другого я ни разу не видел, - он задумчиво нахмурился, сообразив, что это и правда так. - А вот расстилать приходится самому: я запираюсь по вечерам, и слуги опасаются выяснять, чем там во тьме ночи занят ужасный тевинтерец, - он хотел уже было продемонстрировать свои невероятные навыки по части домашней работы, когда Йен задал вопрос, заставивший Дориан споткнуться на следующей реплике.
Раньше надо было думать. Думать, что он говорит и кому, соображать, что Йен, с его живым умом и жадным любопытством не пройдет мимо чего-то неизвестного и необычного. Дориана охватила неловкость, словно его поймали на чем-то по-детски глупом или по-женски сентиментальном. Впрочем, разве они теперь не будут квиты? Он-то ведь получил свой ответ и даже не от самого Йена.
Дориан вздохнул и, испытывая страстное желание отшутиться или хотя бы отвести взгляд, улыбнулся любовнику.
- Тевен, - он кивнул. - У него похожий смысл на "ma vhenan", правда похоже не буквой, а духом, - Дориан все-таки слегка улыбнулся. - Это значит "любимый", - и почувствовал себя так, как будто прыгнул в ледяную воду.

Дориан довольно и даже как-то шкодливо улыбнулся при виде того, как Йен зажмурился: он не всегда понимал оттенки чувств любовника, но уже вполне научился видеть, когда тому хорошо, и не мог не наслаждаться втайне этими моментами. Снова захотелось прикоснуться к лицу Йена, как будто это выражение тоже можно было запомнить кожей, и Дориан почти невесом прошелся ладонью по его скуле.
- Чем занимаюсь? Читаю, сплю, играю сам с собой в шахматы. Ах да, еще привожу себя в порядок перед сном! Разумеется, все это - пугающая тевинтерская магия, о которой необходимо знать и непременно донести нашему суровому краснеющему генералу или грозной Искательнице! - он коротко рассмеялся. - Нет уж, я продолжу запираться, а они пусть лучше остаются невидимыми.
Разумеется, за те месяцы, что он состоял в Инквизиции, Дориан успел привыкнуть и к косым взглядам, и к шепоткам за спиной, и к слухам, один другого нелепее. Нельзя сказать, что что-то из этого его всерьез трогало, однако раздражать не перестало, да и мнения о южанах нисколько не улучшало. Мысль о том, что обсуждают не только его "жуткую магию", но и "богомерзкую развратность" тоже успела набить оскомину, но представлять, что теперь в этих рассказах может появиться и Йен, вдвойне не хотелось. Так что для болтунов и в самом деле лучше оставаться невидимыми и неслышными, а желательно еще и немыми.
То, как стремительно и жарко Йен покраснел, еще больше напомнило Дориану о том, как мало тот готов стать героем скабрезных рассказов, и снова, уже в который раз за этот вечер, о себе напомнила неловкость.
- Знаю, - признался он, мягко улыбаясь. - Тебя выдал Деннаган. Не специально, впрочем, я выудил у него перевод, когда мы говорили на стене.
Дориан хотел еще что-нибудь сказать, как-нибудь развеять дурацкую неловкость, которая опять заставляла их мучительно искать слова и отводить глаза вместо того, чтобы уже оказаться в постели, и тут в Йене произошла какая-то неуловимая перемена. Он вздернул подбородок и сощурился, снова обретя странное сходство с диковатым зверем, и огорошил Дориана вопросом, которого тот совсем не ожидал.
Несколько секунд Дориан молчал, улыбаясь непроницаемой улыбкой и глядя на эльфа сверху вниз. Отчаянно хотелось сказать что-нибудь колкое, злое, не спустить эту шутку, но инстинкт советовал не превращать игру в ссору. В конце концов Дориан остановился где-то посередине.
- Ну что ты, я совсем не так щедр на ласку, - он небрежно пожал плечами. - Сид, например, ничего подобного от меня не слышал, - и улыбнулся лукавой и немного насмешливой улыбкой.

Оказывается, злость заразительна, даже похлеще, чем смех, и, глядя на покрасневшего до кончиков ушей эльфа, Дориан на редкость остро это чувствовал. А еще он чувствовал, что покоя ему сейчас не дают в равной степени злость, какое-то странное, бурное веселье и азарт, подхлестывавший дразнить Йена и дальше.
  В ответ на пожелание в адрес Деннагана он только усмехнулся, лукаво и насмешливо, и сощурился, заинтересованно всматриваясь в полное смятения лицо. А Йен, между тем, всем своим видом демонстрировал готовность принять вызов и от души ответить взаимностью на любую провокацию, и одного того, какой воинственный и гордый вид он принял, сполна хватало, что возбудить в Дориане желание совсем не спорить. Он инстинктивно придвинулся ближе, нависая над куда более хрупким любовником, и тут эльф высек последнюю искру, заставившую тевинтерца послать к демонам здравый смысл и окончательно забыть о сдержанности.
- Ах ты!.. - он даже словами задохнулся на мгновение, а потом вдруг подался еще ближе и цепко ухватил Йена за заостренное ухо, в этот раз совсем не для того, чтобы приласкать. - Ты!... Маленький. Остроухий. Демон! - Дориан шипел обозленной змеей, и каждое слово, которое он выдыхал сквозь стиснутые зубы сопровождалось чувствительным рывком сперва за одно, а потом и за оба эльфийских уха. - Если бы дело было только в том, чтобы получить... Vishante Kaffar! - потрясенно поймав себя на том, что, похоже, не может вспомнить подходящие слова на общем языке, Дориан крепче ухватил норовистого эльфа за уши и потащил к так и не расстеленной постели.
  Собирается ли он там "получить больше" или просто в свое удовольствие потрепать ушастого поганца, он сейчас и сам не отдавал себе отчет.

Дориан сначала не понял, почему пошатнулся, и только уже потеряв равновесие, сообразил, что увлекшись экзекуцией острых ушей потерял бдительность и позволил эльфу не только вывернуться, но и сильным толчком уложить его на кровать.
  Теперь Йен нависал сверху, смотрел на него ярко вспыхивающими в полумраке, по-кошачьи блестящими глазами, и веселая возня вдруг приобрела какой-то волнующий, острый привкус. Дориан поймал себя на том, что дыхание слегка сбилось, хотя запыхаться было не с чего, а позволять эльфу отстраниться совсем не хочется.
- Оттаскал! - откликнулся он с какой-то мальчишеской гордостью и довольно усмехнулся в ответ на шалую улыбку любовника. - И надо было оттаскать сильнее! Может быть, распухшие уши впитали бы в себя хоть немного ума, и ты перестал бы болтать ерунду. И тогда... - Дориан хотел продолжать запальчивое поучение, но осекся, услышав снова нежность на элвише, которую уже не слишком рассчитывал услышать когда-нибудь снова.
  Слово показалось легким и звонким, несмотря даже на то, что сказано было шепотом, и Дориан ответил - тихим, немного недоверчивым смешком, лукавой улыбкой,  а потом и поцелуем, глубокими, нежным и почти сразу же требовательным и жадным.
  Слегка толкнув Йена, он перекатился так, чтобы оказаться сверху, за плечи прижал любовника к постели и заглянул ему в глаза:
- Рассвет далеко, amatus, - получилось глухо и совсем тихо.
  Теперь Дориану снова казалось, что любовник не может вырваться, не может сбежать, и ощущение власти, близости утоления своего желания пьянило и подхлестывало. Он принялся целовать Йена в глаза, губы, шею, поглаживая сперва по волосам, потом по груди, по бедру, коснулся ладонью живота и нетерпеливо дернул шнуровку долийской мантии.

Отпускать любовника не хотелось - даже на мгновение, и Дориан потянулся к Йену, как только тот избавился от мантии.
- Каждую, - бессвязно откликнулся он. - Пусть они тянутся долго... - и подался совсем близко к гибкому, стройному телу под собой, к которому невозможно было не прикасаться.
Где-то на краю сознания еще теплилось воспоминание о том, что Йен просил не торопиться, дать привыкнуть, но это сейчас казалось чем-то легковесным, почти неважным. Им ведь хорошо вместе, они оба сейчас пьяны, и это один и тот же хмель, который вряд ли отпустит их, пока в узкое окно не пробьется солнечный луч. А раз так, то стоит ли медлить? И пожалеет ли в самом деле Йен о том, что поспешил? Можно сделать так, что не пожалеет никогда.
Дориан повел плечами, когда прохладная ладонь коснулась груди, и слегка отстранился, шало улыбаясь и сверкая потемневшими глазами. Опираясь коленом на кровать, он подался еще дальше, в пару движений скинул мантию и снова склонился к любовнику, коснулся губами обнаженной светлокожей груди.
- Попытаюсь сдать экзамен, - Дориан беззвучно рассмеялся, но ахнул, оборвав смех, когда мягкие губы коснулись мочки уха.
Мантии, до того лежавшие на кровати, полетели на пол, когда он одним широким движением откинул покрывало, затрепетало вытянувшееся высоко вверх пламя свечи. Дориан прошелся руками по телу Йена, словно пересчитывая пальцами ребра, потом подхватил его подмышки и потянул вверх, чтобы уложить на уже смятые подушки.
- Не думай ни о чем, - шепнул он и коснулся губ эльфа быстрым поцелуем. - Просто не думай...
В этот раз он почему-то совсем не путался в шнуровке, завязки легко расплелись под пальцами, и Дориан потянул штаны с бедер любовника, спускаясь поцелуями от его груди вниз к животу.

Дориан сдерживался.
Сдерживал темный голод, так и рвавшийся на волю, требовавший немедленного насыщения. Обнаженное тело любовника, открытое ему так легко и доверчиво, казалось уязвимым, хрупким и оттого еще более желанным. Хотелось забыть о нежности, заставить петь под прикосновениями не от удовольствия, а от боли, которая порой острее любого удовольствия, увидеть отчаянный отклик в карих глазах, едва ли не на части разъять.
Сдерживал жажду обладания, требовавшую взять любовника прямо сейчас, отмахнувшись от его недавних просьб. Присвоить. Отметить укусами и синяками, как клеймами. Привязать к себе. Рука скользнула по шее Йена, будто отмечая место для ошейника.
Дориан медленно, тихо вздохнул, не отводя взгляд от лица любовника. Желание доказать, что он действительно хорош, тоже приходилось сдерживать.
- Смотри на меня, - тихо шепнул он Йену и улыбнулся, легкой лукавой улыбкой.
Желание ублажить, доставить удовольствие все-таки перекрыло все остальные. Он сжал руками бедра эльфа, коснулся языком напряженной плоти, а потом накрыл ее губами, пропуская глубже. Так осторожен и нежен он давно ни с кем не был и сейчас, лаская Йен и приноравливая каждое движение к его отклику, невольно поднимал взгляд, чтобы проверить, каково любовнику, встретиться с ним глазами.

К этому Йен оказался не готов. Он послушно не отрывал взгляд от лица Дориана, невольно отвлекаясь на воспоминание о произошедшем в купальне - тогда он тоже велел смотреть, и зрелище, вставшее сейчас перед мысленным взором долийца, заставило его задышать чаще. И все-таки когда горячий язык скользнул по покрасневшей головке, это волнующее воспоминание поблекло и исчезло, как лопнувший мыльный пузырь. Глаза эльфа широко распахнулись, и он застыл, забывая даже дышать - только смотрел неотрывно, точно не до конца веря тому, что видит, и слушал, как грохочет в висках пульс.
Это оцепенение спало с него, только когда он в полной мере ощутил влажное тепло рта любовника. Йен шумно выдохнул и приподнялся, опираясь на локти - он не хотел пропустить ни одного мгновения этого удивительного, невозможного и очень возбуждающего зрелища. И все же долго он так не выдержал; неторопливая ласка, постепенно становившаяся все более настойчивой, почти грубой, взгляд Дориана, от которого нутро скручивалось в тугой узел - все это очень скоро заставило его беспомощно разметаться по постели, широко разведя бедра и мелко дрожа. Это не было похоже ни на одно ощущение, которое ему до сих пор довелось испытать, и с губ долийца то и дело срывались тихие, глухие стоны, перешедшие вдруг в сбивчивый шепот:
- Еще... о, пожалуйста, еще! - последнее слово он выкрикнул так громко, что даже испугался и тут же прикусил собственные пальцы, чтобы заглушить любые звуки, которые еще мог исторгнуть его непослушный рот.
Это не могло продлиться долго: слишком возбужден и растерян был Лавеллан, слишком умел и опытен - Дориан. Только что эльф подрагивающими пальцами гладил черные волосы любовника, а в следующее мгновение уже вскрикнул хрипло, сжимая их в кулаке и подаваясь бедрами вперед.
Напряжение медленно отступало, тело расслаблялось и становилось тяжелым, неповоротливым, и только тихо вздохнув и открыв глаза, Йен понял, что он только что сделал. И тут же испуганно прижал ладонь ко рту, глядя на Дориана так виновато, словно опять попытался отгрызть ему руку.
- Прости! Прости, я... - сказать в свое оправдание было решительно нечего, и он торопливо закрыл побледневшее лицо руками.

Любовник не столько отвечал, движениями ли, словами, сколько именно отдавался, раскрывался перед ним, доверял всего себя, и это пьянило едва ли не больше, чем если бы Йен был опытным и умелым партнером. Дориан ловил малейший отклик - движение, дрожь, сперва слабую, потом намного более сильную, вздохи и тихие, глуховатые стоны и, наконец, крик, отчаянный и пронзительный, словно эльф просил о чем-то, без чего дышать не мог.
Дориан выдохнул в ответ приглушенный стон, крепче стиснул бедра любовника, оставляя синяки на светлой коже, и с готовностью выполнил просьбу: движения стали грубее, резче, и легкие прикосновения к волосам словно подхлестнули.
Это было быстро, не могло быть иначе с девственником. Дориан замер на секунду, позволил любовнику толкнуться глубже в горло, не отстраняясь и по-прежнему поглаживая бедра Йена. И только потом, медленно сглатывая и пробуя вкус на язык, медленно отстранился.
Его самого пока не отпустило горячее, наполнявшее жаром все тело возбуждение, хотелось еще, хотелось дать себе волю, и от этого мысли были вязкими, какими-то горячечными. Именно поэтому Дориан не сразу сообразил, что Йен извиняется, а сообразив, не сумел понять, за что.
- Простить? - недоуменно переспросил он, вытирая губы тыльной стороной ладони. - Но... за что? Что не так, amatus? - придвинувшись ближе, Дориан осторожно потянул эльфа за руки, чтобы отнять их от лица.
Совместно с Йеном.

Когда Йен заговорил, Дориан еще несколько секунд терялся в догадках и настороженно хмурился, пытаясь понять, да что же такого сейчас случилось, что это вогнало любовника в такую глубокую пучину стыда. Эльф был с ним таким же горячим, таким же открытым и послушным, как в прошлый раз, не проявил ни нетерпения, ни грубости - да и откуда бы ей взяться? - чтобы сейчас каяться, как перед преподобным отцом во грехе.
- Что пришлось? - несколько напряженно переспросил Дориан, заглянув, наконец, в виноватые карие глаза.
  И тут до него стало доходить, в чем именно суть ужасного падения Лавеллана и что сейчас должен был пережить любовник, имевший весьма смутные представления о физической любви. До этого момента Дориан не знал, можно ли испытывать одновременно такую обезоруживающую нежность и искреннее желание в голос расхохотаться. Смех он, впрочем, поспешно подавил, до боли прикусив губу, а потом мягко обнял прильнувшего к нему Йена.
- Не сержусь, конечно, - негромко откликнулся он, и улыбка все-таки тенью промелькнула в голосе. - Это же разрядка тела, оно так отвечает на удовольствие. Я бы отстранился, если бы хотел, - он погладил пальцем приплюснутую переносицу любовника и принялся отвечать на вопросы, которые тот выдохнул один за другим без передышки. - Так можно и многие это очень любят, - Дориан тихо хмыкнул. - Не знаю, кто это придумал, точно не я, но гением этот кто-то точно был, - он мечтательно вздохнул и продолжил: - Задохнуться или захлебнуться нельзя, вряд ли есть такие... великаны, можно подавиться, если любовник груб. Но твой груб не будет, - улыбнувшись, он погладил эльфа по волосам и посмотрел на него снова чуть ярче вспыхнувшими глазами: - Конечно, сможешь, если захочешь, тут нет ничего сложного. Мне бы... очень это понравилось, - смуглая рука принялась переплетать пряди светлых волос.
  Йен ластился к нему, словно лесной кот, не прирученный, может быть, но явно решивший, что пока с этим человеком будет хорошо, и Дориан прямо-таки плавился под его прикосновениями, чувствуя, что эта нежность одновременно и утоляет его голод, и распаляет его сильнее. Хотелось, чтобы эти легкие ласки длились и длились, хотелось получить их как можно больше, только в подарок, без собственного напора или настойчивости. Он вздохнул глубже, когда тонкие пальцы, коснулись шнуровки на штанах, улыбнулся, услышав осторожный вопрос, и поднял на Йена слегка затуманившийся взгляд.
- Можешь, amatus, - голос прозвучал негромко, хрипловато. - Как бы тебе хотелось это сделать? Мне нравятся твои руки, - Дориан прижал узкую ладонь чуть крепче к своему паху. - И губы тоже, - пальцы мягко коснулись рта любовника. - Каждое твое прикосновение. Что тебе больше нравится? - возбуждение едва ли не жгло изнутри, тянуть казалось похожим на изощренное самоистязание, но Дориан все равно не торопился, находя в этом какую-то особенную сладость. А еще демонстрируя Йену открытость и позволяя выбрать, как именно это будет.

Дориан никогда и вообразить не смог, что однажды ему понравится быть учителем, но сейчас, глядя в ярко сверкающие в полумраке глаза Йена, думал, что, похоже, все дело в роде наставничества. Казалось отдельным, необычным и острым наслаждением не получать удовольствие, а рассказывать благодарному слушателю о том, как его можно доставить, и ловить малейший отклик, каждую искру, которая вспыхнет в слегка раскосых кошачьих глазах в ответ на услышанное.
Дориан выдохнул чуть резче, когда сильнее сжалась рука, коснувшаяся паха. Слегка дрогнули пальцы, когда Йен сжал зубы, прикусывая их.
- И, думаю, научишься быстро, - с беззвучным смешком откликнулся Дориан, все еще ощущая дыхание любовника у себя на коже, и посмотрел на него потемневшими до черноты глазами. - Как ты захочешь, amatus, - тихо шепнул он. - Я твой сейчас, делай, что тебе нравится... - и подчиняясь рукам эльфа, Дориан откинулся на спину.
В первую секунду он прикрыл глаза - казалось, что неизвестность, невозможность видеть сделают удовольствие еще острее - и почувствовал, как ловкие пальцы быстро избавляют его от одежды. Доверять свое тело неопытным рукам было непривычно, это по-своему волновало и горячило кровь, и Дориан наслаждался необычностью момента. Он подавался к каждому прикосновению и поцелую, чутко их ловя и предвкушая большее. Казалось, что Йен каждой своей легкой, нежной лаской сильнее разжигает его внутренний огонь и делает это будто играючи.
Когда рука любовника скользнула ниже по животу, Дориан на секунду замер в предвкушении, а потом открыл глаза, всматриваясь в любовника. Йен выглядел так, что воспоминание о давнем знакомстве с демоном желания всплыло в памяти само собой, и Дориан жадно смотрел, как эльф облизывает губы, как прикасается к его телу, словно начинает увлекательную игру, как смотрит на то, чем заняты его руки с живым интересом не то исследователя, не то диковатого звереныша, только что получившего новую игрушку.
От прикосновений, сперва осторожных, потом все более уверенных, едва ли не грубых по телу прокатилась дрожь. От мысли, что он сейчас на виду, полностью открыт перед любовником и тот рассматривает его с такой неуемной жадностью, кинуло в жар. Дориан глуховато застонал сквозь зубы, задохнулся. А потом встретился с Йеном глазами и улыбнулся ему немного шальной улыбкой.
- Еще! - требовательно выдохнул он, совсем как эльф десятью минутами раньше. - Еще, ну же! - и приподнявшись на локте, потянулся к Йену, касаться волос, гладить по плечам, рукам, груди. - Такой красивый... - речь звучала почти бессвязно, но Дориан сейчас меньше всего заботился об этом.

Йен его не послушался. Впервые, кажется, за то недолгое время, что они пробовали на вкус свою близость, не послушался, и это заставило Дориана удивленно ахнуть. Он на мгновение задержал дыхание, нетерпеливо попытался сильнее толкнуться любовнику в руку, а потом снова встретился с ним глазами и неожиданно сдержался. Подчинился этому лукавому, такому непривычному у целомудренного эльфа взгляду. Застонав хрипло и глухо, от удовольствия и от досады разом, Дориан запрокинул голову, слепо скользнул рукой по плечу Йена.
Какие-то мгновения ему казалось, что любовник так и будет его пытать, мстить за каждую выходку, за все, что "шемлен" позволял себе прежде, но Йен смилостивился. Когда он подался ближе, позволяя прикоснуться к себе, Дориан скользнул пальцами по его лицу и застонал снова, теперь едва ли не умоляюще.
- Йен! - коротко, почти болезненно выкрикнул он, и дыхание сбилось.
У него бывали более умелые и уверенные любовники, и среди них было немало тех, кто прямо-таки жаждал доставить ему удовольствие, запомниться надолго, но это долгожданное наслаждение взорвалось внутри огненным шаром, заставляя прошлое померкнуть.
Тяжело переводя дух, Дориан открыл глаза, оперся на локоть и замер: от увиденного зрелища невозможно было глаз отвести. Любовник пробовал его на вкус с такой откровенной непосредственностью, что картина казалась одновременно невинной и бесстыдной. И в любом случае очень возбуждающей.
Тихо усмехнувшись, Дориан скользнул пальцами по подбородку Йена,  следом за его рукой, заглянул в блестящие кошачьи глаза и прижал любовника к себе.
- Это было прекрасно, amatus, - так же хрипло отозвался Дориан, мягко повторяя рукой линии долийской татуировки. - Ты был прекрасен. Глядя на тебя, я теряю голову и волю, не владею ни своими желаниями, ни собой, - он негромко усмехнулся. - Кажется, ты получил надо мной странную власть, лесной ты дух, - и Дориан беззвучно рассмеялся.
Смех сейчас был ширмой, едва ли не единственной, за которой он попытаться спрятаться от собственного удивления и от самого себя: он сказал Йену правду. И собственная откровенность, и ощущение чужой власти пугали сейчас, пожалуй, в равной мере.